На полпути между Угамби и деревней племени ваганвазам Тарзан наткнулся на свою команду, идущую по его старому следу.

Мугамби также успел найти на лесной тропе следы русского и жены своего господина. Оказалось, те прошли совсем близко от его подопечных.

Туземца очень удивило, что эти двое смогли проскользнуть мимо бдительных и чутких зверей и остаться незамеченными, но Тарзан указал чернокожему на следы, по которым шел сам, и туземец понял, что, когда он и звери проходили мимо, мужчина и женщина прятались, наблюдая за каждым их движением.

Тарзану с самого начала стало ясно, что его жена и Роков передвигались порознь. Следы отчетливо показывали, что Джейн поначалу значительно опережала русского, но чем дальше человек-обезьяна по ним шел, тем очевидней ему становилось, что мужчина постепенно настигал свою жертву.

Сперва поверх отпечатков туфелек Джейн Клейтон было много следов диких животных, а следы Рокова оказывались самыми верхними, оставленными уже после того, как звери успели запечатлеть на тропе свои «росписи». Но позже между следами русского и беглянки отпечатков лап животных становилось все меньше и меньше, а когда человек-обезьяна подошел ближе к реке, ему стало ясно, что Роков отставал от его жены не более чем на несколько сотен ярдов.

Он чувствовал, что теперь Роков и Джейн должны быть совсем близко. Предвкушение скорой встречи наполнило его трепетом, и он огромными прыжками стремительно понесся к Угамби, все больше опережая своих товарищей. Быстро перелетая с одного дерева на другое, он вскоре оказался на берегу – как раз в том месте, где Роков настиг Джейн, когда та пыталась спустить на воду тяжелую лодку-долбленку.

На прибрежном иле Тарзан увидел следы тех, кого искал, но ни лодки, ни людей не было видно. Ничто на первый взгляд не говорило о том, куда могли подеваться его жена и Роков.

Было ясно, что они нашли туземную пирогу, столкнули на воду и уплыли, подхваченные течением Угамби. Посмотрев вдаль, туда, где река исчезала за изгибом русла, человек-обезьяна на миг различил в густой тени нависших на водой огромных деревьев плывущую лодку, на корме которой мелькнула мужская фигура.

Подойдя к берегу, Мугамби и звери увидели, что их вожак, перепрыгивая с кочки на кочку, стремительно несется по болотистому берегу реки, направляясь к мысу, за которым река поворачивала и пропадала из виду.

Для того чтобы за ним последовать, тяжелым обезьянам требовалось сделать большой крюк – как и Шите, которая терпеть не могла воды. Мугамби решил остаться с ними, хотя пантеру подмывало немедленно броситься за своим белым господином.

Через полчаса бега по болотистому перешейку, отделяющему высокий мыс от джунглей, Тарзан срезал расстояние там, где река делала полупетлю, и, снова выскочив к воде, увидел долбленку, на корме которой сидел Николай Роков.

Джейн рядом с русским не было.

Едва Тарзан увидел врага, широкий шрам у него на лбу вспыхнул алым цветом, и тут же из его горла вырвался ужасный звериный клич обезьяны-самца.

Роков содрогнулся от этого звука, почувствовав в нем страшное предвестие своей грядущей судьбы. При виде человека, которого он боялся больше всего на свете, русский скорчился на дне лодки и его зубы застучали от ужаса.

Хотя негодяй полагал, что врагу до него не добраться, он буквально оцепенел от страха при виде Тарзана, а потом, выглянув из-за борта, зашелся в истерике, когда белый великан бесстрашно нырнул в опасные воды тропической реки.

Мощными размашистыми гребками человек-обезьяна выплыл на стремнину и стал неумолимо приближаться к влекомой течением пироге. Роков схватил одно из весел, лежащих на дне лодки, и, словно обезумев, принялся лихорадочно грести, желая оторваться от преследователя, казавшегося ему живым воплощением самой смерти.

А от противоположного берега к пловцу медленно приближалась едва различимая зловещая рябь, не замечаемая ни Тарзаном, ни Роковым.

Наконец Тарзан достиг кормы лодки и, протянув руку, ухватился за ее борт. Роков, застыв от страха, сидел, не в силах пошевелить ни ногой, ни рукой, и его взгляд был прикован к лицу заклятого врага, казавшегося посланцем самой богини возмездия.

Вдруг его внимание привлек внезапный всплеск позади пловца, и Роков догадался, что это значит.

В ту же секунду Тарзан почувствовал, как мощные челюсти сомкнулись на его правой ноге. Он попробовал вырваться на свободу и перевалиться через борт. Его усилия увенчались бы успехом, если бы неожиданно подоспевшая помощь не взбодрила русского и не заставила его мгновенно принять меры, чтобы избавиться от врага.

Как ядовитая змея, Роков метнулся на корму лодки и ударил Тарзана по голове тяжелым веслом. Пальцы человека-обезьяны, вцепившиеся в борт, скользнули по дереву и ушли под воду.

Последовала короткая невидимая схватка, вода забурлила, закрутилась воронкой, затем поднялось нескольких пузырей, и поверхность реки стала опять гладкой там, где всего несколько мгновений назад Тарзан, приемыш обезьян и повелитель джунглей, исчез из виду в темных водах мрачной и суровой Угамби.

Ослабевший от страха Роков, дрожа, опустился на дно лодки. Сперва он сам не мог поверить в улыбнувшееся счастье – перед его мысленным взором все еще стояла картина барахтающегося белого человека, молча исчезающего под поверхностью реки, чтобы принять жуткую смерть в липком придонном иле.

Постепенно значение происшедшего дошло до сознания русского, и тогда на его губах заиграла жестокая улыбка облегчения и торжества. Однако радость его оказалась недолгой: когда он уже поздравлял себя с тем, что теперь ничто не помешает ему благополучно добраться до моря, на берегу совсем недалеко от пироги началось настоящее светопреставление.

Обернувшись на страшный шум, раздававшийся оттуда, Роков увидел похожую на порождение преисподней пантеру и ужасных человекообразных обезьян во главе со своим вожаком, глядящих на него с непередаваемой ненавистью. С ними был черный воин-великан, который потрясал кулаком, обещая русскому самую страшную смерть.

Кошмарное бегство вниз по Угамби наперегонки с ужасной оравой мрачных, беспощадных и неумолимых мстителей не прекращалось ни днем ни ночью. Они шли то вровень с ним, то на несколько часов терялись где-то позади в лабиринтах джунглей, а однажды сразу на целый день, но потом вновь выходили на него. Еще до того, как залив и океан предстали потухшему взору Рокова, эта нескончаемая пытка превратила его из сильного, крепкого человека в изможденное и бормочущее что-то себе под нос существо.

Порой он проплывал мимо людных деревень. Время от времени воины на пирогах приближались к его долбленке, пытаясь ее перехватить, но каждый раз, едва завидев ужасную шайку на берегу, туземцы с визгом бросались наутек и уплывали на другой берег, чтобы исчезнуть в джунглях.

И во время своего бегства Роков нигде не видел Джейн Клейтон.

Эта женщина не попадалась ему на глаза с того самого момента, когда он стоял у реки и держал в руке веревку, прикрепленную к носу лодки-долбленки. Он думал, что настиг ее. Но мгновение спустя все пошло прахом. Она схватила со дна пироги тяжелое ружье и направила дуло прямо ему в грудь.

Роков отпустил веревку и понял, что быстро удаляющаяся беглянка теперь вне его власти. Мгновение спустя он уже бежал вверх по реке к небольшому притоку – там, прямо в устье, была спрятана пирога, в которой приплыл его отряд, когда они гнались за Джейн Клейтон и Андерссеном.

Интересно, что сталось с беглянкой?

Русский почти не сомневался, что ее захватили в плен воины одной из деревень, мимо которых она должна была проплыть на пути к морю. Что ж, он, по крайней мере, был защищен от врагов из числа туземцев.

Впрочем, он с удовольствием оказался бы в обществе дикарей, если бы это избавило его от грозящей расправы со стороны страшных существ, которые преследовали его с ужасающей непреклонностью. Те встречали его злобными криками и рычанием всякий раз, когда оказывались в поле зрения.

Но самый большой страх внушала ему пантера – ее пылающий взгляд и ужасная морда наводили на мысль об исчадии ада. Днем она широко раскрывала свои ухмыляющиеся челюсти, скаля огромные клыки, а по ночам ее глаза, похожие на два огненных шара, светились над водой из киммерийского мрака джунглей.

При виде устья Угамби сердце Рокова наполнилось надеждой, ведь где-то там, в бухте, мог покачиваться на желтых волнах стоящий на якоре «Кинкейд». Отправляясь в плавание вверх по реке, русский послал пароход пополнить запас угля, оставив главным на нем Павлова. Поэтому, увидев вернувшееся судно, Роков едва не закричал от счастья – ведь на борту было его спасение.

Чуть ли не в радостном помешательстве, он принялся яростно грести в его сторону, потом вскочил на ноги, стал размахивать веслом и кричать, пытаясь привлечь внимание тех, кто оставался на пароходе. Но сколько он ни надрывал глотку, на палубе безмолвного парохода так никто и не появился.

Когда же Роков оборачивался и бросал беглый взгляд на берег, он снова видел там своих рычащих преследователей. Он вдруг подумал, что они найдут способ добраться до него даже теперь, когда он поднимется на борт, если там не окажется никого, кто смог бы остановить их выстрелами из ружей.

Что могло случиться с теми, кого он оставил на «Кинкейде»? Где Павлов? А вдруг на пароходе никого нет и в конце концов его все-таки настигнет ужасная судьба, которая гналась за ним по пятам все это страшные дни и ночи? Он затрясся, почувствовав, как смерть коснулась его лба своими липкими пальцами.

Однако он снова принялся неистово грести по направлению к пароходу. Казалось, прошла вечность, прежде чем нос пироги ударился о борт «Кинкейда», с которого свисал веревочный трап. Но, ухватившись за него, Роков услышал, как сверху его предупреждающе окликнули, и, подняв голову, он увидел холодное, безжалостное дуло ружья.

После того как Джейн Клейтон, направив ружье в грудь Рокова, заставила того отступить, она поплыла вниз по течению Угамби, по самой стремнине. В течение многих дней и ночей молодая женщина прилагала все свои силы, чтобы река несла ее как можно быстрей. Только днем, в самые жаркие часы, она позволяла себе отдаться на волю водяных струй и ложилась ничком на дно долбленки, прикрыв голову от солнца большим пальмовым листом.

Только так Джейн ненадолго позволяла себе отдохнуть. Во все остальное время она постоянно старалась ускорить движение лодки, орудуя тяжелым веслом, надеясь, что преследователь не сможет ее нагнать.

Роков, напротив, смирился с тем, что его пирога плывет в тихих заводях, где скорость течения невелика, поскольку старался держаться у берега, противоположного тому, по которому его преследовала ужасная шайка.

Поэтому не приходится удивляться, что, хоть они с Джейн и отправились в плавание по Угамби почти одновременно, беглянка достигла устья на целых два часа раньше своего преследователя. Едва Джейн Клейтон увидела судно, стоящее на якоре в тихой бухте, ее сердце забилось от радости и надежды, но, когда она подплыла ближе и разглядела, что это «Кинкейд», ее восторг сменился самыми мрачными предчувствиями.

Однако поворачивать назад было уже слишком поздно, потому что течение все равно несло ее к пароходу и ее усталым рукам оказалось не под силу его преодолеть. Она не могла направить свою тяжелую пирогу против течения, и ей оставалось выбрать: либо править к берегу, пытаясь не попасться на глаза тем, кто мог находиться на палубе «Кинкейда», либо сдаться на их милость. В противном случае она рисковала быть унесенной в море.

Но Джейн понимала: на берегу шанс остаться в живых невелик, ведь ей ни за что не найти гостеприимную деревню племени мосула, куда ее отвез Андерссен в ночь бегства с «Кинкейда».

Теперь, когда на пароходе не было Рокова, можно было предложить большое вознаграждение оставшимся на нем морякам и убедить их доставить ее до ближайшего порта. Рискнуть стоило – только бы добраться до судна.

Течение стремительно несло ее вниз по реке, и она поняла, что, лишь напрягая все силы, сможет направить неуклюжую пирогу в сторону «Кинкейда». Приняв решение подняться на палубу парохода, Джейн поискала глазами того, кто помог бы ей в этом, но, к ее удивлению, палуба оказалась пуста, и никаких признаков жизни на борту не наблюдалось.

Долбленка подплывала все ближе и ближе к носу судна, но Джейн до сих пор никто не окликнул. Похоже, вахтенные отсутствовали. В следующий миг Джейн поняла, что ее пронесет мимо парохода, а затем, если с него не спустят шлюпку, течение реки, подхваченное начинающимся отливом, утащит ее в открытое море.

Молодая женщина громко взмолилась о помощи, но единственным ответом на ее зов стал пронзительный крик какого-то дикого зверя, донесшийся из джунглей, подступавших к самому берегу. Джейн лихорадочно налегала на весло, стремясь подвести пирогу как можно ближе к борту парохода.

На мгновение ей показалось, что течение уносит ее прочь, хотя от борта беглянку отделяло каких-то несколько футов, но в последний момент лодка проплыла так близко от носа, что Джейн все-таки удалось ухватиться за якорный канат.

Она героически вцепилась в его перевитые стальные пряди, и сила течения едва не вытащила ее из пироги. Неподалеку она увидела веревочный трап, свисающий с борта. Отпустить канат и попробовать вскарабкаться на эту качающуюся лестницу, когда пирога окажется под ней, было, как ей казалось, за гранью возможного, однако продолжать цепляться за канат тоже не имело смысла.

И тут ее взгляд случайно упал на все еще привязанную к носу лодки веревку. Обвив ее конец вокруг каната, Джейн стала медленно уступать пирогу течению, скользя вдоль борта, пока та не оказалась прямо под трапом. Мгновение спустя, с ружьем через плечо, Джейн благополучно взобралась на пустынную палубу.

Ее первой задачей было обследовать пароход, чем она и занялась, держа ружье наперевес, поскольку на «Кинкейде» остались только враги. Вскоре Джейн стала ясна причина, по которой пароход казался обезлюдевшим. Пьяные моряки, которых, по всей видимости, оставили охранять судно, спали мертвецким сном на баке, в матросском кубрике.

Дрожа от отвращения, она поднялась на верхнюю палубу носовой надстройки, где, пустив в ход всю свою изобретательность, сперва закрыла, а затем и задраила ведущий в жилое помещение люк – прямо над головой у храпящих вахтенных. Затем Джейн отправилась в камбуз на поиски еды, а утолив голод, заняла позицию на палубе, решив, что никто не поднимется на борт, пока не примет ее условия.

За час или около того на реке не происходило ничего, что могло бы вызвать ее тревогу, но потом у излучины выше по течению показалась пирога, в которой сидел один человек. Когда он подплыл поближе, Джейн узнала в нем Рокова, и, когда ее преследователь попытался подняться на пароход, он увидел направленное себе в лицо дуло ружья.

Поняв, кто стоит у него на пути, русский пришел в ярость, стал сыпать проклятиями и угрозами, но, поскольку подобная тактика не могла ни напугать, ни разжалобить молодую женщину, он перешел к мольбам и обещаниям.

Однако на все его предложения у Джейн был один ответ: ничто на свете не убедит ее позволить Рокову оказаться на одном с ней пароходе. А в том, что ее слова не разойдутся с делом и она пристрелит его, если он попытается подняться на борт, сомневаться не приходилось.

Поскольку ничего другого не оставалось, Роков повернул свою пирогу поперек течения, которое грозило унести его в море, и сумел высадиться на берег у дальнего конца бухты – на стороне, противоположной той, где стояли, рыча и скаля зубы, его дикие преследователи.

Джейн Клейтон понимала, что ее врагу на тяжелой пироге в одиночку не вернуться к пароходу, и потому больше не ждала нападения с его стороны. Ей показалось, что она узнала собравшуюся на берегу ужасную команду зверей, которую видела несколькими днями раньше в джунглях в верховьях Угамби. Совершенно невозможно было представить, чтобы на свете имелось другое такое странное сборище. Но что привело их вниз по течению к устью реки? На этот вопрос ответа у Джейн не было.

Ближе к концу дня внимание Джейн внезапно привлекли крики русского, стоящего на берегу бухты. Она проследила, куда он повернулся, и, к своему ужасу, увидела приближающуюся со стороны реки судовую шлюпку, в которой, несомненно, находилась пропавшая команда «Кинкейда» – одни бессердечные бандиты и негодяи.