Глава 20

Четыре корпуса с незатейливой архитектурой располагались по углам большого квадрата. Вдоль его сторон находились приемное отделение, часовня, кухня и рабочий цех. Внутренний двор, куда Крайтона вместе с остальными заключенными вывели после утренней переклички на прогулку, был обнесен забором высотой двадцать футов с колючей проволокой под напряжением и шатром из кабелей против вертолетов.

– Отсюда когда-нибудь сбегали? – спросил Томас.

Тьяго поежился: синтепоновая куртка не спасала от промозглой сырости. В теплое время года на улице можно было подтягиваться или жать штангу, но зимой оставалось только вышагивать вдоль забора и маяться бездельем.

– Я не знаю, амиго. Вроде слышал что-то, но в детали не вникал. Если что-то и случается, огласке такое не придают, сам понимаешь. Я, честно говоря, не особо интересовался. Мне выходить скоро, я же не умалишенный о побеге думать.

Заключенные вяло бродили по двору, не получая удовольствия от прогулки на холоде. Кирпичные стены не являлись преградой ледяному ветру – казалось, он налетал прямо сверху, пикируя вниз подобно охотящемуся ястребу, проникал в рукава и за шиворот, ввинчивался в игольные отверстия стежков на ткани.

Томас вдруг подумал, что даже ядреный зимний воздух, проникающий за тюремный забор, мгновенно утрачивал свежесть, пропитываясь царившей здесь атмосферой одиночества и униженности.

В скученной оцепеневшей толпе выделялись несколько осоловелых лиц.

– Уже приняли дозу, – пояснил Тьяго.

Запрещенные вещества в тюрьму поступали двумя способами: через охранников или через визитеров с воли. Пакетики с дурью прятались под одежду, обматывались скотчем, чтобы не унюхали собаки. Процедура передачи обычно проходила в конце свидания. Друзья обнимались и незаметно для надзирателей совершали хитрые манипуляции. С подружками было и того проще: при поцелуе наркотик передавался изо рта в рот и прятался под язык. При угрозе личного досмотра – глотался. Из желудка пакетик извлекался рвотой или естественным путем; бывали случаи, когда целлофан с отравой повреждался в желудке, вызывая мучительную смерть.

За пару дней Тьяго, с которым Крайтон неожиданно поладил, рассказал ему много о тюремном быте. Что-то изумляло Томаса, с чем-то он соглашался. Одно правило Тьяго не уставал повторять: не зли надзирателей.

– Если тебя поставили к стенке, не двигайся, пока не позволят. Уроды могут специально провоцировать, хватать за ноги, бить по почкам, чтобы ты оторвал от стены руки – и тогда они с чистой совестью отделают тебя уже на законных основаниях, да так, что кровью мочиться будешь – это в лучшем случае. И тут вступает в силу второе главное правило – ты не можешь трогать копов. Даже случайное прикосновение расценивается как акт агрессии.

– Был тут только один чувак, который подрался с копами и выжил. Майки Раша его звали, сидел за ограбление и вымогательство, – продолжал Тьяго. – Не знаю точно, с чего там буча заварилась, но махался он так же отчаянно, как и ты. Думали, хана парню, но нет, только ногу ему и руку поломали. Но везунчиком его все равно не назовешь. Отсидел пятнадцать лет и уже выходить собирался, а его неожиданно выдергивают в суд и добавляют два пожизненных – якобы нашли два тела и доказали его вину. Жалко парня, нормальный был. Его потом в тюрьму особо строгого режима перевели…

Томас вглядывался в хмурые, неподвижные лица надзирателей и невольно задавался вопросом: что за люди идут работать тюремщиками по доброй воле, что ими движет? Разве нормальный человек согласится на подобную должность? Это ложь, что все работы хороши. Нет, не все. Конечно, обстоятельства бывают разные, и когда прижмет, человек может наступить на собственное горло и унизиться, устроиться на работу, ущемляющую его достоинство – профессор пойдет мыть полы, а врач будет разносить кофе в забегаловке. Но никогда, никогда человек не выберет труд, противоречащий его нутру, выворачивающий его наизнанку. Каждое утро входить за колючую проволоку, чтобы упиваться своей силой за счет бесправного положения заключенных, не способных противостоять твоему произволу, – это кем нужно быть, какие комплексы иметь? Намного ли сами надзиратели лучше тех, кого охраняют? Что-то явно не так с их психикой…

После полудня Томас бесцельно слонялся по блоку, краем глаза поглядывая на сгрудившихся у телевизора черных. Транслировался плей-офф NBA, «Чикаго Булз» играли против «Бруклин Нетс» и вели с разгромным счетом. Впервые ему было плевать на итог матча.

Перед обедом Крайтону сообщили, что к нему посетитель. В зале свиданий его ждал незнакомый мужчина в дорогом твидовом пиджаке. Выглядел он лет на сорок – сорок пять, лицо аристократическое, узкое, с высоким ровным лбом и внимательными глазами. Весь его облик выражал сдержанную доброжелательность.

Он протянул Томасу руку:

– Здравствуйте, меня зовут Дональд Хоук.

Крайтон ожидал, что за именем последует профессия, объясняющая цель его прихода, но мужчина улыбнулся и предложил сесть за стол.

Томас опустился на стул, не сводя с визитера настороженных глаз.

– Вас, наверное, интересует, кто я такой и чего от вас хочу, – прочитал его мысли Хоук. – Поверьте, вы все узнаете. Но сперва позвольте мне прояснить вашу ситуацию, если вы не возражаете.

Томас скрестил руки и откинулся на жесткую спинку, ощущая странную нервозность: что-то в незнакомце ему не нравилось. Что-то смутное, скользкое, прятавшееся под внешним лоском. От него веяло неясной угрозой.

– Вы обвиняетесь в вооруженном нападении и убийстве, за что вам светит от тридцати лет до пожизненного, в зависимости от того, будете ли вы сотрудничать со следствием и какую линию защиты выберет ваш адвокат. – Хоук сделал паузу, спрашивая взглядом, верны ли факты. – Впрочем, на профессионализм последнего я бы на вашем месте сильно не рассчитывал, вы и сами догадываетесь об уровне бесплатных правозащитников.

Он снова взглянул на Томаса, ожидая ответной реакции. Но Томас молчал, не понимая, к чему тот ведет.

– Далее. Завтра у вас назначено слушание в суде по поводу возможности выхода под залог, – продолжил Хоук. Он говорил неторопливо, готовый в любой момент прервать монолог и ответить на встречные вопросы. – Но в выходе под залог вам будет отказано, разумеется. Вы это знаете.

Крайтон не произносил ни слова, но Хоука, казалось, это совсем не смущало.

– Факты неутешительны: провести за решеткой вам предстоит если не всю оставшуюся, то большую часть жизни. На воле у вас наверняка остались близкие люди, о которых вы бы хотели позаботиться, подвернись такой шанс.

Томас еле заметно повел плечами, и это движение не укрылось от его собеседника.

– Я здесь для того, чтобы дать вам этот шанс, – многозначительно сказал он и умолк, выжидающе глядя на заключенного.

– Что от меня требуется? – после паузы спросил Томас. Что-то зашевелилось внутри, что-то невнятное, беспокойное волной ударило в плечи, прокатилось по рукам до самых кончиков пальцев.

Лицо Хоука осветилось улыбкой:

– Предположим, некий благотворительный фонд переведет тридцать тысяч долларов на счет вашей семьи, если вы окажете фонду небольшую услугу.

– Какого рода услугу?

– О, ничего запредельного, – Хоук задумался, пытаясь правильно сформулировать мысль. – Вы поучаствуете в закрытом театральном представлении.

Повисла тишина. Двое сидевших на противоположных концах стола мужчин прожигали друг друга взглядами. Один – с враждебным отчаянием, второй – с осторожным любопытством.

– Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, – наконец произнес Томас. Этот разговор по непонятной причине тревожил его, вызывая противоречивые эмоции.

– Вы побудете в роли статиста. Наш актер убьет вас – понарошку, разумеется. От вас потребуется лишь достоверно изобразить смерть – зрители должны поверить, что вы умерли на самом деле, – беззаботно проговорил Хоук.

Томас понял, что его так раздражало в этом человеке – его покровительственный тон, который тот пытался выдать за благожелательность.

– Послушайте, я не знаю, за кого вы меня принимаете и что там у вас на уме, но кто в здравом уме поверит в эту муть? – Его голос звенел от злости. – Любой начинающий актеришка обойдется в сотню раз дешевле.

Хоук не питал иллюзий, что узник сиюминутно проглотит наживку. Томас Крайтон был кем угодно, но не глупцом. Потребуется некоторое время, чтобы его убедить. При подборе объектов у них иногда случались редкие сбои – такие как с Крайтоном, занесенным в список из-за небрежности сотрудника – но в конечном итоге клиента всегда удавалось убедить, подсунуть другую кандидатуру. Однако проклятый русский заартачился, подавайте ему только Томаса Крайтона, и никого другого. Долбаные русские всегда и всем усложняют жизнь, хотя и платят по двойному тарифу.

«Ладно, – мысленно одернул себя Хоук. – Желание клиента – закон, тем более такого платежеспособного клиента. Хочет Крайтона – будет ему Крайтон».

Он шумно вздохнул и поднялся, давая понять, что беседа окончена:

– Я понимаю ваше недоверие. Предложение и правда звучит… неправдоподобно привлекательным. Согласитесь, деньги неплохие и могут заметно скрасить ваше длительное тюремное заточение, если на воле вам порадовать некого и вы решите оставить всю сумму себе. Я дам время подумать и вскоре снова вас навещу.

Тем вечером, впервые с момента ареста, Томас засыпал без ставшего уже привычным чувства безысходности. Завтра его вывезут за пределы тюрьмы, и он попытается что-нибудь предпринять. Способ обязательно найдется. Он убьет, если надо, терять ему нечего – но сбежит и отыщет ублюдка Джонни. Из-под земли достанет и вытрясет свою долю. А если завтрашний побег не удастся, Томас согласится на предложение Хоука – не ради денег – тридцать тысяч Тину не спасут, – а ради дополнительной возможности. Сбежать из-под непрофессионального конвоя будет даже легче. Особенно если ты готов на все. Абсолютно на все, чтобы спасти своего ребенка.