13
Бобер
– Они ели бобров, но только по пятницам, – сказала Хайди по пути к «Селфриджу», где парикмахер Холлис согласился ее подстричь.
– Кто?
– Бельгийцы. Выпросили у церкви разрешение, потому что бобры живут в воде. Как рыба.
– Глупости.
– В «Кулинарном Ларуссе» написано, – ответила Хайди. – Сама посмотри. Или просто глянь на его рожу. Он точно жрет бобров.
На подходе к Оксфорд-стрит у Холлис зазвонил айфон. Она глянула на экран в резком утреннем свете. «Синий муравей».
– Алло.
– Это Губерт.
– Вы едите бобров по пятницам?
– Почему такой вопрос?
– Я защищаю вас от оскорбления на расовой почве.
– Где вы сейчас?
– Веду подругу в «Селфридж» стричься.
Холлис почти не верила, что уговорила-таки мастера принять Хайди без записи и что способна так улещивать и уламывать. Однако она свято верила в целительную силу новой стрижки. Да и у Хайди все следы похмелья и смены часовых поясов как будто рукой сняло.
– Что вы делаете, пока она будет в парикмахерской?
Холлис думала было соврать, что тоже стрижется, но решила, что дело того не стоит.
– А что вы предлагаете?
– Друг, с которым мы ели тапас, – сказал Бигенд. – Я попросил бы вас с ним поговорить.
Переводчик, который любит собак.
– Дальше станет ясно. Поговорите с ним, пока ваша подруга стрижется. Я сейчас отправлю Олдоса его забрать. Где он сможет вас найти?
– В ресторанном дворике, наверно, – ответила Холлис. – У французской кондитерской.
Бигенд отключился.
– Бобер, – сказала Хайди, широкоплечим ледоколом рассекая безжалостный людской поток на Оксфорд-стрит. – Ты и правда на него работаешь.
– Да, – ответила Холлис.
>>>
– Холлис?
Она подняла голову и кое-как вспомнила имя, которое Бигенд не стал называть по телефону.
– Здравствуйте, Милгрим.
Он был выбрит и выглядел отдохнувшим.
– Я ем салат, – продолжала Холлис. – Хотите чего-нибудь?
– У них есть круассаны?
– Наверняка.
Была в нем какая-то странность, заметная даже в таком коротком разговоре. Вроде милый и скромный человек, но в лице то и дело проглядывало что-то настороженное, исподволь и мельком.
– Я, наверное, возьму круассан, – серьезно произнес он и направился к ближайшей стойке.
Сегодня на нем были другие брюки, темнее, но тоже хлопковые, спортивного вида.
Он вернулся с белым подносом, на котором были круассан, что-то мясное в тесте и чашка черного кофе.
– Вы русский переводчик, мистер Милгрим? – спросила Холлис, когда он поставил поднос и сел.
– Просто Милгрим. Я не русский.
– Но переводите с русского?
– Да.
– Для Губерта? Для «Синего муравья»?
– Я не работаю в «Синем муравье». В смысле я фрилансер. Немного перевожу для Губерта. В основном художественное.
Он голодными глазами посмотрел на поднос.
– Ешьте, пожалуйста, – сказала Холлис, беря вилку. – А поговорим потом.
– Я пропустил ланч, – ответил он. – А мне надо есть, из-за лекарств.
– Губерт сказал, вы от чего-то лечитесь.
– От зависимости, – сказал он. – Я наркоман. В ремиссии.
То странное, настороженное – вроде зверька – мельком выглянуло вновь, оценивая ее быстрым косым взглядом.
– А что за наркотик?
– Рецептурные транквилизаторы. Звучит респектабельно, да?
– Наверное, – ответила она. – Хотя, наверное, с них сходить не легче.
– Да. Но мне уже давно ничего не выписывали по рецептам. Я был уличным наркоманом.
Он отрезал тонкий ломтик с одного куска мясного пирожка.
– У меня был друг-героинщик, – сказала Холлис. – Он умер.
– Печально, – ответил он. И начал есть.
– Это было много лет назад. – Холлис принялась за салат.
– Что вы делаете для Губерта? – спросил Милгрим.
– Я тоже фрилансер. Но не знаю точно, что делаю. Пока не знаю.
– Это в его стиле, – сказал Милгрим. Что-то в дальнем конце зала привлекло его внимание. – Штаны цвета «фолиаж».
– На ком?
– Он уже ушел. Серо-зеленый. Знаете «койот»?
– Что-что?
– Это был модный оттенок американского военного снаряжения. «Фолиаж» новее, более в тренде. Еще недолго был «альфа», более серый. Но сейчас на первом месте «фолиаж».
– Американцы выпускают военное снаряжение модных оттенков?
– Конечно, – ответил Милгрим. – Губерт вам не говорил?
– Нет.
Милгрим по-прежнему пытался высмотреть замеченные раньше штаны.
– В этом году оттенок еще редкий. Может быть, в следующем. Я даже не знаю его пантоновский номер. – Он переключился на мясной пирожок и быстро его доел. – Извините. Я не очень умею вести себя с новыми людьми. Поначалу.
– Я бы не сказала. Мне кажется, вы сразу ухватываете суть.
– Вот и он так говорит. – Милгрим сморгнул, и Холлис догадалась, что «он» означает Бигенда. – Я видел вашу фотографию. Постер. Вроде бы на Сент-Марк-плейс. Магазин подержанных грампластинок.
– Это очень старая фотография.
Милгрим кивнул, разломил круассан, начал намазывать маслом.
– Он говорил с вами про джинсы?
Милгрим с набитым ртом мотнул головой.
– «Габриэль Хаундс»?
Милгрим проглотил и спросил:
– Кто?
– Очень секретная линия джинсов. Кажется, именно ею я занимаюсь для Губерта.
– А что делаете?
– Провожу расследование. Пытаюсь узнать, откуда они. Кто их выпускает. Почему они людям нравятся.
– А почему они нравятся?
– Возможно, потому что их почти невозможно достать.
– Это оно? – спросил Милгрим, глядя на ее куртку.
– Да.
– Хорошо сшито. Но не армейское.
– Насколько я знаю, да. Почему его вдруг заинтересовала мода?
– Она его не интересует. В обычном смысле. Это я знаю, – сказал Милгрим.
Настороженная зверушка вновь проглянула, и Холлис почувствовала ее ум. Милгрим продолжал:
– Вы слышали про отраслевую выставку для фирм, которые мечтают производить снаряжение для Корпуса морской пехоты?
– Нет. Вы там были?
– Не попал. Выставка проводится в Южной Каролине. Я только что оттуда. Из Южной Каролины.
– А что именно вы делаете для Губерта по поводу одежды? Вы модельер? Маркетолог?
– Нет, – ответил Милгрим. – Я примечаю подробности. Не знал этого раньше. Он мне сказал, в Ванкувере.
– Вы жили у него? В пентхаусе?
Милгрим кивнул.
– В комнате с кроватью на магнитной подушке?
– Нет. В маленькой. Мне надо было… сосредоточиться. – Милгрим доел круассан, отпил кофе. – Меня… как это называется… «изолировали»? Большое пространство меня смущало. Слишком много вариантов. Потом он отправил меня в Базель.
– В Швейцарию?
– Лечиться. Если разрешите, я хотел бы спросить: почему вы на него работаете?
– Я сама себя спрашиваю. Это не первый раз, и после первого я точно не хотела повторения. Однако первый раз оказался очень плодотворным, причем косвенно – вне всякой связи с тем, что я для него делала. Потом я потеряла в кризис кучу денег, не нашла себе занятия по душе, и тут он стал настойчиво звать меня к себе. Мне немного неуютно на него работать.
– Понимаю.
– Правда?
– У меня то же чувство.
– Тогда почему вы на него работаете?
– Мне нужна работа, – сказал Милгрим. – И еще потому… потому что он заплатил за клинику. В Базеле. За мое лечение.
– Он отправил вас лечиться от наркомании?
– Это стоило очень дорого. Больше, чем бронированный автомобиль. Уровня наркокартеля. – Он поправил нож и вилку на белой тарелке, среди крошек. – Мне трудно что-нибудь понять. Теперь он поручил мне работать с вами.
Милгрим поднял взгляд от тарелки, и обе части его странно расколотой личности как будто впервые увидели Холлис одновременно.
– Почему вы не поете? – спросил он.
– Потому что не пою.
– Но вы были знаменитой. Я же видел плакат.
– Это вообще не о том.
– Просто это, наверное, было бы легче. В смысле для вас.
– Я не буду петь.
– Извините, – сказал Милгрим.
