Маргит, 15 июля 1840 г., среда

Бордово-черная почтовая карета под гордым именем «Метеор», с красными колесами и до блеска отполированной латунной отделкой, была запряжена четверкой симпатичных вороных лошадей и выглядела, стрелой мчась по сельской дороге, ведущей из Лондона в Маргит, просто щегольски.

Первая часть нашего путешествия не отличалась ни комфортом, ни приятностью беседы. Шестеро теснились внутри, а еще десять человек устроились на крыше, но количество пассажиров ничуть не умалило стремлений кучера нестись сломя голову. Это оказало весьма неблагоприятный эффект на самочувствие молодого человека напротив, зажатого между двумя здоровяками. Все его жалобы на тошноту громогласно высмеивались, пока содержимое его желудка едва не оказалось на полу кареты. После этого он был изгнан соседями на крышу, что вряд ли улучшило его самочувствие, но избавило нас от новых вынужденных остановок.

Дюпен, казалось, не замечал ничего вокруг, и отвергал все мои попытки нарушить его мрачное молчание. Лишь сделав порядочный глоток из второй по счету фляжки бренди, он заговорил:

– Я был уверен, что это он. Абсолютно уверен. Мадам превзошла себя.

– Без сомнений, нам крупно повезло, что ваша жертва оказалась восковой куклой, иначе вы сейчас сидели бы в Ньюгейте, а с вами и я, как сообщник.

Дюпен нахмурился и опустил фляжку.

– Умом я вполне сознавал последствия своих действий, – сказал он, крепко стукнув себя по лбу. – Но действие было рождено здесь… – Он ткнул пальцем в левую сторону груди. – А ведь следовало быть внимательнее и вовремя понять, в чем дело.

– Атмосфере этого бала невозможно было противостоять. Она увлекла всех гостей до единого.

Дюпен вздохнул и снова припал к фляжке.

– Вы себе не представляете, чем бы я пожертвовал, лишь бы воск под острием моей рапиры превратился в настоящую живую плоть.

– Не знаю, что случилось между вами и этим Виктором Деламаром, но уж конечно не стоит из-за этого лишаться свободы и жизни!

– Вы ничего не понимаете, – огрызнулся Дюпен.

Упрямство Дюпена начинало раздражать.

– Так просветите меня.

Дюпен презрительно, по-кошачьи, сощурился, а когда вновь поднял взгляд, глаза его были полны холодной ярости.

– Это был не Виктор Деламар и даже не его восковое подобие. Это был Эрнест Вальдемар, чудовище, предавшее деда и бабушку, а после присвоившее все, что от них осталось ценного. Именно его, человека, сделавшего все, чтобы уничтожить семью Дюпенов, и изображала кукла, за которую мадам Тюссо столь щедро заплатили.

– Значит, они с Деламаром действовали сообща?

– Выходит так.

– Что же вы теперь предпримете?

Дюпен устремил взгляд в окно и некоторое время созерцал проносившиеся мимо поля.

– Пока ничего, – наконец ответил он. – Раскроем вашу тайну, а уж потом я найду способ принудить Деламара указать мне путь к его хозяину.

Как ни надеялся я, что Дюпен расскажет мне еще что-нибудь о Викторе Деламаре или бесчестном Эрнсте Вальдемаре, все мои надежды пошли прахом, так как Дюпен ухитрился заснуть – или, по крайней мере, притвориться спящим. Так он проспал до остановки на обед у придорожной гостиницы, за обедом ел скудно, а пил обильно, что лишь споспешествовало возобновлению дремоты, едва мы тронулись дальше. На мою долю выпало отвечать на расспросы соседей об Америке, и я старался как мог, невзирая на надоедливость одного из них, представлявшего себе мою родину исключительно по романам о Кожаном Чулке. Он упорно считал меня самозванцем-англичанином, никогда не бывавшим на Великом Фронтире по ту сторону Атлантики, потому что на мне не было ни штанов из оленьей замши, ни расшитых бисером мокасин, как у Натти Бампо. В конце концов я последовал примеру Дюпена и притворился спящим, а вскоре и на самом деле задремал.

Карета подпрыгнула, угодив колесом в большую яму. Проснувшись от толчка, я подумал, что теории Дюпена о важности снов для пробуждения памяти, пожалуй, верны: во сне перед моими глазами настойчиво маячил огромный воздушный шар, который мы видели в Гайд-парке. Теперь эта картина не оставляла меня и наяву: золотой морской змей, рассекающий синие волны в стремлении пожрать солнце с лицом Людовика XVI, и начертанные золотыми буквами слова: «Le Grand Serpent de la Mer». Однако как похоже на «Деламар»… да и на «Вальдемар»!

Вот оно!

Я встряхнул друга за плечо:

– Дюпен! Ведь разгадка спрятана на самом виду!

– Что за?.. – буркнул Дюпен спросонья.

– «Виктор Деламар» – частичная анаграмма от «Эрнест Вальдемар».

Дюпен нахмурился. Он все еще пребывал в самом мрачном расположении духа.

– А слова на воздушном шаре с золотым морским змеем, «Le Grand Serpent de la Mer»?! А семь залов на балу жертв? Мы старались разгадать смысл цветов и не заметили, что в каждом зале имелось изображение змеи или дракона!

Дюпен сосредоточенно наморщил лоб, вызывая в памяти ночь Бала Жертв. Взгляд его начал блуждать, точно оглядывая каждый из семи залов, препарируя их образы, сохраненные памятью.

– В самом деле, на голубых занавесях был изображен дракон, – медленно проговорил он. – Был также змий-искуситель с яблоком и жаровня в форме золотого дракона, изрыгающего оранжевые языки пламени…

– И желтые китайские фонарики были расписаны драконами! И на стеклянной чаше в зимнем зале был выгравирован ледяной дракон! Серебряные змеи поддерживали блюда, полные гроздьев винограда в зале Диониса! И, наконец, роскошное драконье кресло в последнем зале. Этот мотив неуклонно повторяется раз за разом. Даже на приглашении была необычная печать с изображением кадуцея.

– Да, – кивнул Дюпен. – Змея, которую я раздавлю каблуком, вообразила себя драконом. Узнаю Вальдемара.

Внезапно мне все стало ясно.

– Вальдемар хотел, чтобы вы пришли на Бал Жертв. Он знал, что ваш добрый друг мадам Тюссо добудет вам приглашение.

– И он был где-то там, в толпе, и наблюдал, как я выставляю себя на посмешище, пронзая рапирой восковое сердце.

Глаза Дюпена налились черной яростью, и я пожалел о том, что решил эту загадку. Все оставшееся время пути я притворялся спящим, чтобы не противостоять его дурному настроению, но его самоедство произвело на меня неожиданный эффект. Я необычайно воспрял духом. В конце концов, меня преследует не демон и не злой дух, а всего лишь человек, которого можно и нужно изловить. А если я буду поддаваться чувствам так, как поддается им сейчас Дюпен, то правосудие не настигнет врага никогда. Я исполнился решимости забыть все, что пережил, и продолжать расследование со спокойным сердцем и ясной головой.

Когда мы прибыли в Маргит, уже стемнело, но на улицах оказалось множество гуляющих, наслаждавшихся свежим – куда свежее, чем в Лондоне – вечерним воздухом. Мы проехали вдоль берега моря мимо ряда лавок, витрины которых были закрыты тщательно отполированными и заботливо украшенными ставнями. Несмотря на то, что было почти десять вечера, некоторые заведения только-только закрывались. Через несколько минут мы оказались у великолепного здания отеля «Белый олень», расположенного на Параде и обращенного фасадом к морю.

– Не прогуляться ли нам по набережной для освежения мыслей?

Дюпен вздрогнул и поднял саквояж.

– Боюсь, я предпочту удалиться в номер и лечь спать. Встретимся за завтраком.

– Хорошо, Дюпен. Надеюсь, вы прекрасно выспитесь.

– Вряд ли, – ответил он, решительно направляясь в фойе отеля.

Номер оказался не таким изысканным, как в «Аристократической гостинице Брауна», однако вполне удобным и уютным. Я распахнул окно, чтобы подышать свежим воздухом, и мне открылся прекрасный вид на море. Луна, едва пошедшая на убыль, серебрила лучом морской прибой. Руки и ноги ныли после долгой дороги в тесной карете, и от этого – вот странность! – совершенно не хотелось спать. Достав из чемодана шкатулку красного дерева, я перечел письма, касавшиеся нападения на сестер Портер после бала в честь дня рождения королевы. Именно Энн Портер обвинила Ринвика Уильямса перед судом в то роковое тринадцатое июля и вместе с сестрой Сарой показала под присягой, что Ринвик Уильямс и есть тот самый Монстр. Ее жених, мистер Коулмен, получил от Ангерштейна вознаграждение и, предположительно, воспользовался им, чтобы купить дом с меблированными комнатами на Нептун-сквер. Таким образом, мисс Энн Портер получила если и не долю награды, то несомненную, хотя и не прямую, выгоду. Встреча с мисс Портер принесет мне жизненно важную информацию, в этом я был уверен. Если она и лжесвидетельствовала в суде намеренно, у меня язык не повернулся бы обвинить ее в этом – ведь арест и заключение Уильямса спасли деда и бабушку от петли или, самое меньшее, от «транспортации». Возможно, опознай сестры Монстра в Элизабет Арнольд, я бы и вовсе не появился на свет.

Я сверился с адресом, записанным миссис Фентон на листке бумаги, и взглянул на карту, отпечатанную на обороте рекламного объявления отеля «Белый олень». Нептун-сквер на ней не оказалось, но Маргит совсем невелик сравнительно с Лондоном, и я был уверен, что мы отыщем мисс Портер. А будет ли она разговаривать с нами – уже другое дело.