Ирина Владимировна

Давным-давно, когда я работала, а не была «известной писательницей», была знакома с одной удивительной женщиной, Ириной Владимировной.

Ирина Владимировна – женщина красивая, решительная, и профессионализм её выше всяких похвал. Когда-то много раньше она была замужем за кем-то среднезначительным, и это наложило отпечаток на её и без того от природы властную натуру. Муж сперва лишился средней значительности из-за известных всем обстоятельств, а потом и вовсе умер. Она уже перешагнула пенсионный порог – и из заведующих отделением её попёрли в дежуранты родзала. Денег она меньше зарабатывать не стала, а вот гембеля у неё значительно поубавилось. У неё была неизбывная клиентура, потому что сарафанное радио в деле родовспоможения работает куда эффективней «маркетинговых мероприятий» по продаже книг «известных писательниц». На язык Ирина Владимировна была крайне невоздержанна и даже очень благодарным пациенткам могла сказать:

– Ну чё, звезда, рожать будем или страдание изображать?

Только она говорила не «звезда», а другое слово, от которого я воздержусь по причине чрезмерной ранимости читательской аудитории. Ко мне на встречи частенько приходят граждане обоих полов и, справедливо пылая яростью благородной, плюют в меня следующее: «Ах, вас так-перетак, блин-клин, что же вы, блин-клин, позволяете себе. Вокруг, блин, молодёжь! А вы их пачкаете, блин-клин, своими матюгами!» Поэтому я лучше напишу «звезда». Хотя слово на «п» я всегда употребляю по делу и к месту. В отличие от борцов за «чистоту языка», страдающих нарушениями мозгового кровообращения или же переживающих последствия черепно-мозговой травмы в области левой височной доли. Именно в результате этих патологий появляется у борцов так называемый «речевой эмбол». Не обязательно на «п», но всегда – не к месту. А у Ирины Владимировны острое словцо всегда было к месту. Потому что женщина она была здоровая. И умная.

Также словарный арсенал Ирины Владимировны был полон таких словосочетаний, как: «Рот закрой, дура, и дыши!» (потому что давно доказано, что наша женщина, услыхав слово «дура», сразу мобилизует всю свою интеллектуальную мощь для доказательства обратного). Или: «Хочется гадить – гадь, а то я говна в жизни мало видела!» (Это пациенток тоже расслабляет, потому как иные полагают, что доктор раним и при виде кала лишится чувств.) И: «Если ты на меня наблюёшь, я не скончаюсь» (тот же эффект, что и в предыдущем случае). И даже: «Ну давай, перееби меня уже, наконец, ногой по уху – и потом спокойно будем рожать» – и всяких прочих конструкций, от которых биоэтика краснеет, ноосфера сгущается, а грин-карты желтеют. А у борцов за «чистоту языка» левую височную долю сводит блин-клином.

И вот какой странный эффект: несмотря на всё вышеизложенное, беременные, роженицы и родильницы Ирину Владимировну чуть не боготворили. Потому что «хамство» – это вовсе не то, о чём орут борцы, разбрызгивая слюну (наверняка чем-то инфицированную) в пространство. А человеком Ирина Владимировна была добрым, акушером-гинекологом умелым, хирургическая техника её была выше всяких похвал, и даже эти богомерзкие, неприятные уху как наших отечественных борцов, так и английских баронетов сентенции она умудрялась говорить нежно и успокаивающе. Даже: «Ой, смотри, какой симпатичный и здоровый выблядок у тебя, тетёха!» – Ирина Владимировна произносила так, что ничейная «тетёха», минутой прежде полная решимости оставить его государству навсегда, хваталась за него, как не умеющий плавать за спасательный круг, и уже никому не хотела отдавать.

В общем, Ира была железной леди, пила и курила, как не всякий здоровый мужик сдюжит. В под шестьдесят могла скакать пару суток без сна и отдыха, насыпала в чашку по четыре ложки кофе с горкой, и всё ей было нипочём.

Кроме внука Ванечки от единственной незамужней дочери.

Завидев Великого Внука Ванечку, Ирина Владимировна стыдливо выкидывала сигарету подальше и переключала языковой регистр на функцию «изящной словесности», шипя на окружающих за слово «промежность». Она была готова за ВВВ порвать, и единственное, что не позволяло ей владеть им единолично, так это необходимость работать, чтобы «содержать эту неудачницу по всем фронтам!» Имелась в виду, конечно же, дочь, которая была не то не очень удачливым бухгалтером, не то совсем неуспешным экономистом и замуж сходила однажды и ненадолго.

К тому моменту, как я познакомилась с Ириной Владимировной, Великому Внуку Ванечке было около семи лет, и, как это ни странно, он при таком поклонении и избалованности был вполне адекватным маленьким мужчиной, воспитанным, вежливым, и мог сказать бабушке:

– Да не выбрасывай сигарету, ладно уж! А то я не знаю, что ты куришь! Не волнуйся, бабушка, я не буду курить «потому что ты куришь». Может быть, я буду курить по совершенно иным причинам!

Или, например:

– Бабушка, пожалуйста, больше не называй маму неудачницей, потому что она потом плачет, ну и я тоже плачу, потому что она плачет.

И тогда Ирина Владимировна сама начинала плакать и просить у Великого Внука Ванечки прощения и говорить ему, что она старая…

– Продажная женщина, да? Я знаю, бабушка, что это слово на «бэ» нельзя говорить! Не плачь, я не буду его говорить никогда-никогда, даже продажным женщинам! – подсказывал и успокаивал заботливый Великий Внук Ванечка, чтобы бабушка не опростоволосилась не дай бог и была уверена, что он не будет говорить это слово даже этим самым женщинам.

А потом я узнала, что она сама сделала кесарево своей дочери. У той случилась преждевременная отслойка, и Ирина Владимировна вместе с ней приехала в роддом не в свою смену и, заручившись разрешением сильно обалдевшего начмеда (который на попытку отговорить услышал такое…), прооперировала собственную дочь. И я до сих пор не знаю, как к этому отношусь. Как к великому мужеству? Безусловно. Как к нарушению хирургической заповеди «Не пользовать родных!»? Конечно.

– Почему? Как? Ведь вокруг так много отличных специалистов, ваших друзей и коллег! – спросила я Ирину Владимировну как-то в компании, когда все уже были слегка навеселе.

– Потому и так! – отрезала она и, выпив стакан водки, побежала звонить Великому Внуку Ванечке – напомнить, чтобы он выпил на ночь стакан тёплого молока.

Ах да. И счастливый конец.

Чуть позже дочь Ирины Владимировны очень удачно вышла замуж. Ира ушла на пенсию и стала лучшей в мире бабушкой. Хотя и курящей. И матерящейся. Говорили, что зять её оказался очень властным, деспотичным, но беспредельно добрым и бесконечно любящим свою семью. Ира ему в рот смотрела и из его рук ела. А если начинала скандалить, он её щекотал и подкуривал для неё сигарету. И она таяла. Потому что даже много чего повидавшие и сделавшие мужественные женщины хотят, чтобы кто-то, наконец, о них самих позаботился.