Глава VII
Ия
— Тухтур-бухтур, — пробормотал я. — Что ты здесь делаешь?
Ия рассмеялась:
— Это я должна тебя спросить.
Я не сводил с нее глаз.
Удлиненное лицо, чуть вьющиеся волосы, нежная кожа… Этого не могло быть, но Ия, кажется, помолодела. Голубые, нет, синие, типично нестеровские глаза, румяные щеки… Это в тридцать-то лет… Вязаное платье туго облегало, обтягивало грудь, бедра… Когда-то на шее Ии начинали намечаться морщинки, я хорошо это запомнил, но сейчас от морщинок не осталось и следа. Ровная, гладкая, нежно загорелая кожа…
— Иди сюда.
Я подошел.
Ия, улыбнувшись, присела на сухую коряжину, торчавшую над берегом ручья, и я мгновенно узнал пейзаж.
Заросший травой овраг, зеленые, политые Солнцем склоны, деревянная лестница с выщербленными ступенями, наклонно уходящая вверх, в белизну смыкающихся берез…
Конечно, та фотография могла быть сделана только тут.
— Что с тобой?
Я усмехнулся:
— Да так… Вспомнил…
— Ты шел так, будто боялся задавить случайного муравья, — Ия улыбнулась.
Она, как всегда, была спокойна. Ее глаза манили, радовали, но сама она ничем не выдавала своего внутреннего состояния. Если бы не копейка, лежащая в моем нагрудном кармане, я мог бы подумать — мы с нею не разлучались ни на час.
Но это было не так. Ия сказала:
— Я читала твою книгу. — Она, кстати, нисколько не удивлялась тому, что я стою перед нею. — Мне понравилось. Только почему вдруг ты взялся описывать чукчей?
В ее вопросе таился некий затаенный смысл. Я возмутился:
— В моем романе действуют не чукчи. Чукчи там появляются только в третьей части. А в основном речь идет о юкагирах.
— Это все равно… — Она улыбнулась, прощая мне мое возмущение. — Все равно семнадцатый век… Зачем ты полез так далеко? Ты же всегда писал о нашем времени.
Я усмехнулся. Я не мог понять, как Ия могла натянуть на себя такое узкое вязаное платье. Может, сзади есть молния?
И пробормотал, теряясь:
— На такой вопрос трудно ответить.
— Разве?
— Ты тоже считаешь, что вся литература о прошлом — вранье?
— Это не имеет значения, — Ия всегда отвечала прямо.
— Для кого?
— Предположим, для меня. Ты ведь не обидишься?
Я обиделся.
Ия, не вставая, потянула меня за руку и посадила рядом. Потом мягко провела ладонью по моему виску.
— Ты постарел. Или возмужал. Это тебя не портит.
— Ты помолодела. Ты стала еще красивее. Тебя это тоже не портит, — ответил я в унисон.
— Ты звонил мне?
Я кивнул.
— Наверное, ты звонил и Андрею Михайловичу?
Я усмехнулся:
— Ты же знаешь, и то и другое приводит к одному результату.
— Юренев?
— Да.
— Ему ты звонить не стал?
— Конечно. Но он пришел сам. Я его видел.
Ия кивнула:
— Я знаю. Иногда я неделями живу у Андрея Михайловича.
— У Козмина? — вспыхнул я. — Тогда почему меня все время направляли к Юреневу?
Ия мягко улыбнулась, ее прохладная рука лежала в моей ладони:
— Ты все хочешь знать сразу. Так не бывает.
И все это время она рассматривала меня. Не нагло и беззастенчиво, как Юренев, но внимательно, вникая в каждую мелочь. Что-то ее беспокоило. Она ничем не выдавала этого, но я почувствовал — что-то ее беспокоит. Потом она облегченно вздохнула и положила руку мне на грудь:
— Ты все еще таскаешь в кармане копейку?
Я растерялся, я никак не ожидал такого вопроса:
— Да.
— Можешь выбросить. Я тогда ошиблась.
Я окончательно растерялся:
— Вы что, впрямь научились читать чужие мысли?
— Это несложно, — сказала Ия со вздохом.
Она вытянула руку перед собой, и на раскрытой ладони сверкнула монетка.
Я, вздрогнув, схватился за нагрудный карман.
— Эта она, не ищи, — сказала Ия печально. — Ты тогда здорово нам помешал. Там, на Алтае. Но сейчас и это не имеет значения.
— Помешал? — не понял я. — На Алтае?
Она кивнула, все так же печально рассматривая монетку.
— Чем помешал?
— Не надо об этом…
Она медленно вытянула руку над тихим ручьем. Монетка блеснула и исчезла в воде.
— Фокусники… — пробормотал я, но впервые за последние сутки мне было в Городке хорошо, впервые я не пожалел, что остановился здесь.
— Оставь… — Ия обхватила колени руками и внимательно посмотрела на меня. — Почему ты все же взялся за чукчей?
— За юкагиров, — терпеливо поправил я. — За первых сибиряков. За первых русских в Сибири.
— Но и за чукчей тоже, — почему-то для нее это было важно.
— О них там совсем немного.
Не знаю, почему я спросил:
— Знаешь, сколько страниц занимает история освоения Сибири в школьном учебнике?
— Не знаю.
— Всего одну. Ермак, разумеется. Дежнев, Хабаров, кажется, Атласов.
— Этого мало?
— А ты как думаешь? — удивился я.
Она пожала круглыми вязаными плечами:
— У меня не государственный ум. Я не историк.
Снова заболело сердце. Равнодушие Ии к истории ничуть не удивило меня, и все равно это было неприятно.
— Как ты себя чувствуешь?
Я тоже пожал плечами. Я чувствовал себя скверно. Стоило мне заговорить об истории, как вернулась боль. Эта боль пульсировала в висках и в сердце.
— Сейчас легче? — Ия прохладными узкими ладонями сжала мне виски.
— Легче…
Я задыхался:
— Сейчас отпустит…
Меня действительно отпустило.
— Часто у тебя так?
— Часто. Но обычно ночью. Днем это впервые… Наверное, недоспал сегодня… — Я настороженно прислушивался ко все еще бьющемуся с перебоями сердцу. — Наверное, не выспался.
— На тебе лица нет.
— Ничего… Все прошло…
Ия ласково провела рукой по моему горячему, вмиг взмокшему лбу:
— С тобой давно так?
— Два года.
— Два года… — откликнулась она как эхо.
— Только не впадай в задумчивость, — попросил я. — Когда ты впадаешь в задумчивость, ты куда-то исчезаешь. Я не хочу, чтобы ты исчезла.
— Я не исчезну.
Мы засмеялись.
— Как это у тебя получилось? — спросил я. — С монеткой. Как она оказалась у тебя в руке?
— Ты ведь сам говоришь — фокусники. Мы здорово на этом поднаторели.
Она улыбнулась, глядя на меня так, как умела глядеть только на Алтае.
— Хорошо, что ты приехал. Мы ждали тебя.
— У вас тут крыша поехала, — я опять почувствовал приступ упрямства. — Я не собирался сюда приезжать. Я приехал совершенно случайно. Никто из вас не мог знать, что я приеду.
Мне хотелось обнять Ию. Потому я и грубил.
Она засмеялась.
Просто засмеялась, и мне сразу стало легче.
Я видел Ию, я к ней прикасался, — это было хорошо.
Я не знал, увижу ли ее завтра, позволит ли она себя поцеловать, — это было плохо.
И еще…
Я не знал, говорить ли ей о странных фотографиях, особенно о той, где мы с нею изображались целующимися именно в этом овраге.
Я невольно осмотрелся. Наверное, надо сказать.
И сказал.
Ия не удивилась:
— Фотографии в гостинице?
Я не стал крутить:
— Помнишь Славку? Ну, фотокор, с тощей шеей. Выглядит, как пацан, но на самом деле он мастер. Я отдал фотографии ему. Он обещал проверить — не подделка ли?
— Не подделка, — сказала Ия. — Фотографии надо забрать.
Она вдруг улыбнулась:
— Перепугал, наверное, мальчишку. «Мастер»… И вообще… — Ее синие глаза притягивали, смеялись. — Хорошо, если в таких случаях ты будешь сперва советоваться со мной или с Юреневым.
— С тобой, — сказал я быстро.
— Ну, пусть со мной, — послушно откликнулась Ия. Но, подумав, добавила печально: — Но лучше все же с Юреневым. Он сильней.
