Глава 15

В Провиденсе я дружил с группой уличных художников, рисовавших граффити. Они называли себя «Опасной пятеркой», хотя ничего опасного в их работах не было, их тянуло скорее к эзотерике. Их специализацией были картинки из детских книжек с жутким подтекстом, а визитной карточкой – сцена из «Обитателей холмов» Ричарда Адамса: кролик по имени Пятый стоит на задних лапках перед колючей проволокой, готовясь бежать через поле, чтобы предупредить семью о приближающихся людях.

Во мне было достаточно пиетета к властям, чтобы самому никогда не пробовать свои силы в этом жанре. Но сегодня я был намерен поступиться своими принципами. Я хотел встретить Анну четким и ясным сообщением.

Город вымер на праздники, и я надеялся провернуть свой замысел, не попавшись на глаза полиции. Я купил краску, заехал в супермаркет и приобрел все ингредиенты для фирменного конфи из утки, а также внушительным ассортиментом предпочитаемых Анной сыров и ее любимым неприлично дорогим грушевым соком. И еще купил цветы – три букета дельфиниума и два из фрезий. Пусть в доме пахнет весной и новым расцветом.

Я подумал, если рисовать граффити перед собственным домом с железобетонной уверенностью в себе, никому и в голову не придет, что я что-то нарушаю. Все в порядке вещей. Если действовать нагло, на виду, никто и не заподозрит подвоха, а стоит попробовать исподтишка, и сразу начинаются проблемы.

Сперва я наметил контур мелом, потом взялся за краску. Рисунок был несложен – маленький ослик, сердце и в нем надпись: «ÂNE». Все ярко-розовым цветом, гулять так гулять.

Я как раз заканчивал бантик, которым Анна в своих комиксах всегда украшала ослику хвост, и вдруг почувствовал чье-то присутствие за спиной. Я обернулся, надеясь увидеть какую-нибудь благообразную старушку с маленькой собачкой, но перед самым моим лицом возник синий свитер французского жандарма.

– Добрый день, месье, – сказал он.

Я сглотнул и ответил:

– Bonjour.

– Позвольте поинтересоваться, а что вы делаете?

– Интересуйтесь, пожалуйста. – Я надел крышку на аэрозоль с краской. – Это мой дом.

– Вот этот? А документы у вас есть?

Я полез в бумажник.

– Так-так, – проговорил он, разглядывая мой вид на жительство. – Понятно. А тротуар, значит, тоже ваш?

Я опустил взгляд на обсуждаемый тротуар:

– Э-э, нет.

– Тогда будьте добры объяснить, на каком основании вы занимаетесь вандализмом?

– Это… для жены. У нас годовщина. Видите ли, ее зовут Анна. А тут у меня ослик, âne…

– И часто вы рисуете осликов?

– Простите?

– Часто вы рисуете это животное?

– Э-э, ну, иногда, вместе с женой. Я художник.

– Ясно. – Жандарм что-то записал в блокнот. – А жена ваша, значит, тоже художница?

– Нет, – ответил я, но потом решил не умалять ее достоинств и прибавил: – Ну, иногда она рисует комиксы.

Жандарм снова что-то записал.

– Месье, будьте любезны пройти со мной.

– Куда? – спросил я.

– В комиссариат. Я хотел бы задать вам несколько вопросов.

– А вы не… я думал, вы меня просто оштрафуете.

– О, не волнуйтесь, штраф мы вам выпишем по полной, – с улыбкой заверил жандарм. – Однако сначала надо обсудить ваши недавние действия в этом участке.

– Действия?

– Ну да. Прошлые ваши работы.

– Извините, но вы не можете силой потащить меня на допрос.

– Вообще-то у меня есть все на то основания. Я поймал вас на вандализме.

– Надолго? – спросил я, глянув на дом.

– Надолго? – Жандарм усмехнулся. – Этим вопросом вам следовало задаться прежде, чем малевать на улице.

Так я оказался в местном участке французской полиции, в пыльном кабинете с охранником – реально, с охранником! – сидящим за дверью на раскладном стуле.

Как выяснилось, меня заподозрили в причастности к некой граффити-группе «Отвязные ослы», которая рисовала одноименных животных на стенах и заборах Парижа.

– Мы считаем, что группа эта англоязычная, – заявил мне жандарм Пол, который поймал меня на улице. – Ну, ослы же. Американские демократы. Они рисуют ослов с огнестрельными ранениями, только вместо крови из ран течет нефть. Вы об этом что-нибудь знаете?

Я немедленно проникся завистью к этим выскочкам и устыдился собственного незаконченного розового творения. Надо же, кто-то запрыгнул в вагон вдохновленного Ираком искусства раньше меня.

– Эти люди испортили своими художествами много зданий в городе. Мы проявим большое снисхождение к тому, кто предоставит нам о них какую-либо информацию.

– Я бы хотел помочь вам. Но это глупое совпадение. Моя жена, которую зовут Анна, когда-то давно рисовала комиксы про ослика. Когда мы еще в колледже учились. Тут игра слов, понимаете? Анна – âne.

– Да, вы уже говорили.

– Ну вот… Мы поссорились, месье. Я пытался таким образом вымолить ее прощение. Она была в отъезде и сегодня возвращается домой. Я хотел устроить ей сюрприз.

– И куда же она уезжала?

– В Бретань. К родителям.

Он кивнул и опять застрочил в блокноте.

– Простите, а что… – Я поерзал на стуле. – А что, я серьезно влип?

Он взглянул на меня поверх стопки бумаг на столе. Он успел отксерокопировать мой паспорт, карточку с удостоверением личности, а также распечатать домашнюю страницу галереи Жюльена, на которой в данный момент красовалась большая глянцевая фотография в эстетике нуара: затянутую в латекс Женщину-Кошку предают содомии посредством джедайского светового меча.

– Адвокат знакомый есть?

– Есть.

Он придвинул ко мне тяжелый черный телефонный аппарат. Поковырялся в зубах. И сказал:

– Ну так звоните!

Анна появилась через два часа – в деловом костюме, в котором она никак не могла приехать от родителей. И вообще наряд у нее был из тех, что я назвал бы «контрольным в голову»: молочного цвета блузка с довольно низким вырезом, темно-синий жакет и такая же юбка-карандаш, на ногах открытые туфли под питона на десятисантиметровых каблуках. Я с интересом наблюдал, как мой жандарм заливается краской при ее приближении.

– Добрый день, офицер. – Анна пожала ему руку и повернулась ко мне: – Chéri. Ça va?

И она поцеловала меня в угол рта. Сама любовь и нежность.

– Дела ничего, неплохо, – ответил я, пытаясь стереть с лица радостное изумление.

– Это ваш адвокат? – уточнил жандарм.

– Да, – ответил я. – И по совместительству жена.

– Анна-Лора де Бурижо, эсквайр, – представилась Анна, вручая ему визитку. – Я тут вам принесла…

И она вынула из кейса стопку своих комиксов, когда-то напечатанных на собственные деньги.

– Вот, как видите, ослик – это наша маленькая семейная шутка.

Жандарм полистал комикс:

– Ух ты. А вы хорошо рисуете.

– С вашего позволения, я хотела бы узнать, в чем именно обвиняют моего мужа.

Жандарм закрыл комикс.

– Вандализм, групповое хулиганство. Второе обвинение будет снято, если вы не являетесь участниками группировки.

– О, уверяю вас, не являемся. Мой муж допустил небольшую оплошность. Но, насколько я поняла, он использовал краску на водной основе. Как только мы вернемся домой, рисунок будет убран.

Жандарм кусал губы. Анна выразительно посмотрела на фотографию женщины с ребенком и добавила:

– Сами понимаете, чего только не сделает мужчина, на которого рассердилась жена.

– Это уж точно, – пробормотал жандарм.

– И я непременно замолвлю о вас словечко министру здравоохранения – как самоотверженно вы следите за чистотой нашего города.

Жандарм просиял:

– У вас визитка есть?

– Да, конечно, вот!

Анна взяла у него визитку, спрятала и наградила его обворожительной улыбкой. Жандарм сразу размяк и растекся. У него даже хватило наглости заложить руки за голову, но он быстро спохватился, что такая поза в его положении совершенно неприлична.

– Что ж, мадам де Бурижо, если вы уверены, что этого больше не повторится…

– Даю вам честное слово.

– В таком случае обойдемся штрафом. Вы должны убрать рисунок как только вернетесь домой.

– Разумеется. – Анна снова пожала ему руку. – Спасибо, что так хорошо выполняете свою работу.

– А вы свою.

Анна обратила на меня победную улыбку. Уловив сигнал, я встал. Мы вышли из участка рука об руку, как будто в закат, но, едва оказавшись на улице, Анна отпрянула.

– Я на арендованной машине, мне надо ее вернуть, – сообщила она без эмоций.

Я прикусил губу:

– Так ты заезжала домой? За комиксами?

– Естественно. – Она одернула юбку. – Надо же было ему что-то предъявить.

– Значит, ты видела?

Анна резко остановилась.

– Я просила дать мне возможность сосредоточиться. Так ты выполняешь мою просьбу? Первым делом мне пришлось забирать тебя из полиции!

– Прости. Но… ты видела?

Она посмотрела мне в глаза, и во взгляде у нее было больше усталости, чем злости.

– Я буду решать проблемы по мере поступления.

Как только мы вернулись домой, Анна отправила меня уничтожать ослика. Она велела ждать на кухне и вскоре принесла щетку, небольшое полотенце, ведро и ультратоксичный французский эликсир на все случаи жизни, именуемый уайт-спиритом.

– Я оценила жест. Правда, – сказала она и сунула мне в руки ведро.

Мой бедный ослик истекал ярко-розовой краской, а я тешил себя мыслью, что Анне понравилось. Рисунок на асфальте – знак внимания. По крайней мере куда оригинальней коробки конфет, пусть я из-за этого чуть не угодил в тюрьму.

Но когда я добрался до бантика на ослином хвосте, мысли мои переключились на «Отвязных ослов», анонимных хулиганов, которые оседлали злободневную политическую тему раньше меня. На протяжении недель я нащупывал свой путь к иракской проблеме, однако в голову лезло либо что-то канцерогенное – например, сварить знаковые американские и британские продукты в бензине, – либо нечто совсем уж в масштабах Мэтью Барни, типа инсценировки олимпийских соревнований по водным видам спорта в бассейне крови. Только вот где Мэтью Барни, а где я, жалкий и унылый осел, отмывающий с тротуара своего розового собрата, одинаково далекий как от гениального арт-проекта, так и от завоевания симпатий собственной жены.

Оттерев с асфальта незаконченную валентинку, я вошел в дом и обнаружил, что приготовленная с утра утка разогревается в духовке, а на столе стоит миска с зеленым салатом. Я убрал ведро и щетки-тряпки и остановился у подножия лестницы, ведущей на второй этаж. На ступеньке лежала записка: «Поем в кабинете. Много работы. В гостевой спальне лежит постельное белье. В пятницу поговорим».

– А может, поужинаем? – крикнул я, задрав голову. – В пятницу? Где захочешь!

Через минуту на телефоне высветилось сообщение: «Нет, Ричард. Мы просто поговорим».

Гостевая спальня в нашем доме, как, подозреваю, и в большинстве других домов, редко используется гостями. Когда идет дождь и нельзя погулять, Камилла играет там всякими безделушками, которыми набит сундук в изножье кровати. Но чаще всего эта комната служит нейтральной территорией, куда можно удалиться из супружеской спальни в случае бессонницы, болезни или обиды.

У дальней стены на комоде располагалась древняя видеодвойка, которая проигрывала только кассеты, а ящик комода представлял собой сокровищницу дурного вкуса: «Крокодил Данди», «Манекен», «Приключения няни», ну и, конечно, основа основ французской романтической комедии, прорыв Софи Марсо в кинематограф – фильм «Бум».

Когда наша дочь была еще совсем малышкой, мы иногда приходили сюда вдвоем с Анной – если не могли уснуть после марафона с бесчисленными подогреваниями бутылочки, колыбельными и бесконечным укачиванием. Залезали вместе под стеганое одеяло и включали какой-нибудь старый фильм. Дребедень такого пошиба действует на Анну успокаивающе. Минут пятнадцать мы смотрели, как Эндрю Маккарти (ранимый скульптор, не признанный жестоким миром) и Ким Кэттролл (реинкарнация древнеегипетской принцессы) бегают по заштатному торговому центру, а потом голова Анны на моем плече тяжелела и слышалось характерное негромкое сопение.

Глядя на эти кассеты, я чуть не капитулировал перед магнитной силой, тянущей меня в сторону кабинета Анны. Мне так хотелось немедленно пойти туда и расставить все точки над i!.. Но я знал ее рабочую манеру. Когда перед Анной стоит важная задача, она убирает все эмоции в дальний уголок сознания, чтобы полностью сосредоточиться на работе. Если я прерву этот процесс и вызову ее на болезненный разговор, будет только хуже. Она не сможет уснуть и разозлится еще сильнее.

В отсутствие Камиллы и без привычного будильника Анны над ухом я проспал дольше, чем собирался. Проснувшись, я услышал, что в доме уже полно народу. Я заправил постель и уничтожил все компрометирующие свидетельства того, что я спал в изгнании. Затем принял душ и постарался одеться так, чтобы выглядеть человеком, неспособным на измену. В моем случае это означало штаны цвета хаки.

Медленно спускаясь с лестницы, я втягивал носом воздух и прислушивался. Пахло свежесваренным кофе, в гостиной весело щебетали женские голоса. Я предположил, что никто не станет так щебетать без утренней дозы кофеина в крови – а значит, я наверняка смогу пробраться на кухню, добыть себе кружечку и улизнуть наверх, не столкнувшись ни с кем из светил юриспруденции.

Но едва моя нога коснулась нижней ступеньки, я увидел на своей кухне высокого мужчину. Высокого – пожалуй, мягко сказано, это была просто гребаная секвойя. Он стоял с кружкой кофе и смотрел в мое окно. Очевидно, помимо выдающегося роста гость отличался и выдающимся слухом, потому что обернулся он прежде, чем я ступил на кафельный пол кухни.

– О! – воскликнул он и опустил кружку. – Bonjour!

Во Франции натуральных блондинов не бывает. Видимо, этот – бельгиец. С явно нефранцузским энтузиазмом он подошел ко мне и потряс мою руку.

– Я Томас. Очень приятно наконец-то с вами познакомиться.

Я поскреб затылок, чтобы нейроны головного мозга соображали шустрее. Зеленые глаза, полные губы, мальчишеская шевелюра. Мужчина на моей кухне был не только выше и моложе меня, он был еще и неприлично привлекателен.

– Мне тоже очень приятно, – проговорил я, отмечая про себя, что кофе он пьет из моей любимой кружки. – А вы у них новенький?

– Не совсем. Недавно перевелся из люксембургского офиса.

– Хм, – только и ответил я, задумавшись, отчего моя жена, которая обычно готова рассказать о каждой рабочей мелочи, ни словом не обмолвилась об этом юном даровании. – Так вы из Люксембурга?

Он кивнул и сделал широкий жест в сторону моей кофе-машины.

– Сделать вам? – спросил он и потянулся за кружкой. – Вообще-то я из Антверпена. Вам с молоком?

– Нет, спасибо.

Я почувствовал, что сейчас стратегически важно предстать любителем крепкого черного кофе без всякого там молока.

Тут в дверном проеме с двумя пустыми стаканами и кружкой возникла Анна.

– О! А мы как раз решили, что нам надо еще. Томас, Ричард, вы уже познакомились? Томаса недавно перевели к нам в Париж…

Она говорила что-то еще, но я не вникал. Я был занят разглядыванием ее наряда. Анна надела облегающее нежно-розовое кашемировое платье, которого я никогда на ней не видел, – причем без жакета, что шло вразрез с ее привычками. На ногах же у нее были туфли, хотя, к моему удовольствию, и не новые, но на каблуках, слегка высоковатых для девяти часов утра.

Анна поцеловала меня в щеку, и спектакль «Счастливы в браке» начался. В ответ я предложил сварить им еще кофе – нет-нет, ждать не нужно, я все сделаю и принесу в гостиную. Сервировав им кофе и познакомившись с не менее эффектной ассистенткой по имени Селена, я ретировался на кухню жевать круассаны, любезно принесенные Томасом.

Бельгийский гость подтолкнул меня к шокирующему открытию: как редко в нашем парижском окружении появляется свежая кровь. В Лондоне и уж тем более в Штатах круг общения представляет собой организм – растущий, меняющийся, пульсирующий жизнью. В него постоянно вливаются люди обоих полов и всех калибров, потому что новые люди – это здорово, да и хорошо бывает на кого-то переключиться, когда старая компания наскучит.

Но в Париже мы вращаемся среди одних и тех же лиц. И одиноких среди них нет в принципе. Если они не родня нам по крови, значит, родня по образу жизни: это все семейные пары с одним-двумя детьми, оба супруга работают, мебель в их доме преимущественно куплена в «Икее», кроме вот этого миленького диванчика, который они привезли из… ну, вы поняли.

Я пришел к выводу, что, скрываясь на втором этаже, как привидение, только сильнее накручу себе нервы. Спросил у Анны, не принести ли им что-нибудь на обед. Получил ответ, что они намерены прерваться и выйти в ресторан. Вылез из дурацких штанов цвета хаки, натянул джинсы и неоновые кроссовки и – вымотанный, изведенный, напуганный – рванул прочь из собственного дома.