Вначале заплати «Ниссо». Это была моя утренняя напоминаловка, моя молитва на ночь, мой приоритет номер один. И это была моя ежедневная инструкция человеку, который был как Сандэнс Кид для моего Буча Кассиди, – Хэйеса (в американском боевике 1969 года героизируется преступная группировка, которая действительно существовала в конце XIX – начале ХХ века на Диком Западе. Два бандита-грабителя, Буч Кэссиди и Сандэнс Кид, верховодят бандой, при этом Буч – мозговой центр, а Сандэнс – идеальный исполнитель и первоклассный стрелок. – Прим. пер.). Прежде чем возвращать задолженность банку, говорил я, прежде чем возвращать долги кому бы то ни было… заплатите «Ниссо».
Это была не столько стратегия, сколько необходимость. «Ниссо» была для меня как собственный капитал. Наша кредитная линия была открыта в банке на миллион долларов, но у нас был еще один миллион в кредитах от «Ниссо», которая с готовностью заняла второе место, став лицом, обладающим правом удержания активов второй очереди после кредитовавшего меня банка, что дало этому банку возможность почувствовать себя в большей безопасности. Все это, однако, развалится, если «Ниссо» выйдет из игры. Следовательно, мы должны делать все, чтобы «Ниссо» была счастлива. Всегда, всегда платите «Ниссо» в первую очередь.
Непросто это было, однако, платить «Ниссо» в первую очередь. Нелегко платить кому бы то ни было. Рост наших активов и имущества носил взрывной характер, и наши денежные резервы испытывали колоссальную нагрузку. Для любой растущей компании – это типичная проблема. Но наш рост был быстрее, чем рост типичной растущей компании, быстрее роста любой растущей компании из всех, мне известных. Наши проблемы были беспрецедентны. Или казались таковыми.
Разумеется, частично в этом была и моя вина. Я отказался даже рассматривать вариант с заказом меньшего объема товара. Либо расти, либо умирать – вот во что я верил вне зависимости от ситуации. Зачем сокращать ваш заказ с трех миллионов долларов до двух миллионов, если вы нутром чувствуете, что существует спрос на пять миллионов? Поэтому я постоянно подталкивал своих консервативных банкиров к черте, принуждая их «сыграть в труса»: я заказывал партию обуви, количество которой казалось им абсурдной, количество, для оплаты которого я должен был бы напрячь все свои силы. И я всегда едва успевал за них заплатить, в самую последнюю минуту, а уже затем оплачивал другие наши месячные счета, тоже в последнюю минуту, каждый раз платя ровно столько, сколько было достаточным, не более, чтобы не получить от банкиров пинка под зад. А затем в конце месяца я опустошал наши счета, чтобы рассчитаться с «Ниссо», и вновь начинал все с нуля.
Для большинства наблюдателей это показалось бы наглым, безрассудным и опасным способом ведения бизнеса, но я всегда верил, что спрос на нашу обувь всегда опережал объемы наших ежегодных продаж. Кроме того, восемь из каждых десяти заказов были чистым золотом, гарантированным благодаря нашей фьючерсной программе. Так что полный вперед.
Кто-то мог возразить, доказывая, что нам нечего опасаться «Ниссо». Компания была нашей союзницей, в конце концов. Мы делали им деньги, насколько они могли свихнуться? Кроме того, у меня сложились прочные личные отношения с Сумераги.
Но неожиданно, в 1975 году, Сумераги более не был у руля. Наш счет стал слишком большим для него; вопросы, связанные с нашей кредитной линией, более не решались только одним его звонком. Теперь нами занимался менеджер по кредитной политике на Западном побережье США Чио Сузуки, который базировался в Лос-Анджелесе, а еще непосредственнее – финансовый менеджер представительства в Портленде Тадаюки Ито.
Если Сумераги отличался в общении теплотой и доступностью, Ито отгораживался врожденной завесой отчужденности. Казалось, что свет отражается от него как-то иначе. Нет, скорее свет вообще не отражался от него. Он поглощал его, как черная дыра. Сумераги нравился всем в «Блю Риббон» – мы приглашали его на все офисные вечеринки. Думаю, мы никогда не приглашали на них Ито.
Мысленно я называл его Человеком-ледышкой.
Я по-прежнему испытывал трудности, встречаясь взглядом с кем-либо, однако Ито не позволял мне отводить взгляд от его глаз. Он смотрел мне в глаза, проникая в самую душу, и это было как гипноз. Особенно тогда, когда он чувствовал, что в чем-то одерживает верх. Что почти всегда и случалось. Раз или два я играл с ним в гольф, и я был поражен тем, как он даже после неудачного удара клюшкой повернулся и посмотрел прямо на меня, отходя от колышка для мяча. Хорошим гольфистом он не был, но был настолько самонадеянным, самоуверенным, что всегда оставлял впечатление, будто его мяч пролетел 350 ярдов и приземлился на пучок травы в самом центре основной зоны.
И вот об этом, в частности, я тоже помню. Его экипировка для гольфа, как и его деловой костюм, была тщательно подобрана. Моя, разумеется, была далека от этого. Во время одного из матчей погода была прохладной, и я надел мохнатый свитер из мохера. Когда я подошел к первому колышку, Ито негромко спросил меня, не собираюсь ли я потом покататься на лыжах. Я остановился, обернувшись. Он одарил меня полуулыбкой. Это был первый раз, когда, насколько я знаю, Человек-ледышка попробовал пошутить. И последний.
И вот такого человека мне надо было поддерживать в счастливом расположении духа. Непросто это будет сделать. Но я подумал: всегда делай все, что хорошо в его глазах, и кредитная линия будет увеличиваться, что позволит расширяться и «Блю Риббон». Будь у него в фаворе, и все будет хорошо. Иначе…
Моя одержимость по поводу того, чтобы создать условия, при которых «Ниссо» будет довольна, чтобы Ито оставался счастливым, наряду с моим отказом снизить темпы роста, создали бешеную атмосферу в офисе. Мы боролись за то, чтобы делать все платежи – в Банк Калифорнии, всем другим нашим кредиторам, но платеж, причитающийся «Ниссо» в конце каждого месяца, можно было сравнить с выходом камней из почек. Как только мы пытались совместными усилиями наскрести имеющуюся наличность, выписывая чеки под завязку, мы покрывались потом. Иногда платежи в адрес «Ниссо» были такими огромными, что в течение последующих суток или двух мы оказывались полностью на мели. Тогда всем остальным кредиторам приходилось ждать.
К несчастью для них, говорил я Хэйесу.
Знаю, знаю, говорил он. Оплатим «Ниссо» в первую очередь.
Хэйесу не нравилось такое положение вещей. Это плохо сказывалось на его нервной системе. «Ну и что ты собираешься делать, – спрашивал я его, – притормозить?» Вслед за чем всегда появлялась виноватая улыбка. Глупый вопрос.
Иногда, когда наши запасы наличности действительно вконец истощались, наш счет в банке оказывался не просто пустым – появлялось дебетовое сальдо. Тогда мне с Хэйесом приходилось идти в банк и разъяснять ситуацию Холланду. Мы показывали ему наши финансовые отчеты, указывали, что объемы наших продаж удваивались, что товар со складов буквально разлетается как горячие пирожки. «Ситуация» с нашим денежным потоком, говорили мы, носит лишь временный характер.
Разумеется, мы понимали, что жить на «флоуте» (жить на овердрафте, выписывая чеки на отсутствующие на счетах суммы. – Прим. пер.) не годится. Но мы всегда говорили себе: это временно. Кроме того, все так делали. Некоторые крупнейшие компании в Америке жили на «флоуте». Сами банки жили на «флоуте» (деньгах, образовавшихся в результате задержки с обработкой чеков, например в случае, когда один счет кредитуется до того, как счет банка, предоставляющего кредит, был дебетован. – Прим. пер.). Холланд это тоже подтверждал. «Конечно, ребята, я понимаю», – говорил он, кивая. До тех пор, пока мы были с ним откровенны, до тех пор, пока мы оставались для него прозрачными, он мог работать с нами.
А затем настал роковой черный день. В среду после полудня. Весной 1975 года. Я с Хэйесом обнаружил, что мы смотрим в бездну. Мы задолжали «Ниссо» миллион долларов, наш первый в жизни платеж в размере одного миллиона долларов, и большой привет! – нигде рядом с нами миллиона долларов не оказалось. До этой суммы нам не хватало около 75 тысяч долларов.
Помню, как мы сидели в офисе, наблюдая, как капли дождя сбегали наперегонки по оконному стеклу. Время от времени мы просматривали бухгалтерские книги, проклинали цифры, а затем вновь начинали следить за каплями дождя.
«Нам надо заплатить «Ниссо», – сказал я тихо.
«Да, да, да, – согласился Хэйес, – но как обеспечить чек на такую громадную сумму? Нам придется выжать все другие банковские счета до последней капли. Все. Насухо».
«Да».
У нас были магазины, которые торговали в розницу в Беркли, Лос-Анджелесе, Портленде, Новой Англии, и у каждого из них были свои банковские счета. Нам придется опустошить все из них, перебросить все деньги с них на счет нашей штаб-квартиры на день-два или три. А также все до последнего цента с фабрики Джонсона в Эксетере. Нам придется задержать дыхание, как делают, проходя мимо кладбища, до тех пор, пока мы сможем вновь пополнить эти счета. И все равно, возможно, нам не удастся собрать достаточно, чтобы выписать этот громадный чек для «Ниссо». Нам все равно потребуется немного везения, один или два платежа от любого из многих наших розничных продавцов, задолжавших нам.
«Круговое финансирование», – сказал Хэйес.
«Банковская магия», – сказал я.
«Сукин ты сын, – сказал Хэйес, – если ты взглянешь на наш денежный поток на ближайшие полгода, то увидишь, что мы в полном порядке. Это лишь этот единственный платеж «Ниссо», который все нам портит».
«Да, – сказал я, – если нам удастся провести этот платеж, мы будем в полном ажуре».
«Но это еще тот платеж».
«Наши чеки, выписываемые на «Ниссо», всегда имели покрытие в течение одного-двух дней. Но в этот раз это может занять у нас сколько? Три? Четыре дня?»
«Я не знаю, – ответил Хэйес. – Честно, я не знаю».
Я проследил взглядом, как две капельки наперегонки стекают по стеклу. Ноздря в ноздрю. Вас запоминают по тем правилам, которые вы нарушили. «Плевать на торпеды! – сказал я. – Заплатите «Ниссо». (Выражение «Плевать на торпеды!» взято из истории Гражданской войны в США. В то время, конечно, торпед в современном понимании не было, так назывались мины. Контр-адмирал Фэррагат, возглавляя атаку северян в 1864 году, в сражении за контроль над заливом Мобил, невзирая на опасность подрыва на минах, скомандовал: «Плевать на торпеды! Полный вперед!» Через два года стал командующим флотом США. – Прим. пер.)
ДЖИММИ КОННОРС ВЫИГРАЛ УИМБЛДОН. В НАШИХ КРОССОВКАХ.
Хэйес кивнул. Он встал. Мы взглянули друг на друга, задержав взгляд на какую-то секунду, которая показалась бесконечной. Он сказал, что сообщит Кэрол Филдс, нашему главному бухгалтеру, о том, что мы решили. Он распорядится, чтобы она начала перевод денег со всех счетов. А к пятнице он проследит, чтобы она выписала чек «Ниссо». Вот какие моменты бывают, думал я.
Два дня спустя Джонсон сидел в своем новом офисе на фабрике в Эесетере, работая с документами, когда у его двери собралась толпа разгневанных рабочих. Их чеки на зарплату в банке отказались обналичить, сказали они. Они требовали ответа.
У Джонсона, естественно, не было никаких ответов. Он умолял их подождать, говоря, что, должно быть, произошла какая-то ошибка. Он позвонил в Орегон, нашел Филдс и рассказал ей, что случилось. Он ожидал услышать от нее, что все это – большое недоразумение, бухгалтерская ошибка. Вместо этого она прошептала: «О-о-о, блин!» И бросила трубку, прервав разговор.
Офис Филдс отделяла от моего кабинета перегородка. Филдс обежала ее вокруг и подскочила к моему столу. «Вам лучше присесть», – выпалила она.
«Я уже сижу».
«Все это пахнет жареным», – сказала она.
«Что пахнет?»
«Чеки. Все чеки».
Я вызвал к себе Хэйеса. К тому времени он весил 330 фунтов (150 кг. – Прим. пер.), но казалось, вся его фигура стала сжиматься, как шагреневая кожа, по мере того как Филдс передавала детали своего телефонного разговора с Джонсоном. «Мы, наверное, действительно накосячили в этот раз», – сказал он. «Что нам делать?» – спросил я. «Я позвоню Холланду», – ответил Хэйес.
Спустя несколько минут Хэйес вернулся в мой кабинет, поднимая руки: «Холланд сказал, что все в порядке, не стоит беспокоиться, он сгладит все острые углы, переговорив со своими боссами».
Я вздохнул с облегчением. Беда предотвращена.
Между тем, однако, Джонсон не терял времени в ожидании того, что мы перезвоним. Он позвонил в местное отделение банка и выяснил, что его счет, по какой-то причине, опустошен до дна. Он вызвал к себе Джампьетро, который после этого съездил к старому другу, жившему на той же улице и владевшему местной компанией по производству коробок. Джампьетро попросил его взаймы пять тысяч долларов, наличными. Скандальная просьба. Но выживание компании этого человека по производству коробок зависело от «Блю Риббон». Если мы прогорим, картонажная компания, возможно, тоже лопнет. Так человек, выпускавший коробки, стал нашим «бэгменом» (в американском сленге – тот, кто распределяет своеобразный фонд взаимопомощи (общак, «котел») в среде преступного сообщества. – Прим. пер.), раскошелившимся на пятьдесят хрустящих стодолларовых купюр.
Джампьетро после этого поспешил обратно на фабрику и выдал каждому рабочему зарплату наличными, поступив как Джимми Стюарт в роли Джорджа Бейли (из фильма «Эта прекрасная жизнь». – Прим. пер.), который помог остаться на плаву фирме «Бейли Бразерс билдинг энд Лоун».
Хэйес ввалился в мой кабинет: «Холланд говорит, что нам надо ноги в руки и быстро в банк. Пулей!»
Все, что помню, это – через какое-то мгновение мы оказались в банке Калифорнии, сидя в комнате для переговоров. С одной стороны стола восседал Холланд с двумя безымянными субъектами в костюмах. Они выглядели как сотрудники из похоронного бюро. По другую сторону расположились Хэйес и я. Холланд с мрачным видом взял слово: «Господа…»
Плохо, подумал я. «Господа? – переспросил я. – Господа? Перри, это ж мы».
«Господа, мы решили, что нашему банку не стоит больше обслуживать ваш бизнес».
Мы с Хэйесом вылупили глаза.
«Означает ли это, что вы нас выбрасываете?» – спросил Хэйес.
«Да, это действительно так», – отвечал Холланд.
«Вы не можете этого сделать», – возразил Хэйес.
«Еще как можем, и мы это делаем, – сказал Холланд. – Мы замораживаем ваши фонды, и мы больше не будем оплачивать чеки, выписываемые на ваш депозит».
«Замораживаете наши!.. Я не могу этому поверить», – воскликнул Хэйес.
«Лучше поверьте», – сказал Холланд.
Я ничего не сказал. Я обхватил себя руками и задумался. Это нехорошо, это нехорошо, это нехорошо.
Не обращая внимания на весь этот позор, перебранку, каскад дурных последствий того, что Холланд вышвырнул нас, все, о чем я был в состоянии думать, была «Ниссо». Как там отреагируют. Как отреагирует Ито? Я представлял себе, как сообщаю Человеку-ледышке, что мы не можем вернуть ему его миллион долларов. Эта леденящая мысль сковывала меня до мозга костей.
Я не помню завершения нашей встречи. Не помню, как мы покинули здание банка, как выходили из него, переходили на противоположную сторону улицы, как потом вошли в лифт, как поднялись в нем на верхний этаж. Помню лишь, как меня трясло, жестоко трясло, когда я попросил о возможности переговорить с мистером Ито.
Следующее, что я помню, это то, как Ито и Сумераги ввели меня с Хэйесом в конференц-зал. Они видели, что ноги под нами подкашивались. Они усадили нас в кресла, и, пока я говорил, они смотрели перед собой в пол. Кей. Глубокое чувство кей. «Итак, – сказал я. – У меня плохие новости. Наш банк… вышвырнул нас».
Ито поднял глаза. «Почему?» – спросил он.
Взор его окаменел. Однако голос оставался на удивление мягким. Я вспомнил, как дул ветер на вершине Фудзиямы. Вспомнил нежное дуновение, от которого колыхались листья гинкго в саду Мэйдзи. Я сказал: «Мистер Ито, вам известно, как крупные торговые компании и банки живут на «флоуте»? О’кей, мы в «Блю Риббон» тоже пытались время от времени делать то же самое, в том числе пробовали сделать это и в прошлом месяце. И вся загвоздка в том, что мы опоздали со своим «флоутом» (сроком между предъявлением чека в банк и его оплатой, то есть фактическим списанием денег со счета. – Прим. пер.). А теперь Банк Калифорнии решил вытолкнуть нас на улицу».
Сумераги закурил «Лаки Страйк». Пустил клубок дыма. Потом другой.
Ито сделал то же самое. Одно облачко дыма. Затем другое. Но на выдохе. Похоже, дым изо рта у него не выходил. Казалось, он исходит откуда-то из самой глубины его тела, клубясь и вылетая из-под его манжет и воротника рубашки. Он взглянул мне в глаза. Просверлил меня взглядом. «Они не должны были так поступить», – сказал он.
Сердце мое замерло. Это было очень сочувственное заявление со стороны Ито. Я взглянул на Хэйеса. Потом опять на Ито. И допустил мысль, что, может, нам… удастся… все-таки выкарабкаться.
А потом я понял, что еще не сказал им худшее. «Как бы там ни было, – сказал я, – они все же выбросили нас, мистер Ито, они сделали это, и в сухом остатке – у меня нет банка. И, соответственно, нет денег. А мне нужно рассчитаться с рабочими по зарплате. И надо расплатиться с другими кредиторами. И если я окажусь не в состоянии выполнить свои обязательства, я потеряю свой бизнес. Сегодня же. В таком случае я не только не могу вернуть вам миллион долларов, который должен вам, сэр… но я вынужден просить вас дать мне взаймы еще один миллион долларов».
Ито и Сумераги скосили глаза друг на друга буквально на полсекунды, а затем вновь уставились на меня. Все в комнате замерло. Пылинки, молекулы воздуха замерли в пространстве. «Мистер Найт, – сказал Ито, – перед тем как давать вам еще хотя бы цент… мне необходимо взглянуть на ваши бухгалтерские книги».
Когда я вернулся домой из офиса «Ниссо», было 9 часов вечера. Пенни сообщила, что звонил Холланд.
«Холланд?» – переспросил я.
«Да, – подтвердила она. – Он распорядился, чтобы ты перезвонил ему, когда бы ты ни вернулся домой. Он оставил свой домашний номер».
Он ответил после первого же звонка. Его голос звучал… расслабленно. Раньше, днем, он держался жестко, выполняя приказы своих боссов, но теперь больше походил на человека. Грустного, нервного человека. «Фил, – сказал он, – я полагал, что должен тебе сказать… мы были вынуждены известить ФБР». Я крепче сжал трубку. «Повтори-ка, – прошептал я. – Повтори, что ты сказал, Перри».
«У нас не было выбора».
«О чем ты мне говоришь?»
«Дело в том, что… э-э… нам кажется, это похоже на мошенничество».
Я пошел на кухню и упал на стул. «Что случилось?» – спросила Пенни.
Я рассказал ей. Банкротство, скандал, разорение – мы попали в переплет.
«Неужели нет надежды?» – спросила она.
«Все в руках «Ниссо».
«Тома Сумераги?»
«И его боссов».
«Тогда нет проблем. Сумераги любит тебя».
Она встала. У нее была вера. Она была совершенно готова ко всему, что бы ни случилось. Она даже смогла заснуть. Но не я. Я всю ночь просидел, проигрывая сотню разных сценариев, бичуя себя за то, что пошел на такой риск.
Когда я в конце концов дополз до постели, мысли продолжали роиться у меня в голове. Лежа в темноте, я все думал и думал. Окажусь ли я в тюрьме?
Я? В тюрьме?
Я поднялся, налил себе стакан воды, проверил, как спят мальчишки. Оба растянулись на животиках, в полной отключке от мира. Что они будут делать? Что с ними будет? Потом пошел к себе в рабочий уголок и стал рыться в информации о законодательстве, касающемся освобождения домашнего имущества от взыскания по долгам. Я с облегчением узнал, что федералы не отберут у нас дом. Они могут взять все остальное, но не это маленькое убежище площадью в 1600 квадратных футов (около 150 квадратных метров. – Прим. пер.).
Я вздохнул, но чувство облегчения было недолгим. Я начал думать о своей жизни. Я прокручивал в памяти свои годы, подвергая сомнению каждое принятое когда-либо мною решение, которое привело к таким результатам. Все могло быть иначе.
Я попытался пройтись по своему стандартному катехизису. Что ты знаешь? Но я ничего не знал. Сидя в своем кресле, мне захотелось крикнуть: «Я ничего не знаю!»
У меня всегда имелся ответ, какой-то ответ, на любую проблему. Однако в тот раз, в ту ночь, ответов у меня не было. Я встал, нашел свой желтый блокнот, начал составлять списки. Но мысли мои блуждали; когда я посмотрел в блокнот, то увидел там только закорючки, каракули, похожие на молнии.
В зловещем сиянии луны все они выглядели как озлобленные, отказывающиеся повиноваться «свуши».
Не спи хотя бы ночь одну. Тобой желаемое страстно само к тебе придет.
Мне все же удалось забыться сном на час или два, а большую часть туманного субботнего утра я провел, сидя на телефоне, обращаясь к людям за советом. Все в один голос заявляли, что понедельник будет критическим днем. Возможно, самым критическим в моей жизни. Мне придется действовать стремительно и смело. Поэтому, для того чтобы подготовиться, я созвал совещание в воскресенье после полудня.
Мы все собрались в конференц-зале «Блю Риббон». Среди присутствовавших были Вуделл, которому, видимо, пришлось вылетать из Бостона первым рейсом, Хэйес, Штрассер и Кейл, прилетевший из Лос-Анджелеса. Кто-то принес пончики. Кто-то – пиццу. Еще кто-то позвонил Джонсону и включил громную связь. Вначале настроение в зале было мрачное, поскольку таким было и мое настроение. Но когда я почувствовал рядом с собой друзей, мою команду, мне стало лучше, и, поскольку полегчало мне, отлегло и у них.
Мы проговорили до самого вечера, и если мы и договорились до чего-то, так это до общего согласия в том, что легкого решения у нас не предвидится. Такого обычно не бывает, когда направляется уведомление в ФБР. Или когда вас второй раз за последние пять лет выбрасывают из вашего банка.
Ближе к концу совещания настроение вновь сменилось. Воздух в комнате стал спертым, тяжелым. Пицца была похожа на отраву. Сформировался консенсус. Разрешение кризиса, каким бы оно ни оказалось, находится в руках других людей.
И из всех этих «других» «Ниссо» оставалась нашей главной надеждой.
Мы обсудили нашу тактику на утро предстоящего понедельника. На то время, когда должны были прибыть представители «Ниссо». Ито и Сумераги собирались тщательно просмотреть наши бухгалтерские книги, и пока трудно было сказать, какое решение они вынесут о том, как мы распоряжались нашими финансовыми средствами. Одно было предопределено с большой долей уверенности: они сразу увидят, что мы использовали значительную часть их средств не для закупки обуви за рубежом, а для организации производства на секретной фабрике в Эксетере. В лучшем случае это приведет их в бешенство. В худшем – они свихнутся. Если они сочтут наш бухгалтерский мухлеж законченным предательством, они отвернутся от нас быстрее, чем банк, и в таком случае мы лишимся бизнеса. Просто, как дважды два.
Мы говорили о том, чтобы спрятать от них фабрику. Но все, кто сидел за столом, заявили, что в этом вопросе надо действовать в открытую. Как и на судебном процессе по иску к «Оницуке», полное раскрытие, полная прозрачность – единственно верный путь. Это имело смысл и стратегически, и морально.
На протяжении всего совещания телефоны звонили не переставая. Кредиторы со всей страны, от побережья до побережья, пытались выяснить, что происходит, почему наши чеки возвращались банками без оплаты и отлетали от них, как мячи во время Супербоула. Особенно два кредитора были в ярости. Одного звали Биллом Шески – глава компании «Бостонская обувь». Мы задолжали ему кругленькую сумму в полмиллиона долларов, и он хотел уведомить нас в том, что садится на самолет и летит в Орегон, чтобы вернуть деньги. Вторым был Билл Манович, руководитель компании «Мано Интернэшнл», торговой компании в Нью-Йорке. Ему мы задолжали сто тысяч долларов, и он тоже летел в Орегон, чтобы заставить нас раскрыть карты и забрать свои деньги.
После завершения совещания последним уходил я. Подъехав в одиночку к своему дому, я, шатаясь, вышел из машины. За всю свою жизнь я много раз заканчивал забеги с болью в ногах, с травмированными коленями, с нулевой энергией, но в ту ночь я совершенно не был уверен, хватит ли у меня сил доехать до дома.
Ито и Сумераги прибыли вовремя. В понедельник утром, ровно в 9.00, они подъехали к зданию. На каждом был темный костюм с темным галстуком, у каждого в руках был черный портфель. Я вспомнил все фильмы, виденные мною про самураев, все книги, прочитанные мною про ниндзя. Вот как все всегда выглядело перед ритуальным убийством плохого сёгуна.
Они прошли прямо через наш вестибюль, вошли в конференц-зал и заняли свои места. Без лишних слов мы выложили перед ними свои бухгалтерские книги. Сумераги прикурил, Ито снял колпачок со своей авторучки. Они приступили к изучению. Выстукивая пальцами по калькуляторам, занося записи в свои блокноты, выпивая бездонные чашки кофе и зеленого чая, они медленно, слой за слоем, снимали покров с наших операций и проникали в их сердцевину.
Каждые четверть часа я входил и выходил, спрашивая, не нужно ли им еще что-то. Они всегда отказывались.
Вскоре прибыл банковский аудитор, чтобы забрать все наши квитанции о получении денежных средств. По почте действительно пришел чек на пятьдесят тысяч долларов от «Юнайтед Спортинг Гудс». Мы показали его ему. Он как раз лежал на столе у Кэрол Филдс. Это был припозднившийся чек, который привел все костяшки домино в движение. Этот чек плюс обычные ежедневные приходные квитанции покрывали наш недостаток. Банковский аудитор позвонил в «Юнайтед Спортинг Гудс» в Лос-Анджелесе, чтобы деньги со счета были сняты немедленно и переведены на счет в банке Калифорнии. Банк в Лос-Анджелесе ответил отказом. На расчетном счету «Юнайтед Спортинг Гудс» было недостаточно средств.
«Юнайтед Спортинг Гудс» тоже заигралась с «флоутом» (т. е. подсела на «овердрафт». – Прим. пер.).
Уже ощущая начинавшуюся мучительную головную боль, я вернулся в конференц-зал. Я учуял это в воздухе. Мы подошли к роковому моменту. Склонившись над книгами бухучета, Ито вдруг осознал, что раскрылось перед его глазами. Он отпрянул, а затем вновь впился глазами в документы. Эксетер. Секретная фабрика. Затем я увидел, как в нем растет осознание того, что его провели, как сосунка, и что он за все это заплатил.
Он поднял глаза и посмотрел на меня, подавшись вперед, будто спрашивая: это правда?
Я кивнул.
И вслед за этим… он улыбнулся. Это была лишь полуулыбка, похожая на ту, что появилась у него на лице по поводу моего мохерового свитера, но ею все было сказано.
Я ответил ему своей слабой полуулыбкой, и этот мимолетный, бессловесный обмен мимикой решил бесчисленные судьбы и будущее огромного числа людей.
Далеко за полночь Ито и Сумераги все еще оставались там, все еще мудрили над калькуляторами и блокнотами. Когда же они, наконец, уехали, то, прощаясь, обещали вернуться рано утром. Я поехал домой и обнаружил, что Пенни ждала меня и не ложилась спать. Мы расположились на кухне, чтобы поговорить. Я ввел ее в курс последних событий. Мы пришли к выводу, что «Ниссо» закончила свою аудиторскую проверку; еще до обеда они выяснили все, что им надо было узнать. Далее последовало – и еще последует – лишь наказание. «Не позволяй им командовать тобой до такой степени!» – сказала Пенни.
«Ты шутишь? – переспросил я. – Да сейчас они могут командовать мною, как им вздумается. Они – моя единственная надежда».
«Ну, по крайней мере больше сюрпризов не предвидится», – сказала она.
«Да, – отвечал я. – больше уже выявлять нечего».
Ито и Сумераги вернулись на следующее утро в 9.00 и заняли свои места в конференц-зале. Я обошел офис и всем объявил: «Почти все закончилось. Просто подождите. Еще недолго. Больше им нечего искать».
Вскоре после своего прибытия Сумераги встал, потянулся и сделал вид, будто хочет выйти перекурить. Он сделал мне знак. Хочет что-то сказать? Мы прошли по коридору к моему кабинету. «Боюсь, этот аудит хуже, чем вы думаете», – сказал он. «Что… Почему?» – переспросил я. «Потому что, – сказал он, – я задерживал… Иногда я не сразу проводил счета-фактуры». «То есть как?» – спросил я.
Подлец Сумераги объяснил, что он переживал из-за нас и что он пытался помочь нам в решении наших проблем с кредитами, запихивая счета-фактуры подальше в ящик своего стола. Он придерживал их, не проводил их через свою бухгалтерию до тех пор, пока не был уверен, что у нас достаточно наличных средств на оплату, что, в свою очередь, отражалось в бухгалтерских книгах «Ниссо», будто наш размер кредитной задолженности был намного меньше, чем был на самом деле. Другими словами, все то время, когда мы настойчиво стремились вовремя платить «Ниссо», мы никогда вовремя это не делали, потому что Сумераги вовремя не выписывал счета-фактуры, думая, что так помогает нам. «Плохо», – сказал я, обращаясь к Сумераги. «Да, – сказал он, вновь закуривая «Лаки Страйк», – плохо, Бак. Оченно-оченно плёхо».
Я провел его обратно в конференц-зал, и мы вместе все рассказали Ито, который, разумеется, был потрясен. Вначале он заподозрил, что Сумераги действовал, исполняя нашу волю. Я не мог его винить в этом. Преступный сговор был бы самым логичным объяснением. На его месте я именно так и подумал бы. Но Сумераги, который выглядел так, будто был готов упасть ниц перед Ито, жизнью поклялся, что действовал независимо, занялся самоуправством.
«Почему ты пошел на это?» – допытывался Ито.
«Потому что я думаю, что «Блю Риббон» может стать очень успешной, – сказал Сумераги, – возможно, вырастет до 20 миллионов долларов. Я много раз пожимать руки с мистером Стивом Префонтейном. Я пожимать руки с мистером Биллом Бауэрманом. Я ходить много раз на игру «Трэйл Блэйзерс» вместе с мистером Филом Найтом. Я даже упаковывать заказы на складе. «Найк» – мой бизнес-ребенок. Всегда приятно видеть, как растет твой бизнес-ребенок».
«Итак, в таком случае, – сказал Ито, – ты скрывал счета-фактуры, потому что… тебе… нравятся эти люди?» Испытывая глубокий стыд, Сумераги опустил голову. «Хай, – сказал он. – Хай».
Я представить не мог, как поступит Ито. Но я не мог далее оставаться с ними, чтобы узнать это. Неожиданно у меня возникла другая проблема. Оба моих разгневанных кредитора только что приземлились в аэропорту. Шески из «Бостонской обуви» и Манович из «Мано Интернэшнл» уже были на нашей земле, в Портленде, и направлялись к нам.
Я быстро собрал всех в своем кабинете и дал им последние распоряжения. «Ребята, уровень тревоги – красный. Это здание, это сооружение площадью четыре тысячи пятьсот квадратных метров вот-вот до отказа заполнится людьми, которым мы должны деньги. Чем бы мы сегодня не были заняты, мы не можем позволить им столкнуться друг с другом. Плохо уже одно то, что мы им должны. Если их пути пересекутся в вестибюле, если один несчастный кредитор повстречается с другим несчастным кредитором и если у них появится возможность сравнить свои записи, они впадут в бредовое состояние. Они сколотят команду и сойдутся на том, что придумают какой-нибудь совместный график платежей! Что для нас будет означать Армагеддон».
Мы составили план. Мы назначили по человеку к каждому кредитору, чтобы постоянно не спускать с него глаз, сопровождая его даже в туалет. Затем мы назначили человека, чтобы координировать все действия, как авиадиспетчер, отвечающий за предотвращение столкновений самолетов, и гарантировать, что кредиторы со своими сопровождающими постоянно находятся далеко друг от друга. Я тем временем буду сновать из комнаты в комнату, извиняясь с коленопреклонением за временное отсутствие.
Иногда напряжение становилось невыносимым. Иногда все походило на плохой фильм с участием комиков-братьев Маркс. В конце концов каким-то образом это сработало. Ни один из кредиторов не встретился с другими. Оба – и Шески, и Манович – покинули в тот вечер наше здание, чувствуя себя увереннее и даже мурлыкая под нос что-то приятное про «Блю Риббон».
Команда «Ниссо» уехала пару часов после этого. К тому времени Ито признал, что Сумераги действовал в одностороннем порядке, пряча счета-фактуры по собственной инициативе, без моего ведома. И он простил мне мои грехи, включая мою секретную фабрику. «Существуют куда более худшие вещи, – сказал он, – чем амбиции».
Оставалась одна проблема. И это была проблема с большой буквы. Все остальное бледнело в сравнении с ней. ФБР.
На исходе следующего утра я с Хэйесом ехал в центр города. В машине мы почти не разговаривали и почти молча поднимались в лифте в представительство «Ниссо». Мы встретились с Ито в его приемной, и он ничего не сказал. Он поклонился. Мы поклонились. Затем мы втроем спустились в лифте на первый этаж и перешли улицу. Второй раз за неделю я увидел в Ито мифического самурая, умело владеющим послушным мечом, усыпанным драгоценными камнями. Но на этот раз он готовился защищать… меня.
Если б только мог рассчитывать на его защиту, когда меня посадят в тюрьму. Мы вошли в Банк Калифорнии плечом к плечу и обратились с просьбой переговорить с Холландом. Секретарь в приемной сказала, чтобы мы присели.
Прошло пять минут.
Десять.
Вышел Холланд. Он пожал руку Ито. Мне и Хэйесу он кивнул и провел всех в конференц-зал в конце коридора, тот же самый конференц-зал, в котором он несколько дней тому назад нанес решающий удар. Холланд сообщил, что к нам присоединятся мистер такой-то и мистер имярек. Мы все сидели в тишине и ждали, когда когорта Холланда освободится из того потайного места, где ее держали. Наконец они пришли и сели с обеих сторон от него. Никто не был уверен, кому начинать. Это была окончательная партия с высокими ставками. Только тузы или что-то еще лучше.
Ито потер подбородок и решил, что начинать встречу ему. И сразу же пошел в бой. Всеми – гребаными – силами. «Господа, – сказал он, хотя обращался только к Холланду, – насколько я понимаю, вы отказываетесь в дальнейшем обслуживать счет «Блю Риббон»?»
Холланд кивнул: «Да, это так, мистер Ито».
«В таком случае, – сказал Ито, – «Ниссо» хотела бы выплатить долг «Блю Риббон» – полностью».
Глаза у Холланда вылезли из орбит: «Полностью?..»
Ито хмыкнул. Я сердито посмотрел на Холланда. Я хотел сказать: это хмыканье по-японски означает – «Ты что, не расслышал?»
«Да, – сказал Ито. – Какая сумма?»
Холланд написал цифру на своем блокноте и пододвинул его к Ито, который быстро взглянул на то, что там было написано. «Да, – сказал Ито, – это то, что ваши люди уже сказали моим. А поэтому…» Он открыл свой портфель, вытащил из него конверт и толчком послал его через стол к Холланду: «Вот чек на всю сумму».
«Он будет сразу же депонирован завтра утром», – сказал тот.
«Он будет немедленно депонирован сегодня же», – сказал Ито.
Холланд, заикаясь, произнес: «О’кей, хорошо, сегодня».
Его когорта выглядела растерянно, в их глазах был ужас.
Ито развернулся в своем кресле, обвел их всех невидящим взглядом.
«Есть еще кое-что, – сказал он. – Как я понимаю, ваш банк ведет переговоры в Сан-Франциско о том, чтобы стать одним из банков «Ниссо»?»
«Это так», – отвечал Холланд.
«Ага. Должен вам сказать, что будет пустой тратой времени продолжать эти переговоры дальше».
«Вы уверены?» – спросил Холланд.
«Абсолютно».
Грядет Человек-ледышка.
Я скосил глаза на Хэйеса. Попробовал сдержать улыбку. Изо всех сил. Не смог.
Затем посмотрел вправо от себя, на Холланда. Все можно было прочитать в его немигающих глазах. Он понимал, что банковские офицеры переусердствовали. Я видел в тот момент, что никакого расследования ФБР не будет. Он и его банк хотели, чтобы это дело было закрыто, ушло в прошлое, чтобы с ним было покончено. Они подло обошлись с хорошим клиентом, и они не хотели бы отвечать за свои действия.
Мы уже никогда вновь не услышим ни о них, ни о нем. Я посмотрел на манекены, сидящие по обе стороны от Холланда. «Господа, – сказал я, вставая. – Господа». Иногда на языке бизнеса это слово означает: засуньте ваше ФБР себе знаете куда.
Когда все мы вышли из банка, я поклонился Ито. Я хотел поцеловать его, но я только поклонился. Хэйес тоже поклонился, хотя на мгновение мне показалось, что он нырнет носом вперед от стресса, пережитого в течение этих последних трех дней. «Спасибо, – сказал я Ито. – Вы никогда не пожалеете о том, что защитили нас сегодня».
Он поправил свой галстук. «Такая глупость», – сказал он.
Вначале я подумал, что он имеет в виду меня. Затем я понял, что он говорил о банке. «Не люблю глупость, – сказал он. – Люди придают слишком большое значение цифрам».