– Стоп машина! Якорь отдать!

Якорная цепь зазвенела, сматываясь с барабана, звонко щелкнул стопор.

Мормышка, выключив двигатель, сбросил на воду ярко-красный буй – знак того, что место занято и здесь работает их команда. Отныне в радиусе километра по неписаным законам вольных бродяг никто не имеет права искать арты и ловить мутантов.

Спрут окинул рубку хмурым взором, ухватил грубыми широкими ладонями отполированные временем дубовые рукояти штурвала.

Они прибыли в пятый по счету район, где мог находиться вожделенный трофей. Архипелаг Хитрый. Архипелаг, конечно, громко сказано. Скорее группа мелких островков от одного до дюжины гектаров к востоку от торчащих из воды руин Воронова. Меньше десятка клочков земли, лысых или поросших лесом и камышом. Самыми крупными островами «архипелага» были Ольховый, Крысиный, Болотный, Тараканий и еще остров с оригинальным названием Пьяный Конь.

Пьяный Конь был самым западным в архипелаге. Он считался наиболее таинственным и опасным. Говорили, весь он изрыт какими-то подземельями – и полузатопленными, и сухими. Так или не так, но именно на нем пропала команда Кота, решившая устроить базу там, куда не доберутся ни мутанты, ни мародеры. Двадцать здоровых лбов, у которых был даже плавающий бронетранспортер, – как корова языком.

В разное время пропало еще сколько-то вольных бродяг, что намеревались этот остров посетить, хотя другие высаживались и возвращались, ничего особенного не заметив, однако ж и хабара не взяв. Ребята из бригады сторожевиков Лютого, она же Соединение охраны особого водного района, кстати, пытались было основать там базу малых катеров, но отчего-то быстро свалили.

Был странный слух, что на архипелаге появлялись какие-то ученые с мандатом чуть ли не от администрации президента, но никто ничего толком не знал. Разве что тот факт, что территория изобиловала мутантами всех видов.

…Спрут неторопливо натягивал на себя гидрокостюм. Спешить особой необходимости не было, он и не спешил, хотя ему не терпелось узнать, что там скрывается под водой, в таинственной точке, куда вывела их карта Барса.

Спрут сел спиной к борту и кувыркнулся. За маской зазеленела вода. Сориентировавшись, поплыл. Колыхались водоросли. Сновали стайки рыб. Они абсолютно не боялись человека, подплывали к нему. И когда сталкер оставался без движения, они приближались, а некоторые даже принимались покусывать гидрокостюм. Обычные рыбешки, не «гвозди» с их острыми, как бритва, хостами, не красный угорь, чей яд не слабее яда кобры.

Спрут плыл, медленно перебирая ластами, строго параллельно дну. Вокруг мирно порхали стайки рыб.

Вода стала мутнее – течение. Чертово холодное течение с чертовой Косы перемешивало слои, но на глубине около восьми метров видимость восстановилась.

Затем он наткнулся на косяк спящих белоокуней. Рыбы висели, застыв в разных позах: кто на боку, кто вниз головой. С минуту Спрут пробивался среди хвостов, голов, острых плавников, которые рыбы расставляли веером при атаке. Существа безобидные и даже съедобные, но из-за них можно было пропустить появление кого-то более серьезного.

Из водной толщи мелкого и небольшого, но весьма сурового моря явиться по тело и душу дайвера могло что угодно. От ракоскорпиона и кракена до стайки жальниц или клещеглава. Эта кровожадная тварь, подобная акулам Большой земли – здоровенная, верткая и хитрая, – могла запросто перекусить человека пополам.

Кое-как отплыл и, когда косяк остался в стороне, вздохнул спокойно. Эта глупая мелочь так попортила Спруту нервы, что он слишком поздно среагировал на писк детектора. Впереди вертелся медленный водоворот «дымной ямы».

Тускло сияли струи течений, опалесцировавших в силовых полях. Он увидел прямо под собой несущуюся реку, пронизанную вспышками электричества. Да и сама эта яма с кругами водоворотов, со струями пузырьков, возникавших и исчезавших как по волшебству, выглядела настолько зловеще, что командир «гидр» остановился.

Дно было неровным, его словно присыпали мелкой пылью или серой мукой, и эта взвесь все время шевелилась, двигалась, словно сама собой или в такт глубинному течению, и у Спрута появилось чувство, что дно внизу шевелится. Оно изобиловало жизнью. При его появлении илоеды закапывались в дно, а медузы-«шляпки» всплывали, сжимая и расслабляя свой зонтик. И во все стороны, топорща иглы, расползались шипооспинники. Некоторые из них остались лежать, расклинившись иглами среди камней. Эти существа, так похожие на морских ежей, были опасны: если случайно дотронешься, запросто проткешь неопрен гидрокостюма.

В одном месте Спрут наткнулся на родник, бивший из дна, даже различив несколько «огненных лилий» в проточной воде – желтую и три красных. Незрелые, неядовитые, а потому – бесполезные. Да и не до них.

Он решил взять ближе к островам, и дно резко изменилось. Теперь его покрывали лиловые трубчатые черви с венчиком щупальцев. Между ними по-хозяйски ползали огромные пятнистые слизни и жрали червей. Вот толстая колбаса распахнула зев и тут же захлопнулась, затянув в себя пару ближайших червей. Бежать тем было некуда, они сидели, приклеенные ложноножками ко дну, и могли только ждать, когда моллюск нажрется до отвала.

«Вот так Зона и нас ест, – подумалось сталкеру. – Нам, правда, есть куда бежать, хотя шарик не такой уж и большой…»

Вот там, вдали на дне стоит что-то вроде корыта.

Ого! Вот так встреча!

На него двигалась почти десятиметровая сосиска, светящаяся в подводном полумраке сине-зеленым и розоватым светом, видимым на довольно большом расстоянии.

Люцифуги – они же огнесветки – были весьма редки, так что сталкер встречал их считаное число раз. Из всех необычных порождений Зоны люцифуги, безусловно, были одними из самых странных. Выглядели они как толстые многометровые сифоны, закрытые с одного конца. «Фишка» этих мутантов состояла в том, что они состояли из многих мелких организмов, которые воспроизводили точные копии самих себя и сплетались вместе, чтобы сформировать этакую трубу. Как люди или псаны состояли из клеток, так люцифуги – из таких вот созданий. Нервная трубка внутри примитивной мышцы, и, можно сказать, все.

Эта мелкота, червоиды, как их назвали научники, питались планктоном, фильтруя через свои органы воду, захваченную с внешней стороны тела. Переработанная вода испускалась внутрь «трубы» люцифуги, откуда выходила из отверстия на открытом конце. И чудо – колония червоидов жила и действовала как единый организм. Гигантские существа начинались с одного червоида, который почкованием создавал копии самого себя, и «животное» становилось все больше. Отдельные червоиды совсем крошечные, но сами люцифуги могут вырастать, как говорят, до размеров кита, хотя большинство из них гораздо меньше. В самых крупных человек мог легко поместиться целиком.

Колокол, глава «ихтиандров», говорил, что как-то нашел погибшего аквалангиста внутри одной люцифуги. Может, конечно, тот утонул и уже таким угодил в живую трубу…

Загадка – этих нежных беззащитных созданий не трогали ни мутанты, ни живущие в Новомосковском море обычные рыбы. И сталкеры тоже. Да и зачем – ни биохимии ценной, ни тем более шкур там или еще чего.

Течение усилилось, начало поворачиваться, и Спрут пошел со снижением, как самолет, кренящийся на крыло. Подводная река изгибалась, то убыстряясь, то ослабевая, то почти замирала, и он видел, как внизу стремительно проносится дно.

Спрут проследовал дальше, как вдруг запиликал детектор. Впереди было что-то странное. Через несколько минут он оказался возле «корыта» и не сразу сообразил, что именно лежит на дне.

Да уж! То, что он принял за корыто, оказалось небольшой самоходной баржей. Перелезая через борт, командир разобрал название: «Вологда-22». Из рубки выплыл аномалокарис, а из разных щелей выпорхнула целая туча вспугнутых рыбешек.

Детектор сообщал явственно, как божий день, что внутри артефакт, и, кажется, не один. Спрут мысленно вознес благодарственную молитву всем богам и духам Зоны.

Световой люк машины не открывался. Дверь, ведущая в жилые помещения, наглухо закрыта – хорошая металлическая дверь. Он постучал по ней пистолетом, чтоб ребята услышали в гидрофонах. И быстро поплыл обратно.

Каюта на «Заре» была небольшая, в четыре койки, с переборками, отделанными зеленым пластиком. Под квадратным иллюминатором стоял деревянный стол, круглый, изрезанный и сильно затертый, но чистый. Койки были задернуты красивыми занавесками. Ребята спали за плотной тканью с тиснеными силуэтами московских небоскребов и церквей, каких уже не увидеть никому.

Шквал думал подремать, но вместо этого принялся готовить кофе, напевая себе под нос. На «Заре» камбуза как такового не было. Так, небольшой закуток за каютой, где еле-еле места хватало и для стола, за которым можно было поесть вчетвером, и для маленькой электроплитки, запитанной от «усача». Имелся тут и холодильник, правда, совсем небольшой, с «ледоритом».

Мормышка, тем временем выбравшись на палубу, стянул куртку вместе с футболкой и подставил тело солнцу, этом явив миру спину в пятнах лучевых ожогов и жуткой продольной выемкой длиной в ладонь. Бедолага угодил прошлым летом под взрыв «бабайки». Если б не Жук, так бы и сгинул на тонувшем «Зодиаке».

Сейчас море было пустым, и на его глади оставляли следы лишь ветровые струи. Однако, приглядевшись, Шквал увидел лодку, скрытую зыбью. В девятикратном увеличении бинокля был виден человек на корме: он закладывал обойму в короткий карабин.

Прикидывая, откуда он мог идти, сталкер понял, что тот, вероятно, возвращался с жемчужных отмелей Морозной Косы.

Омертвелая, без кустика травы, исполосованная снегом от «хладок» даже в августовскую жару, похожая на скелет огромного животного земля. Жемчуг там был не чета знаменитому московскому, но из-за слабости эффекта и не грозил при малейшей неосторожности превращением в прах за считаные месяцы. Да и московский жемчуг все труднее добывать – старые места выбраны вчистую. Тем более ЦАЯ наложил лапу, жестко контролируя всю добычу разноцветного перламутра. Так что все новые одиночки и команды плывут на Косу.

И немало их пропало там без следа: просто раздавленных воздухом, сжатым в вихрях «вертячки», ставших жертвами особо многочисленных тут озерников или сивульфов или сгоревших от прямых попаданий молний «мокрой грозы». Или просто утонувших.

Ага, на поверхности возникла голова их атамана.

Мормышка распахнул лацпорт и, присев на корточки, протянул Спруту руку, чтоб помочь взобраться на трап. Старший молча ожидал, пока все соберутся.

– В общем, парни, похоже, таки нашли мы добро Мертвеца, – сообщил он. – Не обманул, стало быть, твой Барс, а то я уж сомневаться начал грешным делом.

Молчание встретило эту новость. Особой радости в лицах заметно как будто не было.

– Может, нам стать над этой коробочкой? – только осведомился Капитан.

– Не надо, – покачал атаман головой. – Не ровен час… – Он резко оборвал фразу, все и так понятно, а лишний раз накликать беду не следует. – Короче, не надо. А вот связь нужна. Поэтому сделаем так. Кощей, давай надувай «Зодиак» и сплавай к месту, буй надо передвинуть. Заодно поставь на него роутер и подключи коммуникатор, мало ли, может, мне совет понадобится.

Кощей тут же убежал в кладовую – доставать коммуникатор.

Шквал поправил баллоны. Поправил разгрузку на животе, натянул ласты. Потом застегнул молнию на костюме, лишний раз проверил, плотно ли сидят ласты. Вроде бы все: ремень, надежно пристегнувший «Морского льва» к спине, два запасных рожка, фонарь и неизменный «Катран» в ножнах на поясе. Ничего лишнего. После этого сталкер надвинул маску, продышался и шагнул за борт.

В воду бывший спецназовец вошел как учили – ни всплеска, ни бульканья – и поплыл, ориентируясь по чутью боевого пловца.

Жук, напротив, слез за борт, шумно расплескивая воду. Клювач, круживший поблизости, испуганно понесся прочь, махая широкими оранжевыми крыльями – всеми четырьмя.

Спрут не спешил. Баржу изнутри осматривать придется ему самому. Ребята, конечно, крутые дайверы, но никогда толком не занимались затонувшими судами, а у него только шесть поднятых больших сухогрузов, не считая мелочи вроде этой.

Опустился на грунт, решив сперва осмотреть корпус.

Ни рыб, ни медуз, ни прочей живности. Пусто. Ан нет, не пусто.

Рядом что-то зашевелилось, вылезло из ила и неспешно поплыло. Что-то чешуйчатое, головастое, на суставчатых ногах, с отростком на голове, напоминающим копье. Не то зверь, не то рыба, не то рак – какое-то неведомое существо. Даже не проплыло, а протекло медленными пульсирующими движениями. К иллюминатору подплыло еще одно, больше похожее на рыбу. Зона обезобразила ее, превратив в чудовище с огромным ртом вместо головы. Со всех сторон подплывали такие вот странные рыбки, каких он никогда прежде не видел.

В одном месте под корпусом было какое-то углубление. Ноги ушли в илистую массу, вязкую, как тесто. Опасно было подлезать под борт: стоявшая с креном лайба могла накрениться или осесть, придавив аквалангиста.

Пока он раздумывал, «тесто» прорвалось, испустив струю зеленоватых пузырьков. Отпрянув от неожиданности, он всплыл, ожидая, когда иссякнет фонтан. Что там прорвалось? Откуда что вылетает? Ход грунтового червя – родича кольчатой змеевки? «Грибница» сумлаха? Нора анемонии? Гнездовой купол водомерника?

Вдруг на сталкера внезапно пахнуло холодной неумолимой смертью и липким страхом. Это был внезапный, необъяснимый страх, немотивированный, но лишающий воли и твердости духа.

Он был готов рвануть вверх, забыв обо всем. Странно. Он спускался к затонувшим кораблям множество раз и делал это давно уже привычно, без эмоций и особого любопытства – просто работа.

Корабли были самые разные. От ржавых насквозь судов той уже давней великой войны, набитых готовыми рвануть снарядами и бомбами, до пассажирского парома в Индийском океане, в каютах и на внутренних палубах которого лежали кости не успевших спастись пассажиров и моряков. (Корпорации, нанявшей ООО, куда он устроился после изгнания из «Центроспаса», смерть как понадобились зачем-то документы из капитанского сейфа.)

С минуту он приходил в себя.

Ладно, продолжим. Конструкция этих речных барж ему известна, как и примерная схема внутренних помещений.

Хотя он и спешил, но вскользь осмотрел баржу, осторожно приподняв люк форпика, а потом заглянул в провизионку. Внутри кладовой что-то зашевелилось, и он подумал, что надо бы поосторожнее, но все же чуть приоткрыл.

И тут же отпрянул, чтоб выпустить чуть шевелящуюся крысу, которая, всплывая, смотрела на него с каким-то недоумением, озаренная светом чего-то находящегося внутри.

Зомбокрыса. Ничего особенного. Редко, но бывает. А вот что там светится – это странно. А что еще странно, так это отчего на погибшей от артогня барже нет дыр от снарядов? Или мореманы точняк под ватерлинию влепили?

Да и вообще баржонка на мародерский кораблик не тянет, откровенно говоря. Впрочем, сейчас важно не это, а то, что трюм и машинное отделение отгорожены от жилой части переборкой. Есть там, конечно, двери, но они скорее всего задраенные. Для того чтобы их вскрыть, будет нужен инструмент – или обычный «мокрый» газовый резак высокого давления, или что-то на артефактах. Такое у них было – запитанная от «груши» болгарка, да только герметичность хреновая, током бьет через раз – кустарная работа поселковых «умельцев».

Спрут прислушался к себе. Идти вовнутрь решительно не хотелось, хоть тресни. А если нет туда хода с аквалангом? Не развернуться? Застрянешь?

– Командир, как слышно? – забубнил в ухо голос Мормышки.

– Слышу тебя хорошо, изучаю обстановку. Не говори под руку, – буркнул, не разжимая челюстей Спрут, ощутив на миг ларингофонную гарнитуру на горле как удавку.

(Но что сделаешь, всякие подводные рации хоть на ультразвуке, хоть на сверхдлинных так и остались фантастикой.)

Может, через иллюминатор? Так просто стекло не разобьешь, думать надо. Нужно что-то вроде длинного тяжелого лома или… Ну, как он сразу не понял – пальнуть в него картечью из лупары, и готово.

Ритмично сжимая и разжимая красные купола, мимо проплыли три медузы – крупные, с зеленой бахромой по ободку. Новомосковский корнерот – жжет не сильнее крапивы, зато ожоги не сходят по неделе, а то и двум.

Он сосредоточился на задаче. Нужно проникнуть внутрь, вытащить наружу тяжеленный контейнер или контейнеры с кладом, тот самый Сундук Мертвеца, и как-то поднять его на борт «Зари». Ну, это как раз проще всего, на бывшем водолазном боте имелись грузовая стрела и лебедка. Остальное же… Ладно, он все узнает только когда заберется внутрь. Начнем…

Мысленно прочтя коротенькую молитву всем богам и духам, какие заведуют Зоной, Спрут спустился в провизионную кладовую.

Осмотревшись, не сдержал разочарованного мата. Что бы ни утопило баржу, но, судя по давленным проржавелым жестянкам и слою ила, она утонула намного раньше всей этой истории с Сундуком. Но если так, какого черта детектор на запястье вибрирует словно бешеный? Что означает этот странный, черт возьми, свет за открытой дверью, ведущей в глубь судна?!

Спрут решительно скользнул вперед. В заклинившую дверь он проскользнул боком, стараясь не двигать лишний раз ластами – если осевшая на палубе илистая взвесь поднимется, видимость исчезнет надолго. А ему нужно видеть все очень хорошо. И вот он оказался на жилой палубе. А там…

«Нет, этого не может быть! – билось у него в голове. – Мне это кажется…»

На сильно тронутой ржавчиной палубе полыхал яркий живой золотистый огонь самых тонких и нежных оттенков, принявший форму правильного октаэдра.

Размером с футбольный мяч, он не шевелился, не трепетал и не метался, как пламя, на которое так похож и которое застыло, приняв форму искусно ограненного кристалла.

Он видел, аж млея, как внутри артефакта пляшут огненные вихри. Они кружились, завивались спиралями за тончайшими, почти невидимым стенками, не дававшими им вырваться и расплескаться. Вихри и спирали ударялись о них, отлетали к центру и опять возвращались. Казалось, перед ним – яркий живой огонь, заключенный в тонкий хрустальный бокал безумно дорогой работы стеклодува-виртуоза.

Потом он откинулся назад и перевел дыхание. Если бы на него сейчас смотрел кто-то из товарищей, в глазах командира они бы увидели отчаянный восторг, с каждой секундой переходящий в безумную эйфорию.

– Это… оно, – тихо сказал Спрут сам себе, – чтоб мне провалиться, это оно. Оно! «Сияние», черт его дери!

На «Заре» не было кают-компании, и сейчас вся команда собралась на баке тесной толпой.

– Фальстарт, значит, – недовольно бурчал Капитан.

– Не скажи, – поправил механика Мормышка. – Мы, считай, все дело окупили на триста процентов, даже если больше ничего не отыщем.

– Да их всего-то десяток нашли… За все время!

– Восемь штук, – произнес Спрут, думая о чем-то своем.

– Это «сияние», я слышал, жутко дорогая вещь… – сообщил Скрипач.

– Верно, дороже всей нашей добычи за год, да что там за год… – кивнул Спрут.

– Да что за хрень это ваше «сияние»? Что оно такого может? – недоумевал Капитан.

– Само по себе – ничего, – пояснил Спрут. – Но в сочетании с любым артефактом резко усиливает его свойства. Лечебные будут поднимать почти покойников и лечить рак в четвертой стадии за один раз. «Батарейщик» будет работать не хуже большой электростанции. «Алхимик» – преобразовывать элементы не сотыми долями грамма, а пудами – хоть золото, хоть платину. А на «икарах», которые и кошку-то поднять не могут, тогда хоть на орбиту лети…

– Китайцам его загнать надо, им для их «Цзе-Фана» как раз не хватает, – изрек Крестовик, вспомнив проект артефактного космолета, над которым великий восточный сосед долго и безуспешно работал, однако обеспечив заказами вольных бродяг со всех Зон.

– Лучше ибн Лагану! – схохмил Гамбургер. – Плутоний для «ядерки» делать – в самый раз!

– Типун тебе на язык! В «Белый лебедь» охота? Или в «Черный дельфин», к Казбеку и Отбойнику в компанию?

– Я слышал, что это яйцо… Яйцо Хозяина Зоны, – пробормотал Мормышка.

– А кто ж его отрезал? – по обыкновению похабно пошутил Скрипач.

– Иди ты! – не на шутку обиделся собеседник. – Говорят… – он сделал многозначительную паузу, – когда какому-то Хозяину приходит черед помирать или уходить к себе, откуда уж они там пришли… Так вот он выращивает у себя внутри одно-единственное яйцо и откладывает в тушу какого-то крупного мутанта, ну там быкаря матерого или ската-донника, если о море говорить. Ну, типа как инкубатор. В людей не откладывают, мелкие мы больно для Хозяев, – зачем-то добавил он. – Ну вот, яйцо питается его соками, потом вылупляется личинка, выедает мутанта, и выходит из нее новый молодой Хозяин. И что он такое и в каком виде появляется на свет, думаю, упаси бог и черт это видеть! Но бывает, что дохнет мутант до того, как яйцо толком развилось, и тогда возникает такой вот зомби, который так и носит в себе зародыш… Этих… И когда он хорошенько догнивает, вот из него-то и вываливается мертвое переродившееся яйцо.

– Сколько же это стоит?

– Сколько запросим… Тот же Хаус половину своих бабок отдаст без торга…

– Миллион?

– Миллион?! А десять миллионов не хочешь? Или пятьдесят?

– Продавать-то в любом случае придется ЦАЯ, – отрезал Спрут. – Я и в самом деле жизнь хочу закончить в собственном доме, желательно у теплого моря, – уточнил он, – а не в персональной одиночной камере. Другое дело, тут можно хор-рошо поторговаться! Вот только сперва его еще взять надо. Две штуки при обнаружении рассыпались, как и не было, а еще одна рванула так, что… – Он махнул рукой. – Из десятка парней Карася только один и уцелел, и то потому, что отлить отошел. Поэтому доставать его буду я… Как самый опытный из вас, парни!

– Батя, я с тобой! Одного не отпущу! – категорически бросил Жук.

– Отставить! – неподдельно разозлился Спрут. – Не учи отца… и баста! Я артефактов поднял куда больше, чем вы «морских котиков» завалили! У меня почти пять тысяч часов подводных работ еще до Зоны. Я это «сияние» сниму так, что и пылинка не ворохнется. А ты меня только отвлекать будешь!

– Но…

– Не учи отца, кому сказано! – прикрикнул Спрут. – Значит, так, я вниз, а Слон, Скрипач и Крестовик меня страхуют в воде снаружи, чтоб никакая тварь не подобралась. На подмене – Жук и Шквал. Ну и вы тут… посматривайте… Мормышка, ты доставай «адамант» и собирай, не в тряпке же везти арт, тем более такой.

Услышав название контейнера высшей защиты – самого большого из аналогичных изделий ЦАЯ, оттого и разборного, – Мормышка охотно закивал.

Вновь спустившись вниз, Спрут с привычной осторожностью нырнул в люк.

Минут пять изучал прикрепленный к железу артефакт. Очертил мысленно круг в метр диаметром – так даже лучше. Ибо «сияние» своего веса не имеет – это чисто энергетический артефакт, сгущенное силовое поле с запертым в нем закольцованным излучением (или как там объяснял тот научник?).

– Братва, давайте спускайте мне нашу болгарочку, – выбравшись, буркнул он в коммуникатор.

Через пять минут глухо затарахтел-зататакал мотор наверху, по поверхности скользнула тень, и вниз по тросику буя скользнул привязанный шкертиком агрегат.

Перехватив болгарку поудобнее, он нырнул в провизионку и…

И выматерился от души!

– Спрут, что там?! – зазвучал в телефоне слегка испуганный басок Кащея.

– Да иди ты! Нормально все…

Как он мог забыть? Близость «сияния» резко усилит эффект от любого артефакта, и «груша» в лучшем случае спалит движок болгарки. В худшем… В худшем долбанет его через кустарную изоляцию тысячевольтовым разрядом.

И чего теперь? Посылать «зодиак» за газорезкой на базу? Или попробовать вручную отковырнуть драгоценную находку?

В некоторой растерянности он выбрался наружу. И замер. Вокруг что-то изменилось…

Сейчас он видел во все стороны толщу воды, похожую на вечернее небо, где горели несколько тысяч звезд, излучая пульсирующие вспышки. Эти звезды тоже крутились в вихрях: то разгорались, то убывали в силе света. Какие-то мелкие подводные мутанты с органами свечения. Внезапно в воде с ослепительной вспышкой света пронесся глухой гул. Когда же обернулся, то не поверил своим глазам.

Он увидел, как метрах в пятнадцати что-то отделилось от дна и начало всплывать. Это было нечто, похожее на шар из светящегося, колеблющегося студня, который пронесся так близко, что на какое-то мгновение почти ослепил. Немного повыше шар задержался, поплыл горизонтально. Опять начал подниматься и пропал.

Не то от усталости, не то от подступившего вдруг страха он не воспринял того, что видел. То есть воспринял, но не как нечто реальное, а как фантасмагорию. В Зоне главное не перепутать мираж с реальностью. Так что прежде всего следовало успокоиться, но хрен тут успокоишься, если голова целиком занята какой-то чертовщиной, летавшей над его головой, как огромный метеор, – этакое подобие луны!

Течение останавливало его. Потом словно невидимый силовой поток обрушивался сверху, придавливая шар ко дну, и он, крутясь, начинал опять свой дикий невероятный и вместе с тем как будто осмысленный танец. Неизвестно, сколько он тут летает и что это вообще такое.

Опять засияв до рези в глазах, шар пронесся мимо, чуть не задев макушку сталкера. Быстро, очень быстро.

Черт, это же точно так, как было, когда та мерзость сгубила Сучка! Давя страх и пытаясь сообразить, что с ним стряслось и что вообще происходит, Спрут посмотрел вверх: шар, оторвавшись от илистого дна, всплывал в облаке, похожий сейчас как никогда на ночное светило.

И тут он тоже по инерции начал всплывать.

Какое-то время ему удавалось притормаживать, используя поддержку струй течения, водоворотов, в которых он кружил над баржей. Затем он отчего-то подумал, что никакого течения нет, что все это определенно какая-то чудовищная галлюцинация.

Внезапно Спрут почувствовал, что он здесь не один. Повернул голову и остолбенел: рядом с ним сидела девушка, неестественно большая, в купальнике-бикини и ластах. Она смотрела прямо на него. Он различал Ее лицо до мельчайших черточек, и его, знающего, что у видений Зоны обычно знакомые лица, сейчас удивляло, что он девушки этой никогда не видел. Ошеломленный Спрут протянул к ней руку, но ничего не обнаружил. А что он ожидал, что двухметровая красавица его обнимет и поцелует прямо в стекло маски? Само собой, это определенно какая-то галлюцинация от близости артефакта или переутомления. Или азотное опьянение дает о себе знать?

Потом ему почудилось, что вода медленно густеет, застывая, превращаясь в нечто вязкое и плотное.

В памяти возник сам собой экспонат из музея ЦАЯ (занесла его судьба как-то в это закрытое заведение). Огромный янтарного цвета семигранник, и в этом янтаре, как древняя муха, парит человек – руки распахнуты и почти касаются стенок этой гробницы, на лице – недоумение пополам с ужасом, а на груди – бесполезный автомат.

Он в слепом отчаянии рванулся и внезапно начал погружаться, с облегчением ощутив, что это не сон и не морок. То, что его окружало, было, несомненно, водой, самой обычной водой. И вода неожиданно начала поднимать его куда-то, но он услышал крик в коммуникаторе и опомнился.

– Не всплывай, батя! – надрывался Мормышка. – Батя, слышишь?! Не всплывай! Тут озерники! Озерники!!!

Чувство опасности, то самое шестое чувство, сработало чуть раньше, чем сигнал ручного сонара предупредил Слона о явлении незваных гостей.

Оглянувшись, он увидел несколько пар светящихся глаз с разных сторон. И через мгновение-другое уразумел, что в темноте притаились земноводные мутанты размером со взрослого человека. Строением тел хищники отдаленно напоминали людей, но ящероподобного в их облике было гораздо больше.

Вытянутые морды с желтыми немигающими глазами, клыкастые пасти, слегка сплющенные хвосты и перепонки между когтистыми пальцами, по шесть на каждой лапе. Гребень внешних жабр, прижатых к спине сложенным веером.

Одна за другой устремились в глубину серебристо-серые тени, и через несколько секунд сбоку вынырнул первый озерник, выставив перед собой что-то вроде длинного копья из ржавой тонкой трубы с косо срезанным и расплющенным молотом остро отточенным наконечником. Озерники хоть и редко, но пользовались примитивными орудиями. Ходили слухи, что пьевры иногда даже каким-то образом заставляют порабощенных ими людей делать их для своих лучших слуг.

– Вррррешь! Не возьмешь! – прорычал Крестовик, забывшись, и чуть не выпустил загубник, но успел зубами прихватить в последний момент.

Его рука скользнула к бедру и выдернула из кобуры «китайца».

Один за другим три выстрела глухо ухнули в водной толще – все три нашли цель. Два тела нелюдей начали медленно опускаться на дно, а еще один завертелся на месте, хватаясь за простреленную нижнюю конечность. Сквозь толщу воды послышалось тонкое переливистое уханье. Знакомый всем морским сталкерам звук – так озерники кричат от боли. (А если этот мутант кричит от боли, значит, точно серьезно ранен.)

В тот же миг лезвием своего грубого, но от этого не менее смертоносного инструмента озерник сделал неожиданно искусный выпад и сумел перерубить у сталкера шланг от баллона акваланга. Крестовик замолотил руками, рванул вверх, но не успел.

Слон нажал спуск «АПС», но оружие молчало. Подвел ли механизм или боеприпасы, уже оказалось не важным. Враги были совсем рядом. Слон успел ударить тесаком в живот одного мутанта, но в спину и грудь вонзились сразу два копья, и он медленно стал опускаться на грунт.

Скрипач выдернул из держателей разгрузки автомат, не обычный, как у приятеля, а «Морской лев», и пули-иглы устремились навстречу кружащимся серым теням.

Вода окрасилась бурыми облачками. Еще очередь, и два последних озерника устремились прочь. Но того, что «Гидра» стала меньше на двух бойцов, что двое их товарищей погибли, этого уже было не изменить.

Наверху Шквал, матерясь отчаянным злым полушепотом, натягивал гидрокостюм, пока Кощей со злыми слезами заряжал «хеклер-кох», трясущимся руками втыкая снаряженные стволики в гнезда. Что происходило внизу, было непонятно, но два всплывших на поверхность мертвых озерника говорили сами за себя.

Внезапно в воде, окутанной мраком, что-то зашаталось. Огромная тень надвинулась снизу. И в мелких волнах шевелилось нечто огромное, угловатое, черное, как скала.

«Не может быть…» – замер в растерянности Шквал.

Над водой вознеслась хитиновая морда гигантских размеров, нависла над водой.

Сталкеры ясно видели его фасеточные глаза числом восемь или десять, огромную пасть, исказившуюся в какой-то противоестественной улыбке.

К ним пожаловал не кто иной, как дракс – собственной персоной.

Спрут ощутил, что боится. Боится по-настоящему, как не боялся давно, – настоящим подлинным страхом. Как боялся первобытный волосатый предок, слыша рев пещерного льва или убегая от наводнения.

Он никогда не бравировал показным бесстрашием, но заслуженно имел репутацию человека хладнокровного и не пасовавшего перед опасностью.

И вот в его душе разом проснулся маленький слабый человечек…

Взирая из открытого люка на мечущиеся силуэты мутантов, он только что не плакал. Срок жизни его был ограничен объемом воздуха в баллонах, а озерники бывают на редкость упорны и могут не отстать от врага, пока не погибнут или их противник не отступит.

Он со злостью посмотрел на обрез. Американский дробовик мог дать шанс в схватке с сивулфом или с тем же озерником, но лишь с одиночками. А вот при встрече со стаей этих тварей человека ждет верная и мучительная смерть. Так что стоит ему себя выдать…

И, глядя вверх, он совершенно забыл о резаке. А между тем инструмент, лежавший на накренившейся палубе, медленно скользил в сторону двери, где лучилось мягким золотом «сияние».

Шквал замер, так и не застегнув ремни акваланга. Время точно остановилось, сделалось тягучим, как смола или растопленный солнцем асфальт, оно тянулось нехотя, как в кошмарном сне. А затем чудовище ушло в воду, подняв вал воды, который качнул «Зарю» точно деревяшку.

По их душу пришел подводный кошмар Новомосковского моря, одинаково хорошо чувствующий себя и на воде, и на суше. Отношение к ним было примером редчайшего единодушия. Их старательно истребляли и все сталкеры, какие имели такую возможность, и мародеры, и военные, и даже ученые, обычно бранившие вольных бродяг за то, что те убивали мутантов без нужды почем зря. Ибо драксы жрали всех людей независимо от рода занятий. Людей эти мегараки отчего-то сильно не любили, словно некто их на это запрограммировал.

Урод плавно приподнялся над водой, балансируя хвостом. Огромная туша начала подниматься из воды, как всплывающая подлодка – с какой-то противоестественной легкостью.

Ударило вразнобой несколько выстрелов. Лопнул один из глаз твари, и из зияющей дыры потекла желтая лимфа.

Тварюга поворачивалась неспешно, походя на танкер-стотысячник. Огромное тело выгибалось, пластины панциря надвигались одна на другую с клекочущим скрежетом.

И вот тварь совсем рядом…

Многометровое тело. Панцирь головогруди с корявыми буграми. Широкие лопасти боковых ласт. Куцые гребни плавников, прижатые к бокам. Огромные жвалы. Шевелящиеся антеннки усов, каждая с бревно толщиной. «Гидры» смотрели, как медленно поднимается верхний ротовой щиток-губа, расходятся зазубренные мандибулы. Челюсти задвигались быстро и ритмично, как ножи жатки или комбайна.

Каждому на борту сейчас показалось, что именно на него ринется двадцатипятитонный живой кошмар. Сталкер успел лишь ужаснуться, когда блестящие желто-зеленые глаза оказались в считаных метрах…

Не прошло и пары секунд, как огромный хвост обрушился на «Зарю», буквально впечатав Мормышку в палубу и походя снеся с юта Кощея.

Сверху на него обрушилась массивная туша чудовища.

«Я уже, считай, мертв!» – промелькнула в голове мысль.

Когда монстр, поднявший новую волну, развернулся, раскрыл чудовищную пасть и ринулся на Мормышку, тот попытался увернуться, но хитиновые челюсти с легкостью сомкнулись на теле и начали рвать сталкера.

– Да сделайте же что-нибудь, черт бы вас побрал! – орал из-за борта Скрипач. – Да помогите же, братья, вашу мать!

Тварь приближалась. Ее движения были отточены и ловки. Ее броня – неуязвима. Пули расчертили хитин глубокими бороздами, а тварь даже не шелохнулась. Тело в пасти уже не дергалось…

– Еще стреляй! – рявкнул Шквал.

– На дракса ПТУРС нужен!

Шквал, кое-что вспомнив, ринулся вниз, благодаря себя за то, что сегодня взял эту вещь с собой.

За те полминуты, пока его не было на палубе, ситуация накалилась. Жук орал матерно с кормы бота все неприличные слова, какие мог вспомнить, потрясая опустошенным автоматом в сторону дракса. Ошалевший от надвигающейся неизбежной смерти Скрипач барахтался рядом с бортом «Зари», вереща, как поросенок.

Из-под панциря мутанта выдвинулось суставчатое щупальце – противоестественная нелепая конечность.

Щупальце изогнулось и подобно хлысту, занесенному для удара, нависло сверху, словно желая схватить солнце и разломать, раскрошить ненавистный нечисти сияющий диск светила. Похоже, дракс играл с жертвой, перед расправой наслаждаясь последним драматическим моментом удачной охоты.

И тогда Шквал поднял показавшийся очень легким «М-202» на плечо и выстрелил. Все четыре ракеты ушли под головогрудь, туда, где она переходила в гибкий хвост.

А потом внизу рвануло…

Ракеты взрывались не одновременно, а с секундными паузами, согласно очередности их проникновения в голову подводной твари. И каждый взрыв сотрясал тело монстра, выбрасывая кверху ошметки мяса и фонтаны крови противоестественного зеленого цвета. После третьего взрыва мимо сталкеров пролетело щупальце, похожее на какой-то кожистый бамбук, усаженный жалами и присосками. А четвертый, последний взрыв выбросил во все стороны облако размолотых в фарш внутренностей.

И все…

Лишь водоворот неспешно крутится там, где вода поглотила тело ужаса Новомосковского моря, только что выплывшего навстречу своей гибели.

И тут из глубины по глазам через толщу воды резанула яркая вспышка. Как будто там, в глубине, исполинский фотограф нажал фотовспышку великанского аппарата. Или рота сварщиков врубила сварочные аппараты. Или разразилась подводная гроза.

Вертикальная молния, яркая, сотканная из множества бледно-лиловых спиралей, располосовала морскую глубину. Сияние, которое продлилось всего долю секунды. Затем еще молния, и еще.

Раздался тонкий звон, как от приближения комара размером с лошадь, за ним жуткий выдох, похожий на стон, оглушающий плеск – и волна накрыла Шквала с головой.

Рация захрипела, защелкала и умолка. Толстая синяя искра сорвалась со снастей. А затем на месте, где колыхался буй, полыхнул яркий столб света, на вид какого-то твердого. Необыкновенно мощный, ослепительно-зеленый, взорвавший, казалось, и сами небеса и заливший пронизывающей своей флуоресценцией воду.

«Это все…» – подумал Шквал, крутя головой, словно контуженный.

Думалось почему-то отрешенно, будто он смотрел на случившееся со стороны, а не был непосредственным участником разыгрывающейся драмы.

Все, кто был на палубе, попадали на доски, схватились кто за что успел, но это не помогло. Волна прокатилась до кормы, схлынула в море.

«Зарю» развернуло лагом к волне, она покачнулась, но устояла, второй вал воды накрыл их с головой, и после него на палубе оказалось немало червей и улиток.

Один почли перерубленный пополам слизень упал рядом со Шквалом – огромный, старый уже, покрытый слоем тины. Сталкер инстинктивно отшвырнул его ногой к борту, и он закружился на мокрой палубе, как юла.

При распространении взрывной волны в воде все живое размером больше креветки гибнет мгновенно. Скрипач превратился в мешок с переломанными костями за миг до того, как вода над местом взрыва забурлила и взлетела вверх огненным столбом.

«Зарю» подбросило, и тут же бот провалился, подсев под бортовую волну. Вместе с тоннами воды в воздух взмыли серебристые рыбьи тушки, какие-то непонятные обломки, нити водорослей, желеобразные тела медуз и каракатиц и похожее на дохлую лягушку тело их погибшего товарища.

Через миг взлетевшая в воздух вода обрушилась вниз вместе с рыбой, водорослями, медузами, озерниками и изломанным телом мертвого Скрипача.

Шквал проводил падающий труп непонимающим взглядом, и только когда то, что мгновения назад было их товарищем, ударилось о палубу со звуком, напоминающим шлепок огромной мокрой тряпки, он заорал…

Волна обрушилась на бот и перескочила через него, покрыв палубу сплошным слоем. Потоки хлынули в рубку через открытые иллюминаторы, смывая все, и ухнули по трапу в тесную каюту. Шквал успел ухватиться за леер и удержался на палубе. Взвыв, захлебнулся генератор, но вода успела сделать свое дело – он плюнул зелеными искрами и замолк.

Жук сидел на палубе и крутил головой по сторонам, устоявший на ногах доктор протянул ему руку, да так и замер, глядя куда-то в пространство.

– Твою мать! – выругался Гамбургер, отплевываясь.

Глаза у него были круглые, на пол-лица.

– Ох, ничего ж себе…

Измочаленный труп Мормышки качался на волнах лицом вниз, и вода вокруг него окрашивалась красным. Он сейчас более всего напоминал мертвую морскую звезду – руки и ноги его были раскиданы в стороны, а тело нелепо изломано, так что было понятно, что позвоночник разбит в нескольких местах.

Снизу, перед форштевнем, медленно всплывали оглушенные взрывом озерники – три или четыре. Там же колыхались останки Слона. Крестовика нигде не было видно.

Потом они с Жуком поднимали тело Скрипача, и Шквал поразился, насколько тяжелым казался их товарищ. Правильно говорят, что мертвый тяжелее живого. Глаза сталкера были широко открыты, в них не читалось ни муки, ни боли – одно бесконечное удивление. Он лежал на носу между двумя пустыми баллонами, как куча мусора, и голова его нелепо болталась на переломанной шее…

– Что это было?! – завопил Жук, тряся друга за руку. – Что это, мать твою, было?

– «Сияние»… – пробормотал Шквал. – Эх, Спрут! Ну что ж ты…

Порыв ветра принес душный горячий пар со стороны обширного дымящегося белого пятна. Что уж там случилось и в чем ошибся старый опытный водолаз, останется неизвестным. Да и не важно уже.

Тяжело переступая, он прошел в рубку.

Магнитный компас вышел из строя и ничего не показывал: или его размагнитило, или заклинило. Гирокомпас бессмысленно вращался. Работал только эхолот, выпуская на экранчик линию искрящихся точек – абрис дна. Шквал поднял тяжелую трубку судового телефона.

– Машинное, ответьте мостику.

– Здесь Капитан, – донеслось из мембраны. – Шквал, ты? Я только сейчас… Башкой в швеллер когда торкнуло, так и вырубился… – заплетающимся еще языком вымолвил Капитан. – А где Спрут? Че вообще это было??

«Нет больше Спрута», – хотел сказать сталкер, но вместо этого по-уставному сухо осведомился:

– Машинное, доложите обстановку.

– Докладываю… – минуту с чем-то спустя ответил механик «Гидры» не совсем уверенно. – Один винт срезало, дизеля сместились с фундамента, компрессор сдох, генератор сгорел, работает аварийный… Заклепки расшатаны, в трюме вода… Насос еще еле чапает.

– До базы дойдем?

– Как-нибудь…

– Тогда двигаем помаленьку! – ответил Шквал.

Дизель завелся не сразу, но затарахтел, захлебываясь, и бывший водолазный бот задрожал всем корпусом, двинулся, рассекая серую волну. Вода у кормы бурлила, дымила дрянная «копанная» соляра, но серый выхлоп сразу отнесло дующим со стороны берега ветром.

Надо достать из воды тела погибших и уходить, тут больше нечего делать…

Позади него раздались странные всхлипывающие звуки.

Обернувшись, Шквал даже удивился. У входа в рубку сидел Жук и взахлеб, горько рыдал, при этом мелко и часто крестясь…

– Не надо, братишка, – попытался утешить его, хотя понимал, что слова здесь не помогут. Присел рядом с другом. – Знаешь…