Глава 39. Воин
Долгожданная тишина опустилась на Альдейгу. Убитых убрали с поля брани, снесли под деревья, сложили в рядки – уважительно ко всем, и к захватчикам, и к защитникам отечества. Пленных взяли под стражу и развели по загонам. Раненых уложили в терему – Пончик и Чара верховодили в этом импровизированном госпитале, а дворовые девки обратились в сестричек милосердия. Кровавые лужи засыпали песком. Трофейное оружие охапками сносили в крепость. Мир.
Олег сидел под стеной Воротной башни, держа катану на коленях. Сидел, тупо уставясь перед собой, и ни о чем не думал. Все мышцы ныли – особенно на правой руке. И ноги болели – побегай-ка в полупудовой кольчуге! Да еще панцирь сверху…
Раньше Олег читал, что после баталии воины чувствуют опустошенность. Лично он ощущал покой. Полный покой. Полный и бесконечный – Будда бы позавидовал.
– Олег! – позвал чей-то голос.
«Меня, что ли?..» – проползла ленивая мысль. Из-за угла вышел Хилвуд.
– Вот ты где, – сказал боярин. – Пошли в баню!
– Да я… как-то… – растерянно промямлил Олег.
– Пошли, пошли… Попаримся! И кровушку смоем, и смертушку…
Олег с трудом поднялся – точно, умаялся! – и поплелся вслед за Хилвудом. Боярин провел его в самый дальний угол крепости, туда, где в низинке стоял большой потемневший сруб. Это была банища.
В предбаннике крутился конопатый отрок зим пятнадцати от роду. Хилвуд передал ему оба меча, свой и Олегов, и конопатый с почтением принял оружие. Из мовни меж тем доносился хор голосов, обходившихся, в основном, междометиями, а также кряканьем, стонами, фырканьем и воздыханиями.
– Пошли, – молвил Хилвуд.
И Олег нырнул в маленькую дверцу, из которой дохнуло паром. Пахло квасом, дубовыми листьями, мятой, хвоей, травами, пучки которых висели под потолком, и еще чем-то, неопределенным, но знакомым с самого детства. Вдоль стен стояли лавки, а пол покрывали толстые желтые циновки. Десяток распаренных голых тел потели в мовнице, плескались из деревянных ушатов, терли друг другу спины лыковыми мочалками, чуть не сдирая кожу, зверски охаживали вениками на полках в парильне.
Там гудела открытая топка массивной каменки, бросая в полутьму багровые блики. Бурлил кипяток во вмурованном котле, у дальней стены стояли приземистые бочки со студеной ключевой водой. Пар был добрым, и Олега быстро проняло до костей. Поначалу он вознамерился обмыться и по-тихому уйти, но Хилвуд, отчего-то взявший над Суховым шефство, не отпустил. Дозволив наскоро сполоснуться, Хилвуд снова поволок Олега в парильню, в самое пекло, где впору супы варить, а не живых людей запаривать, – и давай вениками стегать, то хвоей охаживая, то листом.
В предбанник Сухов выполз, едва дыша. Обтерся полотенцем, оделся во все чистое – отрок выдал, вышел, вобрал полну грудь чистого воздуху и ощутил, что жизнь дается дважды, и второй раз случился только что. Истома в теле была, а усталость, надлом душевный исчезли – выпарились, возогнались. Потягиваешься с приятностью… Хорошо!
– Пошли! – вынырнул сзади Хилвуд. Опять «пошли»! Куда «пошли»? Зачем? Сонными, ленивыми пчелами роились подозрения, предположения, догадки…
Хилвуд вывел Олега к гриднице, к ее крыльцу, по которому подняться мог только воин из дружины конунга. Сейчас на крыльце, отвалившись на подушки, полулежал Рюрик – бледный, слабый, от шеи до пояса перемотанный чистой льняной тканью. Рядом с ним возвышался Хакон конунг. Сам-то рейкс еле языком ворочал, а у Хакона глотка, что твой репродуктор, – любого переорет.
Вокруг крыльца стояла дружина-гридь, все в чистом после бани – морды красные, волосы распущены. Теперь им всем предстоит пост – дня два-три. Восколебали они мечами да копьями своими грань между миром живых и иномирьем, обителью мертвых, протаяла она кое-где, ослабла. Пущай теперича зарастает, иначе беда может случиться.
Отдельно стояли отроки с мечами и при щитах – те, кто не проливал сегодня крови.
– Все тут? – гаркнул Хакон.
– Все, конунг! – вразнобой ответила гридь.
Хакон конунг поднял здоровый мешок, в котором громко зашуршало.
– Вот! – гаркнул он. – Тута ото всех концов и улиц береста. Некогда нам было круг собирать – война! – так мы собрали берестяные грамоты. Народ прислушался к слову моему и поставил на бересте одно и то же имя… Рюрик!
Перетасованная гридь взревела.
– Слушайтесь рейкса, как меня, – договорил сын Бравлина. – Людям я послужил изрядно, пришла пора службу Перуну нести. А теперь…
Хакон склонился к Рюрику, выслушал, кивнул и распрямился.
– Олег, сын Романа! – вызвал он.
Олег похолодел – кишки будто в морозилку засунули.
– Здесь я, конунг, – шагнул Олег. Сердце колотилось… Как это у Миронова?
Но бьется живчик между жил:
«Я жив, я жив, я жив, я жив!»
– Ближе подойди, – проворчал Хакон. Впрочем, довольно добродушно…
Олег подошел ближе и остановился в двух шагах от крыльца. Он все еще не понимал, что происходит и при чем тут Олег, сын Романа. Рюрик поднял взгляд, осмотрел Олега, потом перевел зрачки на Хакона. Тот кивнул – понимаю, мол, – и заговорил с торжественностью:
– Олег, сын Романа! Ты уберег рейкса от смерти и бесчестья! Ты храбро бился и сослужил рейксу хорошую службу. И рейкс спрашивает тебя: чем отдарить за нее?
Олег с трудом сглотнул, чуть не закашлялся, но твердо выговорил:
– Возьми меня в дружину, рейкс! Остальное я добуду сам.
Дружина зашумела. Олег внутренне сжался – а ну как погонят? То-то сраму будет…
– Братие, дружино! – воззвал сын Бравлина. – Согласны вы?
– Да-а! – заревела гридь. Отроки забили мечами о щиты. Вапнатак!
Хакон подошел к Олегу – тот глядел на него глаза в глаза, задыхаясь. Конунг неожиданно подмигнул ему.
– Отныне ты – дренг! – прогудел Хакон, кладя свой меч плашмя на Олегово плечо. – А сейчас…
Конунг с улыбкой переждал биение вапнатака и докончил:
– А сейчас гулять будем!
«А пост?» – удивился Олег. Но противиться не стал – пост ему был не по нутру в обоих смыслах. Есть хотелось ужасно! В животе было пусто, а теперь и в голове абсолютный вакуум. Он – дренг!
– Пошли! – хлопнул Олега по плечу Хилвуд. – Доволен?
– Не то слово!
Дружина повалила в гридницу, где шустрые девки уже накрыли столы для пира.
Меню было разнообразным: с мясом и рыбой, с жареными гусями и поросятами, грудами пирогов и расстегаев, и даже горшочки с новомодными пельменями… А на питье подавали мед, скир – хмельной напиток из молока, пиво, малиновое и заморские вина – аланское, хиосское, александрийское, рейнское… Пей – не хочу!
Олег сидел рядом с Хилвудом и Аскольдом сэконунгом, им прислуживали, плющась от радости, два вольноотпущенника – Валит и Ошкуй.
– Первый кубок, – провозгласил Рюрик, – за Хакона конунга!
Олег заметил, что рейкс совместил два обычая – пронес рог с рубиновым аланским над очагом и капнул маленько в огонь – и вашим и нашим жертва. Валит щедро ливанул Олегу зеленого рейнского. Зеленым здесь прозывали белое вино.
– Да куда ж ты мне столько! – переполошился Олег, принимая огромный рог с серебряной оковкой по краю.
– Пей до дна! – оскалился Валит. – Я подолью!
Олег, под одобрительные взгляды братии, пронес кубок поверх трещащих поленьев в очаге-лонгилле, вяло удивившись тому, что огонь вообще присутствует в гриднице, где как будто бы не топили даже зимой, и щедро плеснул Сварогу, да Ран с Эгером, да Перуну с Воданом, да Хорсу с Доннаром – всем небесным покровителям замечательной страны, конунгу которой он служит отныне. И выпил. Хорошо пошло!
– Я ж говорил! – фыркнул сын Ниэры и сунулся с черпаком, но Олег твердою рукой положил рог и придвинул горшочек с пельмешками. Закусывать надо!
Бедный русский народ, как он только жил без такого-то блюда?.. Олег опростал горшочек наполовину, когда Улеб конунг поднял кубок:
– Ну, за победу!
Как тут откажешься? За победу, да не выпить? Нехорошо! Потом еще какую-то радость спрыснули, горе залили, помянув ушедших в Ирий-Вальхаллу… А еще Олег помнил смеющееся лицо Рады и как она его целовала и наказывала Ошкую довести до самой дружинной избы. На свежем воздухе Олег немного прочухался – шагал хоть и валко, но курс держал… А после проснулся и осознал, что лежит на лавке, на толстой хазарской кошме, вдвое сложенной, укрытый одеялом – чистой, теплой овчиной. В дружинной избе темно, только в дымогоне две звездочки переливаются… В углу басовито похрапывает побратим, со двора доносятся девичье пение и смех…
Самый длинный день в жизни Олега, сына Романа, закончился.
notes
