Сэр!

Последние десять лет, помимо главных задач, определяемых моим служебным положением в DEA (Департамент по борьбе с наркотиками, США), я много сил и времени по собственной инициативе отдаю сбору данных о загадочных находках, ставящих в тупик самых известных специалистов. Раздавленные бананы под гусеницами тягача, труп легионера на закрытом полигоне, там же труп южноамериканского индейца, исчезновение танка Шеридан М 551 — все это лежит в одной плоскости, связано какими-то общими, пока неизвестными нам законами. Сейчас можно с уверенностью говорить о южноамериканском происхождении трупов, найденных у маскировочной загородки. Это подтверждено легионерами, прилетавшими из Кайенны, а также тщательным изучением обрывков растений, найденных в карманах трупов. Эти обрывки принадлежат к тропическим растениям бабассу (Orbignya speciosa). бурити (Mauritia flexnosa L.), пики и тимбо (Caryocar butyrosum и Paullina pinnata sp. соответственно). Игла колющего ската (Paratrygon) так же подтверждает тропическое происхождение указанных «находок». Как и несколько слов (а не одно, как указывалось в предыдущих отчетах, составленных нерадивыми сотрудниками), которые успел произнести перед смертью индеец. Он произнес рагр. А еще он произнес оройти, то есть «костер, пламя которого видно только говорящему». Слова эти относятся к словарю именно южноамериканских индейцев ораваки и напишана.

Что касается других необъясненных находок, укажу следующие.

В 1959 году английский армейский капитан Прескот на шельфовом леднике Шеклтона (Антарктида) в трехстах милях от береговой полосы, в районе, куда раньше не заходил ни один полярник, обнаружил замерзший рой пчел. Их было несколько тысяч, огромный мерзлый клубок, облепивший голые, обдутые ледяным ветром камни. Впечатление было такое, что пчелы появились на леднике внезапно. Указанных пчел с подробным описанием обстоятельств находки можно сейчас видеть в закрытом отделе Британского музея (Лондон). Разумеется, невозможно поверить в то, что рой в Антарктиду занесло атмосферными течениями или пчелы сами залетели на безжизненный шельфовый ледник.

В 1971 году в Австралии в Большой Песчаной пустыне австралийские археологи нашли при раскопках кирку, выполненную из рога северного оленя. Кирки подобного типа известны из раннего палеолита Англии. В каменных галереях Грэймз Грейвза (Норфолк) такие и сейчас находят во множестве. Это рога северного оленя (обрезанные выше среднего отростка), с которых удалены все отростки, кроме надглазного. Для Австралии указанная находка выглядит более чем экзотично, но факт находки подтвержден весьма авторитетными специалистами.

В 1982 году русские полярники, ставившие метеостанцию на одном из необитаемых островков Карского моря, обнаружили глубоко вмороженную в лед черную широконосую обезьяну, обитающую только в Южной Америке. В настоящее время отделенная от трупа (скормленного полярниками собакам) правая верхняя конечность найденной за полярным кругом обезьяны (рука) выставлена в Красноярском музее краеведения, как некий странный каприз природы.

В 1993 году в Домском соборе (Рига) служитель, явившийся утром на уборку концертного зала, обнаружил перед органом следы костра. Поразительно, что под головешками каменный пол собора не сохранил никаких следов разогрева. Все выглядело так, будто кострище уже остывшим было осторожно перемещено из какого-то другого места. В местных газетах журналисты объявили произошедшее актом вандализма, но специалисты отметили, что использованная в костре древесина пористая и легкая, какую невозможно найти в умеренном поясе.

Наконец, два года назад в поселке Рено (Аляска) на складе метеостанции было найдено сразу триста шестьдесят упаковок героина. Это в заполярном городке с совершенно ничтожным населением!

В свете таких находок (не столь уж редких, как принято думать) появление трупов легионера и южноамериканского индейца на закрытом военном полигоне США не выглядит удивительным Мы просто в очередной раз столкнулись с каким-то непонятным явлением. Глубоко убежден, что конкретный анализ запасников разных музеев мира может выявить находки столь же странные, как указанные. Уверен, что в случае легионера, труп которого найден на полигоне, речь вовсе не идет о дезертирстве. Имея при себе спутника с длинноствольным ружьем Гиннера (пусть и в брезентовом чехле, и без патронов) вряд ли можно незаметно пересечь океан, многочисленные таможни и пункты проверок. Ни в каком виде легионер французского Иностранного легиона и безымянный индеец не могли попасть на закрытый военный полигон. Не могла туда попасть и пластиковая бочка с русской надписью. Ничего такого не могло произойти, если, конечно, не представить, что в какой-то нулевой момент времени все это вдруг само собой попало к маскировочной загородке прямо из Французской Гвианы или Бразилии. В свете вышесказанного нисколько не удивлюсь, если загадочно исчезнувший с полигона танк Шеридан М 551 будет столь же загадочно обнаружен в тропиках.

Разумеется, я далек от мысли связывать все эти многочисленные находки напрямую, но факт остается фактом: мы имеем дело с какими-то пока совершенно необъяснимыми явлениями. Некоторые предметы (иногда весьма громоздкие) каким-то странным образом преодолевают невероятные расстояния, чтобы появиться там, где этого ждут меньше всего. Возможно, со временем мы разгадаем механизм столь невероятных перемещений. Если, конечно, вовремя отстраним от расследования людей ленивых и тупых. Мы просто обязаны это сделать. Потому что если мы (обращаю внимание на это мы), научимся отправлять наших людей (прежде всего воинские контингенты) в любую точку земного шара за считанные секунды или даже миллисекунды времени, это станет огромным прорывом в военном деле, сэр. То, что южноамериканский индеец на полигоне оказался живым (смерть воспоследовала в ближайшие пять минут после его появления), открывает совершенно невероятные перспективы.

Майор Моро.

РЕЗОЛЮЦИЯ: Оказывать расследованию майора Моро постоянное и всяческое содействие. Просить Управление РЕА полностью ориентировать майора на ведущееся им расследование. Все донесения из Французской Гвианы докладывать непосредственно мне.

Генерал Бастер.

Воздушные корни, влажный зной.

Настоящая опасность всегда отдает гнилью. Как нечистое дыхание.

У смерти всегда нечистое дыхание, думал майор. В сельве смещены все понятия, вот в чем беда. Майор пытался забыть о ноющей боли в желудке. Когда ты столетиями выращиваешь и жуешь коку, общепринятые понятия перестают работать. Мальчишки в рванье, зато с автоматами, без страха нападают на правительственные отряды. Не остается выбора. Если ты правительственный солдат, ты обязан стрелять в тех же мальчишек и выжигать незаконные плантации. А если ты мальчишка с автоматом, ты обязан стрелять в солдат, отстаивая свои незаконные посадки. Конечно, ты несешь смерть братьям и отцам, зато защищаешь матерей и младших сестер и братьев. А они снова и снова высаживают коку. В других, иногда весьма отдаленных странах многие десятки, даже сотни тысяч людей умирают от наркотиков. Это ведь только пушеры говорят, что торгуют радостью забвения. Окуренные фумигантами поля, ручные зенитные комплексы — белая смерть на все закрывает глаза. Она всех уравнивает. Когда в воздухе носится запах по-настоящему больших денег, смещаются привычные ориентиры. Кубинцы, отстаивающие идеи коммунизма, продают наркодельцам ракеты и через порт Варадеро завозят героин в коробках из-под сигар к проклятым гринго. Агринго, бросая сотни миллионов долларов на борьбу с наркотиками, другой рукой столь же щедро снабжают наркодельцов оружием. Конечно, иногда мы дотягиваемся до корней, но наследники Пабло Эскобара вновь и вновь собирают по ночлежкам бездомных, строят для них дома, создают для них все новые и новые рабочие места. Сотрудники DEA всего лишь спасают несчастных от мучительной смерти, а наследники Эскобара позволяют им жить. Какое странное и страшное противоречие. На кладбище в Медельине самая ухоженная дорожка ведет к могиле Эскобара. Склоняя головы, молодые люди клятвенно повторяют: «Пока существуют небеса, Пабло, ты будешь жить в наших сердцах!» «Будь моя воля, — желчно думал майор, — я смешал бы с дерьмом все эти могилы. Я бы смешал с дерьмом всех наследников и поклонников. Запах дерьма благодатно воздействует на память. Люди слишком любят обманываться. Самого большого наркобарона давно нет в живых, нов сельве функционируют тайные взлетно-посадочные полосы и десятки тысяч пушеров распространяют белую смерть…»

Майор молча шел по тропе.

Спина Валентина раскачивалась перед ним.

Майор прекрасно знал, что Морис Дюфи — это псевдоним.

Самовар, медведь, матрешкин сын, Иван-дурак, как русских ни называй, они становятся все опаснее. Они вмешиваются во все военные конфликты. Лаос с шестидесятого года по семидесятый. Вьетнам с шестьдесят первого по семьдесят четвертый. Йемен и Эфиопия, где русские учились вести военные действия в пустыне. Египет, Сирия, Мозамбик. Матрешкины сыны, дураки, медведи появляются то в Камбодже, то в Бангладеш. Они воевали на Кипре, в Анголе, в Корее, в Афганистане, в Ливии. В тяжелых башмаках матрешкины сыны топали по вонючим топям Вьетнама, жарились под солнцем Африки, подрывались на минах-ловушках, выставленных на горных тропах Афганистана…

Проглотив таблетку, майор с омерзением вспомнил белого ублюдка, взятого год назад в Атлантик-Сити. Это был русский. Майор сам его допрашивал. Он никогда не боялся допрашивать ублюдков так, как они этого заслуживают. Тем более, что пойманный выглядел как-то особенно чисто и был полон странных хищных сил. Высокий лоб, белокурые волосы, синенький цветочек, выжженный на плече.

«Почему твои клиенты так часто умирают?»

«По собственной глупости, — рассмеялся ублюдок. — В тюрьме они быстро забывают, у кого покупали товар. А самый чистый товар у моих пушеров».

«Откуда ты получаешь товар?»

«Выращиваю в горшочках на балконе. Исключительно для собственных нужд».

«Сержант, — негромко приказал майор помощнику, — введите ему в вену несколько кубиков пентотала. Только вводите медленно. Я не хочу, чтобы он загнулся от шока».

И кивнул ублюдку:

«В наше время героев нет».

«А что есть?»

«Химия, — ухмыльнулся майор. — Только химия. Подставляй вену. Сейчас свет для тебя потускнеет, предметы уменьшатся в размерах и ты без всякого сопротивления очень охотно, я бы так сказал, с огромным желанием выложишь все свои самые подлые и тайные мыслишки».

Майор видел перед собой раскачивающуюся спину Валентина.

Легионер Кроуфт — мелочь. Но именно он на пару с матрешкиным сыном наткнулся на петушиную голову в туалетной потрескавшейся раковине. Как она попала в аэробус? Как это можно увязать с наркотиками в Рено и с танком, исчезнувшим с полигона?..

— Майор, здесь тропа раздваивается.

— Куда ведет ответвление?

— Кажется, на скалу.

Наверху они укрылись за колючими кустами.

Там было просторно, торчали голые камни, кусты.

Необозримо-зеленое, как бы вспененное пространство сельвы уходило до горизонта. Отсвечивали тусклые озера, корявыми пальцами лезли сквозь заросли, как сквозь расползающуюся ткань, острые скалы, переходя на юге в сумеречную, не оживляемую даже Солнцем громаду каменного хребта.

— Тропа впереди слишком хорошо выглядит, майор. Я видел, как Джегг отвел глаза, когда говорил про тропу, ведущую к поселку. Она протоптана для отвода глаз. Держу пари, рядом идет другая, скрытая тропа для постоянных перемещений, а эта напичкана минами-ловушками.

— Кого тут можно бояться?

— Случайных гостей. Таких, как мы.

— А поселок там, — указал Кул на зеленый холм впереди. — Конечно, отсюда почти ничего не видно. Но присмотритесь. Вялая листва. Люди ходят, мелкие веточки ломаются, вот листва и привяла. Уголок крыши. Не зная, что там поселок, никогда не поймешь, что это. Думаю, лестницы, про которые говорил Джегг, начинаются где-то там.

Майор кивнул.

Он знал о Куле больше, чем сам Кул.

Он знал, например, что вьетнамцы давали за снайпера хорошие деньги.

Настолько хорошие, что военное начальство держало Кула под псевдонимом.

Бич Божий… Именно так… Мало кто знал в лицо невзрачного, ничем не примечательного на вид солдата. В восемнадцать лет он вступил добровольцем в морскую пехоту США, но полевая служба долго не затянулась. Уже на четвертом месяце молодого снайпера перевели в спецподразделение, о котором даже в армии знали только то, что такое вроде бы существует. Винтовка М-2 калибра 7.7 с оптическим прицелом двукратного увеличения. С помощью такого инструмента можно рассмотреть человека подробней, чем бациллу под микроскопом. Во время операции «Де Сото», описанной многими военными историками, снайпер Кул обосновался на зеленом холме, господствовавшим над долиной Дык Пхо. В течение пяти часов он методично расстреливал ничего не понимающих вьетконговских солдат и носильщиков. А неделей позже Кул выследил некую скво, умевшую обрабатывать пленных американцев. О маленькой женщине с красивыми глазами ходили невероятные слухи. Не все пленные, прошедшие через ее руки, погибли, но выжившие навсегда оставались калеками. Именно Кулу повезло увидеть пересекающую рисовое поле группу вьетконговских партизан. Впереди шла маленькая женщина в комбинезоне защитного цвета. Тщательно протерев оптику, Кул несколько минут изучал скво. Как красивую редкостную бациллу. Он видел, как она встряхивала головой, разметывая черные волосы. Тонкие губы двигались, помаргивали продолговатые, как рыбки, глаза. Кул с трудом заставил себя вспомнить отбитого у вьетнамцев калеку, уже неспособного вести нормальную жизнь, потому что семь часов находился во власти этой миленькой скво. «Это Для тебя, сука!» — сказал он, загоняя патрон в ствол. Он хотел сперва прострелить красавице руки и полчаса погонять ее по рисовому полю, но майор Джон Лекленд, выступавший в паре с Кулом, разгадал его мысли. «Спокойней, Кул. Гуси летят».

Чаще всего Кул работал с капралом Джозефом Бурке.

В кармане непромокаемой куртки капрала Бурке всегда лежала тонкая книжка. Он знал несколько местных наречий и не раз цитировал снайперу стихи дедушки Хо. Я не слагал бы стихов в уме, но чем заняться в проклятой тюрьме? Стихи слагаю для развлеченья и жду свободы в цепях, во тьме. Капрал Бурке не любил и не понимал поэзию, но стихи дедушки Хо дразнили его воображение. В Цзужуне, что значит «Высокая честь», меня вы оклеветали, назвали шпионом вражеским здесь и в грязь мою честь втоптали. За несколько месяцев совместной работы за Кулом и капралом Бурке официально были признаны восемьдесят вьетконговцев. Но сами они знали, что убили гораздо больше. В одной только Долине Слонов они меньше, чем за сутки, истребили почти всю северо-вьетнамскую роту. Закрепившись на вершине зеленого холма, обойти который из-за гнилого болота было невозможно, Кул и капрал Бурке дождались появления на рисовом поле колонны, состоявшей примерно из восьмидесяти северо-вьетнамских солдат. Роту составляли новобранцы, форма на них была совсем новая. И через сырое рисовое поле они шли беспечно, даже не удосужились выслать патруль. Первыми выстрелами Кул и капрал убили офицера, ведущего колонну, и солдата, замыкавшего ее. Началась паника. Вьетконговцы пытались укрыться в затопленных бороздах рисового поля, но тщетно. Меняя заранее заготовленные позиции, Кул и капрал держали в прицеле все поле, а приборы ночного видения позволили им работать и ночью. Только под утро, когда над сырым рисовым полем пополз нежный туман, несколько полумертвых от ужаса и усталости вьетконговцев смогли уйти.

Пусть роза расцветет, пусть лепестки уронит — к нам аромат дойдет, ее кончиной тронет. Кул тоже не любил и не понимал стихов. Но повторял их, поймав в прицел очередную жертву. Только капрал Бурке и специально созданная комиссия знали про случай с вьетконговским генералом. Именно Кулу поручили его убрать. «Каковы шансы?» — задал он свой обычный вопрос. — «На успех?» — «На выживание?» — «Минимальные. Но они есть».

Вертолет доставил Кула и Бурке в самое сердце джунглей.

Они даже не знали, где находятся. Может, в Лаосе, может, в Камбодже, а может, в Северном Вьетнаме. Бурке остался на специальной позиции, устроенной на опушке леса, у него, как у Кула, был карабин с оптикой, восемьдесят четыре патрона, котелок, несколько банок консервов и сухари. Резиденция генерала располагалась в старом здании из красного кирпича, построенном во французском колониальном стиле. Сверху здание покрывали густые маскировочные сети. На всех постах — пулеметы. И везде много-много солдат и ни одного деревца или куста. Правда, травянистое поле, подступающее к резиденции, было изрезано заброшенными ирригационными каналами, но милю, отделяющую кирпичное здание от кромки джунглей, Кул преодолевал всю ночь. Он часто останавливался и прислушивался. В Годэ готовят свежую рыбу, в Баосяне — собачье жаркое. В течение нескончаемого дня снайпер преодолел еще некоторое расстояние. Он медленно, но неуклонно приближался к месту намеченной огневой позиции. Однажды наткнулся на бамбуковую змею. Ядовитая тварь долго смотрела на молчащего человека стеклянными, ничего не выражающими глазами, потом, подергав раздвоенным язычком, исчезла.

В Годэ готовят свежую рыбу, в Баосяне — собачье жаркое.

Глубокой ночью Кул добрался, наконец, до сырого рва метрах в пятистах от резиденции генерала. Он пролежал в ржавой воде весь день. Только на рассвете в прицеле появился человек, которого он ждал. Разговаривая с подчиненными, знаменитый вьетконговский генерал повернулся лицом в сторону джунглей. Пуля должна была войти ему в лоб и разнести голову. Он был обречен. Но Кул не успел нажать на курок, потому что генерал исчез. Легкое свечение, так Кулу показалось. А может, никакого свечения и не было, просто генерал. Сопровождавшие его офицеры замерли. Ничего не произошло, но генерал исчез. В прицел Кул видел растерянные лица.

Только когда за спиной сомкнулись влажные ветки и капрал Бурке указал направление, в котором следует отступать, до Кула дошло, что в стихах дедушки Хо реалий больше, чем можно было подумать. Свежая рыба, которую готовят в Годэ… Собачье жаркое, принятое в Баосяне… Нет, там было что-то еще, о чем Кул подолгу и безрезультатно раздумывал в одиночке между допросами. Исчезновение знаменитого генерала почти год держалось вьетнамцами в тайне. Но затем странные слухи подтвердились, и Кул был уволен из армии.

— Спокойней! Гуси летят.

Шагах в десяти от майора упала граната.

Майор не услышал взрыва. Но когда, оглушенный, поднял глаза, Бич Божий сидел в траве, привалившись спиной к теплому камню. Обеими руками он сжимал левое колено, а внизу на тропе стрекотали чужие автоматы. Майор чуть не силой оторвал руки снайпера от искалеченного колена.

«Нужен врач».

«Здесь даже священника не найдешь».

«Попробуй встать».

«Даже не хочу пробовать», — Кул бледнел прямо на глазах.

«Обними меня за шею».

«Раздумали идти в поселок, майор? — лицо снайпера стало совсем пепельным, как у Джегга. — Меня убили. Я знал, что однажды такое случится».

И спросил:

«Где капрал Бурке?»

«Хочешь сказать — Тардье?» — не понял майор.

«Где капрал Бурке?» — повторил Кул.

«Garde ton sang main. Держи себя в руках, Кул», — в ушах майора звенело, он опять ничего не слышал.

«В Годэ готовят свежую рыбу… В Баосяне — собачье жаркое…»

«Никому больше об этом не говори», — майор приложил палец к губам.

Стрекот автоматов смолк. Тишина и зной навалились на сельву. Казалось, воздух остекленел.

— В Годэ готовят свежую рыбу… В Баосяне — собачье жаркое…

Силы быстро покидали снайпера, но винтовку он снова держал стволом вверх, как привык. Забинтованное колено больше не кровоточило. Майор помахал правой рукой перед глазами Кула, но расширенные зрачки снайпера не дрогнули.