Поднявшись в кабинет, я удивился — в кресле у раскрытого окна сидела Ия. На ней была белая короткая юбка и такая же белая кофточка, удивительно подчеркивающие ее молодость, ее свежесть.

Юренев раздраженно и тяжело прохаживался по кабинету.

— Торома! — хмыкнул он, увидев меня. — Понял, как мы тут влипли? А ты — уеду!

— У меня билет заказан.

— Сдашь.

— Какого черта ты раскомандовался? — Меня злило, что Ия ничем не хочет напомнить мне о вчерашнем — ни улыбкой, ни взглядом.

А еще меня злило то, что за окном постоянно торчал коротко стриженный малый в кожаной куртке. Он был далеко, стоял под березой, но почему-то я был уверен — он слышит все, о чем мы говорим.

— Ладно, — сердито вздохнул Юренев. — Понятно, тебе хочется знать, чем мы тут занимаемся. Это твое право. Так вот, — он недовольно выпятил губы, — мы уже довольно давно ведем серию экспериментов, главным объектом которых является НУС. Какое-то время назад, я тебе говорил, у нас случилось непредвиденное: некий удар, взрыв, как ты понимаешь, неожиданный, разрушил одну из лабораторий. Одну из весьма важных лабораторий, — почему-то повторил Юренев. — В тот день с НУС работал Андрей Михайлович. Судя по разрушениям, НУС должна была сойти с ума… — Юренев так и сказал: «сойти с ума», как о человеке, — …или вовсе разрушиться. Но НУС продолжала работать! Мы даже не стали трогать разгромленную лабораторию, боялись нарушить связи, налаженные самой НУС. Я лично готов утверждать, правда, кроме интуитивных, у меня нет никаких доказательств, что тот самый взрыв был спровоцирован самой НУС. Она, скажем так, самостоятельно вносила какие-то коррективы в свою конструкцию. К сожалению, рабочий журнал, который заполнял в день эксперимента Козмин, оказался поврежденным, полностью мы не смогли восстановить почти ни одной записи. Короче, мы не знаем, какой именно вопрос Козмина вызвал «гнев» НУС… — Юренев опасливо покосился на меня: — Надеюсь, что ты понимаешь, что речь идет вовсе не о чувствах… Естественнее всего было бы расспросить саму НУС, но, похоже, начиная эксперимент. Андрей Михайлович ввел в программу некий запрет, некий ограничитель, касающийся меня и Ии… — Он изумленно моргнул. — В данный момент мы практически не контролируем НУС.

— А раньше вы ее контролировали?

Юренев и Ия переглянулись.

— Да, — наконец ответил Юренев, морщась. — Когда нам не мешали.

— Кто мог вам мешать?

Юренев подошел и встал против меня:

— Хочу, чтобы до тебя дошло: в систему НУС с самого начала входили четыре человека — Козмин-Екунин, я, Ия и ты. Ты этого не знал, таково было требование Андрея Михайловича. Он считал тебя очень важной составляющей эксперимента. И действительно, все было хорошо, пока тебя не стало заносить.

— Не понимаю.

— Ладно. Попробую объяснить проще. Помнишь Алтай? Наверное, сейчас ты уже сам понимаешь, что поиски плазмоидов, разговоры об НЛО — все это было так, для отвода глаз. На Алтае мы занимались настройкой НУС, не всей, конечно, но очень важного ее блока. Нам необходимы были специальный условия, некоторый устойчивый жестко детерминированный мирок. Если помнишь, Лаплас, утверждая своего демона, смотрел на Вселенную именно как на жестко детерминированный объект. Мы должны были сами создать условия. Понятно, мы не могли полностью отгородиться от внешнего мира, отсюда неточность многих полученных нами результатов. Некоторые мы даже не смогли расшифровать. Помнишь зону на террасе, где побывали до нас геофизики? Этот феномен был связан с работой НУС, но так до сих пор и остается лежащим в стороне, непонятым и необъясненным. Твои с Ией походы за штопором были одной из самых важных опор нашей детерминированной системы. Ничто так надежно не балансирует систему, как бессмысленно повторяющийся акт. К сожалению, ты не продержался до конца эксперимента.

— Ладно, я помешал. Ладно, я сорвал вам эксперимент, — до меня еще не все дошло. — Но что помешало Андрею Михайловичу?

— Этого мы не знаем. Это нас и тревожит. Возможно, вопрос Козмина был сформулирован некорректно. Это тоже вызывает возмущения. Со временем мы разберемся в этом. Сейчас для нас главное — вернуть Козмина, расставить по местам заблудшие человеческие души.

— Ты думаешь, настоящий Козмин сейчас впрямь находится в чукотском стойбище где-нибудь в семнадцатом веке?

— Не знаю… — Юренев хмуро отвернулся, он смотрел теперь прямо в окно на коротко стриженного крепыша, застывшего под березой. — Не могу утверждать… Я не большой поклонник загадок. Я всю жизнь вожусь с загадками, но я вовсе не поклонник загадок. Мы надеемся на тебя, возможно, ты сумеешь разбудить спящую память чукчи Йэкунина. Он реагирует на тебя, я надеялся на это. Он реагирует, правда, и на Ию, даже имя ей дал — Туйкытуй, сказочная рыба, красивая рыба, но на тебя он реагирует иначе… В этом что-то есть, здесь следует копнуть поглубже… Меня, например, Йэкунин не терпит. Не знаю почему, но не терпит. Это тоже реакция, но Чалпанов утверждает — случайная. Как и реакция на Ию. Только на тебя у Йэкунина промелькнуло что-то вроде вспоминающей реакции.

Провидцы!

Меня раздирали самые противоречивые чувства.

Встать и уйти?

Но Козмин!

Почему Козмин должен томиться где-то за стеной времени в тесной вонючей яранге? Я спросил:

— Она разумна, эта ваша НУС?

— Скорее всесильна, — уклончиво ответил Юренев. — Он даже моргнул изумленно, будто такое объяснение удивило его самого. — При определенном подходе НУС может дать человеку все.

— Что значит все?

Юренев лишь усмехнулся. Похоже, он и так сказал уже больше, чем имел право говорить.

— А отнять?.. — спросил я. — При определенном подходе она и отнять может все?..

— Дать, отнять, — нахмурился Юренев. — Какая разница?

— Не знаю, как ты, а я ощущаю разницу.

— Ну, если ты настаиваешь… — Юренев помедлил. Было видно, ему не хочется говорить. — Если ты настаиваешь… Да, НУС может и отнять все… Но только у нас. У людей, включенных в систему.