Книга: Марион. Мне всегда 13
Назад: Глава 12 Клеветница
Дальше: Глава 14 Действовать, действовать быстро!

Глава 13
Нужно говорить об этом

«Тогда она расправила крылья»

 

Знаешь ли ты песню Кевина Боннэ (Keen’V) «Маленькая Эмили», которую постоянно крутили по радио за несколько месяцев до твоей смерти? Это практически твоя история! История маленькой девочки, очень похожей на тебя: «Такая красивая, милая, с взглядом, который очаровывал всех вокруг. Мать берегла ее как зеницу ока…». Слушая продолжение песни, я всякий раз думаю о том, как сильно я тебя люблю: «Одна не могла жить без другой, они были неразлучными».
В начале Эмили всего 6 лет, все идет хорошо. Затем она меняет школу. В 8 все еще хорошо. Но когда ей исполняется 10, начинаются первые насмешки: она прилежная ученица, у нее «милые круглые щечки», все вокруг называют ее Bouffe-tout («Обжора», от фр. Bouffer – «жрать»), прямо при преподавателях.
Эмили уже 12. В школе все издеваются над ней. Она становится «козлом отпущения для всего класса». Чтобы не тревожить свою мать, как говорит песня, она решает молчать. Однажды ее одноклассники перешли всякие границы. «Это было слишком для нее». Как и для тебя. «Тогда она расправила крылья и полетела навстречу миру».
Многие родители были шокированы этой жуткой песней, которая стала шлягером, и которую распевали школьники на переменках, равно как и распространением в феврале 2013-го, как раз во время твоих похорон, шокирующего клипа группы «Индокитай», где показан подросток, преследуемый, гонимый, распятый своими товарищами. Он тоже заканчивает смертью. Певец Николас Сиркис объяснил национальному аудиовизуальному совету (CSA), который его осудил, что этот клип снят Ксавье Долланом на песню «Мальчик из колледжа». Песня выступает против насилия над «другими», непохожими на остальных детьми (в данном случае – гомосексуалистом). Франсуаза Лаборд, член CSA, возразила, что с насилием не борются, показывая его. Вечный спор.
Лично я за все эти песни. Мне кажется, они стоят всех на свете кампаний по привлечению к ответственности. Это очень убедительно! Сообщение быстро распространяется, и все об этом говорят. Предупреждающие фильмы – это, конечно, хорошо, но нужно сделать какой-то шаг, чтобы начать смотреть их, даже через Интернет. Здесь же сообщение поступает напрямую к подросткам.
Конечно, можно задаться вопросом, не натолкнет ли «Маленькая Эмили» хрупких подростков на мысль, что единственный способ разрешить ситуацию – это свести счеты с жизнью. Но я не воспринимаю эти песни так. Напротив, я считаю, что они говорят: «Смотрите, что может произойти. Не делайте больно другим, а то это может плохо закончиться. Если вы стали свидетелем насилия, реагируйте». Эти песни – как электрошок.
Хорошо все, что позволяет развивать эту тему в школьных коридорах или в семьях. Видео из Министерства образования кажутся мне слишком «прилизанными» для подростков.
Ты, Марион, видела эти видео. Мы смотрели их вместе в Интернете, когда ты училась в 6-м классе. Мы их обсуждали. Но ты никогда не идентифицировала себя с жертвой – только с потенциальным свидетелем. Ты не выносила мысли, что можно оскорблять инвалидов, черных, рыжих… И что можно наблюдать за тем, как их оскорбляюь, ничего при этом не делая.
Я тебя всегда предупреждала: «Если что-либо с тобой случится, говори нам!» В 6-м или в 5-м классе в случае каких-то проблем ты так и делала. Но в 4-м (и это больше всего нас поразило) ты промолчала.
Хотя в этом же самом году ты однажды пришла ко мне днем. Один из учеников 6-го класса, инвалид, имел проблемы с двигательным аппаратом. Дети насмехались над ним, проставляли ему подножки. Ты попросила меня предупредить его маму: «Я помогала ему пару раз. Необходимо, чтобы это прекратилось!» В этом была вся ты, всегда готовая подать руку помощи.
Ты часто в негодующем тоне рассказывала о том, что в школе кого-то притесняют. «Все смеются над ним из-за его носа, это просто невыносимо». Или: «Ее постоянно дразнят толстой. Конечно, она немного крепкая, но это ведь не причина». Ты вставала на сторону защиты. Я не думала, что настанет день, когда ты сама будешь нуждаться в защите.
Ты не была единственной, кто нуждался в помощи. В Бург-сан-Морисе был мальчик, который покончил с собой по тем же причинам, что и ты, неделей ранее. Он не заходил на интернет-сайт. Просто он вернулся из колледжа после очередной стычки и сделал, как ты. Узнав о том, что ему приходится переживать в классе, его родители решили: «Мы забираем тебя из колледжа! Хватит!» Они также думали, как бы спасти его шкуру.
Еще один мальчик, единственный ребенок в семье, покончил с собой в нескольких метрах от своих родителей. И еще одна девочка 17 лет повесилась. А другая выстрелила в себя из ружья. Это были жестокие смерти, словно они хотели на насилие ответить насилием. Они ведь могли, допустим, наглотаться таблеток и просто уснуть. Но они выбрали шок. Пара минут – и все кончено!
Все эти акты свидетельствуют о реальном желании убежать. Как если бы в комнате был пожар и они выпрыгнули бы в окно. Коллективная травля – это столь же невыносимая вещь. Голова просто взрывается. Ты не можешь больше этого терпеть, это слишком тяжело.
На острове Реюньон мальчик 14 лет выбросился с пятого этажа. Президент генерального совета Реюньона написала мне, чтобы сообщить, насколько она, как мать, была поражена этим феноменом. Она также обращалась к министру образования, Винсенту Пейону. По телефону сообщила, что 20 ноября, в Международный день защиты прав ребенка, они посвятят тебе всеобщую молитву. Они обсуждают твою историю на уроках педагогики. В тясячах километрах от нас они делали для тебя то, чего не делал твой собственный колледж.
Большинство взрослых приравнивает проблему школьной травли к детским шалостям. Это крайне безответственно. В трагических случаях речь не идет об обычных стычках на школьном дворе. Часто включается эффект толпы. Никто тебя не слушает, все отворачиваются. Дети, которых травят, остаются один на один со своей болью и вынуждены молчать. В этих маленьких бандах действует простой закон: «Если ты заговоришь, значит, ты доносчик».
Жертвы молчат. Если они отваживаются заговорить, они остаются потом в полной изоляции. Свора неистовствует c чувством полной безнаказанности. Каждый чувствует себя под защитой группы, солидарной в этой немыслимой жестокости. Вместе они сила. Мало того, что они гоняют жертву по колледжу из угла в угол, так еще и потом, после занятий, не оставляют ее в покое. Через социальные сети они проникают в комнату, в кровать. Это не заканчивается никогда-никогда-никогда.
Стоит одному из учеников утихомириться, знамя выхватывает другой. Их двое, четверо… А ты, переживающий вечные придирки, постоянно находишься в состоянии стыда. Как дети или женщины, которые терпят домашнее насилие и замыкаются в своем унижении, пуская ситуацию на самотек. Они посыпают голову пеплом: «Да, это моя вина, это я несла соль слишком долго, так что я просто заслуживаю того, чтобы быть наказанной». Таких женщин упрекают: «Почему вы ничего не сказали? Почему вы не ушли?» Не так-то просто из этого вырваться. С мужчиной это не намного легче, чем с группой. Позволять себя оскорблять значит, принадлежать. Пускай токсичная, но связь. В один из дней это заканчивается смертью.
Да, я провожу эту аналогию с женщинами – жертвами насилия, чтобы вновь напомнить о необходимости предотвратительных мер. Да, все знают, что есть центры, где принимают таких женщин. Но я не уверена в том, что завтра, если я вдруг буду избита, я туда пойду. Нужно обладать громадной смелостью, чтобы признаться в том, как ужасно ты живешь. А потом, что будет потом? Обращение в суд. А ты возвращаешься домой, где твой муж, зная, что ты подала жалобу, бьет тебя еще сильнее, угрожая тебе смертью… За травлей часто таятся угрозы смерти за закрытыми дверями. Это просто слова, несерьезно, чтобы дать выход своей энергии… Но иногда, ты это знаешь, Марион, смерть и впрямь ходит рядом. Когда ты слишком умная, ты воспринимаешь жизнь слишком всерьез – как ее радости, так и печали.
Одних только предотвратительных мер недостаточно. Но они необходимы. Сегодня кампании, которые посвящены теме детей, служат в первую очередь для того, чтобы повышать уровень осведомленности. Школьникам показывают видео, обсуждают его, а потом все расходятся по домам. В суть проблемы никто не погружается. Никто не спрашивает: «А вы когда-нибудь сталкивались с насилием?» Да это и невозможно – при всем классе поднять руку, встать и пожаловаться: «Да, меня бьют».
Нет такой структуры, нет места, где могли бы выслушать. Телефон горячей линии, которого никто не знает, который невозможно запомнить (0 808 807 010)? Один для всех жертв, от 5 до 18 лет? В 5 лет у детей еще нет телефона. И они не могут оформить свои страдания в слова. В 13 лет, когда чаще всего становятся жертвами насилия, подростки опасаются звонить и разговаривать с незнакомым голосом. Кроме того, номера на 08 остаются видны во всех телефонных счетах, а в такие моменты ты боишься быть обнаруженным.
Есть горячая линия под названием «Стоп насилию». Это лучше, чем «Молодежь. Насилие. Слушаем» (0 808 807 700). Конечно, травля – это насилие, целая серия насильственных действий. Часто речь идет о повторяющемся психологическом насилии. А дети, которых не бьют, которые просто являются мишенью для постоянных насмешек, не идентифицируют себя с жертвами насилия. Нужно называть вещи своими именами.
Существует также горячая линия против киберпреследования, бесплатная и анонимная (0 820 200 000). Что касается видео, которые распространяют для привлечения общественного внимания к проблеме, они являются шокирующими по другой причине. Я хотела бы, чтобы все родители посмотрели их столь же внимательно, как и я. Я была просто поражена тем фактом, что в фильмах нет ни одного взрослого! Это отражает, на мой взгляд, ту самую распространившуюся заброшенность, сдачу позиций руководящего состава и вообще всего взрослого мира.
Я пересматривала все эти видео после твоих похорон. Я нашла их слишком «клеймящими». Жертвы всегда «жирные» или «шлюхи», по крайней мере, их так все называют. Но вопрос ведь не в том, насколько он действитедьно толстый, а она – сексуальная. Просто не нужно оскорблять. И все, точка.
Короче, во всех этих фильмах, когда подростки дружно дразнят кого-то «шлюхой» посреди школьного двора, вокруг нет ни одного взрослого. Ни надзирателей, ни преподавателей. Нам показывают мир, в котором взрослых не существуют. В котором взрослые не защищают (например, посреди оживленной улицы или внутри здания). Иными словами: Разбирайтесь друг с другом сами!»
Сейчас нам повторяют: «Нарушьте тишину!» Это слоган многих кампаний. Но вы, именно вы – преподаватели и ответственные – начните ее нарушать! Не прогибайтесь под корпоративной системой, где ни один из вас не шевелит пальцем, глядя на то, как ребенка оскорбляют. Требуйте, чтобы вас поддерживали перед лицом этого опасного и возмутительного феномена. Сообщайте специализированный номер, проводите обсуждения, требуйте права сопровождать ребенка в полицию…
Знаешь, Марион, это задача не для ребенка – нарушать тишину. Это дело взрослых – запрещать и восклицать: «Прекратите!»
Лицемерие разрушает все неловкие попытки обратиться к коллективному сознанию. Мы с твоим отцом нарушили тишину. Школьная система воспротивилась: «Прекратите, дайте нам работать, оставьте нас в покое». Мы нарушили тишину, когда попросили перевести тебя в другой класс. Нам грубо ответили: «Мы примем меры, это не ваше дело». Мы нарушили тишину после твоего самоубийства. Нам ответили: «Что вы несете, ничего не произошло».
Ты, Марион, нашла в себе смелость нарушить тишину перед смертью. Ты написала письмо, где описала все, что чувствовала. Ты извинилась. Ты назвала имена. Ты объяснила, что их оскорбления зашли слишком далеко. Колледж снова сделал вид, что ничего не произошло. Директор попытался замять историю, сказав остальным родителям, что «проблема в семье».
Тебя не слушали живой, тебя отказались слушать мертвой. Как будто ты не написала того письма. Как будто не написала: «Я выскажу все, что у меня на сердце, даже если оно уже не будет биться». Но всем оказалось на это плевать.
Конечно же, я была в ярости. Злость переполняла меня, когда я сталкивалась с безразличием, с отношением к тебе словно к предмету. И к нам тоже, к твоей семье. Почему эти люди работают в школе и занимаются детьми, если им настолько все равно?
Ты пришла в эту школу полной жизни, с улыбкой на губах, а вышла из нее мертвой. Без каких-либо почестей, без дани твоей памяти. Словно нищая.
Итак, все эти кампании по предотвращению не внушают мне доверия. Постоянно растущие цифры говорят сами за себя и служат доказательством того, что предотвращение неэффективно. Мне могут возратить, что цифры растут только потому, что раньше на это вообще никто не обращал внимания и не вел никакого учета. Я постараюсь ответить на этот аргумент.
Согласно последним официальным данным 10,1 % опрощенных школьников заявили, что являются жертвами школьной травли, 7 из которых подчеркнули, что это жестоко или очень жестоко. Иными словами, 1 ребенок из 16.
Это невообразимо: 10 % из 12 миллионов школьников (получается, более 1 миллиона) вместо того, чтобы потеть над домашними заданиями, потеют от мысли, что их будут унижать и оскорблять. Половина жалуется на оскорбления, 39 % – на злые прозвища, 36 % – на толкотню, 32 % – на игнор. 29 % высмеивают за то, что они хорошо ведут себя в классе, 19 % терпят удары, 5 % – насильственные ласки и поцелуи.
Эрик Дебарбье сообщил мне, что 15 % студентов колледжа терпят унижения и оскорбления. 40 % из них – хорошие ученики. Вот такая картинка среди подростков 11–16 лет – возрасте, наиболее опасном с точки зрения школьной травли. Согласно докладу ЮНИСЕФ, сделанному в сентябре 2014-го, 31 % подростков старше 15 лет терпели насилие в колледже или лицее. 16 % опрошенных школьников жаловались на кибер-травлю.
В начале нового учебного года министр образования Франции Наджат Валло-Белкасем процитировала данные из этого самого доклада ЮНИСЕФ, чтобы с гордостью подчеркнуть число учеников, которые чувствуют себя в школе в безопасности. Как можно радоваться тому, что 86 % учеников чувствуют себя в бесзопасности, если 14 % – не чувствуют? Это по меньшей мере 1,7 миллионов школьников!
Согласно другим официальным источникам 40 % французских учеников заявили, что являлись жертвами кибертравли. Однако в результате партнерского соглашения между Министерством образования и «Фейсбуком» за два года было заблокировано всего 50 страниц самых злостных правонарушителей.
Прежде всего нужно задаться вопросом о причинах насилия среди школьников. Я думаю, что прежде всего подростками, которые собираются в стаи и устраивают подобную охоту, движет чувство безнаказанности.
Я знаю, эти слова не придутся по вкусу, но тем не менее готова заявить о царящей в колледжах вседозволенности, которая подпитывается отсутствием поддержки для некоторых учеников. Одному тут не справиться. Я не спорю – есть превосходные преподаватели! Но когда сталкиваешься с безразличием ответственных лиц, с инертностью администрации, со всей этой корпоративной системой – остается лишь покориться судьбе.
Да, школьники, которые не знают границ, верят, что им можно все. «Что я могу, – спросит себя разочарованный школьник – если их никак не наказывают?»
Когда на ребенка нападают его товарищи, вплоть до того, что он замыкается, отказывается идти в школу, есть лишь два решения: жаловаться, рискуя вызвать еще большую враждебность со стороны обидчиков, или молчать. В последнем случае велик риск попытки сбежать – либо через суицид, как это сделала ты, либо повернувшись спиной к школе, «отколовшись», как называют сегодня это ставшее модным бедствие, пришедшее неизвестно откуда.
Да, Марион, ты тоже должна была «отколоться», но ты была слишком хорошей ученицей. Ты не хотела ни терять свое время, ни разочаровывать нас.
Одно ясно: родителям жертвы стоит приложить все усилия, чтобы либо перевести ребенку в частную школу, либо вообще сменить место жительства. Это как в кварталах и в гетто. Я хорошо знаю, о чем говорю, потому что сама там выросла. Ты вкалываешь как проклятая, чтобы оплатить жилье, но именно ты должна съезжать, потому что больше не можешь выносить парней, которые толкаются под окнами, сбывая наркотики, курят дурь в подвалах и ни во что не ставят тех, кто не похож на них. Убирайся, ты в зоне бесправия!
Да, ты была слишком хорошей ученицей. Если бы ты вела себя плохо, меня бы вызывали. Однако я подозреваю, что в последние дни ты делала все для того, чтобы тебя исключили. Потому что исключение – это ведь не донос, правда?
Из твоего второго дневника я узнала, что ты опаздывала и обманывала. По-хорошему, ты заслуживала выговора.
Но нет, никто не предупредил нас о том, что твое поведение изменилось. Я сказала об этом директору, когда встретила его 15 апреля 2013-го. Я спросила, часто ли ты опаздывала, он ответил: нет. Менялось ли отношение преподавателей к тебе? Снова нет. Одним словом, он говорил нам вещи, противоположные тому, что мы прочитали в твоем легендарном фальшивом дневнике, который ты подписывала вместо нас в течение нескольких недель.
Да, ты нашла решение: сбежать тем или иным способом. Однако ты выбрала наихудший.
Для некоторых травля начинается с начальной школы. Это касается толстых, маленьких, тех, у кого другой цвет кожи или дефекты речи, кривые зубы или, как у тебя, Марион, очки, из-за которых тебя дразнили «ботанкой», что в их исполнении звучало как «идиотка».
В 6-м классе вас всех перемешали. Тех, кто хорошо учился, и тех, кто плохо, неспособных сконцентрироваться и усидеть на месте. В конце 3-го класса все наладилось бы. Вас должны были распределить в соответствии с вашими вкусами и интересами. Но на эти три года ученики оказываются погружены в мешанину общего колледжа.
Вдруг у тебя появляется мобильный телефон с доступом в интернет, а вместе с ним чувство всевластия над вселенной. Нечто похожее испытывают некоторые взрослые без тормозов. За экраном, под псевдонимом ты можешь делать все, что хочешь. Ты несешь всякие глупости, как взрослые, которые изводят женщин, или политики во время дебатов. Интернет – это как машина. Некоторые, если дать им руль в руки, становятся безумными и пользуются им как оружием.
Так что когда меня удивленно спрашивают, почему я не позволяла тебе завести страницу на «Фейсбуке» в начале года, я остаюсь с широко раскрытым ртом. Удивительно не мое отношение, а общественное. Закон запрещает заводить аккаунты на «Фейсбуке» лицам младше 13 лет. Стоит ли упрекать нас в том, что мы уважаем закон?
Если бы однажды ты попросила сесть за руль моей машины в 15 лет, я бы точно также сказала нет. Закон говорит: в 18 лет, и я ничего не могу с этим поделать, даже если ты уже готова. Как можно позволить девятилетнему ребенку завести страницу? Я знаю о таких случаях. Каждый может написать какую угодно дату рождения. Никакого контроля.
Вот в чем проблема. Нет контроля. Каждый вывешивает какие угодно фото, делает то, что угодно. Это вечный маскарад, где иногда мы имеем дело с хищниками.
Впрочем, телефоны запрещены в здании колледжа. Кто объяснит мне, почему твои товарищи могли слать тебе сообщения во время урока? И как ты могла звонить мне из кабинки школьного туалета? Кто объяснит мне, почему можно любоваться фотографиями из колледжа на страницах учеников? Фото, сделанные в школьном дворе, столовой, туалете… Это говорит о том, что каждый делает что хочется. Никакого контроля, никаких границ.
Когда я выступаю в пользу «нулевой терпимости», я говорю о том, что о первом же оскорблении должно быть доложено. Второе должно влечь за собой приглашение на дисциплинарный совет, третье – исключение из школы. Если я приду на работу и начну при всех обзывать коллег «шлюхами» и «дураками», руководство вызовет меня и вернет мне мои документы. Невероятно то, что взрослых защищают лучше, чем детей! Моральное насилие между коллегами или супругами карается законом. Но до недавнего времени ничего подобного не было предусмотрено для детей. Несмотря на то что ребенок – более хрупкий, чем взрослый, его лишили поддержки.
Шаг в нужном направлении был сделан с принятием закона «О равенстве между мужчинами и женщинами» от 4 августа 2014-го. Одна из его статей (222-33-2-2) входит в Уголовный кодекс и предусматривает наказание за все виды насилия и травли: «под травлей понимается повторяющееся поведение, имеющее своей целью ухудшение условий жизни и негативное влияние на физическое или ментальное здоровье индивида». Наказывается лишением свободы сроком от года до трех лет и штрафом в размере от 15 000 до 45 000 евро. Закон также касается социальных сетей (это рассматривается как «отягощающее обстоятельство»). Видишь, Марион, что-то начало двигаться, хотя для тебя уже слишком поздно.
Я мечтала о таком законе, четко классифицирующем школьное насилие. В законе от 4 августа «Насилие в школах» упомянуто и вынесено в отдельный пункт. Это уже победа. Надеюсь, прокуроры и судьи приложат к делу этот закон.
Я не могла скрыть моего разочарования, Марион, когда 16 ноября 2014-го увидела по федеральному каналу выступление министра образования, которая никак не отреагировала на сожаление журналиста о том, что школьное насилие не является правонарушением. Наджат Валло-Белькасем уклонилась от темы и стала говорить о мерах предотвращения. Можно подумать, что она не хотела делать рекламу новому закону либо сама о нем не знала. Тем не менее, она не могла его игнорировать, поскольку голосовала за штрафы в рамках антисексистского текста, который сама же и продвигала, когда была министром по правам женщин.
Ошарашенная, я зашла на официальный сайт Министерства образования. За три месяца с момента подписания нового закона, который уже применялся в школьной среде, не было сделано ни одного упоминания о нем. Также ни слова об этом в циркуляре, адресованном министром персоналу Министерства образования в честь начала школьного года. Неизвестно, были ли они вообще проинформированы.
Закон был необходим, поскольку, если рассчитывать лишь на добрую волю директора, шансы на решение проблемы сокращаются. В таком случае нет никакого интереса в том, чтобы заявлять о наличии проблем. Премии и повышение зарплат зависит от благосостояния колледжа. Надо, чтобы было наоборот: сделать главной целью руководства сокращение количества жертв и наказание обидчиков, организацию специальной политики – и за это давать премии.
Будучи директором, я бы действовала вопреки своим интересам, если бы оглашала факты насилия среди учеников моей школы. Это бы значило, что я рискую понести потери, лишиться премий или быть уволенной. Итак, я предпочла бы преуменьшать масштабы и говорить, что все хорошо.
15 апреля, когда мы встретились с директором, кто-то из сопровождающих нас вздохнул: «Ничего не понимаю. У нас же такой спокойный колледж».
Я подпрыгнула: «Вы шутите? Моя дочь мертва, а вы называете колледж спокойным?» Они отказывались принимать реальность. Они были уверены в собственной безупречности, спрятавшись за свое право хранить молчание. Когда я задавала вопросы, мне всегда заявляли о «праве хранить молчание».
Надо перестать соглашаться. Надо посмотреть смерти в лицо. Я знаю, что такое видеть смерть и не хочу, чтобы хоть один родитель пережил то, что пришлось пережить мне. Отныне это моя битва.
Назад: Глава 12 Клеветница
Дальше: Глава 14 Действовать, действовать быстро!