Глава девятая
Труп обнаружил Соколов.
Маргарита Павловна обычно вставала рано. Не изменила она своей привычке и наутро после праздничного банкета. Вчера между тостами в её честь она подошла к своему неожиданному постояльцу и испросила разрешения переночевать в своей квартире. Разумеется, Семён Петрович позволил. Так что она и внук ночевали в гостиной на диване. Сеня бессовестно свалился в спальне хозяйки. А Василий Николаевич сперва уснул за столом, затем Фёдоровна отвела его наверх и уложила спать во второй – его собственной – спальне хозяйской квартиры. Маргарита Павловна и Василий Николаевич уже давно не разделяли супружеское ложе. Супруг страшно храпел. Храпел ли он этой ночью, не слышал никто. Все были слишком утомлены шумным застольем. Утром Маргарита Павловна отправилась хлопотать по хозяйству. Внук Сашка вскочил раньше бабушки и отправился рыбачить на набережную. Семён Петрович спал долго. Проснувшись, ещё долго лежал в хозяйском джакузи, перекуривая под стаканчик хорошего, хозяйского же виски и вкусно грустя по своей печальной судьбе. Он уже видел себя в рубище идущим по дороге к свету, к чему-нибудь такому. Или – несущим свет кому-нибудь другому. Другим! Свет покоя! Ну не вышло из него олигарха – почему бы не переквалифицироваться в Будду, в мессию какого-нибудь? Придумать путь спасения человечества от… чего-нибудь!
Это было очень классно – лежать в огромном джакузи, в прекрасно отремонтированной, идеально надраенной ванной комнате – и мечтать, мечтать, мечтать. И никто не отрывает тебя от этого увлекательнейшего из процессов воплями, криками: «Папа, писать хочу, пусти!», «Папа, я сейчас укакаюсь!». Не слышать ничего этого, не нюхать. Не напрягаться. Никаких этих Леськиных: «Не кури в ванной!» И вообще – никакой Леськи и никаких детей! Нет-нет, пусть они будут. Он их любит. Сильно. Но пусть их не будет конкретно тут, рядом с ним. И не только конкретно тут, а нигде пусть их не будет конкретно рядом с ним, конкретным Соколовым. Пусть они будут где-то там, отдельно от него, и пусть у них всё будет хорошо, сыто и богато! И он, в конце концов, имеет право на покой и на свет! И на несение этого света и покоя другим! Учить по-любому легче, чем учиться. Только – тсс! – никому, Семён Петрович, что ты таки об этом знаешь.
Настроение заметно улучшилось. Соколов перевернулся на пузо, побулькал, пофыркал. И подумал, что было бы неплохо заказать кофе прямо в номер. Прямо в ванную комнату. Чёрт! Это же не номер, а квартира хозяйки гостевого дома. Ну так тем более! Почему он не может заказать себе чашечку кофе прямо в хозяйскую квартиру? Просто обязан на правах личного гостя персональных покоев хозяйки!
Сеня волевым усилием вырвал себя из ванны. Завернулся в приготовленный ему Маргаритой Павловной свежий махровый халат. Не то что дома!.. Ну их, ну их! Чур, чур, чур! И пошёл к телефону. По дороге краем глаза увидав в открытую дверь лежащего на своей кровати Василия Николаевича. Вчера, во время банкета в честь Маргариты Павловны, Соколов почти сдружился с этим классным дядькой! Вот уж кто, в отличие от Северного, умеет слушать! Вот кто не перебивает, не спорит, а только поддакивает, печально качая головой! Идеальный собеседник. Соколову хотелось сделать мужику что-нибудь приятное.
– Хотите кофе? – благодушно поинтересовался Семён Петрович, чуть просунувшись в приоткрытую дверь. – И граммов по сто за ещё одно наступившее утро! Прекрасное, ничейное, для всех нас просто так, ни за что, безо всяких кредитов наступившее утро!
Сеню уже распирало нести свет мудрости в массы. Отчего бы не откатать на муже хозяйки? Он, Соколов, неплохо за эти годы поднабрался у Северного навыкам художественного свиста и уже практически отполировал их до искусства убедительного аргументированного красноречия. Но Василий Николаевич не ответил. Семён Петрович присмотрелся чуть пристальнее. Ему кажется, или экскурсий грудной клетки… Да нет! Ну просто человек спит глубоко. Устал. Выпил вчера крепко и устал. А Соколову тут чёрт знает что чудится.
Сеня постоял тихонечко и посмотрел ещё внимательней. Вдруг ему стало холодно и страшно. Он вспотел и бросился к телефонному аппарату. Рядом на тумбочке лежал список телефонов по номерам. Соколов нашёл мансарду и уже готов был набрать. Но представив себе насмешливый голос его дружка Северного, положил трубку на место. Усмехнулся и сказал вслух:
– Что я, действительно, как маленькая девочка! Утро! Сентябрь! Солнце! Балаклава!
Сеня подошёл к крепко спящему Василию Николаевичу и потрусил его за плечо.
– Василий Николае… А-а-а!!! Убили! Убили!!!
С этими словами Сеня вылетел на лестницу, скользя мокрыми ногами по ламинату коридора, споткнулся о вислоухого британца, развалившегося на пороге хозяйских апартаментов, и упал прямо в сильные руки Всеволода Алексеевича.
– Что случилось?
Друг поставил Сеню на ноги и крепко встряхнул за плечи.
– Там! Та-ам! – Семён Петрович потыкал пальчиком в сторону двери.
– Что «там»? И почему за тобой тянутся кровавые следы? У тебя что, кровотечение из…
Соколов глянул вниз, узрел свои ноги, вымазанные в тёмно-вишнёвой мутной густеющей жиже, ноздри его расширились, угадывая знакомый специфический запах лабораторных практикумов по нормальной физиологии на тему «Свёртываемость крови», и лишился чувств. Северный вздохнул, переступил через Сенино тело и вошёл в квартиру. Аккуратно, не наступая на размазанную Сеней липкую субстанцию, заглянул в спальню Василия Николаевича, после чего моментально вышел в коридор, подошёл к телефону и позвонил в милицию.
Через полчаса отмытый, одетый, но всё ещё мелко трясущийся Семён Петрович Соколов пил крепкий чай на кухне у Екатерины Фёдоровны. Напротив него сидел севастопольский мент и смотрел на пляшущую в Сениных руках чашку очень подозрительно.
– С какой целью вы, гражданин Соколов, приехали в Балаклаву?
– Я же вам уже сказал! Я к другу приехал! Отдохнуть! Вы же уже спрашивали. Сколько можно?
– Сколько нужно. Почему вы приехали к другу в Балаклаву?
– Господи, ну почему люди приезжают к друзьям?! Потому что дружат! У меня что, с документами непорядок?
– Как давно вы знаете своего друга?
– Больше десяти лет. Какое это имеет значение?! – Сеня шлёпнул чашкой об блюдце.
Блюдце раскололось. Кухарка ахнула в прижатый ко рту передник. Мент сделал в сторону Фёдоровны успокаивающий жест и снова вперился в Семёна Петровича.
– Сейчас всё имеет значение! – веско пропечатал страж порядка. – В каких отношениях состоите с другом?
– В дружеских! В каких ещё отношениях можно состоять с другом?! – Сеня нервно хохотнул.
– В разнообразных, – туманно и где-то даже томно промолвил мент.
– На что вы намекаете? – Соколов слегка побагровел.
– Если приехали к другу, то почему остановились у хозяйки в квартире? – внезапно заорал человек в форме и брякнул кулаком по столу.
– Она сама пригласила! Сколько можно повторять? Да вы у неё сами спросите! – заполошно заголосил Семён Петрович.
– Без вас, гражданин Соколов, знаем, у кого и что спрашивать, – неожиданно совершенно спокойно сказал Сене мент. – Вы мне не указывайте. Я при исполнении. Когда последний раз видели покойного?
В кухню вошёл Всеволод Алексеевич с пожилым мужчиной в штатском. Завидев пожилого мужика, допрашивавший Соколова мент встал и отдал честь.
– Вот, Александр Иванович, допрашиваю гражданина подозреваемого! По горячим следам!
Пожилой мужчина в штатском устало кивнул отдавшему честь милиционеру и жестом попросил его присесть.
– Александр Иванович Шекерханов, начальник севастопольского уголовного розыска, – представился он Соколову. – Старый приятель вашего друга.
Семён Петрович обречённо кивнул. И зачем-то прошептал:
– Спасибо.
Совершенно русский на вид, Александр Иванович с татарской фамилией Шекерханов немного удивлённо глянул на Соколова и снова обратился к менту:
– Вы, лейтенант, опрашиваете господина свидетеля, а не допрашиваете гражданина подозреваемого. Со Всеволодом Алексеевичем вы уже познакомились?
– Да! Он вызвал, собственно…
– Собственно, он мой старый друг. И кроме того, судебно-медицинский эксперт. Высококлассный судебно-медицинский эксперт. Из Москвы.
– Так он тут…
– Он тут на отдыхе.
Мужчина в штатском оперся на столешницу и закурил.
– Александр Иванович, отпусти моего малыша, – кивнул Северный на Соколова. – К нему вот-вот жена с тремя детьми приедет.
– Идите, господин…
– Соколов! – подобострастно подсказал лейтенант.
– Идите, господин Соколов. Ещё увидимся.
Сеня встал и с тревогой посмотрел на Северного.
– Какая жена с тремя детьми? – прошептал он побелевшими губами.
– Твоя жена с тремя твоими детьми. Или ты предпочтёшь и дальше оставаться подозреваемым в убийстве человека, с которым только вчера познакомился?
Соколова в момент выдуло из помещения.
– Ну, лейтенант, рассказывайте, – сказал Александр Иванович.
– Товарищ полковник, тело Василия Николаевича Фирсанова, проживающего по адресу…
– Уже давно не товарищ, а господин полковник. И переходите сразу к сути. В результате чего, – Александр Иванович грустно усмехнулся и струсил пепел в раковину, – проживающий Фирсанов стал телом?
– Ножевое ранение. Судмедэксперты точнее скажут.
– Орудие убийства?
– Кухонный нож. Тутошний. Местный. Опознан Фёдоровной… Екатериной Фёдоровной Величко, кухаркой гостевого дома, – поправился лейтенант. – Отпечатки пальцев только её и этого… – Мент кивнул в сторону двери, куда вышел Сеня, – господина свидетеля. – Надо бы с него подписку о невыезде взять.
– Видал, товарищ Северный, – с усмешкой кивнул Александр Иванович на лейтенанта, – какие у нас следственно-оперативные группы?
– Нормальные у тебя, Александр Иванович, оперативники.
– Нормальные! – Полковник открыл кран, под струёй воды загасил бычок и выбросил его в мусор. – Подписка о невыезде ему нужна! Он гражданин иностранной державы! – повысил он голос на лейтенанта. – Какую ты подписку о невыезде с него хочешь взять? На каком основании?
– Так это… – подскочил лейтенант, вытянувшись по уставу. – Только его отпечатки на ноже. И по крови его ногами натоптано. Только он пребывал в квартире покойного, когда…
– Судя по свёртыванию крови, Василия Николаевича отправили на тот свет аккурат, когда мой дружок нежился в джакузи.
– И он ничего не слышал? – подозрительно уставился полковник на Северного.
– Что можно слышать, лёжа по уши в пузырящейся пене? Как струи выбрасываются из форсунок? Нож в Фирсанова воткнули, видимо, молча, без предварительного оповещения свидетелей в молчаливого же сонного Фирсанова. И воткнули весьма прицельно.
– Кого-то подозреваешь? – Александр Иванович вытряхнул из пачки, которую всё время вертел в руках, ещё одну сигарету.
– Подозревать – не моё дело. Тут вообще всё не моё дело. Я, Александр Иванович, гражданин иностранной державы. Не оперативник и не следователь.
– Хорош прибедняться.
– Тогда я подозреваю всех.
– Включая твоего друга?
– О нет! У этого ни мотивов, ни смелости.
– Какие же могут быть мотивы у всех остальных?
– Мотивы у преступлений всегда одни и те же, мой дорогой друг. Ты это знаешь лучше меня.
– В порядке убывания значимости: шансы на то, что в мирной Балаклаве завёлся маньяк, охотящийся за старыми алкашами, равны нулю; из ревности Василия Николаевича тоже вряд ли кто-то зарезал; что касается выгоды – принадлежит всё Маргарите, а не Васе.
– Но кто наследник Маргариты Павловны?
– Этого я не знаю. Если она не составляла завещания, получается, что он. Кстати, где сама госпожа Фирсанова? – Полковник бросил тяжёлый взгляд на всё ещё торчащего стоймя лейтенанта.
– Ищем. Мобильный не отвечает.
– А вдруг она сама… – Александр Иванович с интересом посмотрел на Всеволода Алексеевича.
– Исключено! – отрезал тот.
– Почему?
– Психологический портрет, мягко сказать, не тот.
– Вот оно нам тут надо было? Мирный городишко. Мирные замечательные люди.
– Ты бы не риторствовал, господин полковник, а по свежим следам опросил всех.
– Вот я и говорю: оно нам тут надо было?
Александр Иванович глубоко затянулся, ещё глубже вздохнул и вопросительно посмотрел на лейтенанта.
– Так я этим и занимаюсь. Первым подозре… главного свидетеля опросил. Сейчас остальными займусь. Людей не хватает.
Опрос «остальных» никаких результатов не дал. Маргарита Павловна рано утром уехала и до сих пор не появилась. Внук Сашка ещё раньше ушёл на рыбалку. Вся прочая родня понятия не имела о том, что произошло, и была где угодно на момент убийства, но только не в гостевом доме.
Оставив лейтенанта и полковника, Северный первым делом поднялся в мансарду. Алёна крепко спала. Всеволод Алексеевич присел на краешек огромной кровати и погладил любимую по лицу. Она заворчала во сне и перевернулась на другой бок и даже улыбнулась. Но вдруг внезапно подскочила.
– Что? Где? Уже иду!
– Никуда не надо идти, солнышко. Надо медленно и сладко проснуться, выпить кофе и рюмку и отправиться встречать твою подругу с её отпрысками. Вызвать её сюда было твоей идеей, между прочим!
– И что, ты хочешь сказать, Сеня не слишком обрадовался? – рассмеялась Алёна.
– Учитывая обстоятельства, при которых я вынужден был ему сообщить…
– Ты испортил сюрприз? – Негодующая Алёна вскочила с кровати.
– Я вынужден был. И я не знаю, где сейчас наш буйный друг.
– Почему вынужден? Что-то случилось?
– Убили мужа нашей милой хозяйки.
– Как убили? Мужа? Кто? За что?
– Это выясняет оперативно-следственная группа. Нас это не касается.
– И ты сможешь спокойно отдыхать, когда рядом с тобой убили человека?!
– Мало ли людей убивали рядом со мной! Если бы каждый раз, когда где-то плюс-минус рядом со мной убивали человека, я лишался бы сна и отдыха, вряд ли я дожил бы до столь почтенного возраста в здравом уме, трезвой памяти и относительно пристойно сохранившемся теле.
– Северный, ты ужасный циник!
– Перестань называть меня по фамилии!
– Правда убили этого безобидного мужа Маргариты Павловны?
– Алёнушка, я похож на человека, который будет шутить подобным образом?
Алёна отрицательно покачала головой.
– Но это же ужасно!
– Я знаю.
– А как мне тебя называть?
– Сева.
– Это смешно. Тебе не идёт «Сева».
– Тогда называй меня Всеволод Алексеевич. В этом есть что-то старосветское. Всеволод Алексеевич, не изволите ли компоту откушать?
– Как ты можешь?!
– Идём. Иначе наш друг напрочь измордует свою и без того уставшую от самолёта и детей жену. Я заказал ей номер в гостинице по соседству.
– В той самой?
– В той самой, от услуг которой я был вынужден отказаться пять лет назад.
Сеню друзья отловили в одном из кабачков на набережной, где он уже успел принять граммов двести и в связи с этим выл о несправедливости, переваривая свой свежеполученный экзистенциальный опыт. Пригрозив тем, что заклеит ему рот лейкопластырем, Северный оттранспортировал Сеню к его новому месту жительства.
– И скажи спасибо, что я тебе за враньё не вломил. Тут были номера! – сказал Семёну Петровичу Северный, высматривая притормозившее у шлагбаума такси.
Всеволод Алексеевич раскрыл переднюю дверь и подал Лесе руку. Из задней, не дожидаясь приглашения, вывалили трое соколовских деток и гроздьями повисли на папе.
– Папа, я думал, ты нас бросил! – завопил Дарий и повис у Сени на шее.
– Папочка! – нежно проблеяла Даша и обняла Соколова за талию, прижавшись к его толстому пузу лицом.
– Папка, купи мне самолёт! Самолёт купи, папка! Купи, папка, самолёт! – завизжал Жорыч речитативом и начал биться лбом об папкины ягодицы.
Олеся Александровна сохраняла горделивое молчание. Лишь обнялась с Северным и затем с Алёной. Сеня стоял, как громом поражённый, не в силах ничего вымолвить. Всё это было слишком неожиданно: убийство, явление жены с тремя старшими детьми.
– А где Георгина и Анна-Пенелая? – наконец отмер счастливый супруг и отец.
– В детдом сдала! – сквозь зубы процедила Леся, не удостоив супруга даже взглядом.
Таксист выгрузил из багажника Лесин скарб и, газанув, отъехал.
– Я же не рассчиталась! – кинулась Олеся Александровна.
Деньги – вот привычная тема, за которую цепляются мозг и душа, оказавшись в ментальном и духовном вакууме.
– Предоплата сто процентов! – прищурился в жену друга Северный. – Идёмте, поселимся.
– А мои вещи! Мои вещи остались… остались там! – дрожащим голосом произнёс Сеня, отдирая от себя наследников.
– Вещи! Это самое и клещи, – рассмеялась Соловецкая. – Пара трусов и зубная щётка? Я тебе подарю. Я сегодня добрая.
– Пресловутый двухкомнатный люкс, который у меня отжали потому, что я опоздал на двенадцать часов! – слегка патетически произнёс Северный, войдя в номер, куда прежде него внеслась ватага малышни. Конечно, никакая это была не ватага. Но трое соколовских детишек создавали полную, объёмную иллюзию ватаги. Они тут же принялись носиться по номеру, и даже милая Даша нисколько не уступала братьям в уровне децибелов.
– Хочу в туалет! Хочу на горшок! Какать хочу! – буйствовал Жорыч заливистым басом.
– Туалет там, – коротко кинул Северный, кивнув подбородком в сторону двери в санузел.
– Мне нужен горшок!
– Горшка нет.
Леся молча раскладывала содержимое своего чемодана в шкаф. Складывала детские вещи на полочки, развешивала свои тряпки на плечики. Чувствовала она себя явно не в своей тарелке. Лишь вопли Жорыча, казалось, помогли ей обрести себя.
– Я сейчас, Георгий! – сказала она ему, оставляя свои занятия.
– Мама занята! – обратился к Жорычу Северный.
– Тогда ты отведи меня на горшок! – закричал Жорыч. – Иначе я навалю в штаны, – угрожающе пробасил он следом.
– На здоровье. Только мыть задницу и стирать эти самые штаны тебе придётся самому. А мама занята. И в ближайшие три дня мамы с вами не будет.
На этой фразе все трое соколовских отпрысков заткнулись на полуфразах и с ужасом оглянулись на Лесю. Сама Леся смотрела на Северного с неменьшим ужасом.
– Ты врёшь! – уверенно сказал Дарий Всеволоду Алексеевичу.
– С мамочкой что-то случится? – с ужасом пролепетала Даша.
А Жорыч – видимо, от страха – исполнил-таки обещанное, о чём свидетельствовал запах, распространяющийся по комнате.
Алёна бросилась открывать окно. Воцарилась немая сцена.
– Ну и кто мне помоет жопу?! – претенциозно выдал, наконец, Жорыч, прервав мхатовскую паузу.
– Никто. Или сам. Ну, или можешь папу попросить.
– Папу? – Соколов уставился на Северного с непониманием. – Когда ещё грудные – ладно. А потом уже – Леся. Или няньки.
– То есть что случится с мамочкой, тебя, в отличие от твоей дочери, не интересует? – язвительно кинула в Соколова Алёна.
– Так что случится с мамочкой? – тихо заплакала Даша.
– Успокойся, детка! – Северный присел перед Дашей на корточки – и она тут же обняла любимого дядю Севу за шею и заплакала ещё горше. – С мамой случится только самое хорошее. Мамочка отдохнёт. Всего лишь три дня. Ты же не боишься остаться с папой на всего лишь три дня?
– Не-е-ет! – зарыдала Даша. – Хотя совсем с папой на целых три дня – это немножко страшно, – доверительно прошептала девочка Всеволоду Алексеевичу в самое ухо.
– А где я буду… три дня? – решилась всё-таки уточнить несколько оглушённая Леся скорее у пространства вообще, нежели у Северного или у Соловецкой.
– При мне, вообще-то, человека убили! – с нотками принца Гамлета пробурчал Соколов.
– Круто! Если бы при мне человека убили, я поймал бы его убийцу и убил бы его сам! И стал бы я убийца убийцев! Убийцев надо убивать, потому что убивать человеков – это нехорошо! – заорал Дарий.
– А разве убийцы не человеки? – спросила братишку Даша.
– Не человеки!
– Если ты станешь убийцей убийцев, ты тоже не будешь человек! – тихо сказала Дарья и показала старшему братишке язык.
– Не убийцей убийцев, а убийцей убийц, – на автомате поправила Леся.
– Так кто мне помоет задницу? Оно же всё воняет! – аргументированно потребовал Жорыч.
Леська всплеснула руками, присела на диванчик люкса и расхохоталась. Она хохотала и никак не могла остановиться. Хохот перешёл в сдавленные рыдания. Алёна достала из мини-бара бутылочку холодной водки; открутив крышечку и присев рядом с подругой, пыталась влить содержимое в подругу, приговаривая при этом:
– Какими надо быть мудаками, чтобы ставить коньяк и виски в холодильник!
Северный открыл бутылку минеральной воды и сел с другой стороны, предварительно отцепив от себя Дашу и передав её в руки Соколова.
– И это чего, вы все трое будете сидеть, а я буду Жорычу жопу мыть?! – возмутился Соколов, автоматически прижимая к себе дочурку.
– Попу, – отозвалась Леся, всхлипывая и отфыркиваясь от водки.
– Пошёл вон, кретин! – зло сказала Соловецкая своему старому другу и однокашнику и даже встала, одним движением махнув оставшуюся водку из бутылочки. Северный тут же влил в Леську минералки. Соколов попятился, глядя на Алёну.
– Нет. Мы трое сейчас уйдём. – Пояснил другу Северный. – А после этого хочешь – мой попу Жорычу, хочешь – жди, когда засохнет и само отвалится. Это тебе. – Северный достал из кармана фирменный брендированный конверт и протянул Лесе.
– Что это такое? – совсем уже еле слышно прошелестела та.
– Это трёхдневный индивидуальный тур в горы. С красавцем-инструктором.
– С красавцем?! – возмутился Соколов и поставил Дашу на пол.
– Ну, красота – понятие субъективное! – расхохоталась Алёна. – Но фигура у него отменная, моя дорогая подруга. Объективно соответствует канонам, не то что животы некоторых!
Жорыч бешено захохотал, тыча в папу. Потому что вообще был склонен к обезьянничанью. И раз хохочет тётя Алёна, тыча в папу, то почему он, Жорыч, должен промолчать и моментально не исполнить то же самое?
– Не попугайничай! – строго сказала Леся, открывая конверт.
– Алёна не попугай! Я не попугайничаю! Я алённичаю! И вообще, кто-то будет мыть мне жопу, которая попа?!
Все, включая Дария и Дашу, уставились на Соколова.
– Пошли, урод! – зло сказал тот, схватив Жорыча за ручку.
– Сам ты урод животатый! – завопил Жорыч, неохотно волочась за папой в ванную.
Алёна достала пачку сигарет и закурила.
– Не при детях, – прошелестела Леся.
– Даша, дай мне пепельницу, – попросила Алёна.
Даша мухой подала тёте Алёне пепельницу.
– Мамочка, не волнуйся! От того, что я подам тёте Алёне пепельницу, я не буду курить. И вообще, мама, умирают от нервов, а не от курения или алкоголизма. Это нам нянька сказала!
Леся схватила себя за волосы.
– Олеся Александровна, сегодня вечером ты отправляешься в индивидуальный трёхдневный тур. Инструктору мы тебя сдадим с рук на руки. А сейчас ты оставляешь детей в номере с их родным папой и отправляешься с нами. – Северный взял Олесю Александровну за руки и поднял с дивана.
– Куда? – бесшумно бесчувственной куклой прошептала она.
– Пообедать в спокойной обстановке и экипироваться. В том, в чём ты приехала, в горы идти нельзя.
– А дети?
– Повторяю: остаются с родным папкой. Можешь спросить ещё раз. Ответ вряд ли изменится.
– Это правда? Про убийство…
– Истинная правда.
– Как же я могу оставить детей, если тут есть убийца?
– Где тут? – Алёна, хохотнув, заглянула под диван.
– Мамочка, всё будет хорошо! – Даша подошла к Лесе и погладила её по голове. – Спокойно иди в горы с красивым инструктором. Тебе надо отдохнуть.
Леся беспомощно посмотрела на Северного, на Алёну, на Дашу, и по её лицу покатились слёзы. На сей раз – тихо.
– Да не волнуйся ты за папу! – сказал Дарий. – Ничего с ним не будет из-за нас. Мы за ним присмотрим. И с нами ничего не будет. Наверное, если этот убийца убил кого-то специально за что-то, то мы его не интересуем. Смысл убивать всяких чужих маленьких детей?
– Вот именно! – поддержал Дария Всеволод Алексеевич. – У твоих детей, дорогая, возможно, не всё в порядке с мозгами, зато местами вполне железно с логикой.
– Ну разве что он убьёт нас неспециально! – подытожил Дарий.
После этой сентенции, выданной сыном с уморительным выражением лица, Леся начала смеяться. Беззвучно.
– У тебя истерика! – констатировала Алёна Дмитриевна, глядя на подругу. – Знаешь, чем лечили и лечат истерику? Сексом!
– Жорычу нужен секс, – резюмировала Даша. – Он у нас истеричка. Так няня говорит.
Всеволод Алексеевич вытянул готовую остекленеть Леську из номера. Совместно с Алёной они доволокли подругу до ресторана, усадили в кресло и заказали ей успокоительное. Абсент. Спустя полчаса Олеся Александровна хохотала и несла девические глупости. Спустя ещё час друзья съездили с подругой в Севастополь – прикупить той снаряжения и приличествующей походу в горы одежды.
Леся отправилась с инструктором в горы, ни словом не перемолвившись с законным супругом. Этого ей просто не позволили Северный и Соловецкая.
– Ну, одну сплавили за сто километров. Другого нагрузили детьми. Им обоим – я уже не говорю о детях – это пойдёт на пользу. А теперь, дорогая, увы и ах, ты немного посозерцай море с городского Балаклавского бетонного пляжика в одиночестве.
– Я с тобой!
– Ни в коем случае.
Северный не повысил голоса, но в его тоне прозвучал такой металл, что Алёна решила не спорить. Сейчас. Хотя записала себе во внутренний молескин: «При случае – отомстить! Повести с ним себя так же! Чтоб знал!»
Северный и так знал, что месть Алёны наверняка будет страшна, что она обидчива, как дитя, и так же зловредна, что ему долго придётся вымаливать прощение и за себя, и за всех «тех парней», что он всегда и во всём будет виноват, даже в том, что бережёт любимую женщину от ненужных ей отрицательных эмоций. Всё знал и ко всему был готов. Хотя то, как Алёна глянула на него, больно полоснуло его по… по эго? К чёрту эго. По сердцу? Сердце – всего лишь четырёхкамерная мышца, – двигатель. По нему нельзя полоснуть взглядом.
– Извини, – тихо сказал Всеволод Алексеевич и, поцеловав Алёну в макушку, не оглядываясь пошёл прочь.
Она передёрнула плечами, нервно стряхнув с себя и его, и его поцелуй. И не посмотрела ему вслед.
