Книга: Танкист №1. Бей фашистов!
Назад: Глава 18. Новый год
Дальше: Глава 20. Однополчане

Глава 19. Комбат

Москва, Сокольники. Март 1942 года
Как всегда, новый год обманул ожидания – никакого нового счастья не привалило, а ради новых побед надо было драться.
В ту самую ночь, когда в Ивановском праздновали завершение оборота Земли вокруг Солнца, в Тимково шли бои.
1 января немцы, поддержанные артиллерией и минометами, вошли в деревню. Бойцы 1-й гвардейской вышвырнули их обратно.
Вернувшись на огневые позиции, танки Репнина гнали фрицев обратно в поля, преследовали их, а затем атаковали Биркино, Ананьино и Посадники – все три села располагались южнее Лудиной Горы.
Решиться на такой масштабный прорыв ламского рубежа Катукову помогли скромные подкрепления – Рокоссовский вернул комбригу «одолженные» танки.
Два «КВ» Каландадзе и Корсуна, «тридцатьчетверки» Лехмана, Жукова и Тимофеева, три «Т-34Т» и два «КВ-1М» – это была сила. Возглавил группу Репнин.
Ночью танк Лени Лехмана, нагруженный ящиками со снарядами, прибыл в Биркино. Пополнив боезапас, группа вышла к Ананьино.
Мудрить Геша особо не стал – танки с десантниками на броне попросту вломились в деревню на второй скорости, как танкисты говорят, «с газком».
От огня 107-миллиметровок не спасала ни сталь, ни тем более бревна – танк Молчанова громил немецкие укрепления по правую сторону, машина Полянского – по левую. Их поддерживали остальные, поддавая жару захватчикам.
Холодно вам? А вы побегайте, мигом согреетесь!
Гитлеровцы драпали к лесу, но автоматчики не плошали, вносили свою мелкокалиберную «лепту». Немцы оставили в деревне сотню подвод с награбленным добром, да еще и мешки с подарками к Рождеству – печеньем, сигаретами, колбасой, сыром, кофе.
– Обманка, – поморщился Репнин, нюхая немецкую колбасу, – эрзац. Пахнет мясом, а внутри шкура и горох. Печенье из муки… знаете, из чего? Клевера и каштанов!
– А цигарками ихними только тараканов травить, – пробурчал крупногабаритный Соломянников, механик из экипажа Володи Жукова.
– Мишка, бросай курить, а то заставлю берклен смолить!
– Последней радости лишаешь, командир!
Репнин отсмеялся со всеми вместе и скомандовал:
– Двигаем в Биркино на заправку, в пункт боепитания – и пойдем на Посадники. По машинам!
* * *
На Посадники вел проселок из Биркина, и немцы, как порядочные европейцы, ждали нападения именно оттуда. Но Репнин был русским, поэтому, отправив «КВ» по биркинской дороге, он повел быстроходные и юркие «тридцатьчетверки» со стороны Ананьина.
Перед Посадниками имелась ложбина и отлогий берег. Высадив на склоне автоматчиков, танки явились в деревню, откуда не ждали, с ходу принявшись хулиганить – стрелять по огневым точкам да по трем танкам, маячившим за околицей.
Деревню немцы укрепили неплохо – по обе стороны единственной улицы стояли противотанковые пушки, развернутые в сторону Биркина. Ни одно из орудий не успело выстрелить по советским танкам – снаряды и гусеницы курочили их со страшной силой.
Дальнобойные орудия на Лудиной Горе могли бы помочь, но как стрелять, когда свои и враги вперемешку?
А тут и «КВ» подоспели, зачистили село основательно.
В тот же день, боясь окружения, немцы покинули комфортабельные блиндажи на Лудиной Горе, бросая орудия и краденые пожитки.
Ветра не было, тучи разошлись, солнце, словно радуясь победе, чуток нагрело броню. Или это дизель еще не остыл.
Кряхтя, как старый дед, Репнин вылез из люка и примостился за башней. Сощурившись, осмотрелся. Широка страна моя родная…
Что есть, то есть.
– Баландин! – подозвал он башнера из экипажа Лехмана. – Будь другом, подай снежок.
Заряжающий понятливо улыбнулся, набрал пригоршню снега и переложил на Гешину ладонь.
Репнин, зажмурившись, утер снегом лицо. Свежесть отогнала сон. Сколько же это он уже не спал по-человечески?
– Надо, Геша, – пробормотал Репнин. – Надо!

 

10 января многих в Михайловке, Ивановском, Тимкове, Волоколамске разбудили могучие раскаты грома.
Полтора часа грохотала канонада. Никогда еще за всю войну не испытывали немцы такой мощной артиллерийской подготовки.
Словно догоняя огненный вал, танки 1-й гвардейской занимали Тимонино, Захарьино, Калеево, Афанасово, взламывая ламский рубеж.
Катукову стало легче дышать – в бригаду влились новые танки, стрелковые части и артиллерийские подразделения. И генерал-майор не распылял «бронеединицы», сосредотачивая их на двух главных направлениях.
Командовали танковыми отрядами капитаны Бурда и Гусев.
Газета «Правда» опубликовала тогда передовицу «Стальная гвардия».
«Советские танкисты, – говорилось в передовой, – громят немецких оккупантов, уничтожают танки и танкистов врага, ломают его оборону и гонят на запад. Товарищи танкисты Красной Армии, равняйтесь на гвардейцев!»
А гвардейцы продолжали наступать в направлении Гжатска, до которого от Волоколамска было каких-то семьдесят километров.
16 января танки 1-й гвардейской ворвались на станцию Шаховская, полностью ликвидировав Ламский оборонительный рубеж.
23 января они с боями вошли в Кармановский район Смоленской области, а затем и в Гжатский, где и воевали с февраля по март.
В конце марта бригада была выведена на доукомплектование в резерв Ставки Верховного главнокомандования, в Сокольники.
В Ставке сложилось верное мнение: если в РККА не появится крупных танковых соединений, то никакими бригадами нельзя будет окружать группировки противника и развивать наступление на большую глубину – силенок не хватит.
Именно поэтому в апреле начали формировать 1-й танковый корпус, костяком которого и стала 1-я гвардейская. Комкором был назначен генерал-майор Катуков.

 

…Гвардии капитан Репнин неторопливо шагал по аллеям Сокольнического парка. Напряжение медленно отпускало его. Вторую неделю подряд успокаивались мысли. Утомление покинуло молодой организм чуть ли не на третий день – отоспался, отъелся, и все в порядке.
Природа просыпалась, в теплом воздухе веяло весной, и радость возникала сама по себе. Враг отброшен от столицы на сотни километров, чего еще? Один только Репнин знал, чего именно стоило ожидать, какие испытания грядут.
Харьков… Сталинград… Курск…
А блокадный Ленинград? Там-то каково? Сейчас, наверно, газоны морковкой засевают. Долбят промерзшую землю, чтобы схоронить умерших за зиму. Война – дело долгое…
И все равно было тепло, и пели птицы. И уже полмесяца подряд не было боев. Геша только головой покачал.
Вот где напряг был! Полгода непрерывных сражений.
До смертельной усталости, до тупого изнеможения.
Иваныч, бедный, так урабатывался, что приходилось его вытаскивать через люк – сам не мог, руки отнимались.
Репнин остановился возле Зеленого театра. Тихо и пусто.
Ничего, летом он откроется. И Симфоническую веранду откроют, и стадион «Ширяево поле», и Веранду танцев, и Детский городок. Позитив нужен даже в войну.
Нет, не так. Именно в войну позитив и нужен, даже больше, чем в мирное время.
Добредя до лодочной станции, Геша присел на лавочку и стал глядеть на воду. Бездумно. Тупо уставившись перед собой.
Всю зиму он пытался понять, насколько его вмешательство меняет ход войны. Нет, Репнин не причислял себя к историческим личностям.
Ну, повезло ему. Спасся от смерти неминучей, за один удар сердца покинув одну войну и угодив на другую. И что?
Памятник себе за это воздвигать? Нерукотворный?
Вполне возможно, что все его «хотелки» о переломе в войне так бы и остались «хотелками», не столкнись он в чистом поле с вождем. Быть может, тут не просто везение, а что-нибудь вроде промысла божьего, только на атеистический манер.
Нет, а как иначе? Потеряй он память, тогда ладно – воюй, пока не сдохнешь. Или до победного конца.
Но он все хорошо помнит. По истории не спец, но «проходил», как говорится. И как же тут не вмешаться, как не влезть в здешнюю – и теперешнюю – кровавую кашу?
Ему даже в голову не приходило советовать Жукову или Шапошникову, чего им стоит избегать, а на какие участки фронта не помешало бы и подкрепления перебросить. Тут даже не в том дело, что ему не поверят и станут допрашивать, откуда инфа, а в том, что даже Сталину не всегда удавалось переубедить упертых маршалов.
И те не всегда признавались в стиле: «Пардон, обосрался!»
Негодные это методы – силового давления да ценных указаний.
Слова полководцев не проймут.
Менять ситуацию лучше всего исподволь, не прямо на нее воздействуя, а косвенно. Так что начал он верно – с танков.
Новая бронетехника сама по себе способна изменить положение на фронте.
Бои на Смоленщине это показали более чем убедительно.
22 февраля, сражаясь у деревни Аржаники, ни один русский танк не был подбит. И Костя Самохин не погиб, как в той, уже зыбкой и сновидной реальности.
Танки стали мощнее, сильнее, быстрее. «Т-34Т» еще мало в войсках, не более трех сотен, и «КВ-1М» примерно столько же, зато подбивают их редко, и моторесурс у них куда больше.
Танковые заводы в Сормово, в Челябинске и в Новом Тагиле набирают обороты, скоро так раскрутятся, что эшелонами будут слать новую технику.
Вон, Катуков обещал, что бригаду их полностью оснастят танками «Т-34Т», причем с 85-миллиметровыми орудиями. А для «КВ» уже кумекают над 122-миллиметровой пушкой. Дело с 1200-сильным дизелем для тяжелого танка пока туго идет, но все равно ведь движется. Может, к осени и надумают чего.
И тогда никакие «Тигры» с «Пантерами» будут нашим не страшны – уделаем драных бронированных кошек.
От легких танков и вовсе отказались, толку от них, горят разве что неплохо. Вместо них запустили выпуск самоходок – «СУ-76», «СУ-85», «СУ-122», «СУ-152»…
Скрестили легкий «Т-70» и грузовик «ЗИС-5», вышел полугусеничный бронетранспортер «Б-3». Куда лучше «Ганомага» получился…
Репнин снова вернулся в прошедшее, к 22 февраля.
…Когда 1-я гвардейская оказалась на смоленской земле, первой деревней, которую танкисты отбили у немцев, были Петушки, селение на восемьдесят дворов.
Фашисты сопротивлялись яростно, деревня трижды переходила из рук в руки, пока две сводные группы танков не перебили немчуру.
Батальоны Бурды и Самохина стояли рядом с деревнями Ветрово и Аржаники. 22 февраля Катуков вызвал к себе Самохина и Репнина и поздравил их с присвоением звания капитана.
Ночью батальон Кости вышел на исходный рубеж для штурма деревни Аржаники. Группа Репнина подходила с другой стороны селения. Утро еще не наступило, а в Аржаниках уже не воняло арийским духом.
Самохин молодец, тоже из асов. Ему засчитали тридцать подбитых танков, но наверняка же больше. Геша довел счет до восьмидесяти семи, но в реале им подбито за сотню «бронеединиц».
Хотя тут надо быть поскромнее – наводчиком-то у него Фрол, он и стреляет. Неплохо с орудием управляется, хотя и мажет порой…
Репнин подобрал камешек и кинул его в воду. Булькнуло, пошли круги…
А ведь и он, как эта галька, тоже волну пустил!
Одно только спасение генерала Панфилова чего стоит. Нынче генерал взорлил! Наступал так, что у немцев пятки сверкали в их эрзац-валенках. А народу сколько сберечь удалось?
Четко наблюдаемых перемен немного, но они есть.
В ходе боев 2–7 января войска Калининского фронта на правом крыле вышли на рубеж Волги, подошли к Ржеву и надрали немцам задницы.
Правда, тут не столько вмешательство танков помогло, сколько невмешательство Ставки – Сталин не стал выводить из боя 1-ю ударную и части 16-й армии. В итоге Красная Армия сумела прорвать немецкую оборону и дать сдачи Моделю.
А почему Иосиф Виссарионович не отдал приказ передислоцировать 1-ю ударную армию генерала Кузнецова под Демянск? А потому что это было не нужно – три танковых полка «КВ-1М» помогли 11-й армии занять Старую Руссу и развить наступление на демянском направлении.
В итоге образовался демянский котел, где «сварились» шесть дивизий, в том числе моторизованная дивизия СС «Тотенкопф».
Это ли не великая перемена?
Правда, генералу Моделю, поставленному самим Гитлером, удалось нанести сильные контрудары по 33-й армии генерал-лейтенанта Ефремова, и та попала в окружение. Однако частям 43-й армии удалось пробить к окруженцам коридор в начале марта.
А чем пробивали? Танками! И остатки 33-й вышли к Кирову.
Так «перемога», как украинцы говорят, не дала случиться «зраде».
Хотя…
Летописцы века XXI немало вины за провалы 41-го возложили на Сталина. Вот-де, Иосиф Виссарионович, вместо того чтобы восторгаться стратегическим мышлением Жукова, мешал «маршалу победы» супостата одолевать.
А кто сказал, что жуковская стратегия непременно завершилась бы триумфом да фанфарами? Маршал был человеком не только крутым, но и весьма упертым.
Помнится, Рокоссовский пытался ему, тогда генералу армии и командующему Западным фронтом, доказать в конце ноября 41-го, что 16-й армии необходимо отойти на истринский рубеж. Тогда можно было бы организовать прочную оборону малыми силами, да еще придав ей глубину, отведя часть войск во второй эшелон.
Комфронта приказал стоять насмерть, и это было глупо, поскольку за частями 16-й армии не было войск – погибли бы ее бойцы, и путь на Москву был бы открыт.
На войне все относительно, а победы одерживаются не в штабах, а на поле боя.
– Товарищ Лавриненко!
Репнин так задумался, что не сразу обернулся. А когда, наконец, опомнился, то увидел комкора.
Катуков щурился на солнце, будучи без шинели по теплой погоде. Геша даже подивился про себя, насколько молод был командующий. Красивый, в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил.
– Здравия желаю, товарищ генерал-майор!
– Вольно, гвардеец! – ухмыльнулся комкор. – Отдыхаем?
– Так точно!
Катуков присел на лавку и хлопнул по ней – падай, мол.
Геннадий «упал».
– Скоро мы в Липецк перебираемся, – проговорил генерал-майор. – Там соберемся полностью и по-быстрому пройдем учебу. А вы тот еще тихушник, капитан!
– Это вы о чем? – невинно осведомился Репнин.
– Иосиф Виссарионович передавал вам привет.
– А-а… Това…
– Михаил Ефимович.
– Михаил Ефимович, рассказывать о том, как мы сталинский «Паккард» буксировали, я не стал – Коля Капотов все и так в лицах изобразил. А о том, что мы с Иосифом Виссарионовичем беседу имели… Сразу не сказал никому, потому как не слишком верил в благополучный исход дела, а потом, когда новый танк руками щупал… Зачем? Выйдет так, что я хвастаюсь будто. Вот и молчал.
Катуков серьезно покивал.
– В любом случае, Дмитрий Федорович, – сказал он серьезно, – большое вам спасибо от всех танкистов за новые машины.
– Да не за что, Михаил Ефимович, – улыбнулся Геша. – Сам рад!
Катуков покивал улыбчиво и сказал:
– Я разговор этот не зря завел. Просто не хочу, чтобы вы, Дмитрий Федорович, приняли это как некую премию, что ли… В общем, мы в штабе решили назначить вас командиром батальона. Потянете?
– Потяну, – кивнул Репнин. – Спасибо за доверие, конечно, а вместо кого?
– Гусев у нас в комполка выходит. В общем-то, я вас давно уже на примете держу. Тактик вы хороший, операции строите грамотно, с выдумкой, я бы даже сказал, с юмором, да так, что немцам бывает не до смеха. Мы вас даже, можно сказать, передержали. Сами знаете, как в военное время быстро растут командиры. Ну, людей вы знаете, а техника на подходе. Так что отдыхайте пока, товарищ комбат!
– Есть отдыхать, товарищ комкор!

 

Из воспоминаний Л. Каца:
«…Патриотизм помогал пересилить страх. Только один раз, уже на Кубани, наш экипаж долго не мог двинуться с места и пойти в атаку. Представитель штаба бригады майор Пращин (если я точно запомнил его фамилию), шедший в бой с нашим экипажем, высунулся из люка посмотреть обстановку, и тут ему снарядом оторвало голову… Обезглавленное тело рухнуло обратно в танк, и нам стало жутко от такого ужасающего зрелища… Несколько минут мы были в оцепенении, но потом собрались с духом и пошли в бой.
Вообще, в бою о смерти не думаешь, просто все твои действия доведены до автоматизма, азарт боя захватывает настолько, что своя шкура уже не кажется самым важным достоянием человечества. До или после атаки разные мысли бывали. Выжить никто не надеялся: слишком большие потери были у танковых экипажей.
Атмосфера перед боями под Орджоникидзе была весьма тягостной. Остатки разбитых армейских частей откатывались в тыл через наши позиции. Красноармейцы рассказывали, что национальные кавказские дивизии фронт открыли, многие горцы дезертировали, и на нас прет тьма немецких танков. Да и оборона наша напоминала пожарную команду, поднятую по тревоге. Кадровых частей почти не было. Стояли полки НКВД, бригада курсантов военно-морских училищ, отдельные, тоже курсантские, батальоны, даже какой-то желдорбат направили в окопы. Не очень весело, одним словом.
Политруки чуть ли не открытым текстом говорили, что если мы не удержим фронт и немцы прорвутся через нас к Баку и захватят нефтепромыслы, то это будет означать конец советской власти…»
Назад: Глава 18. Новый год
Дальше: Глава 20. Однополчане