Эпилог

Разобраться в сути героического не так просто, особенно когда прошло столько времени. Если бы протагонистов нашего рассказа спросили, кого они считают героями среди тех, кто жил за тысячу лет до них, кого бы они выбрали? Карла Великого? Неведомого автора или же авторов «Тысячи и одной ночи»? Госпожу Мурасаки? Тысячелетие – долгий срок, не всякая слава его переживет. И мы, составляя эту хронику (повторим еще раз), вполне сознавали, как многое в ней перешло из разряда достоверного повествования в статус легенды, фантазии или домысла. И все же мы не оставляли свой труд, поскольку персонажи этой истории относятся к тем очень немногим, кого считают героями и спустя тысячу лет после того, как они прожили свою жизнь; хотя мы понимаем, что в этой хронике есть огромные лакуны и, несомненно, были и другие люди, отражавшие нападение темных джиннов столь же доблестно, как те, кого мы назвали; столь почитаемые нами имена случайным образом уцелели в неполной хронике и, возможно, другие, оставшиеся неизвестными, в большей мере заслужили наше почтение – если б история удосужилась их запомнить.

Но признаемся: это – наши герои, ибо, победив в Войне миров, они положили начало нашему, новому и, как мы надеемся, лучшему миру. То был поворотный момент, когда дверь в прошлое, где хранится память о том, какими мы были, захлопнулась навсегда, а дверь в настоящее, где мы стали тем, чем мы стали, отворилась, словно каменные врата пещеры с сокровищем, тот самый Сезам.

И мы оплакиваем гибель Терезы Сака-Квартос, несмотря на все ее изъяны, ибо в ней было то, что в ту пору требовалось, она – несгибаемая и пламенно отважная, как было надо, и от ее имени веет свежим ветром блистательного бесстрашия. Мы прославляем Малютку Бурю, дитя истины, которая выросла и стала судьей – справедливой и устрашающей, перед ее лицом никто не смел вымолвить даже самую безобидную ложь. А Джимми Капур – ну, его-то имя всем известно, его популярность пережила целое тысячелетие, ведь он не только создал собственный Бэт-сигнал, проекцию танцующего многоногого бога на небеса, при виде которого сердца злодеев пронзил страх, но и после того, как он сделался седовласым старцем, и после того, как сошел в могилу, Джимми оставался мультимедийной звездой экрана и видеоигр, песен и танцев и даже героем древней, но живучей формы культуры – бумажных книг. Несостоявшийся автор комиксов сделался героем одного из самых успешных графических романов, а также романов, состоящих из слов, и эти тексты мы поныне причисляем к корпусу великой классики, этот миф, на котором стоит наша нынешняя приятная жизнь, наша «Илиада», можно сказать, прибегнув к сопоставлению с античностью, наша «Одиссея». Ныне посетители библиотеки таращатся широко раскрытыми глазами на эти реликвии, как их предки смотрели на Гуттенбергову Библию или на фолио Шекспира. «Герой Натараджа», он же – Джимми Капур, одна из наших главных легенд, и лишь один человек из эпохи небывалостей пользуется еще большим уважением: образ Джеронимо Манесеса, мистера Джеронимо Садовника, сделался для всех нас наиважнейшим – человек, который оторвался от нашего мира и возвратился в него, чтобы спасти столь многих своих современников, пораженных двойным проклятием левитации и падения, от страха и губительного отрыва от нашей загадочной земли или от избыточной и сокрушающей привязанности к ней. Мы радуемся тому, что он и его Госпожа Философ, Александра Блисс Фаринья, достигли счастливой развязки в объятиях друг друга под заботливым присмотром Оливера Олдкасла, мы бродим рядом с ними по имению Ла-Инкоэренца, присаживаемся молча подле них, когда они, держась за руки, любуются закатом и великой рекой, текущей вперед и назад под близящейся к полноте луной, склоняем головы, как и они, на горе, у могилы вечно оплакиваемой жены мистера Джеронимо, без слов испрашивая разрешения на их новую любовь, без слов принимая ее позволение, и мы пристраиваемся за широким столом и смотрим, как, сидя друг напротив друга, они пишут книгу – на родном языке, хотя Александра и предлагала, ради благозвучия, прибегнуть к эсперанто – книгу, которая станет для нас самым любимым чтением из этих древних времен, великую «Последовательность», во славу мира, где правят разум, терпимость, великодушие, знание и самоограничение. Это мир, в котором мы живем ныне, мир, где удалось опровергнуть слова, сказанные Газали Зумурруду Великому: страх все же не бросил людей в объятия Бога, страх был в итоге преодолен, а победив страх, люди смогли обойтись без Бога, как мальчики и девочки оставляют детские игрушки или как юноши и девушки покидают родительский дом и создают себе новый дом где-то в другом месте, не в тени старших. Вот уже сотни лет как мы счастливо обитаем внутри той возможности, о которой мечтали мистер Джеронимо и мисс Александра: в мире мирном и цивилизованном, где уважают тяжелый труд и землю. В мире садовника, где каждый должен возделывать свой сад, понимая, что это – не поражение, как это виделось несчастному Кандиду Вольтера, но победа лучшего в нас над внутренней тьмой. Мы знаем или, вернее, «знаем», поскольку не можем проверить истинность этой истории, что нынешнее счастливое положение дел не могло бы наступить без великой жертвы Дуньи Повелительницы Молний, которую она принесла в самом конце этой истории. Придя в себя после поединка с Зумуррудом, она поняла, что ей осталось свершить два дела. Она отобрала у Джимми Капура синюю бутылочку. Такие бутылочки сами по себе обладают магией, сказала она. Можно попытаться ее спрятать, но она появится вновь. На этот раз бутылочка не должна вернуться на Землю, я спрячу ее в недоступном месте. И она исчезла до конца той ночи, а когда вернулась, сказала одно: «Сделано». С тех пор миновала тысяча лет, и бутылочку никто больше не видел. Лежит ли она под корнями Эвереста, или ниже дна Марианской впадины, или глубоко внутри Луны – так или иначе Зумурруд Великий нас не тревожил более.

Возвратившись в то последнее утро, после того как она скрыла синюю бутылочку в сердце тьмы или в пламени Солнца, Дунья сказала своим сподвижникам, собравшимся в Ла-Инкоэренце: очевидно, что два мира необходимо вновь разделить. Когда один из них проникает в другой, начинается хаос. И есть только один способ закрыть все щели так, чтобы они оставались запечатанными если не во веки веков, то все же приблизительно вечность.

Джинния, как вы помните, состоит из безогненного дыма. Если она сбросит с себя женский облик, то сможет перемещаться между двумя мирами, как дым, проникать сквозь любую дверь в любую комнату, сквозь любую трещину в любую расселину, заполняя пространство, в которое она войдет, как дым наполняет помещение, а потом, если пожелает, она может вновь сделаться плотной, превратиться в ту материю, в которую она вошла, стать кирпичом среди кирпичей, камнем среди камней, и пустота уже не будет пустотой, словно бы этого зазора никогда не существовало – а главное, этой пустоты уже не будет впредь. Но джинния, которая так разделится, так расточится, многократно отрывая часть себя и меняя форму… даже если это царица джиннов… она утратит силу или, хуже того, утратит волю, сознание себя, и не сможет вновь собрать себя воедино, вернуть первоначальный облик.

– То есть ты умрешь, – сказал Джеронимо Манесес. – Вот что значат твои слова. Чтобы спасти нас от джиннов, ты жертвуешь своей жизнью.

– Не совсем, – возразила она.

– То есть ты будешь жить? – спросил он.

– Тоже не совсем, – ответила она. – Однако разум требует, чтобы это было сделано, и так будет.

И на том она покинула их – без слов прощания, без сантиментов и споров. Только что была – и нет. Никогда больше они ее не видели.

О том, что она сделала, что сталось с ней самой, действительно ли она заполнила и закрыла собой проходы между мирами – об этом мы можем только гадать. Но с того дня и до нынешнего никто из вышнего мира, из Перистана, Волшебной страны, не появлялся в низшем мире, на Земле, где мы живем.

Наступил тысяча первый день. В тот вечер мистер Джеронимо и его Александра закрылись в ее спальне, и, когда они любили друг друга, обоим казалось, будто они парят в воздухе. Но лишь казалось.

Так завершилась эпоха небывалостей, которая длилась два года, восемь месяцев и двадцать восемь ночей.

Мы гордимся тем, каким разумным стало с тех пор человечество. Нам известно, что долгое время основным сюжетом в истории нашего рода были конфликты, но мы доказали: нарратив можно изменить. Все наши различия – расы, места жительства, языка и традиций – уже не разделяют нас, они кажутся интересными и привлекательными. Человечество едино, и по большей части мы довольны тем, что из нас вышло. Можно, пожалуй, даже сказать, что мы счастливы. Мы – сейчас мы говорим лично о себе, а не о «мы в целом» – живем в большом городе и воспеваем ему хвалу. Теките, реки, как мы течем между вами, смешивайтесь, потоки вод, как мы смешиваемся с потоками людей издали и изблизи! Мы стоим у вод твоих, посреди чаек и людских толп, и радуемся. Мужчины и женщины Города – ваши костюмы нравятся нам, обтягивающие, бесцветные, удобные; Великий город, твоя еда, твои запахи, твоя стремительная чувственность – случайная встреча, энергичная кульминация, продолжения не следует – мы принимаем все. И смыслы, толпящиеся на улице, сталкивающиеся с другими смыслами, порождающие в столкновении и трении новые смыслы, которых не имели в виду мыслители, открывавшие первые смыслы, и заводы, школы, места для развлечений, места, пользующиеся дурной славой – процветай, процветай, метрополис! Ты – наша радость, мы – твои, вместе мы движемся промеж рек к концу, за которым нет начала, а за ним – и вовсе ничего, и город рассветный сверкает под солнцем.

Но кое-что случилось с нами, когда миры были отделены друг от друга. По мере того как дни собирались в недели, месяцы, года, проходили десятилетия и столетия, мы заметили, как прекратилось то, что прежде происходило с нами каждую ночь, с каждым из нас, со всеми членами того большого «мы», каким мы стали. Мы больше не видели снов. Должно быть, на этот раз все ходы и щели запечатались так прочно, что ничто не может просочиться, даже капли того волшебства, той небесной росы, которая, согласно легенде, падала на веки спящих и дарила ночные грезы. Теперь наши сны – сплошная тьма и только. Разум меркнет, готовясь к непредсказуемым зрелищам великого театра ночи, но спектакль так и не начинается. В каждом поколении все меньше оставалось способных видеть сны, а теперь наступили времена, когда о снах мы могли бы только грезить, будь нам доступны грезы. Мы читаем о вас в старинных книгах – о сновидения, о грезы! – но фабрика снов закрылась. Такую цену мы заплатили за мир, процветание, взаимопонимание, мудрость, благожелательность и правду: та дикость в нас, которую выпускали на волю сны, укрощена, и тьма в нас, насущная для театра ночи, притихла.

Мы счастливы. Мы находим радость во всем. Автомобили, электроника, танцы, горы – все вы доставляете нам большое удовольствие. Рука в руке мы шагаем к водохранилищу, птицы кружат у нас над головой, и все это – птицы, водоем, прогулка, рука в руке – все доставляет нам радость.

И только ночи скучны. Тысяча и одна ночь может пройти вот так, в молчании, словно армия призраков, шаги их бесшумны, незримо удаляются они во тьму, незамеченные, невыслушанные, пока мы живем, стареем, умираем.

Мы почти всегда радуемся. Жизнь хороша. Но порой нам хочется, чтобы сны возвратились. Иногда – ведь мы не вовсе исцелились от человеческой извращенности – мы призываем кошмары.