Книга: Стальные грозы
Назад: Глава 16 Ночь в палеонтологическом музее
Дальше: Глава 18 Четыре торпеды ВТ-500

Глава 17
Неустановленная система

Август, 2622 г. Звездолет «Гибель и разрушение теплокровным» Неустановленная система
Утром следующего дня (которое вполне могло быть полуночью следующей ночи) майор Константин Растов проснулся позже обычного.
Дурные предчувствия донимали его, как комары байдарочника. Константин даже разозлился на себя. Он же, в конце концов, танкист, тупой служака, а не какой-нибудь университетский баловень-лирик или там, прости господи, эстрадный певец Куллэ! Ему предчувствия иметь – себе дороже!
Растов рывком вскрыл очередной тайский паек. Извлек из вакуумной упаковки блинчики. Надпись на картонке величала их загадочно: «спринг-роллы». Были они сделаны из странной субстанции, похожей на съедобную промасленную бумагу, а начинены – сельдереем, соевым мясом и морковкой под пальмовым маслом.
Распечатав баночку кокосового молока, Растов принялся завтракать.
Ах, как же хотелось ему пельменей! Кофе! Можно даже самого распоследнего, растворимого, угольно-черного! Ну или хотя бы чаю!
Увы, родных и любимых интоксикантов в его меню не было. Только полезное кокосовое молоко с берегов острова Самуи, радость воинствующего вегетарианца…
Прямо так, с молоком в правой руке и блинчиком в левой, он подошел к иллюминатору.
Перебросил баночку молока на сгиб локтя, приложил ладонь к серой обшивке…
Послушные молекулы чудо-материала откликнулись на прикосновение. Перегруппировались, переориентировались…
Обшивка изменила оптические свойства, стала прозрачной.
Растов ожидал увидеть неразлучную пару Макранов над коричневыми пустошами Курда. Но там, за прозрачной преградой обшивки, космический пейзаж обновился, и притом радикально!
Растов, привыкший на земных десантных ко-раблях к громким и исключительно некомфортным Х-переходам – во время которых ты каждый раз клянешься себе, что этот раз уж точно-точно-точно самый последний, – Растов был уверен, что не прозевает прыжок чоругского улья в другую звездную систему ни при каких условиях.
Но майор совершенно упустил из виду, что для перехода улей воспользуется гигантскими Х-воро-тами!
Эти ворота были созданы ксеноинженерами и обеспечивали путешественникам аномальный, по земным меркам, комфорт. При таком комфорте и просыпаться незачем…
Увиденное за иллюминатором потрясло Растова так сильно, что он даже перестал жевать!
Россыпь ярких белых звезд.
Определенно, какое-то крупное шаровое скопление…
Но какое?
Как майор ни силился, он не мог припомнить астрономический объект, в котором около дюжины звезд первой и нулевой величины образуют нечто вроде серпа.
Левее скопления – пузатое небесное тело. Планета?..
Да, несомненно, планета.
Когда-то она, надо думать, ничем не отличалась от Земли. Или в крайнем случае от Венеры – буде та и в самом деле к 2700 году претерпит охлаждение и терраформирование, как обещало Растову-старшему руководство «Геостроя».
О естественном происхождении планеты за иллюминатором напоминали ее полярные области, северная и южная, где исходили испариной леса, блестели блюдца озер и в бахроме тайфунов чернели моря.
Но эти полярные области были единственными нетронутыми регионами, открытыми взгляду.
Вся остальная поверхность планеты, включая, по-видимому, и океаны, была полностью преобразована свихнувшимся на почве промышленного производства разумом.
По сути, планета являла собой один гигантский завод, где череда сборочных цехов разрослась на пол-Австралии, а комбинаты первичной выплавки сформировали агломерацию размером с Мадагаскар!
Дневная сторона невероятной планеты была освещена рубиново-красными лучами местного престарелого светила и кое-где пересвечена орбитальными солазерами. Они перехватывали потоки энергии центральной звезды, идущие мимо планеты, и перенаправляли их на приемники наземных солнечных электростанций.
Каждый такой приемник имел площадь с Московскую область. На некоторые из них было больно смотреть, как на блики солнечных зайчиков!
В общем, на дневной стороне планеты Растов разглядел немногое. Зато ночная, темная, сияла множеством разноцветных огней.
Пылали зловещие уголья сталеплавильных домен и коксохимических заводов.
Зеленели характерные восьмерки чоругских энергостанций – как они выглядят, Растову объясняли в родной Харьковской академии бронетанковых войск, на курсе «Инфраструктура дружественных ксенорас». (Оно и понятно: сегодня ксенораса такая дружественная, а завтра – завтра уже и не слишком.)
Между ними светились нити дорог и глобальных конвейеров.
А чуть выше плыли, мерцая, огоньки чоругских промышленных дирижаблей.
– Ваше пиво, добронравный Константин! – сказал электронный голос, и в «кармане» (так Растов про себя назвал нишу неудобной формы, где изредка появлялось все то, что чоруги передавали ему) материализовалась запрошенная у Шчи бутылка «Жигулевского».
Запотевшая.
Прямо из холодильника.
Растов подозрительно покрутил бутылку в руках.
Срок годности пива истек месяц назад, но Растов сделал вид, что не заметил. Он открыл бутылку и жадно припал к ее горлышку.
«Хорошо быть восхищенным четвертого ранга… Выслуживаются», – подумал он. И, не прекращая экстатически посапывать, вернулся к созерцанию вершин чоругского промышленного гения.
Теперь, когда его мозг переварил первые порции информации, а жадные зрачки перестали хаотически метаться от одной диковины к другой, Растов обратил внимание на экваториальную область планеты.
– Слона-то я и не приметил… – вслух сказал потрясенный майор (несколько дней в одиночестве обострили его давнюю привычку к разговорам с самим собой).
Если все увиденное им в тропических и умеренных поясах имело аналоги на планетах, где на горе деревьям, травам и китам процветала человеческая промышленность, и в принципе можно было себе представить, как в случае отмены природоохранного кодекса заводы какой-нибудь Ружены расползутся на весь несчастный планетоид, то вообразить себе постройку экваториальной эстакады Растов не смог бы даже после трех литров пива…
Меж тем здесь она имелась!
Титановым Уроборосом эстакада опоясывала экватор планеты и, с каждым новым витком поднимаясь на десятки километров ввысь, выходила за пределы атмосферы!
Их корабль, «Гибель и разрушение теплокровным», прошел по орбите четверть оборота, и теперь Растов увидел верхний, заатмосферный терминал эстакады, с которого каждые пять секунд срывался в космос вместительный контейнер.
Но и это было еще не все!
То, что поначалу показалось ему ожерельем спутников на геостационаре, теперь, при ближайшем рассмотрении, было опознано им как верхние станции орбитальных лифтов!
В полном согласии с земными инженерными прожектами (еще при прадеде Растова признанными экономически нерентабельными) стволы лифтов были изготовлены из сверхпрочных, но при том весьма тонких тросов. Поэтому видеть их невооруженным глазом Растов не мог.
Но их корабль, «Гибель и разрушение теплокровным», проходил невдалеке от такого лифта, и перед взором майора проскользила вверх кабина, похожая на уменьшенную копию Спасской башни Кремля.
Майору даже показалось, что в ее иллюминаторах он видит крапчатые клешни счастливых пассажиров…
– Ничего себе у них «Жигулевское»… С выраженным галлюциногенным эффектом! – ужаснулся Растов и поглядел на бутылку. – А вдруг они в пиво что-то подлили? Какой-нибудь яд? Или препарат? И таким образом загодя готовят меня к ментоскопированию? Охохо… Нужно было по гражданской линии идти.

 

Чоругский звездолет дал тягу и круто развернулся: маршевыми дюзами к планете, носом – к центральному светилу. Вслед за чем понесся в черноту с такой скоростью, что за несколько секунд обогнал уже виденную Растовым «Спасскую башню» орбитального лифта.
При этом, поскольку корабль также подрабатывал бортовыми дюзами и расстояние со стволом лифта стремительно сократилось, Растов получил возможность оценить размеры кабины: в ней было метров двести, не меньше.
Совсем скоро стала ясна точка их назначения: верхний терминал лифта на геостационаре.
Многоэтажное сооружение, имевшее немало общего в технодизайне с чоругскими Х-воротами, мерцало зелеными огнями и охранялось узнаваемыми жабами чоругских боевых планетолетов.
Чтобы прильнуть к похожей на двузубую вилку стыковочной ферме, торчащей из терминала вбок, корабль снова изменил ориентацию в пространстве, и в иллюминатор вернулась планета-завод.
Теперь взору Растова открылись невиданные ранее области. В общем и целом они подчинялись уже схваченной майором геометрической концепции: курортные зоны нетронутой природы близ полюсов и бескрайний ад промзон на оставшейся территории. Однако здесь, на меридиане, прочерченном приметными золотистыми шестиугольниками абсолютно неясного технологического назначения, Растов обнаружил… синюю пуговицу.
Пуговицу размером с город Киев.
Объект в плане был идеально круглым, с четкой линией обода. Однако его поверхность имела сложный рельеф: башенки, пирамидки, канавки. С поправкой на общий масштаб объекта следовало предположить, что каждая такая «канавка» имеет глубину в полкилометра… Объект отбрасывал длинную тень, по форме которой можно было судить, что он сужается книзу и при этом имеет высоту… – майор прищурился – километров этак пять-семь!
«Пиво точно галлюциногенное», – уверился Растов.
Это даже по чоругским меркам неординарное сооружение располагалось ровно на границе между северной зеленой зоной и сталисто-серой промышленной. К чему бы это?
– Может, это кнопка? – спросил майор у подозрительно быстро опустевшей бутылки «Жигулевского». – Включает всю промышленность на планете одним нажатием!
Увы, стеклотара не оценила шутки, и Растов погрузился было в себя, как вдруг пол под его ногами разверзся.
Майор провалился в мягкие объятия уже знакомой ему невидимой, липкой на ощупь мембраны, которая увлекла его в прозрачную капсулу из монокристалла.

 

На сей раз конечной станцией самодвижущегося конвейера стал транспортный отсек чоругского улья.
Манипулятор с отточенной плавностью сгрузил капсулу на пупырчатый болотно-зеленый пол. После чего на некоторое время майор был предоставлен сам себе.
Он с ужасом разглядывал оживленную суету инопланетных врагов.
В ненавистном кровавом свете сновали угловатые тени – от небольших, размером с кошку, ботов до внушительных трехметровых ушлепков.
Усилия биомеханических пауков концентрировались на грубо завернутом в серебристую теплоизоляцию предмете размером с два электровоза.
«Это ментоскоп. А доставил его на борт корабля тот самый орбитальный лифт, который я видел в иллюминатор», – сразу догадался Растов, хотя в явном виде ничто на это указывало.
Ну а трехметровые широкогрудые существа, что перемещались рывками с запоминающейся кинематикой, точно пританцовывали, были, конечно, эзошами. Причем эзошами в узком смысле слова: воинами-профессионалами, чоругским штурмовым спецназом.
Один из сослуживцев Растова по довоенным временам на Кларе, некто Ваня Сериков, рассказывал ему, как однажды видел эзошей вблизи. Когда у одного чоругского туриста не оказалось земной визы и о том местная комендатура ГАБ отбила депешу в инопланетную метрополию, за нарушителем прилетели именно эзоши. Прилетели – и, не отходя от кассы, накидали разине таких звездянок, что ко многому привычные офицеры ГАБ еще долго пересказывали за стаканом водки сцену экстрадиции дрожащими от волнения голосами…
В одном из вариантов этой истории эзоши даже отпилили бедолаге левую клешню своими знаменитыми электроножами! Правда, конкретно эту версию Сериков заклеймил «пьяной брехней»…
Как бы там ни было, именно эти штурмовые электроножи сейчас поблескивали своим алмазным напылением в навевающем мысли о самоубийстве рубиновом свете.
За капсулой Растова, похоже, был закреплен некий конкретный громила. В отличие от уставного поведения часового-человека (стоять спокойно, ровно, не дергаться) этот бегал туда-сюда, иногда пропадал куда-то на несколько секунд, но неизменно возвращался снова. Из-за этого майор не сразу сообразил, что видит перед собой именно часового.
Громила красноречиво поигрывал бешено вращающимся диском электроножа, то и дело поворачивая к пленнику свою наглухо запечатанную в механошлем рачью башку.
Наверняка он бросал на землянина взгляды, исполненные державной значительности и гордой величавости. Только Растов этих взглядов не прочитывал – по причине глухого бронезабрала.

 

Шчи появился вместе со второй капсулой – в ней сидела неукротимая Малат.
Растов едва не подпрыгнул от счастья – и даже слегка испугался своей реакции…
Раньше он даже не мог себе представить, сколько беспримесной радости может принести встреча с партизанкой враждебного государства, из-за которой-то, если поразмыслить, ты и попал в плен вместо того, чтобы попивать гуавовый сок на увитых плющом террасах Синанджа…
Малат, похоже, тоже пришла в радостное возбуждение. Ее щеки покраснели, и она, поддавшись минутному порыву, прильнула к стеклу, энергично замахала Растову рукой, выкрикивая что-то неслышимое.
Но потом фирменная девичья застенчивость напополам с мальчишеской дерзостью разбойницы-бунтовщицы взяли верх. Малат сделала непроницаемое лицо и демонстративно отвернулась.
Верховный Рак – а Растов называл про себя Шчи теперь только так – на фоне эзошей-воинов выглядел почти голым и обнадеживающе миролюбивым.
На нем была давешняя юбка из металлических нитей и несколько браслетов с разнообразным оборудованием. На шее же у него красовалась массивная гривна из неопознанного Растовым трансуранового металла.
В отличие от дерганых, пружинистых эзошей-боевиков Шчи, и это Растов уже давно заметил, пренебрегал физическими упражнениями и успокаивающей нервы ходьбой. Вот и в транспортный отсек он прибыл на своем троне, который, вполне возможно, являлся инвалидной коляской класса люкс.
– Сегодня прекрасный день, добронравный Константин! – провозвестил чоруг вместо приветствия.
– И чем же, хотелось бы знать, он так прекрасен? – ядовито осведомился Растов, просроченное пиво придало ему куражу.
– Сегодня ты поделишься с народом чоругов теми бесценными знаниями, которые приобрел в месте, которое зовешь Стальным Лабиринтом. Твой индивидуальный опыт послужит всему миру.
– Шчи, прошу тебя отметить для протокола: поскольку я на такую щедрость не подписывался, а также поскольку ментоскопирование будет стоить мне памяти, у меня нет никаких оснований называть этот день прекрасным. Скорее уж прескверным. Или прегадким.
Чоруг степенно покачал длинной мордой. Дескать, понимаю тебя, теплокровный, но поделать ничего не могу.
– Ну я еще ладно, – никак не мог угомониться Растов. – Я военный, мой долг жертвовать жизнью… Ну или памятью, если так сложилось… А девчонка-то клонская вам за каким хреном понадобилась?! – Майор указал в сторону капсулы, где злобно ковыряла в полу окованным носком ботинка черногривая Малат. – Держу пари, она ничего интересней галантерейного магазина на окраине Синанджа за свою коротенькую жизнь не повидала! Ее-то зачем ментоскопировать? Просто для коллекции? Из чистой страсти к мучительству?
– Мы ничего не делаем «для коллекции», – обиженно проскрипел чоруг, складывая клешни на сегментированном брюхе. – Если это важно для тебя, сообщу: нас давно интересует баланс между вашей агрессивностью и тем, что вы называете «эмоциональностью». В этой человеческой самке удивительным образом сочетаются крайние степени и того, и другого.
Растов не удержался от кривой улыбки – редкий случай, когда его мнение (в данном случае о Малат) совпадало с мнением чоруга.
А невозмутимый Шчи продолжал:
– Мы уверены, что, изучив те участки ее опыта, которые являются наиболее ранними, ответственными за формирование общей модели ее поведения, мы сможем многое понять о теплокровных.
Растов поморщился.
Что, правда ментоскопирование несовершеннолетней девчонки Малат носит настолько фундаментальный научный характер? Как-то верилось с трудом.
Ему, военному практику, было проще поверить в любую небывальщину: что Малат в детстве похищала некая могущественная ксенораса, что она контактировала с неким зловещим артефактом, почему-то интересным чоругам, или это делал кто-то из близких Малат, хоть бы даже кто-то из ее погибших братьев, рассказ о чем, пусть даже неосознанно, сохранила ее память…
– Я считаю, вы совершаете ошибку, – сказал Растов твердо. – Как минимум – этическую.
– Ты сейчас шутишь?
– Нет.

 

Чоруги перешли от слов к делу без оповещений – что вообще было им свойственно, так сказать, стилистически.
Как только боты сорвали с ментоскопа последний слой теплоизоляции, дьявольская машина включилась.
Растов привык, что любое земное медицинское оборудование является либо новым, либо новейшим, ежегодно вбирая в себя последние достижения с переднего края науки.
Но чоругский мозголом выглядел так, будто его вчера извлекли из Большого Дырчатого Цирка олунчей: литые бронзовые арки с респектабельной зеленой патиной, вставки из помутневшего от времени хрусталя, сплетения труб и проводов, какими можно было бы впечатлить разве что героев Жюля Верна…
«Эта дрянь выглядит так, точно работает на энергии водяного пара», – вздохнул майор, удрученный явленным дизайном.
– Я очень удивлен, добронравный Шчи, – с неожиданной театральностью произнес Растов, в основном чтобы оттянуть свидание с ментоскопом. – Удивлен вашим прибором!
– Чем конкретно ты удивлен?
– Можно, я издалека? Час назад я поглядел в иллюминатор и поразился тому, сколько промышленности, оказывается, имеется у народа чоругов… Внизу были одни заводы! И склады! И электростанции! Кажется, все чоруги Вселенной заняты на этих заводах! И ведь они каждый день что-то новое выпускают, раз их так много! Но при этом меня – лично меня – будут мучить на допотопном оборудовании, которое еще первых звездопроходцев помнит.
– Нет причин для тревоги, добронравный Константин! Это хороший ментоскоп. Он служил нам еще тогда, когда вы, люди, считали молнии стрелами своих богов! – сказал Шчи высокомерно.
В ментоскопе открылась круглая дверца, похожая на топку провинциального крематория.
Персональный цилиндр Растова лег на бок и с пугающей неотвратимостью пополз прямо в пасть адской машины.
Назад: Глава 16 Ночь в палеонтологическом музее
Дальше: Глава 18 Четыре торпеды ВТ-500