Глава четырнадцатая
…И дела текущие вроде добычи хлеба насущного, удовлетворения банального любопытства, долгов чести по отношению к тем, кто честен с тобой. И всего такого прочего сиюминутного.
Алёна Дмитриевна крепко спала после всех треволнений. Северный вышел на балкон мансарды с лептопом и вошёл в почту. Пришёл ответ на его запрос. На Павла Петровича Левентова в соответствующих структурах имелось не так чтобы толстое, но весьма интересное досье.
Было уже два часа ночи, когда Всеволод Алексеевич позвонил в квартиру Маргариты Павловны.
– Извините, что я так поздно, но у меня к вам неотложный разговор.
– Я не сплю, Всеволод Алексеевич. Бессонница. К тому же завтра Васины похороны. Заходите. Тем более что я тоже хотела с вами поговорить…
На похоронах и поминках было очень много людей. Это в мегаполисах на похороны дай бог родня явится или соседи по лестничной клетке и офисному заточению. А в маленьких городках все друг друга знают. И как бы это кощунственно ни прозвучало, какое-никакое, а развлечение, и знаменитой кухней Фёдоровны можно насладиться. «Казашка» на поминки не зажалась.
Полковник Шекерханов пил то с теми, то с этими – за упокой души покойного, но не пьянел и только всё больше хмурился.
– Чую, Всеволод Алексеевич, толку не будет от наших оперативно-розыскных. Но одна маленькая зацепочка есть. – Шекерханов перешёл на шёпот. – Был он, поговаривают, любовником… – Александр Иванович многозначительно кивнул в сторону банкетного зала.
Они с Северным сидели во дворике.
– …кухарки. Знаю. Мне Фёдоровна сама сказала.
– Но я не могу представить себе, чтобы Маргарита Павловна из ревности всадила нож в своего мужа.
– Тем более что она давно знала.
– Да?
– Да.
– И тебе она тоже сама сказала?
– Да.
– Эх, Северный, тебе бы по следственной части пойти – цены б не было. Так и тянет баб тебе душу излить.
– Если бы я был следователем, они бы мне душу не изливали, Саш… – Всеволод Алексеевич мягко улыбнулся.
– Изливали бы, изливали. Красивый, элегантный, как рояль. Голос у тебя проникновенный. Взгляд пронзительный. Бабы таких любят. Доверяют…
– Кого только бабы не любят – голос, взгляд… – Северный чуть поморщился, как будто преодолевая лёгкую болезненность. – В любом случае ни Маргарита Павловна Фирсанова, ни Екатерина Фёдоровна Величко Василия Николаевича Фирсанова не убивали.
– Вот и я о том же! – вздохнул Шекерханов, как будто ему стало бы легче, воткни кто-то из этих двоих в Василия Николаевича нож. Как раз в этом случае ему, пожалуй, стало бы куда как тяжелее. Потому как обеих женщин он знал и уважал. – А у тебя какие предположения?
– У меня, Александр Иванович, никаких предположений нет и быть не должно. Я всего лишь судмедэксперт. Не говоря уже о том, что я тут, если помнишь, на отдыхе.
– Да-а-а! – ещё тяжелее вздохнул полковник. – Живут же люди. Отдыхают! С красивыми бабами! Ты, правда, наконец, жениться собрался?
– Не наконец, а на конкретной женщине. Не встреть я её – и не собрался бы!
Старые друзья рассмеялись.
– Очень красивая конкретная женщина. Конкретно на такой и я не отказался бы весьма конкретно жениться!
– Ты, главное, Ленке своей не говори.
– Не скажу. Кстати, она ждёт тебя в гости.
– В гости – с удовольствием. С Алёной.
– Разумеется. Что, правда, вызовет, как нынче модно говорить, когнитивный диссонанс. В смысле – бабам разговоров года на два. Но надо же им о чём-то говорить.
– За Алёнину вежливость я только не слишком ручаюсь. Она иногда что думает – то и ляпает. Это не всем нравится.
– Это никому не нравится! – рассмеялся Александр Иванович. – Ничего, переживём.
Северный улыбнулся и кивнул. Они немного помолчали.
– И всё-таки что ты по поводу всего этого думаешь? – Шекерханов опять мотнул головой в сторону банкетного зала.
– Я думаю, что уголовный розыск севастопольского управления внутренних дел вскоре получит ещё один труп.
Полковник аж привстал, как гончая, учуявшая зайца.
– Ну-ка, немедленно всё вываливай!
– Спокойно, Саня. Сядь. Ничего такого. Исключительно интуиция. Я пока не слишком… Во всяком случае, свои соображения немедленно «вываливать» я на тебя не буду. Некие сведения на одного давно покойного товарища я тебе сегодня на почту перешлю без моих соображений и анализа гипотетических возможностей. Сам сообразишь.
– И на том спасибо!
Шекерханов недовольно поморщился.
– Идём. Неудобно.
– Да там уже всем всё удобно. Поминки. Заключительная фаза.
Шакерханов махнул рукой.
Из дверей гостевого дома во дворик выскочила Алёна.
– Некоторые уже песни петь готовы. Ненавижу похороны и поминки, ненавижу!
– Алёна Дмитриевна, мы с женой приглашаем вас в гости! Будем очень рады видеть вас со Всеволодом Алексеевичем. Мы сто лет знакомы и…
– …и ваша жена жаждет посмотреть, на кого же старый холостяк Северный так запал, что даже предложение руки и сердца сделал? – Соловецкая обезоруживающе рассмеялась.
– Что-то вроде того. – Александр Иванович улыбнулся в ответ и слегка покраснел.
– Непременно придём! И не волнуйтесь, дорогой полковник! – Алёна доверительно взяла Шекерханова за запястье. – Что бы вам ни наговорил обо мне этот фрукт, – она кивнула на Всеволода Алексеевича, – я вполне умею себя вести в приличном дамском обществе, обсуждать детей, внуков и рецепты приготовления холодцов и борщей. Всё будет, как в лучших домах!
Полковник и вовсе смутился. И кажется, вовсе не из-за текстов, а из-за того, что Алёна Дмитриевна держала его за запястье. Поймав его взгляд, она отпустила руку и, внезапно близко наклонившись, поцеловала в щёку.
– Я пойду наверх, Всеволод Алексеевич. Нам с тобой сегодня надо пережить ещё один званый ужин.
– Ну она у тебя и штучка! – сказал Шекерханов после того, как Алёна ушла. Машинально потрогав щёку и потерев запястье.
– Ты не слишком увлекайся! – шутливо погрозил ему Северный. – И никакая она не штучка, просто мелкая провокаторша. Ну, не считая того, что ты ей действительно нравишься.
– Ну тебя!
– А чего такого? Ты дядька видный!
– Мы с тобой, как две кумушки! Тьфу!
– Саня, мы с тобой лет двадцать назад ещё пришли к выводу, что мужики куда хуже баб, когда дело касается сплетен. Только у мужиков это замаскировано под «поговорить».
Друзья негромкого рассмеялись. В этот момент во дворик вышел Семён Петрович, пыхтя, как паровоз. За ним следовал «состав» из трёх детишек.
– Класс! – проорал Дарий. – Поминки – это круто! Сколько хочешь пирожков и вообще всё ужасно вкусное, мама так ни в жизнь не приготовит!
– Да мама вообще одну гадость готовит! – радостно подхватил Жорыч. – Та ещё семейка! Папа неудачник, мама готовить не умеет!
– Папа не неудачник. Просто у него сложный период, поиски себя… – Застеснявшись, объяснила Даша господину полковнику. – А мама – она просто топ-менеджер, а топ-менеджеры не обязаны уметь готовить. Я вот никогда не буду топ-менеджером! Я найду себе такого мужа, чтобы он меня обеспечивал, а сама буду готовить ему вкусные пироги.
– Господи, слава богу, мои уже выросли! – испуганно прошептал полковник и поспешно ретировался в двери гостевого дома.
– Северный… – прошептал Сеня. – Северный, дети – это такой кошмар! Как Леся с ними справляется? Я полностью опустошён.
– Папочка, не переживай! – успокоила его Даша. – Мы скоро уснём.
– Я – не скоро! – проорал Дарий.
– А я – вообще никогда не усну! – расстарался перекричать брата Жорыч.
Всеволод Алексеевич ничего не сказал. Он затушил бычок в урне и пошёл наверх, за Алёной, оставив Соколова перекуривать в компании себе подобных.
– Курить вредно!
Дарий вырвал у Сени едва прикуренную сигарету.
Семён Петрович меланхолично достал другую. Жорыч вырвал у папки всю пачку и яростно растоптал.
– Мальчики, так нельзя, – ласково сказала братикам Даша и хитро подмигнула обоим. После чего присела на корточки перед подошедшим к ней Кубиком.
– Папа Сеня пообещал купить мне собаку, – веско сказала она псу.
Папа Сеня обвёл детишек безумным взглядом, не сказав ни слова, достал из урны тлеющий бычок Северного и жадно затянулся.
– Когда мама вернётся? – проорал прямо ему в лицо Жорыч.
– Твоя мать – блудница, – обессилено прошептал Соколов младшему сынишке.
– Моя мать – блудница! – радостно заорал Жорыч и ускакал вверх по лестнице, на стройку. Ещё вчера он успел подружиться с добрым прорабом, который очень любил детей и знал, как с ними обращаться. У него было уже трое внуков.
– Папочка, а кто такая блудница? – спросила Даша.
– Ницца – это на юге Франции! – завопил Дарий. – Папа сегодня утром стоял на коленях перед раскрытым окном и говорил: «Боже, дай мне дом на юге Франции, в Ницце!» Я слышал!
Соколов моментально выбросил скуренный до фильтра бычок обратно в урну и, воровато оглянувшись, покраснел, схватил оставшихся детишек за руки и потащил их в номер.
– Я же не виноват, что уже не спал! – заявил Дарий усмехнувшемуся дворнику.
То, что не хватает Жорыча, Соколов сообразил часа через два, когда любезный прораб принёс ему в номер уснувшего малыша, довольно урчащего во сне.
– Папа, ты знаешь, что есть гвоздь, есть саморез, есть винтик, есть болт… – Жорыч долго сквозь счастливый сон продолжал ряд.
– А я хочу на Красную площадь! – заявил Дарий, прослушав лекцию младшего брата.
– А я хочу, чтобы папа почитал мне перед сном, как читает мне перед сном наша мать-блудница, – нежно прошелестела Даша. – Я очень скучаю по мамочке! – Она внезапно скривила лицо. – Надеюсь, ей там очень хорошо блуждается в Ницце!
И Даша расплакалась.
Соколов уже давно крепко спал на диване в обнимку с книгой про то, как стать счастливым. Ему снились приличные, причёсанные дети в матросских костюмчиках, тонкая, как веточка, жена, наливающая ему кофе из серебряного кофейника. Во сне Соколов был абсолютно, безмятежно счастлив, и ему совсем не хотелось возвращаться в бодрствующую реальность. Даже преследовать своих давних друзей он устал. Алёна – это бесконечные насмешки. Северный – это уже просто скептический молчаливый взгляд и полное игнорирование. Да и Леся… Нет, определённо – лучше не просыпаться! Во сне всё как-то куда более соответствует его, Сениным, чаяниям.
Но к полуночи Семён Петрович окончательно и бесповоротно выспался. Окинув мутным взором спящих где придётся детишек, он выскользнул за порог номера и запер дверь на ключ. Сок и печенье в мини-баре есть, за час-другой не пропадут. Даст бог – вообще не проснутся до утра!
На набережной было тихо и пустынно. И только кабаки сияли в темноте. Сеня посидел на скамье и зарулил в одну из рестораций – ту, что поближе к стоянке около аптеки. Оттуда по крайней мере не неслось оголтелой попсы.
В небольшом, очень хорошо обставленном зальчике был занят всего один стол. За ним сидела его давняя подруга Алёна Дмитриевна в окружении троих мужиков элегантного возраста. С одним из них Соловецкая очень яростно спорила, размахивая сигаретой. У второго вид был несколько виноватый. Третий смотрел на Алёну с тяжким восхищением. Так Сеня определил про себя этот взгляд. Один стул был пуст, на который Соколов, не дожидаясь приглашения, шлёпнулся.
– Позвольте! Вы кто, молодой человек? – холодно осведомился мужик с тяжким взглядом.
– Это мой друг Семён Петрович Соколов, – отрекомендовала Алёна, не дав Сене рта раскрыть. – Он даже хотел на мне жениться, когда ты внезапно исчез после того, как я сообщила тебе, что меня тошнит. Сеня, а это Алексей Константинович Тихонов. Некогда небезызвестный тебе Баритон. Тот самый, которого ты мрачно ненавидел. Молча, но мрачно. Потому что у тебя не было денег на розы, рестораны и гостиницы. У тебя не было – впрочем, и сейчас нет! – мощной выи и шрамов по всему телу, так украшающих мужчину. И кучи увлекательных историй для очарования малолетних дурочек у тебя тоже не было! Потому не ты меня обнимал, не ты меня целовал и не ты часами держал меня на руках, гладя мои ноги и рассказывая, какая я красивая. Что, правда, и не ты исчез из моей жизни без объяснения причин, не оставив ни адреса, ни телефона!
Произнеся эту тираду, Соловецкая истерически расхохоталась. Баритон молчал. В его молчании чувствовалось тугое, зловещее удовлетворение. Это страшно напугало Соколова.
– А где Северный? – только и выдавил Сеня из себя.
– И всё-таки вы не правы! – сказал Алёне мужик, с которым она спорила до Сениного появления. – Я создаю рабочие места!
– Вы торгуете надеждой, а это самый грязный, самый низкий вид торговли! Ни один дельфин ещё не вылечил ребёнка от детского церебрального паралича. Сколько вы снимаете за один сеанс «поплавать с дельфинчиком»? И сколько вы платите врачам, вынужденным потворствовать вашему грязному бизнесу просто потому, что у них дома тоже дети и они тоже хотят есть? Сто долларов в месяц? Восемьсот гривен?
– Да пусть спасибо и за это скажут! Так бы вообще без работы сидели! А бизнес у меня не грязный, как вы изволили выразиться, а социально ответственный!
– Спасибо?! Вот как вы относитесь к врачам – спасибо за сто долларов в месяц?! Вам, ожиревшему мини-набобику из Винницкой области, который только и знает воровать и уходить от налогов! Вам, который хвастался мне пару часов назад, что он за бесценок скупает участки побережья, потому что тут все нищие и рады копейке. Вам, который подъезжает к этой набережной, полной бездомных несчастных собак, на машине, стоимости которой с лихвой хватило бы на постройку собачьего питомника со всеми необходимыми вольерами, кормами и ветврачами! Вам…
– Да что вы себе…
Мужик встал и… тут Баритон метнул в него очень короткий и очень выразительный взгляд. Мужик моментально сел на место и улыбнулся.
– Ой, да что это мы всё о делах да о делах! – елейно пропел он и налил всем, включая Сеню.
– Вот об этом я и говорю! – рявкнула Алёна. И тут же завопила на всю статусную харчевню: – Официант!
Выскочил хорошо одетый дяденька и подобострастно обратился к Алёне Дмитриевне:
– Вы что-то хотели?
– Да, дешёвой водки. И запишите на мой счёт.
– Для вас всё – за мой счёт.
– Это хозяин заведения, мой друг, – пояснил зачем-то Сене Баритон.
И Сене захотелось съёжиться и пропасть.
– А где всё-таки Северный? – ещё раз беспомощно попытался уточнить Семён Петрович.
– Всеволода Алексеевича вызвали по неотложному делу, – спокойно ответил Сене Баритон.
В этот момент в ресторацию вошёл Всеволод Алексеевич.
– Наша Алёна Дмитриевна способна совершить революцию в отдельно взятой стране! – приветливо сообщил Северному Баритон. – Вы не боитесь связать свою жизнь с такой женщиной? – И по-хозяйски положил руку на спинку стула, где сидела Алёна. – Слишком красивая, слишком рьяная. Полна неожиданностей.
– В нашем с вами возрасте, – Всеволод Алексеевич чуть нарочито шутовски подчеркнул местоимение, – Алексей Константинович, уже можно позволить себе не оглядываться.
Северный был абсолютно спокоен, собран и деловит. Баритон слегка вздёрнул бровь и промолчал.
– Алёна, если ты наелась, напилась и наобщалась вдоволь, то, пожалуй, нам пора. Спасибо за ужин, господин Тихонов, и прощу прощения, что не смог составить вам компанию.
Северный не успел отодвинуть Алёнин стул – она сама резко встала, скинув руку Баритона. Всеволод Алексеевич формально пожал руки присутствующим за столом мужичкам. И лишь с Баритоном они давили друг другу лапы, как два старых барана. Хотя у баранов нет лап и, соответственно, давить их друг другу они не могут. Так что, разумеется, корректней будет сказать, что они жали друг другу руки, как два немолодых уже борца сумо, имеющих виды на одну и ту же хрупкую женщину, но уже достаточно умных, хитрых и сдержанных для того, чтобы не устраивать мальчишескую потасовку.
Сеня поглядывал то на Северного, то на Баритона.
– Брейк! – Алёна шваркнула по рукопожатию ребром ладони – так во все времена «разбивают» поспоривших, заверяя факт.
Сеня вскочил и потрусил следом за Алёной и Всеволодом Алексеевичем.
– Вы чего? – удивлённо и несколько по-мальчишески спросил он, едва они вышли в ночную синь. – Это что, правда тот твой?.. – повернулся он к Алёне. – А ты где был? Что же ты её с ним оставил?
– Это не так опасно, как оставить троих малолетних отпрысков предоставленными друг другу, – улыбнулся Северный Семёну Петровичу. – Алёна – вполне взрослая девушка, хотя её иногда и заносит. – Всеволод Алексеевич поцеловал любимую в висок. – Если женщина хочет поехидничать и яростно пообличать кого-нибудь за что-нибудь, ей не надо мешать. А меня, друг мой, полковник Александр Иванович Шекерханов вызвал на очередной труп. И я битый час ползал во тьме ночной с фонариком, изучая крутую известняковую лестницу, об ступеньки которой убился Пётр Павлович Фирсанов. И затем ещё целый час потратил на транспортировку слишком сонной Светланы Павловны в реанимационное отделение одной из севастопольских больниц. Её жизнь в безопасности. Хотя, пусть меня бог простит, брат нашей Маргариты Павловны, царствие ему небесное, нравился мне куда больше её же сестрицы.
Алёна и Сеня хором ахнули.
– Это ещё не всё. Маргарита Павловна тоже в больнице, с тяжёлым обширным инфарктом. А тело её внука Сашки ищут рыбаки по всей бухте.
– Северный, что происходит? – спросила в миг протрезвевшая Алёна.
– Происходит всё то, что происходит всегда, когда есть немалые, по меркам среднего человека, деньги и собственно тот самый средний человек, которому в связи с этим наплевать на жизни других людей.
– Какие немалые деньги? Гостиница Маргариты Павловны? Деньги большие, согласен, но не настолько же! Да и слишком явно, а следовательно, хлопотно.
– Алёнушка, мы с тобой уже, кажется, договорились, что такие, как ты, из-за каких денег не убивают… И всё, больше ни слова! Все устали, всем пора спать! Сейчас я доведу тебя до мансарды, уложу в кроватку и уеду в Севастополь. И ты, великовозрастный болван, будь, пожалуйста, рядом со своими детками. Завтра с утра вы все четверо будете нужны мне выспавшимися, целыми и невредимыми!
– Почему четверо, а не пятеро? – уточнила Соловецкая.
– Потому что ты, радость моя, будешь спать, есть, читать… И всё это – не выходя из мансарды. Я запру тебя на ключ и пока не вернусь – ты никуда не выходишь! Я чуть не поседел за эти несколько часов, что ты куролесила без меня!
– Значит, убийства…
– Да. Можешь считать меня чудовищем. Убийства беспокоят меня куда меньше, чем твоё душевное состояние. Я не хочу тебя потерять из-за того, что кто-то решил вернуть себе молодость, а какой-то дурочке захотелось взять реванш и высказать всё недосказанное. Поверь: надо будет – наряд ментов под дверью поставлю! – рявкнул под конец тирады Северный. – Но я не позволю тебе испортить нашу жизнь, – устало выдохнул он. – А ты чего стоишь?! – прикрикнул он на Соколова. – Марш в детскую!