Лондон, 21 июля 1840 г., вторник
Дождь монотонно барабанил по крыше всю ночь. Море бушевало. Грянул гром, ослепительный зазубренный клинок расцвел, распустился голубоватыми языками пламени и ударил в мачту. С невыносимым грохотом мачта раскололась надвое, и верхняя ее часть начала медленно падать в море, хлопая парусами, словно гигантскими крыльями. Огромная волна поднялась ей навстречу и окатила палубу как раз там, где стоял я, замерший от ужаса. Спутанные паруса и бурные воды опутали, обволокли меня, и я почувствовал хватку чьих-то рук – рук мертвеца, рук духа моряка, брошенного на волю волн где-то вдали от берегов. Эти руки потянули меня в темную толщу воды. Я отчаянно забился, затрепыхался, но тьма не отпускала. В легкие, вытесняя воздух, хлынула вода, и…
Я с облегчением открыл глаза, но лишь затем, чтобы увидеть огни святого Эльма на мебели и плещущую воду, поднимающуюся так быстро, что кровать моя тут же всплыла. Раздалось хлюпанье, точно кто-то шел вокруг моей кровати по воде, но никого не было видно.
– Помогите! – закричал я. – На помощь!
– Никто не придет на помощь, – шепнул чей-то голос. – Никто тебе не поверит.
С этими словами мертвый моряк навалился на меня, погрузив мою голову в воду. Его расплывчатое, неверное, точно огонек гнилушки, сияние жужжало в ушах, как пойманная трупная муха.
* * *
Сколько же часов прошло?..
Меня выдернул на поверхность луч света, коснувшийся лица, и негромкий стук в дверь. Еще не проснувшись, я вскочил с постели и прямо в ночной рубашке, развевающейся, словно одеяния ангела мести, распахнул дверь. Дюпен успел вовремя отскочить и не попасть под удар. Отпрянул назад и я. Мне показалось, что передо мной мой двойник: ужас в моих глазах совершенно точно отразился и в его взгляде. Так мы простояли в тишине – уж не знаю сколько, пока не явилась служанка с завтраком, взглянувшая на нас с нешуточной тревогой.
– Мы договаривались встретиться в восемь, – неуверенно сказал Дюпен.
– Да, конечно. Боюсь, я проспал. Прошу вас, входите. Я быстро.
Вскоре я присоединился к Дюпену и жадно выхлебал налитый им кофе.
– Что ж, все завершилось к полному вашему удовлетворению. Вам удалось завершить ваше дело до отъезда, – сказал он.
– В самом деле. Но без вашей помощи это было бы невозможно. Я вам крайне признателен, Дюпен, и не обращайте внимания, если я кажусь рассеянным. Я до сих пор ошеломлен от того, кем оказался мой враг.
Дюпен кивнул.
– Если человек демонстрирует позитивные черты характера и выглядит дружелюбно, трудно представить себе, что он может быть замешан в нечистоплотных деяниях. Конечно, только самые законченные преступники способны так искусно скрывать свою истинную сущность под маской добропорядочности.
– Да, и его маска была весьма убедительна. Вдобавок, служа здесь, он всегда знал, когда мы уходим и возвращаемся.
– И имел доступ в наши комнаты, – согласился Дюпен. – Потому ему и не составило труда внушить вам иллюзию, будто вас преследует бесплотный дух.
– Да, теперь я это понимаю. Не понимаю другого: как к Уильямсу попали письма деда и бабушки? Но этого, боюсь, мы не узнаем уже никогда.
Дюпен нахмурился.
– Признаться, я полагал, что Уильямс расскажет вам обо всем прежде, чем покусится на убийство. Это в обычае у преступников, изобретающих сложные, хитроумные планы. Они непременно желают похвастать своим хитроумием.
– Да, это вполне логично, но то, что Уильямс сказал мне там, в катакомбах, мало что может прояснить.
– Что именно он сказал? – спросил Дюпен.
– «Как можем мы избавиться от жаждущего возмездия призрака, над которым не властно само время?» – негромко сказал я. – Так он спросил. Или примерно так.
– Вечное мщение, а мститель – всего лишь призрак. Вполне подходит. Что-нибудь еще?
Мне не пришлось рыться в памяти – слова сами слетели с языка:
– «Виновные умирают ночью в своей постели, сжимая руки призрачных исповедников, а губят их грехи, в которых они не смеют признаться».
Дюпен раздраженно хлопнул ладонью о столешницу.
– Ну конечно! Спрятано на самом видном месте, а я умудрился не увидеть!
– Боюсь, что я и сейчас не вижу.
– Да, мы догадались, что необычное наследство послано вам не вдовой вашего приемного отца, и в конце концов пришли к выводу, что отправитель как-то связан с Ринвиком Уильямсом. Но ни я, ни вы не задались вопросом, как эти письма вообще попали в руки вашего врага! Мы допустили как нечто само собой разумеющееся, что Ринвик Уильямс оставил шкатулку красного дерева и письма в наследство своему сыну Джорджу.
– Но как они попали к Ринвику Уильямсу? Кому пришло бы в голову, что подобные письма вообще существуют? А бабушка уж тем более никому не сказала бы о них. Удивительно, что она не уничтожила их, хотя именно такое намерение высказывала в письме к моей матери!
Дюпен кивнул.
– Письма, спрятанные в потайном отделении, свидетельствуют, что Элизабет Арнольд опасалась за свою жизнь. Точнее говоря, она опасалась, что Ринвик Уильямс может убить ее. Если Ринвик Уильямс был в Чарльстоне в марте тысяча семьсот девяносто восьмого, что подразумевается в письме к вашей матери, мы можем взять на себя смелость предположить, что смерть Элизабет Арнольд и прибытие Уильямса в Америку взаимосвязаны.
Завтрак в моем желудке как будто разом скис.
– Вы хотите сказать, ее убил Ринвик Уильямс? Но нам говорили, что она умерла от желтой лихорадки.
– Причиной смерти могла быть и болезнь. Но что, если Уильямс присутствовал при этом, а затем ушел, прихватив шкатулку красного дерева вместе со всем содержимым? Когда же он умер, его имущество перешло к сыну. После чего вы получили свое «наследство».
Я вспомнил слова Уильямса и пришел в ужас.
– Двадцатое июля тысяча семьсот девяносто восьмого… – прошептал я.
– Простите, что?
– Уильямс в катакомбах упомянул эту дату, но не потрудился пояснить, к чему.
– Можно предположить, что это дата смерти вашей бабушки, – кивнул Дюпен. – А также день, когда Ринвик Уильямс завладел письмами, которые уличили бы ее в преступлениях, будь она жива. Нам неизвестно, когда Джордж Уильямс узнал, что настоящими преступниками были ваши бабушка с дедом. Может, отец жаловался в семейном кругу на то, что пострадал без вины? Может, он показал украденные у вашей бабушки письма жене? Или, может, Джордж Уильямс узнал об этих письмах только после смерти отца? На эти вопросы вы вряд ли найдете ответ, поскольку Уильямс мертв. Но знать, что теперь вы и ваша семья можете не опасаться его мести, само по себе неплохо.
– Да, – согласился я. – Еще раз благодарю вас от всего сердца. Воистину, Дюпен, эта поездка была более чем неожиданной и во многих отношениях страшной, и я ни на миг не сомневаюсь, что если бы вы не пришли на помощь и не присоединились к моему расследованию, то и меня, и мою семью в Филадельфии попросту постигла бы таинственная смерть.
– Я говорил это уже не раз, но лишь потому, что слова эти истинны: Amicis semper fidelis.
Тут мне сделалось нестерпимо стыдно.
– Вы ведь так и не рассказали, чем кончилась ваша встреча с доктором Фруассаром, а я совсем забыл спросить. Удалось ли доктору узнать что-либо ценное?
– Только то, что Вальдемар вернулся в Париж. Доктору удалось добыть некоторые сведения, которые могут оказаться полезными в будущем, но не сейчас. Вдобавок я с облегчением узнал, что моя репутация не пострадала оттого, что на балу я выставил себя на посмешище. Мадам, оставаясь моим верным другом, убедила всех, что это было частью представления. Правду знает лишь Вальдемар. Не сомневаюсь, что уничтожу его, но сделать это сейчас, в Лондоне, видно, не судьба. – Он щелкнул крышкой своего брегета. – Я должен оставить вас, чтоб дать вам спокойно завершить приготовления к путешествию. Надеюсь, вы не будете возражать, если я не стану провожать вас на борт?
– Вовсе нет.
Дюпен встал. Поднялся и я. Он торжественно пожал мою руку.
– Возможно, вы вновь приедете в Париж и устроите там публичные чтения. Пожалуйста, не забывайте: мой дом – ваш дом.
– Это было бы прекрасно. А может, вы решитесь наведаться на наши берега. В Филадельфии наверняка совершается множество преступлений, достойных вашего таланта.
– Возможно. – Дюпен отворил дверь и шагнул в коридор. – Прощайте, По. Счастливого пути.
Дверь медленно закрылась за ним. Интересно, увижу ли я моего друга вновь? Хотелось бы надеяться, что да…
* * *
Покидать «Аристократическую гостиницу Брауна» после того, как она служила мне домом в течение нескольких недель, оказалось до странности непривычно. Выйдя в фойе, я обнаружил, что строгий портье уже приготовил счет. Я расплатился.
– Очень жаль, что вы покидаете нас раньше, чем собирались, мистер По, но увы – время не ждет. Если ваша супруга больна, вам, конечно же, следует вернуться к ней. Что может быть важнее семьи? От имени «Аристократической гостиницы Брауна» желаю вам счастливого пути и благодарю за то, что остановились у нас.
Вскоре я уже сидел в экипаже и ехал в доки Ост-Индской компании, где должен был взойти на борт «Грампуса». По пути я старался воспрянуть духом, размышляя о том, что совсем скоро отправлюсь обратно в Филадельфию, к своим родным и любимым. Путешествие в Лондон было начато с целью доказать, что дед и бабушка подверглись наглому оговору. На самом же деле я узнал, что вправду являюсь потомком преступников, умерших постыдной смертью. Но самым неприятным открытием оказалось не это. Теперь я твердо знал, что и сам, подобно бабушке, способен убить человека ради безопасности тех, кого люблю.
