Глава 6
Калёный еще одну ночь переночевал у майора, а затем он его устроил в махонькой комнатке при «офисе» их агентства. То есть на него ненавязчиво навесили обязанности сторожа, а еще через пару дней и водителя – вручили ключи от старенького, но вполне исправного «жигуленка». Когда Калёному приходилось выезжать в город за рулем, он надевал паричок – благо был не обременен избытком волос, а еще усы и темные очки. Через недельку Шалунов сообщил, что Очкарика отслеживают, но никаких контактов с ВЯС не установлено, да и при изучении биографий выяснили, что они нигде ранее не пересекались. Кстати, подтвердилось, что ВЯС – антиквар Смолин.
Потом майор встретился со следователем, который вел дело по факту смерти бабульки, и тот коротко ознакомил майора с обстоятельствами и смерти и следствия. Здесь скажем в скобках, что и майор и следователь прокуратуры были знакомы смолоду – вместе учились в юридическом техникуме. Основой обвинения, как сказал следователь, стало заключение судебно-медицинского эксперта. Вот как Эксперт рассказывал об этом на суде, куда его вызвали по ходатайству стороны защиты:
– Еще осматривая тело, я обратил внимание на признаки быстро наступившей смерти, что для длительно болеющих престарелых граждан не характерно. Правда, увидев, что на шее нет кровоизлияний, что органы шеи целы, я вроде успокоился. А потом в трахее я нашел маленькое пуховое перо. Оно располагалось глубоко, у бифуркации трахеи, и само попасть туда не могло. Его бабушка вдохнула, вдохнула с силой. А это значит, что или такие перья густо летали по комнате, или… или кто-то закрывал ей рот пуховой подушкой, которая в какой-то момент порвалась и бабушка перышко и вдохнула, причем, возможно, на последнем вздохе. Так что? Это закрытие отверстий рта и носа и как следствие – асфиксия, а соответственно – насильственная смерть.
– Вот после этого сначала устного заявления Эксперта и закрутилась машина следствия. Сначала мы с опергруппой, – сказал следователь, – поехали в деревню и допросили внука. На допросе тот держался хорошо, отвечал уверенно, однако не мог объяснить, как пуховое перо попало в трахею. Провели обыск и нашли несколько идентичных перышек в комнате на полу, а в сарае – разорванную наволочку с остатками перьев. С мальчишки взяли подписку о невыезде. Эксперт же провел весь комплекс исследований: химических – отравляющих веществ не нашли, потом микроскопических – подтвердили признаки асфиксии, и, соответственно, мальчишку арестовали. Эксперт в установленный срок закончил экспертизу и сдал ее следователю, однако его мучили сомнения – а прав ли он? Суд над мальчишкой, молодым 19-летним парнем, длился долго. Сначала по определению суда провели комиссионную экспертизу, но она асфиксию, как причину смерти, подтвердила и дело в принципе было решено. Как посчитал суд, вина внука была доказана. Да, – добавил следователь, – внук своей вины так и не признал. Категорически утверждал, что не виновен. И действительно убедительных мотивов для совершения столь жестокого преступления следствие не нашло.
– И еще один любопытный эпизод случился на том судебном заседании. Когда Эксперт ответил на вопросы защиты и суда, подсудимый попросил разрешения задать вопрос Эксперту, и он был таким:
– Скажите, почему вы меня оговариваете и почему из-за вашей ошибки я должен сидеть? Ведь ваша экспертиза только косвенно установила причину смерти? Ведь она лежала парализованная после инсульта?
Однако судья этот вопрос подсудимого отвел, ответив, что выводы первичной экспертизы практически на 100 % подтвердила и комиссионная экспертиза.
– И знаешь, – говорил следователь майору, – на прокурора, что поддерживал обвинение, произвел сильное впечатление тот тон и та убежденность, прозвучавшая в словах парня, утверждавшего, что он невиновен.
– То есть восемь лет ему дали… – начал было майор.
– Я считаю, что справедливо. А то, что он так уверенно держался на суде, незначительно повлияло на срок – вместо червонца ему дали… то что дали. И кстати, – продолжил рассказ следователь, – Эксперт очень переживал все это дело, и у него проскакивали нотки самобичевания и тогда, после суда он ушел в преотвратном настроении. Кстати, он сразу заявился ко мне, и мы с ним здорово надрались в тот день.
Вот такую информацию привез Шалунов из прокуратуры районного центра, где велось следствие.
Калёный, выслушав это, вдруг встрепенулся:
– А мальчишка сейчас где?
– Да, по-моему, еще здесь, в СИЗО сидит. На зону еще не отправили.
– А ты, Петр Петрович, не мог бы походатайствовать перед хозяином… то есть перед Начальником тюрьмы, чтобы пацана подержали пока в красной? А?
– Боишься, дружки Рихарда его прессовать начнут?
– Именно! И еще – а может, пора мне поговорить со Смолиным. Мы ж знакомы!
– Ты знаешь, Антон, – после некоторого раздумья сказал Петр, – пока не стоит. У меня появилась идея, и, как мне кажется, хорошая идея.
– И какая же? – с любопытством спросил Антон, но майор улыбнулся и сказал, похлопав того по плечу:
– Отдыхай пока!
И Калёный почти трое суток отдыхал, то есть валял дурака. Спал в своей каморке по 12 часов да пару раз ненадолго куда-то возил двоих «частных сыщиков». На третий день к вечеру заявился майор – явно усталый, но довольный и, не откладывая дела в долгий ящик, сказал:
– А давай, товарищ Калёный, проверим твою наблюдательность. Узнаешь ли ты по описанию, кто это такой: высокий, под 180 ростом, светлые коротко стриженные волосы, хороший костюм из темно-темно-синей ткани, галстук в цвет костюма и… очки в толстой роговой оправе.
– Возраст 30–40 лет?
– Да, – ответил майор.
– Ну похож на того рихардовского Очкарика, но это ни о чем не говорит.
– Правильно, не говорит, а вот это описание: грузный, даже тучный, возраст – немного за 50, густые, черные волосы без единого седого волоска, черные и как бы навыкате глаза, густые, шикарные усы и…
– …и маленький, особенно под этакими усами подбородок. Это Гоги! – сказал Калёный и кисло спросил: – Ты, майор, меня бы спросил, и я бы тебе их обрисовал в лучшем виде.
– Не догадываешься, откуда дровишки? – и, увидев, как собеседник отрицательно мотнул головой, рассмеялся: – Так Саша описал тех двоих, что приезжали за ожерельем. Именно Очкарик заходил в дом, «совершал сделку» и вручал ему «свою» визитку. Второй все это время сидел в «Волге», на заднем сиденье и только когда молодой пошел в машину, тот, второй, вылез и, набрав в горсть снега из маленького сугробика, протер им щеки. Тогда Саша и разглядел его. В общем, его «кавказскую национальность» он тоже разглядел неплохо.
Услышав это, Калёный присвистнул:
– Не ожидал… и на Гоги не думал. Это что получается…
– Это получается два варианта. Первый: Рихард устал ждать, пока некто Калёный, виляя хвостом, принесет ему в зубах это ожерелье, и поэтому решил подстраховаться – послал Гоги, и они с Очкариком приехали и купили его.
– Нет, навряд ли, – подумав, ответил Калёный, – они ж не знали, что мальчишка хочет его продать. У меня у самого тогда даже мысли об этом не возникло и – прости, майор, – мы ведь хотели его банально украсть и тому же Рихарду привезти… за определенную плату, разумеется. А была ли у них гарантия, что при их виде мальчишка с радостным визгом полезет за ожерельем и отдаст его? В стиле Рихарда было бы проще послать машину с братками и выбить из парня ожерелье. Так что я думаю, здесь второй вариант…
– Да, я тоже больше за него. Это чисто инициатива Гоги, который таким образом захотел обойти Шефа, так сказать, на повороте и…
– …решил сорвать крупный куш, оставив Рихарда с носом, – закончил мысль майора Калёный, – Гоги давно подсиживает Рихарда, это все знают.
Некоторое время они молчали, думая о сказанном, и наконец Калёный неуверенно спросил:
– И что теперь делать? – однако майор, не слыша вопроса, задумчиво сказал:
– Здесь надо иметь в виду еще один вариант, а именно: поездка Гоги была санкционирована Рихардом, но не к пацану, а к тебе. Но они, забрав у мальчишки ожерелье, сказали Рихарду, что его забрал Калёный и смылся в неизвестном направлении. Этим и объясняется столь масштабная и долгая акция по поиску Калёного, то есть тебя, – закончил майор.
– И что теперь делать? – повторил свой вопрос Калёный.
– Думать. Собирать информацию, а тебе и носа не высовывать отсюда.