Глава седьмая
Колыбель для белок

Соня сидит одна около фонтана, на широкой парковой скамейке с видом на сияющий золотой купол, освещённый встающим солнцем. На плитах ещё не валяется ни одного окурка, мусорный бак девственно пуст. Ей легко и свободно дышится. Шумят деревья. Доносится звон башенных часов. Ни одного человека. Блаженство. Утро. Суббота.

«Что я здесь делаю в такую несусветную рань?»

У неё в руках пончик и пластиковая «непроливайка» с кофе. Тихо. Она на секунду закрывает глаза…

Пейзаж меняется. На солнце набегают тучи. Поднимается сильный ветер. И вдруг мгновение назад прозрачный утренний воздух сворачивается в торнадо, поднимающий невероятное количество невесть откуда взявшихся останков сигарет. Зловещая безлюдная пустота начинает мощно вибрировать. Из неё, разрывая омерзительными лапами-крючьями пространство, изрыгаются куцые грязно-рыжие твари. Они плотоядно смотрят на Сонин пончик. Они приближаются. Они запускают свои лапы Соне в волосы. Дотрагиваются до неё своими лохматыми пальчиками с острыми коготками-сабельками. Их всё больше. Они заполнили всю Park-Street. Их уже мириады. Шевельни Соня хоть веком – они накинутся на неё и разорвут. Она остаётся неподвижной. Одно из зловещих созданий щекочет ей нос. Сейчас она чихнёт – и Харону нечего будет перевозить. Сейчас… Сейчас… Ей надо проснуться. Надо чихнуть – и это разбудит её. Главное – успеть вернуться в реальность в ту самую миллионную долю мига между чихом и атакой рыжих исчадий…

– Будь здорова!

– Спасибо!

– Никогда ещё не встречала человека, настолько проваливающегося в себя. Кстати, пока ты тут летаешь по вселенной своей черепной коробки, белки сожрали твой пончик. Они здесь наглее крыс!

– Ната-аша…

«Господи, спасена!»

Над Park-Street было ясное небо, солнечный свет играл с листьями в блики, дул едва-едва заметный ровный нежный ветерок.

– Привет! Просто задремала… – Соня быстро приходила в себя. – Целый час тут торчу. Около меня уже свидания назначают. Как я рада тебя снова видеть!!!

– Что Наташа?! Три рубля и – ваша! Вы, гады, хотели без меня в State-House рвануть?! – Как же рада была Соня вновь слышать эти её вопли. – Могу я, наконец, увидеть эти «внутренности», не подлежащие осмотру?! Вот не позвони я вчера Майклу – так бы и проебала опять возможность, – и дородная красавица щедро одарила градом ласковых идиом стоящих рядом Джоша, Майкла и, разумеется, Джима.

Джим пригласил Сонечку в субботу посетить State House штата Массачусетс, да не с обычной экскурсией, а, так сказать, – по индивидуальному плану. Ибо в Бостон как раз приехал тот самый сенатор от «европейского» штата Америки, с которым он дружил с Вьетнамской войны. Соня намекнула, что, мол, неплохо бы и Джоша пригласить. Джош, разумеется, сказал, что придёт с Майклом, а последнему – вовремя позвонила Наташа. Так что вся честная компания оказалась в сборе. Джим был не очень-то доволен – видимо, старость – не радость. Но на его недовольство, кто по-русски, кто по-американски, как-то не обращали внимания. Соня, конечно, отчасти понимала свою нетактичность – ведь пригласили только её, а заявилась с компанией.

«Ну, дык, мы, «рашн-пейзане», протоколу не сильно обучены, и вообще, места много не займём, пить будем на свои, «не извольте беспокоиться, барин!»… Короче, «дайте закурить, а то так выпить хочется, что переночевать негде».

Впрочем, если отбросить вечное Сонино ёрничанье, она в последнее время как-то неловко ощущала себя наедине с Джимом. Ну да ладно…

В общем, с Джошем договорились, что Соня берёт тазик, а он, соответственно, носки и в 11.00 a.m. они встречаются неподалёку от здания, где на благо сограждан усиленно трудится правительство штата Массачусетс.

Глядя на их идиотское пятничное веселье в его лаборатории, Джим как-то досадливо крякнул и даже не предложил Соне за ней заехать. Да она бы, честно говоря, и отказалась. Тем более что уже полюбила бруклайновский трамвай-метро, как родной. Он был очень похож на одесский. Или – московский. Только зелёного цвета. Удивительное средство передвижения. Над землёй – вполне себе трамвай – тихонько едет, на остановках водитель ждёт, пока все пассажиры войдут. Заходишь, кидаешь в прорезь доллар – и едешь себе. Если под землю попал – всё как положено – турникет, карточки на разное количество поездок или на определённый срок. Всё как у нас.

Хотя Соня метрополитен имени дедушки Ленина любила, но… Не камерное оно, наше метро. Пугающее. Над землёй движение продолжается с «подземной» скоростью. У водителя… пардон, машиниста… не справишься, на какой остановке выходить. И вагонов в отечественных составах куда больше, чем в бостонских трамвайчиках. Помноголюднее будет и под землю упрятана глубже, чем старейшая в Америке линия – в 1897 году пустили – задолго до нашей первой отечественной ветки «От Сокольников до Парка».

Говорят, подорожала поездка в бостонском метро до двух долларов. А может, уже и больше?.. Эх, суета сует. И это пройдёт.

На первом месте у Сонечки маячило жуткое любопытство, подогретое Валериным комментарием по поводу предстоящей экскурсии: «Я в Бостоне уже сколько лет, а внутри State House ещё ни разу не был». Соня и его пригласила. Но он отказался, сославшись на неотложные субботние дела. «М-да… Мне есть чему у него поучиться», – слукавила Соня про себя, припомнив кислую физиономию Джима.

Проснулась Сонечка затемно. С детства страдая болезненной пунктуальностью, она раньше всех приходила в школу, на тренировки, а в последующем – в институт и на работу. С возрастом боязнь опоздать приобрела извращённые формы. Соня всегда давала солидный временной допуск на проблемы с транспортом, снегопады, обледенения, цунами и апокалипсис. Даже на свидания являлась минут за пятнадцать до назначенного времени с жутким ощущением того, что безнадёжно не успела. Ей казались дикостью рассказки о том, что женщина просто обязана опаздывать на подобного рода мероприятия. А уж собиралась она всегда со скоростью реактивного самолёта. Не важно, на другой ли континент, в город, в театр или в круглосуточный супермаркет в четыре часа утра за бутылкой. Соня и до сих пор не понимала – что там так долго можно красить?! Если несущая конструкция до такой степени неудачна – никакие фасадные работы не спасут.

Снимать квартиры, к примеру, ей нравилось абсолютно без мебели и жутких синтетических ковриков, чтобы видеть все огрехи и в случае отсутствия таковых – уже устраиваться по своему вкусу. Зачем же женщины тратят столько времени и сил на абсолютно бессмысленное действие? Единственное, что Соня могла делать долго, – это стоять под душем или лежать в ванне. До замужества она вставала не позже шести утра, чтобы не спеша принять душ, медленно и с удовольствием выпить кофе с парой-тройкой сигарет, созерцая «мировую скорбь» за окном, почитать книгу или просто предаться разным мыслям. Мужу, к слову сказать, пришлось бороться с её привычкой – по звонку будильника вскакивать и бесцельно метаться секунд тридцать, сшибая мебель и ударяясь о стены и косяки. Соне всегда хватало ровно пяти минут, чтобы одеться, расчесаться и вынестись из дому. При этом довольно неплохо выглядя, если не сказать – отлично. Любимый макияж – это хронический недосып. Он добавляет блеска глазам. И – спасибо Америке – там не нашлось востребованной необходимости «краситься» и обвешивать себя «златом-се́ребром». Как говаривала Наташа: «Если днём в метро увидишь даму в шубе, бриллиантах и при макияже – русская! Или проститутка, у которой деньги спиздили!» Действительно, пару раз Соня видела вышеописанные типажи. Кого именно из приведённой Наташей классификации, не решилась уточнять.

Кстати, знаете, почему Соня недавно решила жить в деревне, а не в мегаполисе? Ей стало жаль проводить и без того короткую жизнь в салоне автомобиля, слушая бесконечный «коротковолновый» бред. А уж после того, как она чуть не получила разрыв мочевого пузыря в насмерть стоящей пробке на девятиполосном проспекте… Это, разумеется, были не основные причины, зато – прекрасные поводы для принятия верного решения.

Итак, проснувшись в субботу в несусветную рань, Соня обстоятельно приняла душ. Неторопливо оделась. Ещё более неторопливо выпила кофе. Дважды. И в режиме замедленной съёмки покурила. Трижды. И… у неё оставалась ещё масса времени. Когда она была полностью готова, на часах было только восемь. Что было делать? Соня подумала, что степенно пройдёт три квартала по улице к трамвайчику. Ведь если проявить усердие в неторопливости – уйдёт не меньше часа. Это в будний день она проносится за три минуты. А сейчас она будет величественно шествовать, разглядывая каждую трещинку на дороге. Затем на трамвайной остановке она степенно сгрузит всю скопившуюся за неделю мелочь в прорези автоматов по продаже газет и, присев на скамейку, внимательно изучит заголовки каждого выплюнутого железным баком экземпляра – от федерально-муниципальных изданий до откровенной желтухи. Потом пройдёт пешком ещё пару остановок до последней наземной и тогда лишь сядет в вагон трамвая-метро. На это уйдёт ещё не меньше часа. Выйдет из метро-трамвая на станцию раньше положенной и прогуляется по утреннему Бостону («Не заблудиться бы, тьфу-тьфу-тьфу!») – это ещё час. Всё лучше, чем метаться среди четырёх стен комнаты Дэвида в мучительном ожидании. И с пользой для здоровья. Образ жизни у неё сейчас, надо заметить, был весьма и весьма гиподинамичный.

Увы, как обычно, Соня дала себе слишком большие временные люфты, поэтому, исполнив всё задуманное, оказалась на финише ровно в половине десятого. На сей раз не заблудившись. Походив минут пятнадцать около памятника «дяде, тёте и мальчику» в том месте Бостона, которое очень походит на центр Львова или Кракова, если не задирать голову вверх, она высмотрела кафе на другой стороне улицы. Но по субботам оно открывалось в десять. Так что Соня отправилась к большому книжному магазину кварталом выше, но… он открывался в одиннадцать. Посчитав количество красной тротуарной плитки, ушедшей на мощение внешнего радиуса аллейки вокруг памятника эмигрантам-переселенцам, и выучив на память режим работы заведения «Cambridge Eye Doctors», она купила в открывшейся наконец «кулинарии» целый пакет пончиков, четырёхсотграммовую «непроливайку» кофе и присела на скамейку с целью всё это проглотить. Двухчасовая прогулка сделала своё дело – аппетит у девушки разыгрался нешуточный. Соня вынула пончик и закрыла глаза…

А теперь решите элементарную задачку на сообразительность.

Условие: прилично одетая гражданка двадцати семи лет уснула на скамейке в районе Арбата в десять утра в субботу.

Вопрос: что с ней могло произойти, если она проспала крепким богатырским сном почти час?

А. Её разбудили тычком милицейской дубинки в бок.

Б. Её разбудили местные бомжи или те же менты, стырив предварительно кошелёк и документы.

В. Местные бомжи или те же менты, стырив предварительно кошелёк, документы и сумочку, разбудили её, чтобы ещё и поиздеваться.

Зачеркнуть то, что с вами ещё никогда не случалось. Зачеркнули? Ну тогда просто ждите – скоро оно обязательно случится.

Тот же вопрос, но с условием парковой скамейки в центре Бостона.

Единственное, что у стырили у Сони, – бумажный пакет с пончиками. Правда, это были не полицейские, не бомжи и не местные «пионеры». Это были… белки!

Бесчисленные, воинственно настроенные, они выхватили последний поджаренный кусочек теста прямо у неё из рук. Возможно, они принялись бы и за саму Соню, но вовремя случилась Наташа.

«Кстати, белки случайно не плотоядные?.. Ох, лучше этого не знать…»

Когда вся дружная компания была в сборе – они перешли дорогу и поднялись по небольшой каменной лестнице к двухэтажному зданию с мансардой, которое венчал один златоглавый купол. Наташа тут же сообщила, что впервые публично Декларация независимости США читалась именно в State House штата Массачусетс. Но не в этом здании за изящной чугунной оградой, а в прежнем – скромном трёхэтажном кирпичном особнячке с ратушеобразной башенкой и часами, – зажатом ныне частоколом небоскрёбов. Соня не раз проходила мимо этого архитектурного ансамбля, удивляясь непохожести Бостона на Нью-Йорк. В последнем – «частокол» монолитен и незыблем, как американский флаг.

Нынешний State House начал функционировать в 1798 году. Он имел вполне европейский вид и больше напоминал особнячок внезапно разбогатевшего поволжского дворянчика. Если бы не купол, государственное знамя Соединённых Штатов Америки на флагштоке, красный кирпич и небоскрёбы в некотором отдалении. В Бостоне очень много этого пресловутого красного кирпича. Например, корпуса Гарварда напоминают здание Можайской общеобразовательной школы № 1. Особенно после того как в последней сменили ветхие окна на приличные стеклопакеты. (Памятник архитектуры, между прочим! Как у нас в Российской Федерации и положено памятникам архитектуры – в запущенном состоянии.)

И всё же главное административное здание штата Массачусетс вполне допускает непредвзятую возможность постирать на его ступенях грязные носки в тазике, ежели уж очень приспичит. Для сравнения: здание Музея изобразительных искусств имени Пушкина в Москве значительно помпезнее, не говоря уже о комплексе за стеной «из того же материала» неподалёку. Какой там постирать. Там без тазика и с носками, где им положено быть, безо всяких усилий представишь себя несчастной белой мышью-сиротой.

Все прошли стандартную процедуру – рамка, турникет и, напоследок, толстый дядюшка-полисмен «околдовал» каждого «волшебной палкой-искалкой». Правда, документов у них при этом почему-то не спросили. Видимо, всё было заранее организовано.

К слову сказать, identity у Сони в Штатах с маниакальным упорством требовали только при покупке сигарет и спиртного. А она при этом тешила своё самолюбие тем, что выглядит моложе двадцати одного года. Хотя всё дело было, конечно, в законопослушности американцев. Дома Соня часто наблюдала картину – пацанята десяти-двенадцати лет спокойно покупают сигареты, пиво или что покрепче в ларьках и даже супермаркетах. Зато кругом развешаны билборды социальной рекламы в духе: «Я не продаю спиртное несовершеннолетним». Глядя на них, в памяти почему-то навязчиво всплывал плакат периода post-«триумфального шествия советской власти», где – некая бородатая детина с окровавленной рукой и подпись: «Не режь молодняк!» Они там о другом, конечно, рисовали, но, согласитесь, было бы логичнее, чтобы наш отечественный «сенат», использовав все свои многочисленные «органы», озаботился бы этим бедствием, а не страстным органолептическим восприятием проблем чужих задниц, переименованием чего-то во что-либо ещё и прочими подобными «насущнейшими» проблемами.

Джим позвонил по местному телефону в холле – и спустя буквально пару минут вышел сенатор Джей (политкорректный проигрыш вместо полного имени).

Обычных американцев учат улыбаться по специальной методике на дому. А подготовкой сенаторов, по всей видимости, занимаются в Спецулыб Школах. У Джея было дружелюбное лицо с улыбкой до… таких больших и плотных образований, приделанных к голове. Знаете, бывают такие противные, мягкие, поросшие мехом, лаптеообразные уши – не то что потрогать, взгляд-то бросить неприятно. А у сенатора всё было с точностью наоборот – две мраморные античные скульптурки, за которые аккуратно были заправлены тёмные вьющиеся волосы. Соня еле сдержалась, чтоб не потрогать. Ещё у него был очень высокий лоб. А посреди лица, с чрезмерно широкими скулами, воткнут маленький, неожиданно красивый и изящный женский носик.

Сенатор был совершенно – законченно – некрасив и настолько же привлекателен и ухожен. Если бы Соню попросили определить его национальную принадлежность – она бы билась над решением этой проблемы до конца дней.

– Ты как думаешь? – шепнула она Наташе.

– Хэ зэ! – поняв, откомментировала та. И продолжила уже достаточно громко: – Сама думаю… Тут среди белого населения: пятая часть – айришпоиды. Англо-итальянопитеков и франконеандертальцев примерно поровну… Португальцев и поляков процентов пять, евреев и русских – столько же, чёрных, жёлтых и прочих – процента четыре. Ну, и «несчастных» коренных индейцев – около двух… Однако слишком темноволос и смугл для ирландца, слишком уж огромные уши даже для француза, и нос у него, прямо скажем, не еврейский. А на индейца он похож, как ты на черепаху Тортиллу. Этот тип идентификации не поддаётся – у меня национальный тупик! – последнее она уже почти выкрикнула.

– Да тихо ты! – зашипела Соня на подругу.

Правда, надо отдать должное – этнический состав населения штата Наташа изложила чётко.

Джим представил всех своему другу. «Все» засияли в ответных улыбках, выученных на троечку: «Nice to meet you… Glad to see you…» И вдруг:

– Невъебенно счастливы!

Соня незаметно пнула хулиганку Наташу в бок. Забавно, но в общем потоке «пользовательской» национальной эйфории стандартных приветствий – проскочило! Даже всегда внимательный и отчасти владеющий русской идиоматикой Майкл не среагировал. До чего же доводят порой людей годы стандартизированно-моторных «медитаций». А сенатор! Это надо было видеть! В ответ на Наташино восклицание он оскалился в такой улыбке, что Соня как врач интуитивно приготовилась вправлять ему вывихнутую челюсть!

– Трансплантаты, – шепнула Наташа, намекая на establish сенаторовых зубов. – У меня у самой в пасти целый BMW! А они ещё и не всегда приживаются. Но бабки каждый раз берут!

Видимо, Наташин взгляд тоже оказался прикован к несоразмерно разъятому зеву сенатора Джея, откуда исходило сияние, как из дипломата, открытого Траволтой в одной из сцен тарантиновского «Pulp Fiction». Только, в отличие от Сони, она успевала всё это комментировать. Вслух, не снимая с лица маски соответствия. Будь Соня менее натренирована – уже давно корчилась бы от смеха на полу.

Не каждый день вот так запросто жмёшь руку сенаторам. Соня даже отечественного – как их там? – депутата в глаза ни разу. Не говоря уже о том, чтобы «иметь честь» и так далее. Даже в «инкубаторах», где они размножаются простым делением, никогда не бывала.

«Может – почкованием?.. Да ну их, в общем!»

А как сенатор был одет! На нём был тёмно-синий костюм, тютелька в тютельку под цвет интерьера залов заседаний (как позже выяснилось). Голубая рубашка в тон и умереннопёстрый галстук из коллекции «не придерёшься». Туфли – не просто элегантно дорогие и стилистически выдержанные, а прямо хоть сейчас на сцену Большого. Часы, очки – всё на месте, как влитое.

Видимо, только в телецентрах и в госучреждениях водятся такие гламурно-глянцевые типы, как Родриго или Джей. По-разному, конечно. Джей – более откровенно лощёный. Эдакое холёное воплощение государственной символики. И вьетнамского ветеранства в нём сейчас было столько же, сколько – в Соне от Штирлица. Время – оно и не такое лечит. А порой и вовсе стирает с наших лиц.

С Джимом они не только пожали друг другу руки, но и обнялись-поцеловались. Примерно так, как нынче принято показывать в дурацких российских фильмах про спецназ. Только менее демонстративно. Вероятно, суровые и трогательные мужские объятия – единственное, что списано сценаристами и режиссёрами фильмов подобной тематики «с натуры», в отличие от всего остального.

Далее вся джинсовая компания отправилась за Джеем, пригласившим «follow me». Правда-правда, все были одеты, как средний американец в свой обычный выходной. Никаких «даун-таунских» костюмов и платьев «леди ин ред». Но самое поразительное, что, абсолютно не сговариваясь, из всего многообразия «джинсового арсенала» все выбрали парусиновые штаны оттенка бархатного занавеса над мемориальной трибуной Кеннеди. Хотя, например, Соня обычно предпочитала синим джинсам – голубые. Вот такая вот колористическая мистика.

В Америке есть вещи абсолютно любых размеров. И не в специальных магазинах типа «Богатырь», «Три толстяка» или «Всё для крупных дам», а в обычных универмагах. Топик до пупа 50-го, джинсы на бёдрах – 60-го и т. д. Так что у них, в отличие от нас, нет «ущемления прав толстяков в районе бутиков». У них, скорее, джинсы стройной девушке европейского сорок второго – сорок четвёртого размера сложно купить. Разве что в магазинах и отделах детской одежды. Да только «мотня» и длина штанин будут коротковаты. Будешь смотреться эдаким Томом Сойером переростком. А так-то – страна самого наплевательского отношения к тому, «что люди скажут» о внешнем виде. Может, потому и не выглядят глупо, что не слишком часто на тех самых людей оглядываются, а больше к себе, любимым, прислушиваются-присматриваются?

Американская манера одеваться с самого начала пришлась Соне по душе. Какая-нибудь «наша тётя», собираясь на экскурсию в подобное учреждение, наверняка бы надела что-нибудь идиотское – платьице с рюшами или «зловещий», деловой, по её мнению, костюм. И, конечно, обувку – какая понеудобнее. А спутник, при наличии такового, непременно будет наряжен в «пинжак с кармана́ми» «не по погоде». Когда Соня замечала подобные экземпляры, никогда не знала – хохотать или рыдать. Впрочем, в этом направлении наметилась тенденция к лучшему – даже «самые отсталые слои населения» нарядились в кроссовки, мокасины, джинсы и прочую, специально разработанную добрыми людьми человеколюбивую одежду. Правда, подавляющее большинство пейзан всё ещё продолжает носить лаковые туфли в паре со спортивными брюками, но это уже проблема общего отсутствия культуры. У нас пока не понимают разницы между безвкусицей и удобством.

Нынче из всех присутствующих только Джея «обязывало положение» к соответствующему look. Смущало его это или нет, но он ни капли не обратил внимания на внешний вид своих гостей.

Который день Соня завидовала бостонским студентам, таким же многочисленным, как и местные белки. Из разных штатов и стран, они бродили с причёсками немыслимых цветов, одетые в «амуницию» всевозможных фасонов и валялись на газонах. В Отечестве, если помните, ранее было нельзя на газонах не то что валяться, но даже ходить по ним строго возбранялось.

Вспоминая, как на первом курсе её выгнала с пары нормальной физиологии старая дева Эмма Вячеславовна из-за парочки серебряных колец и накрашенных губ, Соня завистливо вздохнула. До наших (в общей массе, разумеется) всегда доходит с опозданием на пару десятков лет. Да и на газонах уже можно валяться. Документальное фотографическое подтверждение у Сони было как раз с собой: фотография – она, собственной персоной, в Александровском саду ест мороженое, валяясь на траве рядом с мужем. Демократическое достижение!

В одном ухе у Сони журчал первый официальный государственный язык Соединённых Штатов Америки в исполнении сенатора штата Массачусетс. В другом – пульсировала сочно-русскоговорящая Наташа. Первое время она ещё пыталась улавливать из эфира и переводить «help yourself» трогательные сведения о химической, резиновой, полиграфической и пищевой промышленности штата. О судостроении и авиадвигателях, а также о приборостроении и радиоэлектронике. Видимо, пользуясь случаем, Джей репетировал доклад для… «Сената… или Конгресса?.. Где там они договариваются о том, сколько будет стоить в официальных сметах сидушка для унитаза, чтобы хватило денег на секретные проекты?..» На этой мимолётной аллюзии Сонин аналоговый аппарат «завис», и, как следствие, она полностью переключилась на родную речь. Тем более что в Наташином изложении история и современность штата Массачусетс выглядели гораздо более живыми, нежели в беглой англоязычной номенклатуре. Для сохранения марки достаточно было не забывать периодически заглядывать сенатору в глаза, заинтересованно-одобрительно трясти головой и лучезарно улыбаться.

Массачусетс, надо признать, – штатик-миниатюра. Неумолимые факты – ничего личного. По площади – в тридцать два раза меньше Техаса. Тем не менее, как у любого «маломерки», ярко выражен и отлично реализован «комплекс Наполеона». Слово «первый» и «впервые» можно услышать, какой бы темы вы ни коснулись.

Когда-то у Сони был однокурсник по кличке Примус. Внешне – ничем не примечательный коротышка – ленинский стипендиат – обаятельнейшая личность – выдающийся пьяница – гениальный диагност. Он всегда говорил: «Примус – не потому, что движок в жопе, а потому, что «Первый». Хотя, по глубокому Сонечкиному убеждению, без неугасающего огня в душе и без соответствующего «движка в жопе» – первым не стать.

Так вот, в этом штате-Примусе впервые в Америке открылась бесплатная школа, появился первый в стране университет, конечно же Гарвардский. Заработал первый в стране печатный станок и впервые стала выходить регулярная газета «Boston News Letter». На территории этого штата установили первый в Америке маяк и «сдали в эксплуатацию» первую североамериканскую железную дорогу и «подземный трамвай». Здесь гордятся даже тем, что напечатали первую в Штатах рождественскую открытку. Впрочем, возможно, они перегнули палку допустимого хвастовства, и так ясно – у них же был первый печатный станок! Хотя, помнится, ещё старина Вольтер говорил: «Скромность – первый путь к безвестию».

Наконец, именно здесь впервые в мире зазвонил телефон… «Кто говорит?..» – «Слон!» То есть Александр Белл, конечно же. И сказал он своему помощнику следующее: «Watson, I need you». Что конкретно имелось в виду, история умалчивает, но именно такими были первые слова, открывшие эру заочных коммуникаций.

«Спроста ли? Наверняка и звонить-то нужно только тогда, когда можешь кому-нибудь сказать: «I need you», – мелькнуло у Сони в голове в канве Наташиного рассказа.

Тем временем Джей провёл всех в поражающий помпезностью зал. Тёмно-синие стены (в цвет его костюма и джинсов гостей-экскурсантов), колонны, бюсты отцов-основателей в нишах, стол «короля Артура» и огромное количество белых кожаных кресел.

– Чтобы здесь быть услышанным визави, надо усиленно напрягать голосовые связки, – шепнула Соня Наташе.

Та не замедлила проверить теорию на практике, зычно рявкнув. Все испуганно оглянулись. Но Наташа лишь вальяжно махнула ручкой – мол, в горле запершило.

– А акустика-то – не хуже, чем в Одесском оперном! – констатировала восхищённая Сонечка. И почему-то очень загордилась Стейт-Хаусом штата Массачусетс.

Так и продолжалось ещё некоторое время: пока из сенатора нескончаемым потоком извергался список достижений массачусетской экономики и мероприятий по окончательной демократизации населения, Наташа впихивала в Соню историю североамериканских штатов и конкретно города Бостона, одного из старейших в США, основанного в 1630 году. И так впала в азарт, что напоминала студента-первокурсника на первой сессии. Сразу становилось понятно – отчего экскурсии в её исполнении пользуются огромной популярностью. Что у американцев, что у наших.

Итак. Тема «билета»: «Бостон – колыбель американской революции».

Первая мысль: «Ну, прямо Петроград, блин!»

Ответ по теме:

«Бостон – город на северо-восточном побережье Атлантического океана. В 60 – 70-е годы XVIII века выступал в авангарде борьбы против английского господства. В 1765 году бостонцы восстали против гербового сбора. А к 70-му созрели для того, чтобы оказать вооружённое сопротивление регулярным английским войскам. А в 1773 году состоялось всемирно известное «Бостонское чаепитие», явившееся прологом войны за независимость Северной Америки. Пятьдесят отважных бостонцев, переодевшись индейцами, пробрались на корабли Ост-Индской компании и выбросили в океан сотни ящиков дорогостоящего чая в знак протеста против невыгодной для колоний налоговой политики и ограничений на торговлю с другими странами. Акт вопиющего неповиновения и послужил поводом для начала войны, которая длилась с 1775 по 1783 год и закончилась окончательной и бесповоротной независимостью».

От себя лично хотелось бы добавить, что фактическим поводом и причиной любой войны, а особенно войны за независимость, являлось и является пресловутое «бабло», которое никак не победит зло. Ибо так называемые «борцы» уничтожают всегда и только конкурентов, а отнюдь не компаньонов, приносящих корпоративную прибыль.

В связи с чем от лица миролюбивых североамериканских индейцев, которые в течение всей истории были крайними по определению, хочется просто извиниться:

«Простите нас за то, что на нашей земле вам пришлось сражаться за свою финансовую независимость. Простите, что наивно полагали быть добрыми соседями. Племя «Большой горы» и племя прибывших сюда из Англии, Ирландии и ещё бог знает из каких далёких и не поддающихся воображению мест. Простите нас за то, что вас это не очень устраивало. И за то, что мы отстаивали свою историю и жизнь, не приняв в расчёт геополитические процессы. Наше уничтожение было предопределено. Но мы не подумали об этом. Мы виноваты. Из-за своей наивности, миролюбивости, доверчивости и ещё многих качеств, трактуемых современной цивилизацией как глупость. Простите, нас больше не будет. Нас уже почти нет».

Девиз штата Массачусетс «С мечом в руках мы жаждем мира, но только мира под сенью свободы» очень напоминает сентенцию Бисмарка «Хочешь мира – готовься к войне!» – и пованивает сероводородом скрытой агрессии.

Оценка: Обострение хронического «диссидентства» и слабое понимание вопросов «исторической правды».

Резюме: Несмотря на знание исторических фактов, экзамен не сдан.

По соображениям сохранности лжи под маской государственной политики – аттестат не выдан.

Помнится, по окончании восьмого класса Соне выписали такую характеристику, что ни одно советское учебное заведение, несмотря на стройные ряды отличных оценок, не захотело бы иметь с ней дело! Особенного внимания заслуживал перл, написанный классной руководительницей: «Настораживает тяга к лидерству». Вот оно! Цепной пёс системы настороже. Вечно их настораживает то, что не такое же, как они. Ага, индейцы, видимо, тоже настораживали своих бледнолицых «братьев». Бедные настораживали богатых. И наоборот. Одним словом – круговорот. Круговорот настороженных людей в мире. У правды много лиц. Но сама она – одна. Мы не можем ничего не делать. Весь вопрос – КАК мы делаем то, что делаем.

Мама с папой долго уговаривали Соню вести себя «потише», и она, конечно, заткнулась. Тогда заткнулась. Но много лет спустя, слушая Наташины речи об истории Америки, она подумала: «Очень хочется, чтобы вообще никого никогда ничего не настораживало и человек не убивал себе подобных. Не существовало бы бесконечных политических, а по сути – экономических, разборок. Я ненавижу «революции», которые научили нас «верить в несправедливость добра», и я жажду, раскрыв руки, в которых нет ни капли настороженности, чтобы любое существо с колыбели было по-настоящему свободно. Не под сенью чего бы то ни было. А просто – СВОБОДНО».

Пришла Наташина очередь пнуть Соню, поскольку та «выпала из трансляции», погрузившись в свои мысли.

– Да чего ты?! Нормальная страна. Не самая говённая. Ну, а история и политика – известные проститутки. Не кипятись, – старшая подруга пожала плечами.

Действительно. Не так уж всё и плохо, в конце концов. К примеру, именно в Бостоне возникло первое в Америке организованное «Общество против рабства», которое переправляло беглых рабов в Канаду. Хотя лично Соня была очень даже не против цивилизованного крепостного права. Живя в деревне и глядя на «родимых пейзан», она иногда отчётливо понимала, что «барин им не повредит». Потому как сами они жить не умеют. Но живут. Пьют, лоботрясничают и воруют. А в единовременном сочетании ещё и что похуже…

В общем, этот чудесный живописный город ни в чём не виноват. Даже в том, что является исторической гаванью Америки.

Пока Соня предавалась околовсяческим размышлизмам о «судьбах родины» всея Штатов Америки, Джей привёл своих гостей в зал заседаний, куда вход обычно запрещён всем, кроме сотрудников State House. И патетически ткнул холёной ручкой в мемориальную трибуну под занавесом из синего бархата. Сама трибуна была, как говорится, «тёмного дерева», а по фасаду на синем фоне золотом вытеснена Декларация независимости.

Наташу снова понесло. Ещё бы, в Массачусетсе родился второй президент США – Джон Адамс. Но она была влюблена в «светлый образ» тридцать пятого – Джона Кеннеди.

Соня, по старой семейной традиции, «светлые образы» политиков пускала в свою жизнь лишь в качестве художественно-исторических персонажей. И чтоб не позже времён правления Ивана Калиты или Гуго Капета. Однако рассказывала Наташа увлекательно, сразу заинтересовав девушку тем, что, во-первых, Джон Кеннеди родился в самом русскоговорящем ныне районе Бостона – Бруклайне, где Соня и проживала в настоящее время. А во-вторых – в год, когда за океаном революционно настроенный поволжский дворянчик Ульянов, «с мечом в руках борясь за свободу», отдавал приказ о поголовном – от мала до велика – расстреле неких Романовых.

Итак, родившись 29 мая 1917 года, Джон Фицджеральд Кеннеди подрос и отучился в школе. Затем, ясное дело, окончил Гарвардский университет. Во время Второй мировой покомандовал патрульным торпедным катером. Был дважды тяжело ранен и дважды же награждён за отвагу. Немного запачкал себя журналистикой. А в 1947 году в возрасте всего двадцати девяти лет обошёл соперника-республиканца с пятикратным преимуществом и занял свою нишу в палате представителей. И попёр дальше в политику со всей носорожьей мощью потомственного ирландца-аристократа, отягощённого PR-анамнезом.

Наташа вовлекла в разговор Джея, который было уселся с Джимом на лавочке, похожей на скамью в студенческой аудитории.

Уж если она кем восхищалась – все должны были немедленно присоединиться, или… Но Джей заверил всю честную компанию, что Кеннеди действительно был одним из самых порядочных управленцев – он регулировал цены на жильё, не позволял превышать верхнюю планку квартплаты и выступал за развитие государственного жилищного строительства в противовес лоббистам, действовавшим в интересах владельцев строительных компаний.

Политик Кеннеди был неоднозначный. «Разозлив» Кубу в 61-м, он же успешно «разрулил» Карибский кризис в 62-м. Нам – обычным гражданам разных стран и континентов, – конечно, не дано «высшее» знание последовательностей последовательности «высших эшелонов», так что – без комментариев. Зато именно во время его президентства Великобритания, СССР и США договорились, наконец, о частичном прекращении испытаний ядерного оружия, что неплохо характеризует намерения Кеннеди в режиме «общечеловеческих ценностей».

С женщинами у Джона Кеннеди, говорят, не всё было гладко. Женился на брюнетке – такой же аристократке по рождению и коллеге по перу. Правда, как и все джентльмены, предпочитал блондинок.

В итоге его смертельно ранили накануне предстоящих выборов. Комиссия Верховного суда США пришла к выводу, что задержанный бывший морской пехотинец Освальд действительно виновен. Тёмная история. Блондинка тоже закончила плохо, и у вдовы-брюнетки дальнейшая жизнь с супер-пупер греком-миллиардером не заладилась. Складывается впечатление, что все они были не очень-то счастливы.

Может, правы Наташа и Джей? И Кеннеди был хорошим парнем и неплохим политиком. У нас ведь стреляют по всему миру либо только в очень плохих, либо в очень хороших. Ну и, разумеется, частенько попадают в дураков, что мельтешат между. Элементарный здравый смысл подсказывает, что ни плохим, ни случайно пробегавшим мимо Кеннеди не был.

«Всё равно! Всё равно! Всё равно!

Любить надо «светлые образы» живых людей, которые строят вольеры своим собакам, сажают деревья, пьют текилу, любят и любимы! А не тех – с кем нас рядом не было. Как можно искренне любить или ненавидеть тех и то, с кем и где нас не было?!»

Ни Джею, ни Наташе Соня, конечно, своих соображений не выдала. Нравится людям Кеннеди – отлично! Он и вправду вполне симпатичный парень, этот Джон Фицджеральд!

«Вот бы влезть сейчас на его трибуну и сказать этим пятерым что-нибудь весомое. Такое, чтобы сохранилось на жёстком диске. Что проникнет в душу! «…Лишь образ в сердце / Без названий, мгла / Пусть оживает в нужные мгновенья, / Как вновь рождается Луна / На небе наших откровений…»

И Сонечка поднялась.

Поднялась по ступенькам на кафедру «тёмного дерева», откашлялась, постучала ручкой. И под шутливую реплику Майкла «регламент!» произнесла:

– «…Берёт Его диавол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: всё это дам Тебе, если падши поклонишься мне. Тогда Иисус говорит ему: отойди от Меня, сатана; ибо написано: «Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи». Тогда оставляет Его диавол, – и се, Ангелы приступили и служили Ему».

Майкл негромко переводил Джошу в режиме «подстрочника». Не то не настолько знал русский, не то не ожидал от Сони подобных цитат. Потому как создавалось впечатление, что он переводил, пытаясь понять: «Что она несёт?» Джей и Джим лучезарно улыбались и кивали, представляя себе, что должны слышать нечто вроде: «Спасибо пятому-десятому за то за сё, а также за предоставленную возможность, и далее, и в таком же роде».

И только Наташа была в своем репертуаре – на секунду посерьёзнев, она громко откомментировала: «А ведь правда! Эпическая сила! Спасибо, что напомнила». И добавила, обращаясь к Майклу: «Переводчик хуев!» После чего кратко изложила публике цитируемый Соней евангельский текст следующим образом: «Она сказала, что не любит политиков, даже если они идут к власти, руководствуясь самыми чистыми мотивами. Что не встречала ещё человека, которого нельзя не искусить. Особенно в пустыне человеческих душ. Иерархия искушения ведь известна – деньги, слава, власть. Кому по силам? Может, ну её, эту пустыню? Не ходи туда, если ты не Иисус. Вот что сказала эта девочка, у которой белки утром спиздили все пончики. Бог не Тимошка – раздраконит немножко, а дальше уж как-нибудь сами. Кто как может».

Всё-таки Наташа была не просто умной, но и чувствующей. Она точно знала, что имел в виду «Прораб», и что это – не совсем то, что большинство привыкло полагать на сей счёт. Просто, как и все мы, регулярно об этом не помнила.

Вы никогда не произносили библейские тексты вслух?.. Это выматывает.

Что Ветхий Завет, что Новый – это инструкция для пылесоса под названием «человек», выстроенная по всем правилам нейролингвистического кодирования. Если у вас нет должного терпения и силы духа, Библия для вас что для трёхлетнего карапуза manual по ремонту плазменного телевизора. А если вы грамотный «телемастер» – вам и карты небесных сфер в руки.

Соня почувствовала себя где-то между. Эдаким студентом-второкурсником.

«Вот блядь!» – негромко сказала она, прежде чем покинуть «форпост традиций». Затем спустилась и присела рядом с Джимом на лавку.

Вы никогда не читали библейские тексты вслух гражданам США с трибуны Джона Кеннеди?.. Вот и Соня не читала. Не просто читала. Она впервые пропустила этот текст через себя. В буквальном смысле. Как ток. Это, возможно, познавательно. Но не очень приятно. Кто бы ожидал, что подобного рода пусть не откровение, но всё-таки понимание и приятие того, что прежде было пусть библейским, но всего лишь текстом, случится в таком неожиданном месте.

Все некоторое время просто молчали.

Поверхности деревянных столов-парт, установленных перед лавками, были разделены на ячейки. Это был до сих пор ещё действующий зал заседаний – со всякими кнопочками для голосований и гнёздами для подключения наушников.

Соня машинально открыла ящичек «парты», за которой сидела, и, запустив руку, извлекла оттуда… фантик от конфеты и тетрадный листок с рожицей, обрисованной психоделическим орнаментом. На душе почему-то стало легко и хорошо. Видимо, тот депутат (сенатор, конгрессмен или как их там) – нормальный человек. Если посреди невменяемой казуистики заседания нашёл время и желание съесть конфетку и нарисовать рожицу. И ещё он, наверное, думал, как в выходные будет строить новый вольер собаке, сажать дерево, пить текилу с любимыми и любящими людьми. Во всяком случае, в это время он точно не думал о войне. Пусть даже за независимость.

Бог – остроумный старикан – его шутки всегда к месту. Соня показала Джиму и Джею рожицу. Сенатор шутливо-укоризненно покачал головой. Джим улыбнулся, а Майкл с Джошем громко загоготали. Последний даже поинтересовался у Джея, можно ли во время заседаний стирать носки в тазике. Джей не понял, о чём тот, но натренированно улыбнулся на всякий случай.

– Народ штата Массачусетс может спать спокойно. Мы в надёжных руках. Я тоже люблю сладкое… – резюмировала Наташа.

Через минуту мемориальный зал Кеннеди опустел.

И пусть земля Джону Фицджеральду будет пухом. В любом случае.

Джей провёл своих гостей в очередное «музейное» помещение с круглым столом. Стол был не такой большой, как в зале заседаний, а пол был выложен разноцветной плиткой.

«Ага! Так вот откуда рисунок на галстуке Джея!»

В светлом, из-за большого количества высоких окон, помещении – всё вместе смотрелось неплохо. Ниши с бюстами отцов-основателей отсутствовали.

Принесли чай, кофе, бутерброды и даже конфеты. Состоялось персональное бостонское чаепитие.

Все они – Джей, Джим, Майкл и Джош и, разумеется, Наташа – очень любили свой город. И этим нельзя было не проникнуться. Дружелюбные люди. Много прекрасных парков, несколько музеев, что называется, международного значения – Музей изящных искусств, Музей науки, Музей Изабеллы Стюарт Гарднер. Его жители предприимчивы – пока Нью-Йорк боролся за звание центра коммерческой деятельности, Бостон спокойно занял место культурного центра. Гарвард – один из лучших университетов мира. Есть ещё Бостонский университет, Тафтс и Массачусетский технологический университет. Здесь около семидесяти колледжей – самое большое количество учебных заведений в США. А о бостонской медицине ходят легенды. С этим городом связаны имена Эдгара По, Уинслоу Хомера, Самуэля Морзе, Генри Лонгфелло, Курта Воннегута и многих-многих других. Да, его основные достопримечательности связаны с войной, но назовите хоть один более-менее значительный город, чья история не была с ней связана.

Соне нравились здешние люди, не чуждые самоиронии. Например, вывеской одной из кофеен в самом центре города служит позолоченный чайник ёмкостью около девятисот литров. И здесь никогда не услышишь: «Понаехали тут!»

«Этот город – член моего карасса. А значит, и его люди – тоже. И даже его «плотоядные» белки-ворюги!

Кстати, неплохая мысль – пойду сейчас покормлю их пончиками. А с остальным пусть разбирается местная санэпидемслужба. Каждый делает то, что должен. Джей сенаторствует. Валера лечит. Алла программирует. Наташа изучает и популяризирует историю. Майкл обучает студентов BU славянским языкам. Джош… Он везде и всегда на своём месте. Ну а мне сейчас положено покормить белок пончиками и отправиться домой…»

Попрощавшись с любезным сенатором, вся компания вывалилась на улицу, делясь новыми впечатлениями и перебивая друг друга.

Соня сказала своим друзьям, что уже не в силах сегодня более культурно развлекаться, отказалась от любезных предложений подвезти и, пожелав им приятного воскресенья, отправилась в «утреннее» кафе за пончиками.

Белки трапезничали очень аккуратно и совсем не были похожи на тех зловещих рыжих тварей из Сониного сна, увиденного на парковой скамейке. Милые грызуны, несчастные уже только тем, что вместо леса вынуждены ютиться в парках «колыбели американской революции».

От Park-Street до Бруклайна она дошла пешком. Это, примерно, как от здания ТАСС до Бородинской панорамы. Вечером Соня была дома.

Дома…

Единственное, чего ей хотелось всеми силами души, – это оказаться в том вневременье и внепространстве, где один ясноглазый прораб, который, как и Джош, всегда на своём месте, вновь и вновь, успокаивая её и растирая синяки, полученные от стен и косяков, укладывает её в постель, приговаривая: «Малыш! Тебе больше некуда спешить – ты дома». Дома… Соня хотела к нему. «Он» и «Дом» – это даже не синонимы. Это – тождество. Для тех, кто понимает, что «Он» и «Дом» – это не совсем то, что мы привыкли полагать на сей счёт. Поэтому…

«Какой чёрт мне тут поёт в уши!»