— По-моему, это все же не грех… Просто это жизнь, а она у всех разная и проходит по-разному. У вас — так, у кого-то еще круче и изощреннее, — задумчиво ответил доктор Огурцов, а потом помолчал и улыбнулся: — Помните песенку, что пел Юрий Никулин:

Так вам повезло — жены две, а теща одна… да и та далеко.

Дмитрий печально улыбнулся:

— Да нет, теща у меня хорошая, и даже жалко, что они уехали, хотя…

— А хотите я вам расскажу историю, чем-то похожую на ту, что вы мне поведали? Правда, там другое, даже совсем другое — задумчиво сказал Огурцов, — но тоже очень необычное. И та история тоже подчеркивает, что у всех жизнь, в том числе и интимная, проходит совсем по-разному и решить, что является грехом, а что нет, бывает порой очень и очень сложно! И, возможно, решать не нам придется, — задумчиво проговорил Огурцов.

— Конечно! Я все равно сейчас не усну, — ответил попутчик, — валяйте!

Доктор Огурцов откашлялся и стал рассказывать:

— Пару лет назад меня неожиданно вызвал к себе начальник бюро и, расспросив о житье-бытье, сказал:

— Доктор, вы же недавно сломали ногу?

— Ну да, только не недавно, а почти год назад, я уже и не хромаю… почти!

— В общем, Дмитрий Иванович, выручайте. Вот путевка в «Белокуриху»… горящая… А там красота, и некому ехать! Короче — вот бумаги, и через три дня вам надо там быть. До свидания, — сказал начальник и уткнулся в какой-то «гроссбух», изображая крайнюю занятость. Мне ехать не хотелось, очень не хотелось. Я, чуток помедлив, нерешительно поднялся и, задвинув стул на место, открыл было рот что-то сказать, но начальник опередил: —…По возвращении — премия в… треть зарплаты! Идите, лечитесь!

Так я оказался на том самом курорте. И услышал я эту историю от… впрочем, забегать не буду, а начну свой рассказ с самого начала. Итак…

Доктор Огурцов лениво ковырял вилкой холодную котлету, так похожую на кусок серой глины, что один ее вид вызывал тошноту и омерзение.

«И кой черт меня занес в этот санаторий?» — тоскливо в сотый, наверное, раз задавал он себе этот бессмысленный вопрос. Вопрос, на который не было ответа. Потом, отодвинув тарелку с недоеденными остатками котлеты, он посмотрел в окно, где низкие серые тучи, намертво зацепившись за верхушки окружающих сопок, уже неделю «радовали взгляд». Не лучше дела обстояли и здесь, в помещениях курорта! Какие-то сомнительные процедуры околомедицинского характера, леший бы их разодрал, какой-то идиотский распорядок дня!.. Да еще эта котлета! Седьмая за семь прошедших дней! Чтоб повару ей подавиться, злобно подумал он. Все до кучи, весь негатив во всей красе и со всех сторон! Проглотив все же часть котлеты, Огурцов спешно запил все это единственной здешней кулинарной отрадой — великолепным крепким чаем, в котором явно чувствовалось присутствие хороших и тонизирующих трав. После второго стакана настроение несколько выровнялось, и он пошел в холл в надежде перехватить коллегу-отдыхающего с нижнего этажа — прекрасного преферансиста (о плодотворном вечере-то надо было с утра позаботиться). Однако там было пусто, и дежурная пояснила, что все на процедурах, куда и вам, доктор, ядовито сказала она, следует явиться. С готовностью покивав ей головой, Огурцов заверил, что уже идет, а сам быстренько вышел на улицу и вдруг увидел чудо! В сплошной серой массе облаков появился широкий просвет, и яркое солнце внезапно, практически впервые за всю неделю, осветило долину. Боже мой, как преобразилась природа: желтые листья берез стали по-настоящему ярко-желтыми, а вовсе не серыми, зелень елей заиграла всеми оттенками изумрудного цвета, а капли влаги на листьях и траве засветились мириадами миниатюрных и разноцветных солнышек… Сразу же вспомнился Левин:

Огурцов стоял и как зачарованный смотрел на это внезапное буйство красок, на великолепие окружающей природы. Такой разительный контраст! В один момент все с огромного минуса поменялось на полноценный плюс. Да и котлета, в общем-то, не так уж и плоха была, некстати подумалось ему.

Вдруг в конце аллеи, у входа на территорию санатория, он увидел двух неспешно идущих людей — мужчину и женщину. Помните, как в фильме «Бриллиантовая рука» герой Андрея Миронова, очутившись в море на полузатопленной отмели, вдруг видит, как к берегу идет мальчик — медленно, неторопливо, и всем кажется, что он ступает прямо по воде, а над его головой все явственней проявляется нимб. Вот и здесь Огурцов увидел, как там, вдалеке, эти двое идут в какой-то дымке испарений, что поднимались от влажной и теплой земли. Поэтому контуры их тел были нечеткими и даже слегка колеблющимися. Создавалось впечатление, что они не идут, а медленно и как-то величественно плывут невысоко над землей — стройные, молодые и — почему-то казалось — очень счастливые! Однако по мере их приближения Огурцов стал понимать, что они не так уж и молоды, а когда подошли совсем близко, то понял, что эта пара далеко не молода. Они миновали его и вошли в холл санатория. Уже закрывая дверь, мужчина оглянулся, и сквозь стекло двери Огурцов встретился с ним взглядом. Что-то неуловимо знакомое почудилось в его лице. Где-то мы встречались, подумал он, явно встречались… Вот только где, когда? Впрочем, особо мучить себя воспоминаниями Огурцов не стал — успеет еще! — а просто бездумно стоял и впитывал великолепие окружающей природы.

Днем он этих двоих так и не увидел больше, а на следующее утро мужчина, придя в столовую, сразу же подошел к Огурцову:

— Что, Димка, не узнал?

— Н-е-е-т… не узнал, — ответил тот.

— Я так и подумал! Ну, смотри же, смотри, склеротик. Ну же, — понукал он Огурцова, — вспомни же, наконец, институт!

— Господи, Виталька? Ты? Откуда??? Какими судьбами???

Да, это был он — сокурсник Огурцова по медицинскому институту, с которым они на старших курсах одно время даже приятельствовали. Однако, избрав разные специальности — он гинекологию, а Огурцов судебную медицину, — отдалились, а затем и вообще расстались, уехав работать в разные районы. Потом у Виталия то ли на работе, то ли в семье случилась какая-то темная история, и он окончательно исчез. Короче, никто о нем ничего толком не знал. Ни где он, ни что с ним. И вот такая неожиданная встреча.

Переговорив накоротке — он торопился жену отвести на процедуры, — они разошлись, но уже вечером встретились у Огурцова в комнате, благо тот временно проживал один. Вот там-то они и поговорили «за жизнь». Вернее, Виталька говорил, а Огурцов слушал.

— Знаешь, — сказал Виталька, — внезапно увидев и узнав тебя, я понял, что это знак. Ты — первый, кого я встретил за все эти двадцать лет. Поэтому и решил — все то, что произошло со мной… с нами, я расскажу именно тебе. — Он снова помолчал, а затем спросил: — Что ты знаешь обо мне?

— Да в общем-то ничего. Так, какие-то туманные слухи… вроде какие-то неприятности у тебя были, да?

— Трудно сказать, неприятности ли? Я и сам не знаю… В общем, слушай и решай.

Я, как ты, должно быть, помнишь, — гинеколог, работал в женской консультации и одновременно в роддоме. Знаешь, как и к каждому мужчине, ко мне поначалу часто приставали с недоуменными вопросами: мужчина… гинеколог? Как, мол, ты после работы смотришь-то на женщин? Неужели за день эти… женские «прелести» не надоедают? Ну и в таком же духе. Знаешь, я никогда на эти самые прелести не смотрел как на объект, вызывающий… похоть или даже просто желание. К этому на службе относишься как к работе — и ничего более, никак не отождествляя с сексом. Это как кассир, через руки которого проходят кипы денег и тот не испытывает ни трепета, ни желания ими воспользоваться. Так и я — работа есть работа. Впрочем, что я тебе рассказываю, ты и сам врач, все понимаешь… Нет, мне, конечно, случалось пару раз иметь отношения с пациентками, но уже потом, через какое-то время, по случайному совпадению. Но вот однажды случилось то, что в корне изменило всю жизнь, и не только мою.

В одну из суббот я вел прием в женской консультации. Такое раз в месяц случалось. Пациенток в тот день почти не было, и мы с медсестрой откровенно скучали. Приняли с утра двух женщин, да в десять утра следователь милиции привезла девочку, которую якобы изнасиловали накануне. Следователи в таких случаях обычно назначают экспертизу, но в нерабочее время, в выходные дни, таких пациенток привозят к нам — гинекологам — и просят взять содержимое влагалища на тампон. Ну, я в присутствии женщины-следователя быстренько сделал это и оставил тампон у себя, чтоб он высох. Все как обычно. В общем, день тянулся медленно. Часов в 12 медсестра отпросилась домой, и я вообще остался один. Ровно в час дня открылась дверь, и в кабинет вошла Женщина! На вид ей было лет сорок, а может, и больше. Высокая, с выраженными женскими формами, довольно крупная, но не толстая и даже не полная, а… такая сбитая, подтянутая: высокая грудь, довольно тонкая талия. И еще — она была просто красива! Мелкие, очень строгие, правильные черты лица, необыкновенные зеленоватые глаза и роскошные темно-русые волосы… Красивая…

— Доктор, помогите, умоляю! Только вы можете, — явно волнуясь, проговорила она.

Я ее успокоил, как мог, и вот что она мне поведала. В изнасиловании девочки, что давеча приводили ко мне, обвинялся ее сын — выпускник последнего класса школы. Они ездили компанией в лес (дело было на первомайские праздники), и там — как сын ей потом рассказал — они с этой девочкой добровольно вступили в половую связь. А потом она почему-то заявила о насилии. Рядовая, в общем-то, история!

— Ну а от меня-то вы что хотите?

Женщина помолчала, нервно теребя сумочку, а потом выпалила:

— Доктор, умоляю, — начала она и заплакала — на этот раз навзрыд. Я принес воды, и она, попив водички, немного успокоилась и сбивчиво продолжила: — Понимаете, мне следователь сказала, что если спермы у девочки не обнаружат, дело прекратят. Я… мы… с ее родителями уже обо всем договорились… я рассчитаюсь… помогите сыну… ведь лето… университет! Спасите, доктор! — сквозь слезы проговорила она.

— Ну хорошо, хорошо, а от меня-то вы что хотите? — все еще недоумевая, тупо спросил я.

— Прошу… прошу вас… подмените тампоны… ну, те, что вы у девочки взяли, — наконец насмелившись, бухнула она.

Было видно, что ей очень трудно дались эти слова. Было видно, что она совсем непривычна к подобным ситуациям.

Да-а-а! История!.. Но она мать, понял я, глядя на плачущую женщину, и ради спасения сына…

— Знаешь, Димка, — прервал Виталий свой рассказ, — я так до сих пор и не знаю, почему согласился ей помочь. Вот не знаю, и все… И уж конечно не корысти ради, поверь! Деньги никогда не были решающим моментом в моей жизни, понимаешь? Не знаю почему! Что-то дрогнуло во мне…

— Ну и дальше, дальше-то что? Ты ей все-таки помог?

— Ха, если бы только это, если бы только это, — задумчиво повторил Виталий. Он немного помолчал, испытующе глядя на Огурцова. Было видно, что Виталий почему-то заколебался. Затем, преодолев какие-то свои сомнения, продолжил рассказ.

— Но вы же понимаете, — говорю я ей, — что нельзя просто взять пустые бинтики и отдать их следователю.

— А что еще надо? — спросила женщина.

— Ну… как минимум надо взять такие же тампоны из влагалища другой женщины… той, у которой там заведомо нет спермы, понимаете?

— Понимаю, — прошептала она. — А… сколько дней сперма во влагалище сохраняется?

— Ну, не менее пяти суток.

— Тогда… тогда, доктор, возьмите у меня, — заметно смущаясь, произнесла она.

— А когда… — начал я, но она тут же перебила:

— У нас последний раз с мужем это было… давно, — она на пару секунд задумалась, — десять дней назад! Да, да, не меньше…

— Ладно, ложитесь на кресло!

Женщина разделась, решительно, с гордо поднятой головой прошла на кресло и легла, разведя ноги. Я готовил тампоны и при этом оглядывал ее. Знаешь, не найти двух женщин, у которых ТАМ все было бы одинаково. У всех, при кажущейся — вроде бы! — одинаковости, все выглядит по-разному. Половые губки и их размеры, расположение клитора, его величина — все всегда разное, все индивидуальное. У этой женщины все было очень красиво, все в меру — на мой взгляд, конечно. Красивые, светлые волосики, аккуратные половые губки, валик клитора, цвет, влажность…

Вскоре означенную процедуру взятия тампона — фальшивого тампона! — я закончил.

— Что, все? — немного нервно спросила дама, пытаясь приподняться.

— Нет, нет, — сказал я, неожиданно ощутив зов плоти. Вот тут и произошло то, что я до сих пор объяснить себе так и не смог… До сих пор не смог, — задумчиво повторил Виталий. — Я подошел, наклонился к ее промежности и стал ТАМ целовать.

— Ой… что вы делаете? Перестаньте, не надо, — вскрикнула она.

Я же, углубившись меж этими восхитительными губками, продолжал усердно вылизывать ее влагалище, одновременно носом массируя клитор, который тут же набух, увеличился. Она вялыми руками попыталась оттолкнуть голову, но я крепко обхватив ее бедра, еще плотнее прижался к телу, усердно работая языком. Восхитительный запах женского естества возбудил меня до предела. Она же в ответ на мои действия слегка — и, видимо, непроизвольно — начала двигать тазом. Щекой я ощутил, как мелко-мелко задрожала жилка на внутренней поверхности ее бедра. Потом она как-то длинно, даже тягуче застонала, вскрикнула — знаешь, такой полувсхлип, полустон — и обмякла. Я, чуть-чуть отодвинувшись, увидел, как из ее влагалища толчком выступила слизистая прозрачная жидкость…

— Простите меня, простите… Не знаю, как это произошло, не знаю, что накатило на меня, — растерянно залепетал я, медленно пятясь от кресла. Женщина молча, с каменным выражением лица, встала, не глядя на меня, оделась и пошла к двери. Уже взявшись за ее ручку, она оглянулась и, остро глянув мне прямо в глаза, спросила:

— Надеюсь, теперь вы свое обещание выполните?

Я молча кивнул, не в силах вымолвить от стыда ни слова. И еще задержавшись, она сказала:

— Полагаю, мы с вами в расчете… доктор, — ядовитым голосом выделила она последнее слово.

— Да, да… конечно, — опять залепетал я. Она вышла из кабинета, сильно хлопнув дверью. Я обессиленно рухнул на стул.

Виталий замолчал, встал со стула, в волнении несколько раз прошелся по комнате и подошел к окну. На аллее уже зажглись фонари, хотя небо еще было светлым. Огурцов подошел сзади и протянул ему зажженную сигарету. Тот поблагодарил и, несколько раз глубоко затянувшись, продолжил:

— Ну вот… Ты, Дима, не поверишь, но все то, что тогда произошло, было и для меня шоком! Я раньше и представить себе не мог, что совершу подобное! Если бы раньше мне кто-то сказал, что я способен на такие сексуально-развратные действия, что я способен на подобный подлог, я б наглецу точно дал в морду. И в то же время в глубине своей душонки я стыдливо, но очень четко сознавал: мне понравилось это! Нет, нет, не тот подлог, что я все-таки совершил, а то, что я сделал с ней. Меня поразил до глубины всего моего мужского естества этот необыкновенный запах и нежная плоть ее тела. Я, конечно, понимал, что женщина никуда не пойдет жаловаться — не та у нее ситуация. Но от этого было не легче, а наоборот — хуже. Ведь получалось, что она пришла ко мне за помощью, а я ее изнасиловал, воспользовался ее безвыходным положением! И это было отвратительно! Ты даже не представляешь, Дима, как мне тогда было пакостно и погано. Знаешь, скажу тебе откровенно, я таких мук совести больше ни до, ни после того не испытывал, и в какой-то момент — можешь себе представить! — у меня появилось желание сунуть голову в петлю — так мне было плохо и стыдно.

Однако дни летели — время-то лечит! — и все стало потихоньку забываться. Тем более я был уверен, что никогда с ней больше не увижусь. Но все случилось иначе, совсем иначе, — задумчиво произнес Виталька.

— Что, она все же на тебя заявила? Понимаю, понимаю… То-то поговаривали о какой-то темной истории, связанной с тобой. Как же ты выкрутился? Или все же сидел?

— Дурак ты, Димка, прости меня господи! Случилось то, о чем ты и помыслить себе не можешь. Слушай дальше…

Примерно через два месяца эмоции улеглись, совесть моя немного успокоилась, и все потекло по-прежнему. Вот только на женщин, что приходили ко мне на прием, стало как-то стыдно смотреть. Я их стал стесняться. Даже стал подумывать о смене профессии. Ну а потом я снова увидел ее. Случилось это как-то обыденно, почти как тогда: отворилась дверь, и она вошла в кабинет и, как тогда, я снова был один. Женщина молча стояла у двери и смотрела мне прямо в глаза. Я вскочил, что-то начал было говорить, но она, явно волнуясь, на одном дыхании, каким-то рыдающим грудным голосом выпалила:

— Ну, доктор… прошу вас… Я больше не могу… Сделайте же мне ТАК еще раз, иначе я с ума сойду!

Я, онемев, пораженный до глубины души, смотрел на нее, такую строгую, гордую, красивую женщину, и не мог поверить ушам своим: меня просят сделать ЭТО еще раз!!! Как это в психиатрии называется — дереализация? Дежавю? — спросил он у меня и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Все поплыло пред моими глазами, сердце колотилось, как сумасшедший метроном, где-то в горле и одновременно — в голове. Потом через силу, сбросив оцепенение, дрожащими руками я с трудом нашел защелку, закрыл дверь и осторожно, все еще не веря в реальность происходящего, подошел к женщине и нежно обнял ее. Она покорно приникла ко мне и замерла! Замерла в моих объятиях! Затем я медленно опустился пред ней на колени, обнял за талию и плотно прижался лицом к ее животу… В этот момент я мысленно у нее и просил прощения, и одновременно наслаждался ее близостью, ее запахом… Потом руки мои скользнули под юбочку, поднялись вверх и нащупали трусики. Она скинула туфельки, а я осторожно снял нечто тонкое, кружевное, невесомое и положил в карман халата! Боже мой, как она грациозно переступала ножками, идя к дивану… Там она легла, одну ногу забросила на спинку, а вторую оставила на полу. И вот оно — волшебное и прекрасное естество женщины в моем распоряжении. И я приник к нему… Губки, клитор, горячее влагалище, терпкий запах ее плоти… Все повторилось… Это было какое-то необъяснимое, сладостное сумасшествие! А ее протяжный, прямо животный крик в конце был гораздо громче и длиннее, чем в прошлый раз. После этого она затихла, расслабилась… Я же встал на колени, расстегнул молнию брюк, приник к ней и одним толчком ввел член туда, где только что работал языком и губами. Там было горячо, влажно и невесомо. Мне хватило двух-трех движений, и горячие струи моей спермы заполнили ее лоно… Это длилось долго-долго, как никогда долго… Потом я упал на нее, и мы затихли, вновь тесно прильнув друг к другу…

Через пару минут, когда мы сели на диван, она, оправив юбочку, сказала:

— Отдай мои трусики, а то по ногам будет течь!

— Нет, — сказал я, доставая невесомый белый кружевной комочек, — я себе их оставлю. Хочу, чтобы твой запах был со мной всегда, а насчет того, что потечет… пошли.

Я подвел ее к биде, что было за ширмой, поднял юбочку и, несмотря на легкое сопротивление, очень нежно подмыл теплой водичкой. Потом, легко раздвинув половые губки, ввел во влагалище специальный тампон:

— Все, не потечет… Слушай, а ты не забеременеешь?

— Нет, у меня спираль стоит, — ответила она и как-то летуче, едва коснувшись щеки, поцеловала меня. — Спасибо, — едва слышно прошептала она…

Вот, в общем-то, и все, Дима… Не ожидал? — спросил он, коротко глянув на Огурцова.

— Да уж! Даже не слышал о таком…

— Понимаешь, — задумчиво продолжил он, — она, как оказалось, прожив сорок два года, никогда не испытала оргазма. Ни разу! Нет-нет, раньше-то она думала, что все идет так, как надо, что так у всех. Но то, что она испытала в тот, первый, раз, ее просто шокировало, ошеломило и, как оказалось, перевернуло всю ее душу. Она в тот раз испытала такое блаженство, о существовании которого ранее и не догадывалась. Короче, она отчетливо поняла, что раньше секса в ее жизни просто не было.

Потом она попыталась испытать это с мужем. Ей очень хотелось это почувствовать еще раз. Но муж даже не смог понять, что ей надо, что она требует от него. А она не посмела настоять на своем… или не смогла. Потом она сделала то, о чем раньше и помыслить не могла — попробовала помочь себе сама. Но все это было не то, все было не так! Женщина проклинала себя, проклинала меня. Она металась, боролась с собой, боролась со своими внезапно разбуженными страстями, как могла, но — не справилась. И тогда она пришла ко мне… Вот с того дня мы и стали любовниками.

— И сколько времени у вас это длилось?

— Сколько? — задумчиво переспросил он. — Знаешь, мы это держали в тайне почти два года, а потом наша связь как-то сразу стала известна всем… В общем, разгорелся большой скандал.

— Ну, и чем все это закончилось? — нетерпеливо переспросил тогда Огурцов.

— Чем? А тем! За два прошедших года, несмотря на солидную разницу в возрасте, мы стали по-настоящему близки. Поэтому — собрались и уехали. Далеко уехали, уехали навсегда. Она бросила все: мужа, детей, прекрасную работу. Я тоже все бросил… И вот уже двадцать лет вместе…

— Так эта женщина… ну, та, что с тобой, это…

— Да, это она и есть. Это моя Татьяна!

Мы замолчали и некоторое время курили, думая каждый о своем.

— Виталь, вы счастливы?

— Знаешь, что бы я тебе ни ответил, ты всегда подумаешь о том, что я неискренен. А насчет счастья? Решай сам, Дима. — Он помолчал и добавил: — Единственно, что я могу сказать, — за все эти годы мы ни разу не поругались и не расставались больше чем на сутки. Вот так. Как говаривали древние — Dixi! Я сказал… ну а ты слышал. А теперь — суди… если, конечно, захочешь!

Они снова замолчали — ибо все было уже сказано. И Огурцову вдруг вспомнилось вчерашнее утро и те двое — счастливые и молодые, плывущие в какой-то сказочной дымке над нашей грешной землей…