Глава девятнадцатая

– Подозреваю, что сегодняшний вечер слишком отличался от задуманного! – сказала Алёна.

Они сидели на лоджии его просторной холостяцкой квартиры с видом на Гребной канал.

– Я смотрю, ты надела обручальное кольцо?

– Зачем ты сделал вид, что нахреначился?

– Что за дурацкая манера, отвечать вопросом на вопрос?.. Я сделал вид, что, по твоему изящному выражению, «нахреначился», потому что меня достали все эти милые люди и я хотел быстрее оказаться с тобой наедине.

– Алина почти поверила, что ты напился.

– Я понял. Помню, она была поражена слишком быстрым моим «отрезвлением» в такси.

– Почему тебя достали «все эти милые люди»? Они действительно очень милые.

– Они слишком мило стали подходить ко мне, слишком мило брать под ручку и слишком мило спрашивать, на что им стоит обратить внимание в поведении их милых деток. Как будто хоть кто-то, кроме них самих, может заметить, что с их милыми детками что-то не так.

– И это всё?

– Нет, не всё. Ещё все эти действительно милые люди, коллеги-сотрудники-приятели наших милых друзей, милым шёпотом интересовались, что же такое было написано у покойной девочки-шизофренички в дневнике.

– Упс!.. А что такого было написано у покойной девочки-шизофренички в дневнике?

– Алёна! Я тебя сейчас убью!

– Шучу-шучу… Расслабься. Меня не интересует, что на самом деле было написано у покойной девочки-шизофренички в дневнике. Когда-то, сто лет назад, я была старостой кружка на кафедре психиатрии. Мне хватило.

– Это всё на самом деле куда более пугающе, чем может показаться. Этих действительно милых людей действительно – что самое ужасное! – интересовало, что писала покойная девочка-шизофреничка в своём дневнике. Их не интересовало, что невиновные оправданы. Что писанные вилами ненависти по мутной водичке социальной значимости обвинения оказались ложными. Их не интересовало, что стало дальше с гражданкой Румянцевой и гражданином Егоровым. Возможно, и интересовало, но гораздо меньше того, что же было написано в дневнике покойной девочки-шизофренички… Я, конечно, подозреваю, что я просто старый одинокий мизантроп. Но я ещё и подозреваю, что все люди на планете больны.

– Они не больны, Северный. Они любопытны.

– Нет, они больны. И они – сексуально неудовлетворены. И это страшно.

– Ты – параноик!

– Угу. Если у вас паранойя, то это ещё не значит, что вас не преследуют. Не помню, кто сказал первый, но это уже давно народное творчество… Эти милые люди страшно обижались, когда я не пересказывал то, что писала в своём дневнике покойная девочка-шизофреничка… Алёна, ты выйдешь за меня замуж или нет, в конце-то концов?!

– Сева, зачем мне выходить за тебя замуж?

– Приехали… Потому что я люблю тебя. Как тебе такой аргумент?

– Ну и люби себе на здоровье. Я тоже к тебе неравнодушна. Очень неравнодушна, мягко говоря… Но мы с тобой старые закоренелые одиночки. То, что у людей случается в двадцать и тридцать, никогда не случится в пятьдесят и сорок.

– Почему это?!

– Потому что люди в двадцать и тридцать более порывисты, более естественны. Более любопытны… Мы же с тобой слишком опытны. Мы не поругаемся – скорее отмолчимся. Мы не подерёмся – скорее разойдёмся по разным углам. Мы не бросим друг в друга заведомо ложными обвинениями в… Да в чём угодно. Ты никогда не заорёшь мне: «Ах ты, блядь такая!» – хотя бы потому, что ты категорически не приемлешь мат.

– Ах ты, блядь такая!

– Вот видишь! Ты готов мне сказать это, ибо прекрасно понимаешь, что такое играть в игры. Ты никогда не бросишь мне подобного искренне, в сердцах. Чтобы потом искренне же валяться в ногах, извиняться… Потому что я никогда не дам тебе повода такое мне бросить. Мы слишком ментальны.

– Брак сам по себе очень ментален.

– Именно поэтому.

– Но ты всё-таки надела обручальное кольцо!

– Ты так смешно сунул мне коробочку перед тем, как начать свою финально-детективную речь…

– Никакого детектива не было. Впрочем, как и всегда. Или был – именно так же, как всегда. Вся наша жизнь – детектив. За окном что-то прошуршало – уже завязка сюжета…

– Не было детектива или он был – но финальная речь имела место. И ты так смешно сунул мне коробочку. А я – любопытна. И мне понравилось кольцо. Я его и надела. Ты угадал с размером. К тому же у меня никогда не было колец с бриллиантами. Что это за акушер-гинеколог без колец с бриллиантами?!

– Всё отшучиваешься?

– Ну, есть немного… Ты же не заберёшь у меня кольцо, даже если я не соглашусь выйти за тебя замуж?

– Не заберу. Но я не понимаю, почему бы тебе не выйти за меня замуж!

– Не сердись… Например, потому мне не выйти за тебя замуж, что послезавтра у меня заканчивается отпуск, и поскольку я всё ещё начмед УльяновскойЦРБ, то мне именно послезавтра надо будет приступить к выполнению своих обязанностей. Пока ещё нашу центральную районную больницу не закрыли в связи с отсутствием финансирования. И потому что в столице необходимо к 2013 году построить ещё сколько-то там поликлиник и больниц. Видела сегодня рекламный плакат, да.

– Это ужасное мерзкое «да».

– Вот! И, например, потому, что «да» – это ужасно и мерзко.

– Не вырывай из контекста. Это болезнь судебно-психологической экспертизы – частенько вырывать из контекста.

– Слушай! – Алёна подскочила и стала прохаживаться по лоджии. – А как ты доказал ошибочность экспертизы этого самого Валерика?

– Я подговорил одну юную-преюную славянку мне подыграть. Мы с ней отправились по большой-большой протекции к тому самому специалисту – к слову сказать, отменному, одному из лучших! – и немного его разыграли. Я сказал девочке, что и как ей следует нарисовать, и на какие вопросы что отвечать, какие тесты и как проходить. И потом указал специалисту на некоторые ошибочные суждения. И потому после этого Валерику Егорову тремя независимыми специалистами была проведена куда более сложная, многоступенчатая контекстовая экспертиза. Выявившая, что он лгун. Двойной эффект, к слову. Потому как специалист был, мягко скажем, смущён. А на нашего общего друга безумца Сеню уже настучали «куда следует», что не очень-то он распрекрасный папаша. Из-за его же собственной склонности к авантюрам и излишнего любопытства. В итоге Семён Петрович имеет бумажку психологической экспертизы детско-родительских отношений по целесообразности усыновления. Где указана чистая правда: наш олух царя небесного, гражданин Соколов С. П. – самый лучший на свете отец. О том, что он кретин, в экспертизе умалчивается… Хватит скакать, иди сюда.

Алёна послушно села Северному на колени и обняла его за шею.

– Так почему ты не хочешь выйти за меня замуж?

– Я не то чтобы исчерпала аргументы… Я долго могу говорить о том, что у меня взрослая дочь, что я не привыкла делать педикюр в присутствии мужчины, что я…

– Кстати, я, например, очень хочу от тебя ребёнка!

– Северный, такое говорят женщины. Кстати, о детях. Это тебе, – Алёна протянула Северному конверт, на котором корявым почерком было написано: «Всеваладу Аликсеивичу Северному от Дария Соколова. Совершенно сикретно!» Северный распечатал конверт. На вырванном из тетрадки листике было написано:

— Что там? – поинтересовалась Алёна.

– Всякие мудрые глупости. Ерунда… Так ты выйдешь за меня замуж?

– Нет.

– Господи, но почему?!

– Потому что меня устраивает так, как есть.

– Я не буду портить пододеяльный воздух! – выдавил из себя Северный.

– Вот, кстати! Я не выйду за тебя замуж, потому что когда я буду тебе жена, ты больше не станешь писать мне красивых дурацких писем. И вообще, Сева! Это глупо! Нет – значит нет! Я не выйду за тебя замуж! Или ты немедленно прекращаешь этот разговор и довольствуешься тем, что есть. Или я уеду от тебя прямо сегодня, не дожидаясь послезавтра!

– Ладно… Не злись. Я довольствуюсь… – Северный закурил.

– Ты злишься.

– Злюсь и довольствуюсь.

Некоторое время они молча курили.

– Слушай, а кто всё-таки биологический отец… Ну, кто изнасиловал эту бедную покойную больную девочку?

– Её никто не насиловал. Аня Румянцева и Валерик Егоров вступили в половую связь. Просто потому, что было любопытно. Потому что родители были слишком заняты. И потому что они росли в одной коробке. Для подтверждения этой очевидности очень пригодилась та самая пробирка с той самой пуповинной кровью. Эта пробирка и спасла в основном свободу граждан Р. и Е. Со своими душевными ранами им разбираться самостоятельно. Не знаю, напишет ли диссертацию тот врач, но кое-что в свой актив борьбы за справедливость он может приплюсовать.

– Что ты сказал про коробку?

– Это из одного моего дурацкого сна… Всё очевидное настолько на поверхности, что мало кому приходит в голову.

– Что же теперь несчастному Валерику со всем этим делать?! Он повзрослеет и поймёт…

– Подозреваю, что ему с этим жить. И вообще – всё, хватит! Меня это не волнует! Молоху – молохово. А у нас с тобой есть наше маленькое, частное, важное дело. Одевайся, поехали!

– Куда?

– Не бойся, не в ЗАГС! Во-первых, ты мне отказала. Во-вторых, сейчас четыре утра и ЗАГСы закрыты. Поехали к Рите. Я отдал ей на передержку одно ужасно глупое палевое камбалообразное существо. Потому что думал красиво предложить тебе руку и сердце и после этого красиво же заниматься любовью. Чтобы ничто и никто не мешали. Не вышло… Но этому глупому существу ты пообещала дать имя, как только увидишь. Пора платить по счетам, Алёна Дмитриевна! – зловещим голосом завершил Северный.

– Я не хочу ехать к твоей матушке в четыре утра.

– Ты хочешь, чтобы она сама приехала сюда?

– Нет! У меня есть более кармически-элегантное решение!

Она понеслась в комнату, взяла телефонную трубку и набрала номер, подмигнув Северному.

– Прости, Соколов. Нужна твоя помощь. Срочно… – строго сказала Алёна.