30
Видения

Милгрим вышел из белой чайной и двинулся туда, где, по его ощущениям, должна была находиться Сена, выбирая улочки, примерно перпендикулярные той, на которой он пил чай. Интересно, как все-таки за ним следили от «Салон дю вэнтаж»? Скорее всего, старым дедовским методом, на мотоцикле.

Если желтый шлем – и впрямь тот, что он видел в Лондоне, то мотоциклист – курьер, отдавший ему фотографию Уинни, снятую в Миртл-Бич, вероятнее всего, Слейтом. Памела распечатала снимок и отправила курьером Милгриму после его разговора с Бигендом. Знали ли они, кто такая Уинни? Они все друг друга фотографируют, а теперь и его втянули.

Он шел по улочке дорогого африканского искусства. Большие резные фигуры темного дерева в маленьких, красиво освещенных галереях. Утыканные гвоздями фетиши, наводящие на мысль о жутких эмоциональных состояниях.

Однако был здесь и магазинчик фототоваров. Милгрим вошел и купил китайский кардридер у приятного перса в очках с золотой оправой и модной серой кофте. Убрал в сумку к ноутбуку и книге Холлис. Пошел дальше.

Тревога немного улеглась, хотя восторг избавления от «нео» не возвращался.

Если он не ошибся со шлемом, то главный вопрос: работает мотоциклист на Слейта, на Бигенда или на обоих. Бигенд его отправил или Слейт? И кстати, действительно ли Бигенд не доверяет Слейту? Бигенд, насколько Милгрим знал, никогда его не обманывал, а вот про Слейта с первого взгляда было понятно, что он родную бабушку продаст.

Милгрим вспомнил психотерапевта. Будь она здесь, она бы напомнила, что нынешняя ситуация, пусть тревожная и даже опасная, находится вне его и потому гораздо лучше той, с которой он приехал в Базель. Тогдашняя ситуация была внутренней, и казалось, из нее нет выхода. «Не переносите угрозу внутрь себя. Когда вы это делаете, ваш организм выделяет адреналин и кортизол. Калечит вас».

Он потянулся за «нео», чтобы проверить время, и лишь потом вспомнил, что «нео» нет.

Табличка на стене сообщала, что улица зовется Рю-Жи-ле-Кёр. У́же предыдущей, возможно, более средневековая. Пока Милгрим сидел в чайной, небо затянуло, а теперь заморосил редкий дождик. Милгрим искал в витринах отражения желтого шлема, хотя, конечно, профессионал мог припарковать мотоцикл и снять шлем. Или, что вероятнее, он работает в команде. Волшебный книжный магазинчик, где книги громоздились кипами, как в кабинете безумного ученого, разбудил желание забыться в тексте, и Милгрим зашел в дверь, но внутри оказались комиксы, не способные обеспечить нужную дозу последовательных слов, да еще и на французском. Некоторые были французского типа, с виду очень литературные, но не меньше попадалось других, с персонажами, как девушка из чайной, худыми и большеглазыми. И все-таки книжный магазин. Милгриму отчаянно хотелось зарыться в бумажные стопки, навалить другие стопки сверху, залечь и надеяться, что его никогда не найдут.

Он вздохнул и быстро вышел на улицу.

Жи-ле-Кёр заканчивалась пешеходным переходом через улицу, по которой машины шли сплошным потоком. Милгрим перешел на, как он теперь вспомнил, набережную Больших Августинцев и быстро спустился по крутой каменной лестнице. Которую тоже помнил. Солнечным днем, много лет назад.

Вдоль реки шла узкая асфальтовая дорожка. Сверху увидеть человека на ней можно было, только перегнувшись через парапет. Милгрим глянул вверх, ожидая, что там возникнет мотоциклетный шлем, голова или го́ловы.

Тарахтенье мотора на воде заставило его обернуться. Мимо скользила деревянная яхта, ее мачта была опущена горизонтально, на руле сидела женщина в шортах, желтом дождевике и темных очках.

Милгрим вновь поднял взгляд к парапету. Никого. И на лестнице тоже.

Дождь зарядил сильнее, и он укрылся в неглубокой нише под парапетом.

Из-под арки моста, чье название Милгрим позабыл, показалось более длинное, более широкое судно. Вроде тех туристических, на которые парижские дети плюют с мостов, но с плазменным экраном почти от носа до кормы и высотой метра три. На экране был оркестр. Молодой человек, с которым Холлис беседовала в «Салон дю вэнтаж», обаятельно похожий на гориллу, играл не то на органе, не то на рояле; в свете рампы вкруг его глубоко посаженных глаз залегли черные тени. Звука не было, только мерный рокот судовых двигателей. Пиксели смешались и заново сложились в двух исландских блондинок, с которыми иногда загадочным образом появлялся Бигенд. Доттир, в усыпанных блестками облегающих платьях, извивались на мокром от дождя экране, открывая рты, словно в безмолвном крике.

Милгрим аккуратно поставил сумку на плиты под аркой и подвигал ноющим плечом, наблюдая, как Доттир загадочно плывут прочь над темной водой.

Когда дождь закончился, а ни один преследователь так и не появился, Милгрим забросил сумку на другое плечо и побрел вперед, к мосту. Здесь он поднялся по другой, но такой же длинной каменной лестнице, снова пересек набережную Больших Августинцев и вернулся в Латинский квартал, стараясь идти примерно туда, откуда пришел.

Мокрая брусчатка блестела под вечерним солнцем, уличные столики, за которыми уже сидели первые посетители, казались полузнакомыми. И здесь, перед очередным косоугольным перекрестком, произошло невозможное.

В обстановке, как говорили врачи, четкой реальности.

Милгрима всегда ужасала мысль о галлюциногенах, психоделиках. Для него идеальным наркотиком был такой, который делает вещи привычнее, узнаваемее.

В Базеле, на первом этапе отмены, его настойчиво расспрашивали о галлюцинациях. Мерещится ему что-нибудь? Нет, отвечал он. Никаких… глюков? Никаких, заверял Милгрим. Ему объяснили, что абстинентная симптоматика может включать «галлюцинации в обстановке четкой реальности», хотя он не понял, с чего они взяли, будто его реальность – четкая. Глюки, к его огромному облегчению, так и не появились, но сейчас он с пугающей ясностью видел, что впереди плывет воздушный пингвин.

Нечто в форме пингвина, фута три-четыре от клюва до кончика хвоста, и сделанное, как казалось, из ртути. Пингвин в жидкой зеркальной оболочке, отражающей свет уличных фонарей. Плывущий. Как пингвин под водой, но в воздухе Латинского квартала чуть выше окон второго этажа. Вдоль середины улицы, пересекающей ту, по которой шел Милгрим. Затем по той же улице в противоположную сторону проехал велосипедист.

– Вы видели? – спросил Милгрим велосипедиста, который уже проехал да и в любом случае его бы не услышал.