В КОНЮШНЕ было пусто, не считая нескольких голубей возницы, которые нашли здесь убежище на ночь, проникнув сквозь щели в дощатых стенах. Эдди теперь часто проводил время в этом мрачноватом месте вместе с Митсом и Нордом. Он вдыхал запах сена и вспоминал, как еще мальчишкой спал здесь рядом с лошадьми. Когда Эдди впервые привел волка домой, Митс приблизился к нему с чрезмерной фамильярностью, что волку не понравилось, но потом они поладили, заключив мир поневоле и игнорируя друг друга. Рука у Эдди все еще была забинтована, но болела уже меньше. Очевидно, кости срастались, чего нельзя было сказать о сердце. Проблема с этим органом заключалась в том, что он вызывает болезненные приступы желания и сожаления, напоминая человеку, что ничто человеческое ему не чуждо.

К Эдди вернулась его прежняя бессонница, и он даже старался как можно дольше не спать, подбадривая себя кофе и джином. Когда он все-таки смыкал глаза, дремля в кресле или прижавшись головой к стене конюшни, ему снилась Коралия. Она то плавала в реке, то лежала в его постели, но была недоступна, и эти сны приводили его в лихорадочное и подавленное состояние. Его преследовали строки из ее письма: «Я не люблю тебя и не могу притворяться. Меня выдают за француза, друга семьи, и я уезжаю к нему во Францию. Пожалуйста, не пытайся меня разыскивать и постарайся меня забыть».

Эдди старался последовать ее совету, но оказалось, что это невозможно. Он стал целенаправленно пить – не ради удовольствия, а чтобы забыться. Ему не хватало общества возницы, и он начал понимать, что заставляет человека пристраститься к опиуму. Ему заменителем опиума служил джин, потому что только он позволял ему погрузиться в глубокий сон без снов. Он гнал от себя мысль, что скоро станет бездомным. Через несколько дней в это помещение должен был въехать новый жилец, торговец скобяными изделиями, который арендовал здание целиком. В переулке он собирался установить плавильную печь, а мезонин ему был нужен для складирования готовых изделий. К первому июня Эдди был обязан выехать. Найти новое жилье представлялось ему невыполнимой задачей. Трудность усугублялась, во-первых, тем, что ему нужно было светлое помещение, желательно под крышей, а во-вторых, наличием двух собак, одна из которых своими размерами и характером ничем не отличалась от волка. В алкогольном чаду у Эдди мелькала мысль, не поселиться ли во владениях Бека, построив там хижину. Он будет жить там, как и старый отшельник, в одиночестве, с разбитым сердцем, избегая человеческого общества. Но зато рядом будет река. Однако, протрезвев, Эдди понимал, что это невозможно, ибо предсказания старика неминуемо сбудутся, бетон и кирпич скоро вытеснят леса и луга. Там не будет места ни для диких птиц и зверей, ни для людей, желающих вырваться из тенет городской жизни.

Вскоре Эдди снял повязку с шиной с руки. Он и без врача видел, что она вполне зажила. Он размышлял, куда ему все-таки податься – может быть, в Куинс или даже на одну из картофельных ферм на Лонг-Айленде, когда пес-волк вдруг зарычал, шерсть у него на загривке встала дыбом. Митс тоже повернул голову в сторону задней двери, выходившей в переулок. Эдди взял в стойле вилы и, приказав слишком дружелюбному питбулю оставаться на месте, взял с собой волка и вышел в переулок. Здесь стояла вонь, доносившаяся со свалок и отхожих мест. Накрапывал дождь. Эдди никого не видел в темноте, однако Норд рычал все более злобно и внезапно рванулся вперед.

– Отзовите его, пожалуйста, умоляю вас! – раздался низкий и звучный мужской голос.

Эдди схватил волка за ошейник. Ночь была темная и звездная, но в узком переулке была видна лишь небольшая полоска неба. С приближением лета в промежутках между зданиями накапливался нагретый воздух, и было жарко, как у плиты. То ли из-за жары, то ли в предчувствии возможной стычки Эдди вдруг вспотел. Глаза его привыкли к темноте, и он различил смутно вырисовывавшуюся фигуру человека. Голова его была опущена, он рассматривал дыру, проделанную в его вязаном плаще зубами волка.

– Я пришел, чтобы вам помочь, – произнес незнакомец, не поднимая головы, – и не хочу вас пугать.

Эдди расхохотался. Не говоря уже о таком грозном оружии, как вилы, с ним был свирепый зверь отшельника.

– Интересно, как бы это у вас получилось? – спросил он.

Незнакомец сделал шаг вперед, и Норд опять рванулся к нему. Однако Эдди крепко держал волка за ошейник, ошеломленно глядя на стоящего перед ним человека. Тот был весь покрыт длинной шерстью, так что черты его лица трудно было различить. Вид у него был дикий и устрашающий, а между тем под шерстяным плащом на нем был хорошо сшитый костюм.

– Я человек, хотя в это трудно поверить, – сказал незнакомец, явно привыкший к недоверчивости, а то и враждебности окружающих.

Эдди глядел на него с откровенным любопытством, жалея, что с ним нет его камеры, и он не может запечатлеть эту необыкновенную встречу. Как бы он ни был пьян, он оставался фотографом.

– Мир очень разнообразен и удивителен, но многие этого не понимают, – ответил он. – Люди не такие, какими кажутся.

– Согласен. А этот зверь тоже не собака, какой кажется, – сказал незнакомец, с опаской глядя на Норда. – Собаки обычно относятся ко мне лучше, чем к другим людям. – Он был прав. Собаки часто обладают прямо-таки сверхъестественным чутьем, позволяющим сразу оценить человека, в то время как дикие звери лишены способности различать такие тонкости, потому что человек занимает незначительное место в их жизни. Между тем Норд вроде бы признал незнакомца за своего и, утвердив свое первенство в отношениях, стал относиться к нему более благосклонно. Тот вздохнул с облегчением.

– Нам может понадобиться волк там, куда мы отправимся, – заявил он.

– Сэр, час слишком поздний, чтобы отправляться куда-либо, – рассмеялся Эдди.

Незнакомец, однако, думал иначе. На Десятой авеню их ждет нанятый им экипаж, сообщил он и представился как Реймонд Моррис, житель Бруклина и преданный друг Коралии Сарди.

Услышав это имя, Эдди сразу протрезвел.

– Мне лучше не впутываться в дела, связанные с мисс Сарди, – сказал он. – Она написала мне письмо, в котором недвусмысленно заявляет, что не хочет меня видеть.

– Это ошибка. Коралия не могла написать вам письмо. Она не умеет писать.

Эдди воззрился на него в недоумении, потому что Коралия говорила ему о своей любви к книгам.

– Говорите, что хотите, но я получил от нее письмо, – возразил он. Письмо до сих пор лежало в ящике стола рядом с его кроватью, хотя он раз сто собирался его сжечь.

– Вы получили то, что сфабриковал Професссор. Музей закрыт, все служащие распущены. Он держит Коралию взаперти, чтобы она не убежала. Надо, чтобы вы поехали со мной, так как мне лучше не появляться в этом доме. И было бы неплохо, если бы нас сопровождал волк.

Моррис набросил капюшон и жестом пригласил Эдди следовать за собой. Эдди пошел за ним, как одержимый какой-то идеей человек идет к своей цели, не требуя объяснений. Норд, со своей стороны, не имел ничего против того, чтобы идти за незнакомцем, хотя держался настороженно.

Кучер двухколесного экипажа, ожидавшего их, оказался довольно нервным субъектом. Он носил картуз и униформу, потому что работал у некоего богача, а в свободные часы подрабатывал на стороне, подвозя людей. Он познакомился с Моррисом довольно давно и привык к его внешности, но к появлению Норда, перепугавшего лошадь, отнесся с неудовольствием.

– Насчет волков договора не было, Рей, – бросил он.

Моррис дал ему десять долларов сверх основной платы, что было непомерной суммой, если учесть, что проехать через весь Нью-Йорк на трамвае можно было за десять центов. Однако приходилось учитывать и то, что путь до Кони-Айленда неблизкий, поездка засекречена, а в числе пассажиров был волк. Второпях Эдди оставил дверь конюшни открытой, и Митс, который не мог вынести, чтобы его оставили дома в одиночестве, выскочил на улицу и кинулся к экипажу. Налетев прямо на кучера, он стал задабривать его, лизнув его руку и радостно виляя обрубком хвоста. Возможно, именно благодаря ему вопрос о поездке был окончательно улажен. Кучер сказал, что в юности у него был похожий пес и что более смелого и подходящего попутчика им не найти.

На место они прибыли уже поздно, во втором часу ночи. Небо над Кингзом напоминало опрокинутую чашу со звездами. Улицы Кони-Айленда были пустынны, но Дримленд был залит огнями, слышался стук молотков и грохот механизмов. Сотни рабочих лихорадочно устраняли недоделки, чтобы к утру парк был готов открыть ворота тысячам посетителей, которые прибудут на пароходах, паромах и поездах. Всего через несколько часов первые гости должны были увидеть преобразившийся парк с новыми аттракционами, реконструкция которого обошлась в целое состояние. Владельцы старались сделать все, что только возможно, чтобы Дримленд превзошел все прочие центры развлечений не только на Кони-Айленде, но и во всем мире.

Парк был освещен тысячами электрических ламп, свет был таким ярким, что Эдди пришлось прищурить глаза, чтобы что-то увидеть, когда они проезжали главные ворота. За ними высились гигантские Врата ада со злобными сорокафутовыми демонами, охранявшими вход в туннель с рельсами. Для удобства рабочих были включены все имевшиеся в наличии лампы, и в результате напряжение превысило допустимые нормы. Как раз в тот момент, когда они проезжали мимо, произошло короткое замыкание, и парк погрузился в темноту. Возница свистнул лошади, чтобы она ускорила шаг, боясь, что животное испугается рева львов и тигров, заметавшихся в клетках, когда свет внезапно померк.

Бригада рабочих, замазывавших щели в туннеле горячей смолой, тоже неожиданно оказалась в кромешной тьме, а сверху посыпались осколки лопнувших электрических ламп. В панике рабочие кинулись прочь, и кто-то опрокинул ведро с раскаленной смолой, которая разлилась, словно черная лава, полыхая алыми языками огня.

– Кажется, нам повезло, – заметил Моррис. – Темнота нам на руку.

Если всего минуту назад Сёрф-авеню напоминала полную жизни театральную сцену, то теперь ее словно отрезало от зрителей упавшим занавесом. Было похоже, что судьба действительно благоприятствует задуманному им похищению. Коляска остановилась на углу, и кучеру выдали еще одну огромную сумму, чтобы он вместе с Митсом дождался их возвращения.

Двое мужчин направились к музею, волк не отставал от них ни на шаг. Эдди, старавшийся стряхнуть с себя последние остатки опьянения, чувствовал себя как во сне. Действительно, обычно люди лишь во сне освобождают своих любимых из плена, подкрадываются в темноте к дому, набитому сокровищами, путешествуют с волками и наблюдают по ночам всякие чудеса. С противоположной стороны улицы доносился едкий запах смолы с примесью серы, потому что в туннеле Адских врат вспыхнул огонь. Рабочие выскочили из туннеля, преследуемые дымом и потоком воздуха, рассыпавшим во все стороны искры. В темноте они сверкали, как падающие на землю звезды.

Эдди и Реймонд Моррис пробрались в сад и спрятались за грушевым деревом. У Морриса оказался ключ от кухонных дверей.

– Мне дала его хорошая знакомая. Мы договорились встретиться с ней здесь, но ее, наверное, задержала вся эта суматоха на улице. – Он с тревогой огляделся, затем обратился к Эдди: – Ну, раз ее нет, придется действовать без нее.

– Ваша хорошая знакомая не сказала, где мы можем найти Коралию? – Эдди догадался, что Моррис, по всей вероятности, имеет в виду рыжеволосую женщину, которую он фотографировал в огороде. Когда Моррис говорил о ней, у него даже голос менялся и теплел.

– В подвале. Вы наверняка помните это помещение.

Эдди кивнул.

– Да, помню даже лучше, чем хотелось бы. – Этот подвал и ящик с холодным телом Ханны Вайс до сих пор мерещились ему в ночных кошмарах.

У Эдди были с собой два маленьких ключа, которые он носил как талисман. Трудно было сказать, почему он приписывал им волшебные свойства. Возможно, сказывались особые способности, которыми, как утверждал Хочман, обладал Эдди. В голове у него слегка звенело, и мелькнула мысль, что не иначе как судьба занесла его этой ночью в этот дом. Было без двух минут два, когда к звону в голове примешался вой сирены с улицы. В Дримленде подняли пожарную тревогу. Искры разлетались из пролитой смолы с удивительной скоростью. Сначала загорелись брезент и полотно, затем скульптуры из папье-маше и подвесная дорога, и наконец гигантский язык пламени перекинулся на деревянные конструкции и крышу. Пожарное депо на Западной Восьмой улице и станция на Пятнадцатой, рядом с Сёрф-авеню, уже выслали конные пожарные кареты и новые машины с длинными лестницами. Была вызвана полиция, и мужчины в полицейской форме толпой бежали к месту происшествия, не успев даже толком застегнуть мундиры и завязать шнурки на ботинках.

Стоя на террасе, Эдди и Моррис почувствовали, как земля содрогнулась, когда начали рушиться сооружения Дримленда. По Сёрф-авеню разнесся гул – это был голос огня. Эдди прикрыл глаза, чтобы не видеть зарево в небе, и вдруг оказалось, что он бежит по дороге к лесу, а за спиной горит его деревня со всем, что в ней осталось, затем он уже был на Грин-стрит и смотрел, как с неба падают молодые девушки, охваченные пламенем, затем стоял перед исчезающей в огне хижиной отшельника, а горящие обрывки и обломки летали вокруг него, точно огненные мухи. Ему был знаком этот победный клич огня-разрушителя. Нельзя было терять ни секунды, потому что пламя распространялось с невообразимой скоростью и грозило поглотить само время.

Моррис торопливо отпер заднюю дверь дома. Им повезло – их встретила тишина, Сарди не было видно. Оставив Норда сторожить вход, они поспешили в подвал. На скрипучей лестнице они оказались в темноте, но Эдди нашел фонарь. Ему опять вспомнился момент, когда он стоял в саду и смотрел на Коралию, которая тоже смотрела на него. Он подумал, что, наверное, это река принесла его сюда и что он, может быть, снова стал таким, каким был, до того, как отказался от своего имени и своей судьбы.

Рабочих и артистов, проживавших на территории парка, эвакуировали на Нептун-авеню, что вряд ли было достаточно далеко. У лилипутов была собственная пожарная команда с пожарными машинами и шлангами миниатюрного размера. Отправив женщин и детей подальше от парка, мужчины в первую очередь принялись гасить огонь, подступавший к боксам с шестью недоношенными детьми. Медсестры завернули младенцев в мокрые одеяла и под прикрытием водяных струй из брандспойтов вынесли их с территории парка.

По всей округе разносился вой более восьмидесяти животных, чьи клетки находились в непосредственной близости от Врат ада. Феррари, Бонавита и другие дрессировщики, выпустив зверей из клеток и загнав их всех на арену для выступлений, старались сохранить хоть какой-то порядок, но это было практически невозможно. Смертельные враги оказались вместе – медведи с антилопами, леопарды и гиены с шетландскими пони, на которых приходилось надевать наглазники, чтобы они не впали в панику. И только слон Крошка Хип категорически отказывался покидать свой загон, как ни тянули его за цепь и ни стегали хлыстом, так как его обожаемый дрессировщик капитан Андре был в это время у кого-то в гостях на Манхэттене. Огонь начал распространяться вдоль Сёрф-авеню, и только тут жители окружающих домов и собравшиеся зеваки осознали величину грозящей им опасности. Жар становился невыносимым, черное небо озарялось вспышками пламени, повсюду метались гротескные тени. Нанятый Моррисом возница предпочел убраться восвояси, как только увидел надвигающийся на него ад. Он боялся, что отряды полицейских и пожарных с их машинами скоро перекроют все выходы с территории и что его лошадь и повозку могут использовать для вывоза пострадавших. Спасая собственную шкуру и извинившись за это перед питбулем, он спустил его с коляски на землю, надеясь, что свойственная этой породе отвага и способность к выживанию не подведут и на этот раз.

Пес ринулся сквозь беснующуюся толпу во двор музея и, движимый отчаянным желанием найти хозяина, сумел распахнуть дверь. В кухне он вскочил на стол, сбросив на пол кастрюльки и сковородки, затем, услышав в подвале голос Эдди, кинулся туда, повизгивая и задыхаясь, и наконец, увидев Эдди, в спешке отпиравшего замки, более или менее успокоился. Жара, распространявшаяся от центра пожара, проникла даже в подвал, вызывая головокружение и дурноту. Трудно было дышать, трудно соображать. Во сне надо двигаться вперед, сказал себе Эдди, иначе мир, в котором ты находишься в этом сне, исчезнет вместе с тобой.

Со стен сползала растаявшая краска, дверная ручка раскалилась. Медный замок никак не хотел отпираться. Наконец, Эдди со стоном открыл его и взялся за второй, железный.

– У нас есть время, чтобы выпустить ее, – проговорил Моррис сквозь клубы дыма, заполнявшие коридор.

На пальцах у Эдди вздулись пузыри. Митс сжался в комок рядом с хозяином. Неожиданно в кухне над ними раздались шаги. Пес навострил обрубки ушей и зарычал.

Моррис обеспокоенно поднял голову, думая, что это Сарди обнаружил их. Эдди застыл на секунду, оба внутренне приготовились к столкновению. Однако ходивший наверху не стал спускаться в подвал. Вместо этого открылась дверь во двор, и шаги стали удаляться. Эдди напомнил себе, что он не во сне, и надо действовать быстро. Наконец, второй замок был снят, и он распахнул дверь. Их встретили жара, пыль, духота и темнота, а также Коралия, чьи волосы пахли серой. Она слышала рев диких животных и крики людей. Намочив кусок ткани, она гасила ею искры, залетавшие в щели между досками, которыми было заколочено окно. Но когда сквозь щели каменного фундамента стал проникать дым, она решила, что жизнь ее подходит к концу. Встав на колени на грязном полу, она попрощалась с миром и со всем, что ей было дорого: с весенним Бруклином, черепахой в ее песчаном загоне, грушевым деревом во дворе, Морин с ее помощью и советом, а также с человеком, который сейчас стоял перед ней.

Он обнял Коралию и что-то говорил ей, но сирены пожарных машин выли так громко, что она едва его слышала. Ей показалось, что он сказал: «Весь мир теперь наш», – и она поверила ему, хотя сейчас весь мир вокруг них рушился. Вспыхнула башня Дримленда, столб пламени был виден за пятнадцать миль. Горящие обломки разносились ветром и поджигали другие сооружения. Начальник пожарной охраны Кенлон объявил двойную девятикратную тревогу – эта отчаянная мера подняла на ноги все тридцать три пожарные команды округа Кингз. Со стороны бухты Грейвсенд подошли пожарные суда и буксиры, качавшие морскую воду и пытавшиеся остановить огонь, чтобы он не распространился по всему Кони-Айленду. Стали собираться громадные толпы любопытных, но полиция останавливала их в миле от центра пожара, те же, кого пропускали, поистине входили во врата ада – не искусственного, с вагончиками, совершавшими виток за витком, а самого настоящего, огненного.

То, что она выжила, казалось Коралии каким-то подарком судьбы, а может быть, чудом, на этот раз настоящим. Она, в свою очередь, должна была спасти тех, кто зависел от нее. Поблагодарив Морриса за его доброту и заботу, она попросила его как можно скорее найти Морин, а сама направилась в выставочный зал. Эдди с не отстававшим от него Митсом пошел за ней, уговаривая ее скорее уходить из дома. Но она стала отпирать клетку за клеткой, выпуская на волю колибри и австралийских попугаев, не забыв и несчастную черную птицу, которую Профессор выдавал за ворона Эдгара По, тогда как на самом деле это был выпавший из гнезда птенец черного дрозда. Коралия открыла окно, в комнату повалил дым, но птицы тем не менее вылетели из дома. Затем она открыла стеклянные витрины с бабочками-данаидами, пятнистыми жуками и синими стрекозами, которые вырвались на свободу все разом, образовав настоящий калейдоскоп красок. В неволе осталась одна черепаха. Коралия присела возле нее и заплакала. Некоторые считали черепаху страшилищем, но для Коралии она была старым другом, терпеливым и никого не осуждающим.

Эдди озабоченно склонился над ней.

– Ее мы не сможем спасти.

– Я не могу бросить ее здесь.

Увидев, что Коралия не хочет оставить в беде даже это бессловесное существо, Эдди почувствовал прилив обостренной любви к ней. О такой любви он даже не мечтал, не ожидал ее и не рассчитывал ее испытать. Она была самой настоящей ловушкой, и даже если ты пытался убежать от нее, она догоняла тебя в траве и ложилась рядом, отвергала здравый смысл и подчиняла себе волю. И хотя огонь приближался, Эдди не мог пренебречь желанием Коралии. Пнув несколько раз сильно и метко деревянную стенку, огораживавшую загон, он повалил ее, затем сорвал с дверей одну из бархатных портьер, и они подсунули портьеру под черепаху. Эдди выволок животное сначала в кухню, затем на террасу и вниз по ступеням во двор. Коралия при этом придерживала черепаху, чтобы та не опрокинулась. Панцирь черепахи с грохотом ударялся о каждую ступеньку, и Коралия испугалась, как бы им не угробить животное, которое они хотели спасти. Наконец последняя ступенька была преодолена, и черепаха оказалась на свободе. За последние сто лет она начисто отвыкла от нее и не могла понять, что происходит. На всякий случай она втянула голову и конечности под панцирь. Между тем уже горела изгородь, листва на деревьях чернела, вокруг плескались волны дыма. Вернулся Моррис, который пробежал по всей улице в поисках Морин, но не нашел ее. Он был вне себя от беспокойства.

– Морин уже давным-давно должна была быть здесь. Она никогда не опаздывает и не пренебрегает своими обязанностями, особенно если это касается Коры.

И тут они увидели Морин на крыше. Это было такое же сверхъестественное видение, как и все, что происходило в эту ночь. Дело было в том, что Морин, не терпевшая опозданий, пришла на место встречи слишком рано, и Профессор обнаружил ее в саду еще до того, как прибыли Моррис и Эдди. Схватив бывшую служанку, он втащил ее в дом и стал допрашивать. Он хотел знать, не она ли стащила ключи от подвального помещения и не помогала ли она вознице в его краже. Между тем огонь стал подступать к дому, и он заставил Морин помогать ему поливать крышу водой. Профессор делал это всякий раз, когда во время летних гроз сверкала молния. Как тогда, так и теперь он беспокоился прежде всего о сохранности своих сокровищ. Он поливал крышу из шланга, протянутого от старого колодца, и покрикивал на Морин, которая должна была наполнять ведра водой и выплескивать ее на вспыхивавшее пламя.

– Он не успокоится, пока она не сгорит заживо! – воскликнул Моррис. Он в исступлении бросился в дом и взбежал по лестнице. Затем выбрался на крышу через окно, как сделал это в тот далекий день, когда убежал из дома, только тогда с неба лила вода, а теперь огненный дождь. Увидев его, Морин пошла прямо к нему, забыв, что она боится высоты, огня и Профессора. Через то же окно они спустились на лестничную площадку, и Морин, задержавшись на минуту, решительно задвинула шпингалет оконной рамы.

В кухне Морин и Коралия обнялись.

– Я не хочу оставлять тебя, – сказала Морин своей воспитаннице. Однако Моррис твердил, что надо уходить немедленно. Платье Морин насквозь промокло и было покрыто копотью. – Но, увы, не всегда можно делать то, что хочется, – добавила она, обняв Коралию еще раз на прощание.

Коралия смотрела вслед своим друзьям. Они прошли через сад на улицу, где среди окружающего хаоса выглядели совершенно обыкновенной парой. Время подошло к трем часам, когда на территории Дримленда неожиданно поднялась стрельба. Башня, горевшая уже полчаса, обрушилась и повисла на кабелях, протянутых над ареной со зверями. Обезумевшие животные стали кидаться друг на друга и перепрыгивать через загородку, и охранникам ничего не оставалось, как стрелять по ним. Ветер доносил до Коралии и Эдди визг и вой, но все перекрывала душераздирающая предсмертная песнь Крошки Хипа. Его хозяин, примчавшийся в Дримленд, наблюдал, как его верный слон сгорает заживо. Дримленд прекратил свое существование в качестве парка развлечений, а Бруклин больше не был жилым районом, он стал пустыней, где дикие звери бегали на свободе.

Ветер переменился и стал задувать с моря, разгоняя пламя по улицам. Зеваки, толпившиеся на Сёрф-авеню, в панике бросились бежать, давя друг друга, и тут из ворот Дримленда выскочило объятое пламенем существо. Это был Черный Принц, любимый лев Бонавиты. Он промчался сквозь толпу и бросился через улицу к аттракциону под названием «Каменистая дорога в Дублин», где публика, проехав в вагончиках железной дороги мимо серии устрашающих сцен, возносилась на искусственную скалу. Толпа отпрянула в ужасе, возраставшем из-за того, что полицейские открыли стрельбу по льву, не обращая внимания на людей. Лев взбирался по рельсовой дороге, пока не достиг вершины, и застыл там, как горящий факел. Распоряжение застрелить его отдал Бонавита, который нянчил Принца, когда тот был еще детенышем, и был предан ему больше, чем жене. Понадобилось двадцать четыре пули, чтобы добить зверя, и даже после этого полицейские размозжили ему голову топором, чтобы он вдруг как-нибудь не ожил. Люди, отпихивая друг друга, набросились на мертвого льва, чтобы заполучить его хвост, гриву и зубы в качестве сувениров этой незабываемой ночи.

Искры, попавшие на крышу Музея редкостей и чудес, подожгли ее, и пламя уже невозможно было затушить. Это было единственное загоревшееся здание на северной стороне Сёрф-авеню. У Сарди не было выбора, приходилось прекратить попытки спасти дом. Он отбросил шланг, который соскользнул с крыши и упал во двор, вода брызнула из него фонтаном вверх, поливая грушевое дерево. Сарди направился к окну, но оно было заперто. Он стал трясти раму, пытаясь открыть ее, и тут заметил на крыше волка. Профессору приходилось видеть подобных зверей и раньше, но лишь в мастерской таксидермиста. В его коллекции имелся десяток волчьих зубов, приобретенных в Канаде по сходной цене и вставленных им в пасти различных экспонатов для придания им устрашающего вида. Он справлялся с самыми разными дикими зверями, но не тогда, когда они были живы и находились в равных с ним условиях. Он побежал от волка, но в воздух взлететь не мог и потому упал с крыши. К сожалению, защитной сетки вокруг дома не было, и внизу никто не стоял с натянутым брезентом, чтобы остановить его падение.

Полицейские к этому времени стали стрелять по всем животным подряд – медведям с медвежатами, обезумевшим лошадям, тиграм и ученым птицам, знающим по нескольку иностранных языков, а также по желтоглазому домашнему волку, забравшемуся на крышу горящего музея. Волк упал с крыши во двор вслед за хозяином дома, но, в отличие от него, умер, еще не достигнув земли.

Асфальт на улицах таял, загорелся трамвай, испуская клубы черного маслянистого дыма. Полицейские ходили по ближайшим домам, предупреждая жителей, что надо уходить. Люди метались туда-сюда, забирались в подземные убежища, прыгали в лодки, чтобы найти спасение в море. Металлический пирс Дримленд-Парка начал плавиться. Вода в Атлантике почернела от копоти, волны выбрасывали на берег водоросли с золой и углями, издававшие запах соли и адского огня. Трава, на которой стоял Эдди, загорелась. Ему невольно вспомнилась мать, которая оставалась такой же неотделимой частью его самого, как и его отца. Он поцеловал Коралию, полагая, что они на этом расстанутся, но она сказала: «Ты же знаешь, весь мир теперь наш», – хотя огонь охватил уже всю крышу дома. Эдди подумал, что Коралия предложит бежать на берег моря, но это было невозможно: их отделяла от берега сплошная стена огня. К утру от дома и того, что было по соседству с ним, почти ничего не осталось. Дримленд был уничтожен целиком. Карусель Джонсона, купальня Тонтона, бани Балмера – практически все строения вдоль нового Айрон-Пирса превратились в пепел.

Коралия, однако, не собиралась бежать и вместо этого потянула Эдди в дом. Она, безусловно, понимала, что все ценное, что еще оставалось в доме, сгорит в течение ближайших минут, и тем не менее настаивала на своем. Они прошли через кухню в гостиную, питбуль неотвязно следовал за хозяином. В гостиной возвышался эхиноцереус, увенчанный двумя огромными белыми цветками. Ночь катастрофы была ночью его торжества, но цветы уже поникли, жизнь испарялась из них прямо на глазах, лепестки сворачивались и серели.

Коралия повела Эдди в выставочный зал, где уже не было ничего живого. Остались только камни, скелеты и чучела существ, которых больше никто и никогда не увидит, – белого аллигатора, кота с пятью лапами, сросшихся близнецов-мартышек, держащих друг друга за руки. Коралия едва успела попрощаться со всеми ними, как они начали таять. Стеклянные контейнеры лопались, пол был залит жидкостью, как в детских снах Коралии, когда почти не было разницы между ночью и днем и, сидя за завтраком, она ожидала продолжения ночных кошмаров.

Они подошли к аквариуму, в котором она демонстрировалась в роли русалки. Погружаясь в воду, она отгораживалась от внешнего мира жестоких людей и чувствовала себя в безопасности. Эдди был растерян, у него мелькнула пугающая мысль, что они собираются залезть в свой гроб, откуда не будет выхода. Он вдруг вспомнил, как отец барахтался в воде возле пристани, а его сюртук расплылся вокруг него по поверхности. Было слышно свистящее дыхание огня, пожиравшего дом. Промчавшись по второму этажу, он устремился вниз по лестнице, уничтожая ковры и кровати, лестничные перила и темно-коричневый восточный ковер в профессорской библиотеке. Книги загорелись сразу, бумага мгновенно превращалась в красный пепел, кожаные переплеты, скручиваясь, плясали в пламени. Огонь накинулся на сохнущий эхиноцереус, его палки-побеги в один миг превратились в угли, а цветы покраснели и, взвиваясь под потолок, опали на пол, издавая сильный смешанный запах духов, соленой воды и тлеющих углей.

Коралия нырнула в аквариум, держа над водой только голову.

– Давай! – поторопила она Эдди, потому что стены тронулись с места и стали надвигаться на них. Эдди в первый момент подумал, что ему это мерещится, но слой пластика действительно загибался, словно стремясь убежать от огня. Митс в ужасе смотрел на хозяина, но доверял ему, как всегда. Эдди схватил пса и опустил его в воду, затем забрался в аквариум сам. Коралия схватила его за руку и потянула вниз, как русалка, пленившая моряка, а он, как моряк, страстно желающий этого плена, опустился на дно рядом с ней. Коралия дала ему дыхательную трубку – ей, казалось, воздух был не нужен. Может быть, она все-таки была рыбой в большей степени, чем она думала. Поблагодарив ее взглядом, Эдди притянул Митса на дно аквариума и вставил трубку ему в пасть. Над ними пронесся огненный смерч. Длилось это всего несколько секунд, но они почувствовали, как на них пахнуло жаром, и весь мир стал ярко-красным. Если бы воздух в трубке не охлаждался толстым слоем воды, они наверняка сожгли бы легкие. Но вот вода почернела, огненный шквал понесся дальше. Штукатурка со стен обсыпалась, обнажив обгоревшие балки, оконные переплеты торчали в пустом пространстве. Когда Эдди выбрался из аквариума, держа наполовину захлебнувшегося питбуля под мышкой, он обнаружил, что стоит в кипящем бульоне с углями, пауками и осколками стекла. К счастью, они с Коралией не успели снять обувь.

Они нашли убитого волка, распростертого на почерневшей траве, и похоронили его под грушей – она была единственным, что пережило пожар. Эдди взял лопату, валявшуюся рядом с мусорной кучей, и стал копать могилу, хотя земля раскалилась, он обжигал руки и задыхался в горячем воздухе. Наконец, Коралия остановила его, решив, что глубины достаточно. Эдди опустил волка в землю, понимая, что в городе, построенном людьми, ему не было места. Отшельник был прав. Мегаполис разрастался, подминая под себя людей и животных или выталкивая их. Затем Коралия заметила черепаху. Она забралась под террасу и зарылась в относительно прохладную землю и примятые спутанные сорняки. Там они и оставили старушку, впервые за сто лет оказавшуюся на свободе. На Сёрф-авеню люди сидели на ступенях сгоревших домов и плакали. Тут были дети, которым довелось повидать диких зверей на крышах, женщины, потерявшие мужей, и семьи, оставшиеся без крыши над головой, без единого одеяла или кастрюльки. Даже тротуаров не было у них под ногами, а над ними нависли черные тучи. У Коралии и Эдди тоже ничего не было, кроме надетой на них промокшей одежды, которая позже, когда вышло солнце, высохла, пока они брели через болота. Эдди знал дорогу – именно здесь они ехали с возницей и остановились, чтобы взглянуть на тело Ханны Вайс, девушки, у которой отняли жизнь.

Не было справедливости в этом прекрасном мире. Черные дрозды сидели на верхушках больших раскидистых растений, небо переливалось голубым и золотистым цветом. Притихший Митс шагал рядом с хозяином. Он никогда уже не будет таким беззаботным, как прежде, и ни за что не приблизится к воде, хотя они поселятся за городом, и Гудзон будет виден с крыльца их дома. Эдди после этой ночи, напротив, ощущал тягу к воде и пил по восемь стаканов воды ежедневно в качестве тонизирующего средства, обеспечивающего долгую жизнь, которую ему предсказал Хочман. Каждый раз, обнимая любимую женщину, он думал о воде, потому что Коралия всегда тянулась к ней и благодаря этому спасла ему жизнь.

По ночам, когда они лежали с Коралией перед открытым окном, ему часто снилась рыбалка. Ему не хотелось просыпаться, потому что именно во сне сбываются самые заветные желания человека. Во сне он нашел наконец форель, которую искал, – осколок живого света, промелькнувший на мелководье. Он, не колеблясь, вошел в воду вслед за ней прямо в одежде и ботинках, и его черный пиджак распустился веером вокруг него. А на берегу его ждал отец, как будто они никогда не расставались.