Глава 18
– Да с чего ты решил, что Ковалев победит? – горячился Завацкий, едва ли не подпрыгивая на стуле. Они сидели небольшой дружеской компанией в спортбаре в ожидании боксерского поединка за чемпионский титул между Сергеем Ковалевым и Бернардом Хопкинсом. – Да, он отличный боксер, но Хопкинс – это живая легенда! В сорок девять лет защитить звание чемпиона мира – стальные яйца нужно иметь.
– Я не спорю, Хопкинс недосягаемо крут и достоин уважения, – Немов отхлебнул ледяного пива и отставил бокал. – Но как ты верно подметил, лет ему уже прилично. А Ковалев в самом расцвете сил, почти на двадцать лет моложе. Разреши также напомнить, что у него ни одного поражения и сплошные нокауты. Я не говорю, что Хопкинс кончит так же, как Роман Симаков – кстати, парня очень жалко, – но трудно ему придется, это факт.
– Антоха, Андрей прав! – вмешался в беседу их общий приятель, Данила. – Скорее всего, россиянин американца просто размажет…
На огромном плазменном экране началась трансляция, переполненный зал притих, и Завацкий поспешил отмахнуться:
– Да ну вас! Сейчас посмотрим, кто окажется прав.
Двадцать минут спустя его веселое лицо заметно помрачнело: Ковалев уверенно лидировал, не оставляя Хопкинсу никаких шансов. В первом же раунде Сергей отправил соперника в легкий нокдаун, а затем активно атаковал.
В кармане пиджака завибрировал мобильный. Андрей с удивлением посмотрел на номер. Вот ведь упрямая девица! Он поднялся из-за стола и отошел в дальний угол бара, где не было так шумно.
– У меня есть к тебе важный вопрос, – Софья опустила приветствие.
– Я весь внимание.
– Ты сейчас занят?
На экране Ковалев ударил мощным правым боковым, от которого Хопкинс еле удержался на ногах.
– Занят.
– Сильно?
– Сильно.
– Погуляем?
Андрей развеселился. Неужели он ей так сильно понравился? Безусловно, ему льстило внимание хорошенькой юной особы, и он бы непременно воспользовался ею, не будь она столь обескураживающе искренней. В своей неожиданной симпатии она напоминала ему младенца, делающего первые шаги к блестящему включенному утюгу. По-хорошему, ему бы послать ее в грубой форме, чтобы отбить охоту волочиться за мужиком, не оценившим ее прелести. Но во-первых, когда это он любил «по-хорошему»? А во-вторых, прелести он ее оценил, чего греха таить.
– Погуляем.
У Софьи не получилось скрыть свою радость:
– Ты где?
– На Патриарших.
– Я там буду через пятнадцать минут, – бросила она и поспешно положила трубку.
В двенадцатом раунде Ковалев провел несколько сокрушительных атак, и лишь гонг спас Хопкинса от досрочного поражения.
Посетители бара встретили победу россиянина дружными криками. Андрей похлопал по плечу поникшего друга:
– Пусть тебя утешит то, как много уважения показал Ковалев старине Хопкинсу, благородно решив не срамить его седины и не отправлять в нокаут.
За столом раздался хохот. Смеялись все, кроме Завацкого.
На улице Андрей закурил, любуясь заторможенной суетой зимнего вечера. Машины неуклюже тащились по скользкой дороге, выпучив сомнамбулические глаза фар; прохожие спешили к метро, безжалостно вбивая в тротуар скрипучие снежные крошки. Колкий воздух висел неподвижно, и казалось: проткни его пальцем – и с хрустом посыплются вниз треснувшие ледяные осколки.
Напротив остановилось такси, и Софочка – свежая и нарядная, как Снегурочка, помахала Андрею.
– Ресторан? – предложил Немов, когда она приблизилась.
– Давай лучше походим, – смущаясь, ответила Софья. – Такой вечер классный. Новым годом пахнет.
Они свернули в сквер и медленно побрели по тропинке, обрамленной голыми черными деревьями. Софочка поглядывала на Немова, не решаясь прервать его внезапное молчание. Из расстегнутого воротника пальто виднелся борт пиджака и галстук, и она представила, как бы он смотрелся в спортивной одежде. Ему бы наверняка пошел неформальный стиль.
Андрей ошибался, считая, что обидел Софью резким выпадом в ветеринарной клинике. Последние несколько дней она вспоминала его слова, ликуя от горделивой радости. И было тому несколько причин. Во-первых, никто никогда не разговаривал с ней по-взрослому, на равных. Гива постоянно сюсюкался и не воспринимал ее всерьез, в отличие от Андрея. Как он сказал? «Ты – самостоятельная единица и вольна принимать собственные решения». Она давно смирилась с ролью неприхотливой любовницы и почти поверила в свою полную неспособность думать независимо. И вдруг появляется Немов и выливает ей на голову ушат ледяной воды. Первую секунду неприятно, зато потом…
Во-вторых, он озвучил мысль, которую она сама боялась произнести вслух: за свои желания нужно бороться. Это касалось не только несчастного Маркиза, которого она трусила привести в квартиру, но и кое-чего другого, о чем Софочка пока не решалась как следует поразмыслить.
И в-третьих, Андрей назвал ее хорошенькой!
– Чему ты лыбишься? – спросил Немов.
– Да так, ничему особенному, – уклончиво ответила она. – А ты почему такой задумчивый?
– Жду события, которому уже давно следовало произойти, и нервничаю.
– А может, эта задержка к лучшему? Никогда ведь не знаешь…
– Серьезно? – Андрей саркастически хмыкнул. Смотри-ка, девчонка как осмелела, даже мнение свое начала выражать.
– Вот я сегодня Вконтакте притчу по этому поводу прочитала. Она о том, что иногда за неприятностями кроется удача.
Андрей никак не отреагировал, и Софочка продолжила:
– Как-то два ангела остановились на ночь в богатой семье, но хозяева отправили их спать в сарай. Старший ангел увидел дыру в стене и заделал ее. На следующий день они заночевали в доме бедняков, и те разделили с ними последнюю еду и уложили спать на теплых постелях. А утром бедняк обнаружил, что его единственная корова околела. Тогда младший ангел тихо спросил у старшего, зачем он сделал такую несправедливость – помог богачу и наказал бедняка. И тот ответил: «В стене был клад с золотом, и я заделал дыру, чтобы злой богач не нашел его. А к бедняку ночью приходила смерть, и я отдал ей корову».
Софочка посмотрела на Немова, надеясь, что тот проникся философской историей.
– То есть мораль сей басни такова: если ты бедный, радуйся тому, что не сдох? – Андрей пытался казаться серьезным, но не выдержал и рассмеялся.
– Да ну тебя! – с нарочитой обидой воскликнула Соня и ткнула его в бок. – Мог бы притвориться, что потрясен. Мне было бы приятно.
– Я думал, ты жаждешь правды.
– Ты совсем не разбираешься в женщинах.
– Как и остальные три с половиной миллиарда мужчин.
Софочка быстро поморгала: ворсинка от шубки попала в глаз и никак не желала убираться. Она потерла веко, а потом попыталась подцепить соринку пальцем.
Немов остановился, обхватил ее голову руками и повернул к свету фонаря.
– Уже все хорошо, – выдохнула Софья.
Но Андрей продолжал разглядывать ее лицо.
– Что? – напряглась она. Может, тушь потекла?
– Ты, случаем, не дочь Воланда? – ехидная усмешка скривила его губы.
В ее глазах не светилось понимания, и он объяснил:
– Мы на Патриарших прудах. И у тебя глаза разного цвета.
– Правда? – Девушка полезла в сумочку и достала зеркальце. – Линза выпала!
– Плохое зрение?
Она замялась, но соврать не решилась:
– Хорошее. Просто так красивее. Всем нравятся синие глаза.
– Всем это кому? Твоему любовнику?
В его словах не было и намека на осуждение или желания поддеть, но Софочка залилась краской: Немов, как всегда, попал в точку.
– У тебя редкий натуральный цвет, – Андрей запахнул воротник пальто. – Желто-оранжевый, как марсианский песок. Смотришь, и сразу уносишься на другую планету.
Соню так потрясло это признание, что она не нашлась что ответить. Она всегда считала, что с цветом глаз ей не повезло. Осторожно подцепила вторую линзу и выкинула в снег.
Теперь на Андрея глядели не стеклянные искусственные глаза, а потусторонние, змеиные, гипнотизирующие. Наваждение было столь сильно, что он с трудом заставил себя отвести взгляд.
– А у меня, судя по всему, зрение портится.
– Это из-за стресса, – отозвалась девушка, все еще переваривая неожиданный комплимент. – Ты работаешь много, глаза устают, им надо давать отдых! Хочешь – научу, как их расслаблять? – И не дожидаясь его ответа, потянула за рукав к скамейке. – Откинься на спинку, – приказала она. – Накрой глаза ладонями, чтобы не проникал свет. Важно не напрягаться.
Немов последовал указаниям.
– Получается?
– Не очень.
– Давай я! – Софа накрыла ладонями его лицо, радуясь тому, что хоть чем-то удивила. Он ведь о таком упражнении и не слышал раньше. – Абсолютная темнота расслабляет зрительные нервы. Иногда достаточно пары минут, чтобы напряжение отпустило.
Андрей улыбнулся, и Софье нестерпимо захотелось скользнуть пальцами ниже, провести по контуру красивых надменных губ.
– Ты знакома с теорией профессора Уильяма Бейтса?
– Нет.
– Это упражнение, названное пальмингом, – основное в его рекомендациях по методике улучшения зрения.
А она-то, дура, хотела его поразить! Софья убрала руки и чуть слышно пробормотала:
– Ты такой умный, что мне иногда хочется тебя придушить.
– Какие у тебя смелые эротические фантазии, – сыронизировал Андрей и увернулся от тычка.
Они гуляли по аллеям, то болтая о ерунде, то вдруг умолкая надолго. Обычно молчание Софью тяготило, ей сразу становилось неуютно, неловко, словно она делала что-то неправильно – но только не в обществе Немова. Он мог до потери пульса изображать холодность – да только Софочке не было холодно.
У обледенелого бордюра топтались голуби, тщетно выискивая на посыпанном реагентами тротуаре что-нибудь съедобное.
– Подождешь немножко, я их покормлю? – спросила Софья, сунув руку в карман и вынимая горсть пшена.
Андрей даже остановился от удивления:
– Это что?
– Это птичек покормить, – весело объяснила она, бросая зерно на мерзлую землю. Оголодавшие пернатые суетливо набросились на угощение, шумно хлопая крыльями и выстукивая торопливый марш обмороженными красными лапками.
– Погоди! – не унимался Немов. – У тебя в кармане шубы – пшено?
– Да. Я всегда с собой ношу. А что в этом такого?
– Как тебе сказать, – он помедлил, подбирая слова. – В твоем кармане естественно предположить вип-карту солярия, айфон, визитку косметолога – но никак не пшено!
– Ну, хлебом-то птиц только идиоты кормят, – Соня нахмурилась, неверно истолковав его посыл. – В хлебе нет для них никаких полезных питательных веществ, он им только желудок забивает. Они вот так наглотаются булок, а потом мрут от истощения, с переполненным желудком.
Она сыпанула птицам последнюю жменьку, отряхнула ладони и надела перчатки:
– Мне нравятся голуби. Они булькают, как вскипевшие чайники.
Андрей с недоверием покосился на девушку: ему сейчас померещилось, или?..
– Ты Роберта Рождественского процитировала?
– Это кто? Писатель?
Андрей, уже готовый признать, что явно недооценил уровень ее интеллектуального развития, небрежно отмахнулся и предложил подвезти Соню до дома. Она пригласила его на чай, и он согласился – сам не зная почему. Каким-то непостижимым образом девчонке удавалось будоражить его любопытство: то она рвет шаблоны, озвучивая дельные мысли и совершая поступки, которых от нее не ожидаешь, то снова превращается в пустоголового болванчика.
– Заварить тебе с мятой? – спросила Софья, когда они устроились на кухне.
– Не откажусь, – Андрей оглядел разноцветные шкафчики, украшенные рисунками, перекликающимися с узором на стеклянной двери и мозаичном фартуке, и снова восхитился грамотному дизайну. – Чикаго? – он указал на висевшую на стене небольшую картину, которую прежде не замечал.
Хлопотавшая возле чайника Софья обернулась:
– Ага. Делать было нечего, вот и баловалась.
– В каком смысле «баловалась»? Ты что, сама это нарисовала?
На его лице застыло непонятное выражение, одинаково подходящее под противоположные эмоции. С таким лицом можно воскликнуть и «Боже, какая прелесть» и «Немедленно выкинь этот мусор!»
– Не нравится? – с плохо скрываемым огорчением протянула Софья, ставя перед ним источавшую дивный мятный аромат кружку.
– Наоборот, очень нравится. Я готов был поспорить, что это картина какого-то мастера. Манера очень своеобразная. Может, ты для меня что-нибудь нарисуешь? Я в спальне повешу. А лет через десять-двадцать, когда твои работы будут стоить целое состояние, продам и куплю себе дом в Испании.
Софья сердито сдвинула брови, отчего ее игрушечное лицо приобрело комичное выражение:
– У тебя злое чувство юмора.
– Когда шучу – да. Но сейчас я серьезен. Сонь, я буду тебе очень благодарен.
Софья испытующе поглядела на гостя, ища в его мимике признаки сарказма.
– А что тебе нарисовать?
– Не знаю. Указывать художнику – дело неблагодарное и неумное. Нарисуй то, к чему у тебя будет вдохновение.
– Хорошо.
«И действительно, хорошо», – Андрей откинулся на удобном сиденье, понимая, что не хочет уходить. Однако уходить нужно, иначе неизбежно возникнет неловкость или девчонка, чего доброго, приставать начнет. Она, безусловно, симпатичная… Этот ее трогательный острый подбородочек, который хочется приподнять указательным пальцем… Нет, разрушать ее устроенную рутину Немов не собирался. К серьезным отношениям он не готов – и вряд ли когда-то будет готов, а обижать ее одноразовым сексом ни к чему.
Андрей допил чай и заставил себя подняться.
Софочка с недоумением закрыла дверь за поспешно ретировавшимся мужчиной. Уж не испугался ли он, что она его соблазнять начнет? Андрей ей нравился – пора признать, – но навязываться Софья никогда бы себе не позволила, а изменять Гиве – и подавно. Они с Гивой переживают сложные времена, но все постепенно наладится.
Она повалилась на кровать, раздумывая, какой сюжет изобразить на холсте в подарок Андрею. Может, сегодняшнюю прогулку? Зимний парк, двое путников, голубоватый снег, темные ветви деревьев как причудливые сплетения колючей проволоки… А может быть, путник один? Стоит у шершавого ствола, почти сливаясь с ним. Софа попробовала рассмотреть в деталях возникший в воображении образ, но наплывающий сумрак внезапно поглотил и лес, и сугробы, и путника.
Она села, кое-что вспомнив, и подтянула к себе ноутбук.
«Воланд, Воланд, имя-то какое знакомое», – бубнила она под нос, набирая в гугле поисковый запрос.
«Мастер и Маргарита»! Точно! Она же в старших классах школы даже пролистала этот роман, правда, почти ничего не запомнила. Нужно будет перечитать. Софочка скачала файл книги – будет чем заняться перед сном. А завтра заедет в книжный, купит бумажную версию или у мамы спросит – наверняка у нее есть.
Что он там еще говорил? Она сказала про голубей, а Андрей спросил, не цитата ли это некоего Рождественского. Софа быстро напечатала в поисковой строке три слова «голуби, чайник, рождественский».
И залипла.
Я подамся от бумажных запутанных ворохов
В государство переулков, проспектов и двориков.
Все, что я растерял, отыщу в мельтешении радужном.
Где витой канделябр и бетонные глыбины – рядышком.
Где гитары щекочут невест, где тепло от варений малиновых.
Где колясок на каждый подъезд десять – детских и две – инвалидных.
Там, где будничны тополя перед спящими школами.
Там, где булькают, как вскипевшие чайники, голуби.
Выхожу не хвалить, не командовать уличной вьюгою.
Просто так улыбаться и плыть по Арбату седеющим юнгою.
Софья не замечала, как текут по щекам слезы. Она жадно читала стихотворение за стихотворением, захлебываясь невероятными коктейлем тоски и страсти, и бившаяся в строчках энергия пульсировала в такт ее сердцу.
За время общения с Немовым она узнала больше, чем за все свои непродолжительные романы с солидными серьезными мужчинами. Все они хотели от нее ласки и покорности, обменивали дорогие подарки на ее молодое тело…
Софья оторвалась от монитора, переведя взгляд на окно: к ночи повалил снег, крупный и невесомый, как лебяжий пух.
Никакие сложные времена они с Гивой не переживают. Она просто его не любит. И никогда не любила. Раньше ее это устраивало. А теперь нет.