Лондон, 9 июля 1840 г., четверг
Очнувшись от звуков, какие издает хрустящий под ногами снежный наст, я поднял голову – и ее словно пронзили раскаленным железным прутом. Надо мной нависла тень какого-то существа.
– По, вы слышите меня? По!
Что-то мокрое и прохладное приятно легло на лоб. Я вновь попытался открыть глаза. Сверху взирало на меня расплывчатое, точно призрачное, лицо.
– Вы слышите мой голос?
– Да, но как будто совсем вдалеке.
Возможно, я лишь подумал это, а выговорить не смог. Горло превратилось в пересохшую пустыню, все тело ломило. Я снова попробовал поднять веки, но свет ослеплял, точно отражение летних солнечных лучей от водной ряби. И – ни малейшего понятия о том, где я нахожусь.
– Позвольте, я помогу вам подняться.
Я попытался хотя бы сесть, но кисть руки вспыхнула болью. Кто-то подхватил меня под мышки и поднял на ноги. Ноги поначалу отказывались повиноваться, но в конце концов я – не без посторонней помощи – выпрямился, доковылял до кресла и тяжело опустился в него.
Наконец мне удалось открыть глаза. Рядом сидел Дюпен. Пол был усеян осколками.
– Возьмите.
Дюпен подал мне мокрое полотенце и стакан воды. Положив полотенце на лоб, я заметил взгляд, брошенный Дюпеном на стол, где стояла почти пустая бутылка коньяка. Однако он ничего не сказал. Некоторое время мы сидели молча. Я пил воду и ждал, когда комната перестанет качаться, точно корабль на волнах.
– Пожалуй, вам стоит отправиться в постель. Может, послать за доктором? – он кивнул на мою руку, зачем-то перетянутую окровавленным белым платком.
Отрицательно качнув головой, я указал на записку, лежавшую на полу среди осколков зеркала. Дюпен поднял ее и подал мне. Я снова показал на россыпь осколков:
– Зеркало, – прохрипел я, встряхнув запиской. – Зеркало…
Дюпен понял, в чем дело. Он выбрал осколок побольше, и я дрожащей рукой поднес к нему записку так, чтобы Дюпен мог видеть ее отражение.
– Nemo me impune lacessit…
Дюпен поднял взгляд на меня. Выражение лица его сделалось предельно серьезным.
– Ваш враг был у вас в номере.
Я кивнул, отчего в голову будто вонзился огромный железный клин.
– Я вновь настаиваю, чтобы вы отказались от посещения этого жульнического сеанса. Ничего хорошего из этого не выйдет. Он не желает причинять вам вред, вот доказательство, – Дюпен встряхнул в воздухе запиской, подчеркивая свои слова.
– Я должен идти, как вы не понимаете, – смог лишь прошептать я. – Для меня вправду есть послание, я уверен.
Дюпен нахмурился и сжал губы.
– По, вам нужно поспать. Вы все еще бредите после этого коньяка.
Он помог мне подняться, довел до кровати и налил из графина еще один стакан воды. Затем он извлек из кармана маленькую аптекарскую склянку и перевернул ее над стаканом. Три блестящие капли взвихрились в сосуде, точно нечто пугающе живое, на миг замутили воду, и тут же растаяли, растворились в ней, как маленькие хамелеоны.
– Пейте, – велел Дюпен, поднося стакан к моим губам.
Я не мог сопротивляться. Несколько глотков – и мир постепенно угас. Одновременно стихла и боль, пульсировавшая в голове с размеренностью метронома. Все сделалось черным-черно, точно огромная клякса на чистом белом листе.
* * *
Тут же, а может, и через многие часы я услышал голос.
– Дорогие мои, вот и пришло время вас покинуть.
Из темноты появилось лицо матери – призрачно-бледное, будто простыня. Кожа туго обтягивала череп, так что его можно было разглядеть во всех деталях. Запекшиеся губы просвечивали, как мушиные крылья, туго обтягивая дьявольский, жуткий оскал зубов. Она закашлялась, приложив к губам платок, и ткань будто расцвела розами.
– Не оставляй нас, – прошептал я.
– Я буду любоваться вами с небес. Возьми и сохрани это на память обо мне.
Она указала взглядом на миниатюрный портрет, лежавший на столике у ее постели. Я взял тонкие, костлявые пальцы матери в ладони. Дыхание ее зашелестело, точно крылья адской саранчи, и она стиснула мои руки со сверхъестественной силой, увлекая за собой, в бездну…
– По!
Открыв глаза, я увидел, что сижу в полутемной карете, и ощутил неумолимую руку Дюпена на плече.
– Да, переутомление сказывается. Еще не поздно повернуть назад.
Я поднял руку к вороту рубашки и нащупал скрытый под тканью медальон.
– Мне приснилась мать. Наверняка это знак. Знак того, что я должен пойти туда, что бабушке нужно передать мне послание через миссис Фонтэн.
– Она – просто шарлатанка, уверяю вас.
Прежде чем Дюпен успел добавить что-либо еще, карета остановилась, и кучер постучал в стенку – мы были на месте. Я распахнул дверь и вышел.
– Если вам так угодно, я пойду один.
– Мне всего лишь угодно, чтобы вы взглянули правде в глаза.
Однако Дюпен покинул карету и последовал за мной к дому номер шестнадцать по Бейхем-стрит, оказавшемуся неожиданно запущенным с виду. Нетрудно догадаться, почему извозчик потребовал плату вперед, едва услышав, что мы направляемся в Кэмден-таун, где, по его словам, полным-полно нищих, воров, проституток и убийц.
Мрачная служанка с рябым от оспы лицом провела нас в гостиную, оказавшуюся обычной комнатой, декорированной тонкими, похожими на паутину вуалями и тускло освещенной несколькими свечами в настенных бра. Язычки пламени колебались, тени змеились по стенам и закопченному потолку. Стекла окон, обрамленных плотными шторами, поблескивали в лунном свете. Посреди голого дощатого пола стоял круглый стол, окруженный семью креслами.
За столом о чем-то шушукались три матроны почтенного возраста. Одеты они были в почти одинаковые платья отталкивающего фиолетового цвета и вдобавок увешаны ожерельями и брошами в виде серебряных черепов, гробов, плачущих женщин и плакучих ив – словом, всеми теми побрякушками фасона «мементо мори», столь любимыми среди сентиментальных дам. Сбоку молча курил трубку седовласый пожилой джентльмен с бакенбардами, в очках с толстыми линзами. Табак его был крепок и распространял странный аромат переспелой вишни, придавая гостиной еще более гнетущую атмосферу. Вскоре к нам присоединилась и очаровательная миссис Фонтэн в воздушном кремовом платье с пышными рукавами и широким воротом и в легкой кружевной шали, ниспадающей с плеч. В неверном свете она казалась сущим ангелом.
– Мистер По! Как я рада, что вы присоединитесь сегодня к нам!
Голос ее звучал тепло, на лице отразилась неподдельная радость.
– Вы уже встречались с моим другом шевалье Дюпеном. Заинтересовавшись вашей работой, он настоял на том, чтобы сопровождать меня.
– Неужели? Надеюсь, мы не разочаруем вас, шевалье.
Миссис Фонтэн присела в легком реверансе. Дюпен скептически взглянул на нее и склонил голову в ответном приветствии. Но миссис Фонтэн, казалось, не заметила его бестактности. Изящно повернув голову, точно обращая одно ухо к небесам, она выдержала паузу и кивнула.
– Ду́хам угодно, чтобы мы начинали, – объявила она. – Леди и джентльмены, будьте добры присоединиться ко мне за этим столом.
Она указала на кресла. Дюпен приподнял бровь, но удержался от комментариев.
Миссис Фонтэн подошла к столу и опустила руки на спинку одного из кресел.
– Пожалуйста. Леди, будьте любезны сюда.
Она указала на три кресла с противоположной стороны стола. Три пожилые женщины – с виду сестры – прекратили болтовню и заняли свои места.
– Мистер По, сюда. Профессор… пожалуй, сюда.
Мое место оказалось между профессором и миссис Фонтэн. Дюпену осталось лишь кресло между служанкой и одной из болтливых сестер, немедленно спросившей громким шепотом:
– Скажите, духи-наставники уже снизошли?
– Очевидно, да, – торжественно ответила миссис Фонтэн. – разве вы не чувствуете их присутствия?
Самая низенькая и пухленькая из сестер немного поразмыслила и объявила:
– Да, чувствую!
Дюпен вновь приподнял брови и откашлялся, но я отвел от него взгляд: его презрительная поза начинала меня раздражать.
– Сара, будьте любезны!
Миссис Фонтэн кивнула в сторону бра. Служанка вынула из кармана фартука колпачок для тушения свечей и погасила огоньки один за другим. Теперь комнату освещал лишь лунный свет из окон.
– Соединим руки, – сказала миссис Фонтэн, дождавшись возвращения служанки на место.
Ее нежные пальцы сомкнулись на моей кисти. С другой стороны меня взял за руку профессор. Кисть его оказалась неожиданно сильной. Миссис Фонтэн сомкнула веки, склонила голову и сосредоточенно нахмурила брови. Пальцы ее сжали мою кисть сильнее.
– Что ты сказал? – внезапно спросила она. – Дух, ты здесь? Есть ли новости?
Все так же, не открывая глаз, она повернула голову, вслушиваясь во что-то. Затем чистым, приятным голосом запела псалом. Служанка и три сестры подхватили, отчего исполнение значительно пострадало. Я не знал этого псалма. Дюпен, вероятнее всего, тоже. Украдкой взглянув в сторону профессора, я обнаружил, что он в упор смотрит на меня – а может, то была просто игра лунного света на стеклах его очков.
– Будьте любезны, подтягивайте, если не знаете слов. Нам нужно выработать побольше энергии, чтобы ее хватило для духов.
Миссис Фонтэн, три сестры и служанка запели громче. Профессор подхватил, мыча что-то не в лад. Я присоединился к прочим и тоже затянул мелодию – надеюсь, намного благозвучнее, чем тугоухий профессор. И лишь Дюпен хранил молчание. С каждой новой нотой в комнате словно бы становилось все холоднее и холоднее, как будто теплый июльский вечер внезапно сменился серединой зимы.
– Вы чувствуете их? – прошептала миссис Фонтэн. – Они уже здесь! Пойте!
Леди запели свой разухабистый псалом еще громче, дойдя почти до крика, и вдруг, без каких-либо указаний, мы начали поднимать и опускать сомкнутые руки. Кисти в общем ритме застучали по столу. Одна из трех леди сдавленно взвизгнула.
– Не размыкайте круг! – воскликнула миссис Фонтэн. – Нужно объединить нашу энергию! Не размыкайте круг, пока дух не напитается силой!
Ее рука еще сильнее стиснула мою ладонь. Рука профессора – тоже.
– Ты слышишь меня, дух? Стукни дважды, если да!
В ответ немедленно раздались два громких удара. А ведь я, несмотря на темноту, отчетливо видел, что руки всех присутствующих крепко сомкнуты над столом! По спине пробежал холодок.
– Ты пришел к нам с посланием? Стукни дважды, если да, и единожды, если нет!
В ответ снова раздались два громких удара.
– Кому предназначено это послание, дух?
Едва я успел подумать о том, каким образом дух ответит на этот вопрос простыми «да» и «нет», произошло нечто совершенно необъяснимое. Из мрака на стол упал какой-то предмет.
Три сестры завизжали и разорвали круг, прижав ладони к губам.
– Благодарю тебя, дух. Благодарю, – миссис Фонтэн подняла упавший предмет со стола. – Роза. Белая роза. Символ райского блаженства, духовной чистоты и любви вечной и преданной. Это для вас, мисс Кэслтон. От молодого человека.
Три сестры загудели, точно пчелы.
– От Чарли? – дрожащим голосом спросила мисс Кэслтон.
– Да, – твердо ответила миссис Фонтэн. – Он хочет что-то сказать вам.
Она приложила розу ко лбу.
– Подождите, вот оно. Идет, идет… почти… Да! Благодарю тебя, дух! Чарли просит простить его прямоту и говорит, что он всегда любил вас.
Мисс Кэслтон вскрикнула. Радость в ее голосе смешалась со страданием.
– Он ждет вас. Истинная любовь не блекнет от времени. Он принес эту белую розу, потому что… Благодарю тебя, дух! Потому что хотел подарить вам букет белых роз в день венчания.
Сделав паузу, миссис Фонтэн обратила лицо к чему-то невидимому.
– Да, понимаю, – сказала она. – Итак, смерть помешала вашему союзу на земле, но вы соединитесь в священном браке на небесах.
Из горла мисс Кэслтон вырвался всхлип. Одна из ее сестер достала из-за корсажа платок и подала ей.
– Спасибо… спасибо… – пробормотала мисс Кэслтон, уткнувшись в кружевные складки.
– Поведайте ему, что у вас на сердце, пока он не покинул нас, – подсказала миссис Фонтэн. – Сейчас или никогда. Его силы тают.
– Чарли, дорогой, я тебя никогда не забуду! – воскликнула мисс Кэслтон. – Скорее бы нам снова быть вместе!
– Он покидает нас, – сообщила миссис Фонтэн, – и говорит: «Прощай, моя дорогая Люси, прощай!»
Мисс Кэслтон снова зарыдала. На глазах ее сестер тоже выступили слезы.
Миссис Фонтэн подала ей розу.
– Возьмите эту розу, дорогая. Возьмите на память и осушите слезы. Ведь это редкое счастье – найти того, кто так любит вас.
Мисс Кэслтон приняла розу дрожащими руками.
Увиденное весьма тронуло меня. Однако Дюпен с профессором оставались невозмутимы.
– Соединим же руки вновь. Я чувствую: нас ждут еще сообщения с той стороны.
Мы снова замкнули круг. Миссис Фонтэн запела еще один псалом, восхвалявший вечную жизнь и райские удовольствия, но вскоре резко оборвала пение.
– Энергия слаба. Я чувствую присутствие духов, но не могу разобрать их слов.
Отпустив мою руку и руку служанки, она встала и сбросила с плеч шаль. Мой взгляд упал на тот самый глаз – человеческий глаз, приколотый к ее груди. Он взирал на меня столь яростно, зловеще, что я застыл, не в силах шевельнуться или издать звук, пока не раздался звон, вернувший меня в мир живых. Это миссис Фонтэн зазвонила в колокольчик, привязанный лентой к ее поясу, и двинулась вокруг стола.
– Пожалуйста, сомкните руки, – велела она. – Я чувствую присутствие… женщины.
Мое сердце дрогнуло.
– Да, это женщина, весьма талантливая и ученая, – продолжала миссис Фонтэн под непрестанный звон колокольчика. – Говори же, дух!
Она остановилась у окна и выпустила колокольчик, позволив ему вновь повиснуть на ленте пояса. Лицо ее фосфорически мерцало в лунном свете, точно у какого-то волшебного сказочного создания. Миссис Фонтэн вновь склонила голову, прислушиваясь к небесам.
– Да, я слышу. Он должен остановиться. Он в опасности. Да, я слышу тебя. Она говорит: «Время для мести тому, кто предал нас, прошло. Теперь его задача – вернуть наше имя».
Мне сделалось зябко. Казалось, тьма стала на миг густа и черна, будто бархат, и только лицо миссис Фонтэн сияло призрачным светом. Неужели это – предостережение от бабушки? Если так, оно лишь окончательно спутало мои мысли.
Миссис Фонтэн выпрямилась и устремила взгляд к нам. При первых же словах ее голос зазвучал по-новому. Он приобрел явственный французский акцент!
– Мы, ложно обвиненные в предательстве – врагами истины и всех наивысших человеческих ценностей, – идем на смерть спокойно, зная, что мы и только мы стоим за истинный дух Франции: свободу, равенство, разум! Время покажет нашу невиновность, и враги наши будут повержены. Принимаю смерть от рук убийц с любовью к родине и всему тому, что ей воистину дорого, и проклинаю тех, чье предательство и бесчестье ведут ее к поражению!
Из горла миссис Фонтэн раздался ужасный хрип. Руки ее взлетели к горлу. Она опустилась на колени, осела на пол и лишилась чувств.
– Мисс Ровена!
Служанка вскочила с места, бросилась к хозяйке и принялась легонько шлепать ее по щекам. Я тоже встал, чтобы помочь ей, но тут увидел лицо Дюпена – застывшее в гримасе изумления. Оттолкнув кресло, он ринулся прочь из комнаты. Что же делать? Последовать за ним или прийти на помощь миссис Фонтэн? Три сестрицы квохтали, точно перекормленные несушки, но оставались в своих креслах, словно приклеенные, как и профессор, которого, казалось, совершенно не волновал обморок миссис Фонтэн. Все это побудило меня прийти на помощь бесчувственной леди.
– Миссис Фонтэн, вы меня слышите?
Дыхание ее было едва уловимо. Я обратился к служанке:
– Принесите ей воды и мокрое полотенце.
Девица ответила мне неожиданно ядовитым взглядом и склонилась еще ближе к хозяйке.
– Мисс Ровена, – шепнула она, – очнитесь, пожалуйста.
Веки миссис Фонтэн дрогнули и приоткрылись.
– Ох… Чувствую себя совсем… опустошенной. Она оказалась сильна. Ужасно сильна… Помогите мне подняться, пожалуйста.
– Может быть, воды? Или компресс?
– Нет-нет, со мной все в порядке. Но они настаивают… Я должна подчиниться, иначе они будут терзать меня всю ночь. Помогите встать, пожалуйста.
Мы со служанкой помогли миссис Фонтэн подняться на ноги.
– Как вы нас напугали, дорогая, – пробормотала одна из сестер.
– Пожалуйста, присядьте, – сказала другая.
– Да-да, пожалуйста! – подхватила мисс Кэслтон.
– Нет, нельзя. Мы должны… мы должны перенести наш сеанс в погреб. Так велят духи. Они будут терзать меня, пока мы не выполним их волю. Пожалуйста, помогите мне сойти вниз.
Держась за мою руку, миссис Фонтэн подвела меня к стене напротив, к открытой двери, которую я прежде не заметил. Здесь она оперлась на мое плечо, и мы двинулись вниз по лестнице. Служанка несла свечу, пламя которой, впрочем, не сумело совладать с глубокой тьмой пыльного погреба. Спустившись, девица поставила свечу в подсвечник на столе. Язычок пламени заплясал в темноте, словно дрожа от страха. Кроме подсвечника, на столе лежала куча камней. Больше ничего видно не было.
– Будьте любезны взять каждый по нескольку камней, – попросила миссис Фонтэн. – Нам снова нужно как можно больше энергии. Я чувствую существо – сильное существо, но не могу разобрать, что он – или она – говорит. Давайте споем.
Она затянула новый псалом, и дамы немедленно подхватили, хоть голоса их и дрожали от страха. Профессор начал подвывать, иногда перемежая мычание словами вроде «грешен, грешен, боже, ослаби, остави, прости ми согрешения моя».
Миссис Фонтэн швырнула камешек в темноту, скрывавшую противоположный угол погреба. Дамы, профессор и я последовали ее примеру. Так, с песней, все мы бросили в темноту еще по камню. Миссис Фонтэн запела громче и кинула третий. Пение ее отдавалось в погребе громким эхом и звучало весьма неприятно: каждая нота несла в себе страх.
– Ай! – резко вскрикнула мисс Кэслтон, оборвав пение. – Надо же! Меня ударило!
Из глубины погреба в нас полетел еще один камень.
– Они здесь! – радостно воскликнула миссис Фонтэн.
Остальные оцепенели от страха.
– У вас есть послание для нас?
Вылетевший из темноты камень ударил меня в плечо.
– Для мистера По?
В меня шлепнулся еще один камень. Сердце забилось быстрее.
– Говори через меня, дух! Говори через меня!
Миссис Фонтэн устремила взгляд кверху.
– Да, я слышу тебя.
При этих словах голос ее изменился: он сделался ниже и приобрел какой-то странный акцент.
– Я искал тех, кто подтвердил бы мою невиновность. Я верил в беспристрастность судей. Я верил, что правда восторжествует над кривдой. И что же? Я пострадал от предвзятости мнений, и истина потерпела поражение. Я старался простить. Но разве есть справедливость на свете, где ложь осуждает невиновного, а истинного преступника выпускает на волю? Разве есть справедливость на свете, где дитя заключают в тюрьму еще до рождения? А если справедливости нет, разве не должны мы восстановить ее сами?
Последовал громкий удар в стену погреба. За ним еще один. Одна из дам завопила – третий камень, пущенный гораздо сильнее, чем прежние, попал в нее. Еще один, и еще, и еще – намного больше, чем мы бросили в темноту.
– Мы призвали существо низшего разряда! – крикнула миссис Фонтэн. – Проведшее жизнь на нашем плане в пороках и злодеяниях! Оно явилось со злыми намерениями! Бежим! Бежим наверх, скорее!
Сестры кинулись наверх. Служанка – за ними, а следом за ней – профессор. Тут свеча догорела и погасла, оставив меня в кромешной тьме. Чьи-то сверхъестественно сильные руки схватили меня за плечи и поволокли в глубину погреба.
– Помогите! – закричал я. – Помогите кто-нибудь!
Дверь наверху захлопнулась. Я рванулся прочь из объятий злого духа, вознамерившегося утащить меня в преисподнюю. Я брыкался и извивался с отчаянием попавшейся на удочку рыбы, но получил тяжелый удар по голове и провалился в ничто.
* * *
Позже, много позже, в соболино-черной тьме возник пугающий призрачный огонек. Я изо всех сил постарался очнуться или хотя бы сделать вдох в этом безвоздушном пространстве. Попробовал встать с постели – все тело отозвалось болью, пол вырвался из-под ног. Окно. Нужно было открыть окно, но я даже не представлял себе, в какой оно стороне. Движение! Страх приковал меня к месту. Там! У темной бархатной шторы! Огонек рос, делался ярче и ярче, пока не превратился в женские глаза, полыхавшие зеленым, точно кошачьи зрачки в луче света. Пока я смотрел на них в болезненном оцепенении, рядом появилась еще пара глаз, а за ней еще и еще… Вскоре из мрака, сверкая, взирали на меня сотни глаз – потусторонних, немигающих. Страх породил в сердце холод, медленно потекший по всему телу. Сама смерть подкрадывалась ко мне, медленно, дюйм за дюймом, убивая меня своей ледяной отравой. И тут ослепляющей вспышкой ужаса пробудилась память: я ведь был оглушен и неведомо сколько пролежал без сознания, а теперь заперт, замурован в фамильном склепе, и духи ушедших предков сосут из меня жизнь, чтобы восстать из мертвых. Они ждали, когда я засну, чтобы забрать меня к себе. Стоит мне теперь закрыть глаза – и я останусь в этой тьме навсегда.
Но голова пульсировала болью, все тело ныло. Я лежал на сырой земле, упираясь подбородком в пол своей темницы, а вытянув вперед руку, нащупал лишь пустоту. Я лежал на самом краю ямы. И запах. Он становился все сильнее по мере того, как чувства возвращались ко мне. Пахло тухлыми яйцами – или серными испарениями самого ада! Послышался шум – слабый, но отчего-то тревожащий. То был звук шагов – кто-то крался ко мне из темноты. Страх, сковавший мои члены, невероятно обострил чувства. Глаза сверкали из темноты, точно сонмы демонов следили за мной, а шаги приближались. И тут нечто стремительно прошмыгнуло по мне – мягкая шкурка, острые когти и… зубы! Я отпрянул назад, беспорядочно отмахиваясь руками. Под удар подвернулось мягкое тельце, раздался писк. И еще один! Нарастающая паника оживила мою память. Камешки… камешки, которыми кидались злые духи… а теперь, что еще ужаснее, живые твари шныряют вокруг, в надежде отведать свежего мяса, а сверхъестественные глаза их, в отличие от моих, привычны видеть в темноте! Брыкаясь, точно умалишенный в припадке буйства, я откатился в сторону и наткнулся на стену своей темницы. Стена, как и пол, оказалась земляной – влажной и заплесневелой, ногти легко оставляли на ней глубокие борозды, но что в этом толку, если она держит взаперти не хуже каменной? Я двинулся наощупь вдоль стены в поисках двери, пока после очередного шага не обнаружил под ногой пустоту. С губ моих сорвался визг. Руки судорожно вцепились в стену, я отшатнулся назад и рухнул на пол, чтобы не провалиться в недра земли.
Не знаю, долго ли я пролежал, прижавшись щекой к полу. Мрак угнетал, дышалось с трудом. Я пошарил по полу вокруг себя в поисках камня, комка земли – хоть чего-нибудь, что помогло бы оценить глубину ямы передо мной. Наконец под руку попался камешек. Я кинул его в яму – ни звука. Ни стука, ни всплеска – ни единого знака столкновения с дном. Да этот дом выстроен прямо над вратами в ад! От объявшего меня ужаса мир вокруг вновь исчез в темноте.
Долго ли я пробыл без чувств? Вокруг все так же было темно, но ужас отступил, сменившись обычным страхом. Не имея представления о размерах ямы, я осторожно двинулся вперед – руки вытянуты, глаза едва не вылезают из глазниц, силясь отыскать хоть крохотный лучик света.
– Миссис Фонтэн! Вы здесь? Миссис Фонтэн!
Но в ответ слышалось только дыхание крыс, с которыми мне пришлось делить погреб – голодных крыс, только и ждущих момента, чтобы застать меня врасплох. Цокот их острых коготков и нетерпеливое лязганье зубов отдавались от стен погреба дьявольским эхом. Скоро ли они додумаются броситься на меня разом, вонзая когти и клыки в еще живую плоть?
– Миссис Фонтэн!
Я звал ее и звал, но никто не откликался. Может, она ранена? Может, ее тоже держат в заточении?
Наконец я нащупал посреди земляной стены деревянный прямоугольник. Очевидно, это и был выход из моей темницы, но ни щеколды, ни ручки с моей стороны не оказалось. Тогда я забарабанил в дверь.
– Помогите! Кто-нибудь!
Я взывал о помощи снова и снова, пока опять не лишился сознания.
* * *
Прошли долгие часы, а может, и дни, прежде чем я услышал равномерный стук. Некоторое время я не мог понять, откуда он доносится – изнутри или извне. Но вот дерево треснуло, раздался оглушительный скрип, и в щели между сломанными досками хлынул поток солнечного света.
– По! Вы здесь?
Затрепетавшее было сердце успокоилось. Дюпен! Наконец-то он здесь!
– Яма! Берегитесь, яма! – с трудом прохрипел я.
– По, я здесь. Вы в безопасности.
Дюпен двинулся ко мне, подсвечивая путь фонарем.
– Вот дьявол, – пробормотал он. – Обопритесь на мое плечо. Вы, должно быть, совсем без сил. Простите, что искал вас так долго.
– Фонарь… Посветите сюда, пожалуйста. Мне нужно увидеть…
Дюпен поднял фонарь повыше, озарив неярким светом заплесневелые стены.
– Нет. Яма. Посветите в яму.
Дюпен поднес фонарь к яме.
– Ход, обрамленный деревянными брусьями. Вероятно, когда-то здесь был люк.
– Но что там, внизу? Я бросил туда камень – и ни звука. Казалось, его падение бесконечно.
Держа фонарь над ямой, Дюпен склонился пониже и заглянул в глубину, но тут же отпрянул назад.
– Идемте-ка отсюда, – буркнул он, увлекая меня к сломанной двери.
Я вцепился в его плечо и удержал на месте.
– Вы должны мне сказать! Что там, внизу?
– Вот. Пейте.
Дюпен подал мне фляжку. Я сделал глоток. Прохладная вода на языке показалась райской амброзией.
– Что там, внизу, Дюпен? Неужели само адское жерло?
– Можно сказать и так, – негромко ответил он.
– Я должен посмотреть!
Вырвав фонарь у него из рук, я склонился над ямой. Неверный, колеблющийся свет разогнал темноту и открыл моему взору ужасную картину. Там, внизу, был скелет человека. Плоть давно истлела, обнажив кости, но одежда осталась нетронутой. Казалось, перед тем, как свалиться набок, покойный стоял на коленях со склоненной головой. Руки его до сих пор были сомкнуты в отчаянной, яростной мольбе. Его последние часы явились передо мной с ужасающей яркостью: прерывистое дыхание, падение наземь, последняя молитва…
– Но бог так и не услышал его, – прошептал я.
– По! Прошу вас, идемте прочь из этого скорбного места.
С этими словами Дюпен взял у меня фонарь и мягко отстранил меня свободной рукой. Вдруг он ахнул. Я попятился прочь от ямы, а Дюпен совершенно неожиданно спрыгнул вниз.
– Дюпен! Боже мой!
Но Дюпен уже выбирался обратно – наверх из самой преисподней. Подав ему руку, чтобы помочь подняться, я заметил, что он сжимает что-то в перепачканных землей пальцах.
– Это письмо!
В свете его фонаря я увидел знакомую зеленую печать.
