Туман
Не надо бояться отодвинуть ширму, страшнее найти на ней своё место.
Туман, скрывающий за своими облаками громады городских парков, густой всепроникающей изморозью обволакивает тело. Даже лучи света, редкие в столь поздний час, не осмеливаются покидать своих домов. А те, что всё же решаются на вылазку, чуть отбежав в сторону от источника, застывают в оцепенении пыльными облачками. Туман кругом. Особенно густым он кажется там, где клочок возделанного человеком леса неровными краями, с трудом перебравшись через выбитое неширокое шоссе, примкнул к небольшому пруду, неприкаянному и заросшему.
Острое ощущение грядущего события накатывает на миг — и оставляет в ожидании среди полупрозрачных пустот, где слабо моросит дождь и глаз подсознательно воспринимает скорее картину теней, нежели предметов. Призрачная картина.
Мысли устраивают в голове чехарду. Тихо, без особой толкотни и криков, они носятся стаей, тыкаясь в стенки черепа. Человек ждёт. Он сам не знает чего. Но внутри у него всё замирает, останавливается. Ему уже кажется, что нет границы между клубами тумана вокруг и его застывшим в бесстрастии сердцем. Чего же он ждёт? Может, чего-то необычного, страшного или просто внезапного, ошеломляющего? Одно известно наверняка: плохо, если ничего не произойдёт. Мир так непостоянен. Сейчас ощущение пришло, а в следующее мгновение оно уйдёт. Возможно, к кому-то другому, или спрячется обратно в туман… В конце концов, если ничего не произошло вчера, то почему должно произойти сегодня? Потому что вчера не было тумана? Ну и что. Ах, сегодня он есть. Ну и что! Но как же не хочется, чтобы вернулось это существование — обманка грустных и мокрых дорог. Сразу захочется сжаться, исчезнуть, раствориться. Или бежать. Бежать в туман и снова ждать. Глупо. Ведь это просто туман. Дождь и туман, туман и свет. «А всё-таки вчера его не было», — произносит человек вслух выловленную им из толпы самую неповоротливую мысль. «Его никогда не было», — отвечает ему кто-то. «Значит, это новорождённый туман», — догадывается человек. «Нет. Он просто так стар, что стал столь же непонятен, как ребёнок. Но он силён, берегись…» — «Значит, он должен многое знать и помнить…» Тихо. Тихо-тихо…
Тишина выползала откуда-то изнутри, задевая сознание шероховатыми краями. Густая, седая, немного с желтизной — тишина. Она отличалась от пустоты тем, что напоминала скорее присутствие чего-то невидимого, невыразимого, непонятного, чем понятное отсутствие всего. «Да, он многое знает! — вдруг сказал кто-то. — Он знает всё!»
И то ли тюль окружающего пространства заволновался, то ли фонари на улице — если они на самом деле были — внезапно начали раскачиваться в сложном ритме, только человек перестал различать, было ли всё вокруг отвлечённой игрой его воображения или движением действительно существующих теней, запахов и колебаний. Тончайшие изменения пронеслись лёгкой рябью, что-то неуловимое, до боли знакомое кольнуло в затылок, и… человек увидел картинку. Фигуры. Много фигур. Они были разными и двигались. Картинка жила. Жила своей жизнью. Жила в чудесных, на первый взгляд, превращениях, происходивших с её обитателями.
Чёрные и белые, просто никакие — прозрачные островки в густом тумане, жёлтые, мерцающие уютным светом настольной лампы, ослепительные, как вспышки сверхновых звёзд, переливчатые, маленькие и большие — фигур было много. «Это, наверное, сон или сказка», — подумал человек. «Нет!» — ответил кто-то. «Похоже на какую-то игру…» — «Нет!» — ответил кто-то.
Перед человеком двигались сонмы фигур. Когда друг с другом сталкивались Прозрачные Островки, они могли становиться то Белыми, то Чёрными поочерёдно. А расходясь, вновь обретали свой прежний вид: изъяна, невольно допущенного кем-то. Если сходилась пара Белых или Чёрных, то они уже больше не расставались, превращаясь в единую большую массу неопределённой формы, излучающую что-то очень неприятное — то ли звук, то ли запах. Когда же Чёрные натыкались на Белых, одна из фигур могла стать Прозрачным Островком или вообще исчезнуть. И тогда туман мгновенно молоком заливал освободившееся пространство. «Кажется, это называется аннигиляцией», — подумал человек. «Нет!» — ответил кто-то. С Настольными Лампами ничего особенного не происходило — просто они мерцали ярче или тусклее, в зависимости от того, с кем сталкивались. Хотя тоже могли, правда, очень редко, обращаться Прозрачными Островками. Много ещё разных превращений, как в калейдоскопе, происходило перед глазами человека. Вот только, заметил он, никто и никогда не превращался в Яркие Звёзды. Когда исчезали эти из виду, ему становилось почему-то нестерпимо печально. Ярких Звёзд было мало. И пока текло время, их становилось всё меньше и меньше. И вот осталась только одна. Она блуждала среди прочих фигур, сторонясь и пугаясь столкновений с ними. Человек долго наблюдал за ней, то теряя из виду, то вновь находя в дальних уголках этой феерической пантомимы. Наверное, Ярких Звёзд всё-таки было много, но человеку казалось, что осталась только одна. «Может быть, я потерял сознание и мне всё это чудится?» — подумал он. «Нет!» — ответил кто-то. «Неужели я умер?!» — «Не-ет!» — зло отчеканил ему кто-то прямо в ухо.
Вдруг по этой пёстрой сказке прокатилась волна, определив на миг естественное обличье вещам. Человек заволновался. Вместе с комком в горле в сознании ширилась новая мысль, грозя и ухмыляясь. «Я вспомнил, где всё это видел!» — закричал он, поражаясь, как сразу не распознал эту коварную ухмылку. «Да-а…» — хмыкнул кто-то рядом.
Ощущение грядущей беды больно кольнуло где-то внутри. Потом человек почувствовал, как что-то наваливается ему на спину. Он выгнулся от ужаса, как дикая кошка, и побежал. Побежал, не думая ни о чём, к той единственной Яркой Звезде, с отвращением шарахаясь от окружающих его со всех сторон фигур. Столкновение с ними могло бы быть гибельным, теперь он знал это. Он бежал, заглядывая в глаза цветных идолов, в надежде увидеть в них своё отражение. Но тщетно. Там ничего не было. И вообще ничего больше не было, кроме этих фигур и Яркой Звезды далеко впереди. «Зеркало, мне нужно зеркало!» — кричал человек, задыхаясь от бега. «Да-а-а!!!» — орал кто-то рядом. «Я должен знать, должен! К ней, она поможет!» — «Не-ет!» — вопил и стонал кто-то, пытаясь вразумить безумного.
Вдруг Яркая Звезда оказалась прямо перед человеком — и сразу всё пропало. Всё. Даже тишина. Он не успел ни испугаться, ни удивиться, только понял, что стоит на улице. Тумана не было. Не было и жёлтого призрачного света. Всё вокруг было серо и мокро от утреннего дождя. По улице во все стороны, аккуратно обходя лужи, шли люди. Неловко спотыкаясь и толкая друг друга, они торопились по своим делам. А прямо перед человеком, высоко задрав голову с крупными слезящимися глазами, в которых отражалось небо, сидела собака. Он посмотрел на грязную мокрую фигурку и улыбнулся. Потом поднял её на руки и пошёл. Никто не обратил на это никакого внимания.
«Звезда», — подумал человек.
«Дурак!» — рявкнул кто-то из проезжающего мимо троллейбуса.
Но человек уже не слышал его.
Серая невзрачная фигура с собачьей головой на плече, аккуратно обходя лужи и толкаясь, присоединилась к монолитному потоку, двигавшемуся в русле Прямой Улицы Большого Города. На миг солнце, прорвав тюлевую пелену облаков, окрасило всё в бледно-жёлтый цвет. Но в следующий миг всё перестало быть даже жёлтым.