Тарзан медленно развернул записку, которую сунул ему в руку один из матросов, и пробежал глазами по строчкам. Сначала то, что он прочитал, не произвело на него большого впечатления. Его разум словно помутился от горя. Но постепенно полная картина отвратительного плана, придуманного, чтобы ему отомстить, полностью предстала перед его мысленным взором.

Вот что было в записке:

P. S. Остальная же часть возмездия связана с тем, что сегодня ожидает твою жену, – догадываться о подробностях предоставляю твоему воображению.

Когда Тарзан закончил читать, едва слышный звук позади него вернул его к реальности и заставил вздрогнуть.

Внезапно чувства его проснулись, и он вновь превратился в Тарзана из племени обезьян.

Он обернулся. Теперь это был зверь, на которого ведется охота, весь трепещущий от инстинкта самосохранения. Перед Тарзаном стоял огромный самец обезьяны, готовый накинуться на него.

За два года, прошедшие после того, как Тарзан покинул джунгли вместе со спасенной им девушкой, огромная сила, сделавшая его непобедимым владыкой тропического леса, почти не уменьшилась. Большое поместье в Узири требовало постоянной заботы и отнимало много времени, но и там он нашел обширное поле для практического использования и поддержания своих почти сверхчеловеческих способностей. Биться голым и безоружным с могучим косматым зверем, который сейчас предстал перед ним, было испытанием, которого человек-обезьяна постарался бы избежать даже во времена своей дикой жизни.

Но теперь выбирать не приходилось: предстояло, воспользовавшись лишь тем оружием, которым его наделила природа, вступить в схватку с обезумевшим от ярости существом.

За мощными, как у быка, плечами самца Тарзан разглядел еще около дюжины столь же могучих предков первобытного человека.

Он, однако, знал: мало шансов, что те нападут на него всем скопом. Умственные способности человекообразных обезьян не позволяют взвесить и оценить значение массовой атаки на врага. Иначе они давно бы стали доминирующими существами в своей обители, такой огромной силой обладают их могучие мышцы и клыки.

С глухим рыком зверь стремительно бросился вперед, но в краях, где живет цивилизованный человек, Тарзан ознакомился, среди многого прочего, с некоторыми методами умного ведения войны, неизвестными обитателям джунглей.

Если несколько лет назад Тарзан противопоставил бы грубой силе противника свою силу, то теперь он предпочел отступить в сторону, и в тот момент, когда враг несся мимо него очертя голову, Тарзан размахнулся и успел нанести могучий удар сопернику прямо под ложечку.

С воем, в котором смешались ярость и боль, огромный самец, согнувшись вдвое, рухнул на землю, но тотчас же попытался встать на ноги.

Однако, прежде чем человекообразная обезьяна смогла подняться, ее светлокожий враг развернулся и накинулся на нее. В этот миг английский лорд окончательно сбросил с себя личину цивилизованного человека.

Он снова стал зверем, живущим в джунглях, и упивался кровавым боем со своим соплеменником. Он опять был Тарзан, сын Калы, обезьяньей самки.

Крепкие белые зубы вонзились в поросшее шерстью горло врага, стремясь к его пульсирующей яремной вене.

Мощные пальцы Тарзана ухватились за могучие клыки обезьяны, впившиеся в него, он выдрал их из своего тела, а потом с силой парового молота принялся наносить кулаками сокрушающие удары по рычащей, покрытой пеной морде противника.

Вокруг них стояли другие члены стаи, наблюдая за схваткой и наслаждаясь ею. Обезьяны издавали тихие гортанные звуки, когда то от одного, то от другого сражающегося отлетали окровавленные клочья гладкой белой или темной волосатой кожи. Но, даже увидев, как могучая белая обезьяна извивается на спине у их вожака, эти антропоиды с изумлением продолжали смотреть, как напрягаются стальные мышцы рук, пропущенных под мышками самца, как ладони с неимоверным усилием нажимают на его бычью шею и наклоняют ее, так что царю обезьян остается только беспомощно взвизгивать и биться в агонии на густой лесной траве.

Как некогда Тарзан победил могучего Теркоза во время путешествия к другим людям своей расы, так и теперь он победил огромную обезьяну с помощью того же борцовского приема, который случайно открыл во время прежней битвы.

Немногочисленная стая свирепых антропоидов совсем притихла, услышав, как затрещала шея их предводителя и звук ломаемых позвонков смешался с его страдальческими криками и чудовищным ревом.

Внезапно раздался еще более сильный хруст, похожий на звук ломающейся толстой ветки, когда та не выдерживает яростного напора ветра. Упрямец рухнул навзничь, бессильно уронив голову на широкую волосатую грудь, после чего рев и визг стихли.

Взгляды маленьких поросячьих глазок зрителей перебегали с неподвижной туши вожака на белую обезьяну, поднявшуюся во весь рост рядом с их поверженным царем. Они словно спрашивали своего предводителя, почему тот не хочет встать и убить дерзкого чужака.

А пришелец поставил ногу на шею лежащего перед ним врага и, запрокинув голову, издал дикий, жуткий вопль, достойный самца обезьяны, который только что убил себе подобного. Тогда члены стаи поняли, что их вождь мертв.

По джунглям прокатились ужасающие звуки победного клича. Мартышки в кронах деревьев прекратили верещать. Птицы с блестящим богатым оперением и резкими голосами смолкли. Вдали раздались ответное рычание пантеры и глухой рев льва.

Теперь на маленькую кучку обезьян смотрел Тарзан прежних дней. Это был тот самый Тарзан из прошлого, который тряхнул головой так, словно хотел забросить на спину тяжелую гриву упавших на лицо волос, – давнишняя привычка, оставшаяся с той поры, когда его плечи закрывала грива густых черных прядей. Они постоянно лезли в глаза в самый важный момент, когда на кону стоял вопрос жизни и смерти и ничто не должно было мешать видеть, что происходит вокруг.

Но человек-обезьяна хорошо понимал, что на него сейчас в любой момент может напасть один из оставшихся самцов, который почувствует себя достаточно сильным, чтобы занять место вождя.

Пожив среди обезьян, Тарзан знал, что в их среде не принято, чтобы племенем вдруг начал верховодить чужак, который, убив прежнего владыку, принял бы власть и забрал себе жен поверженного монарха.

С другой стороны, если он не присоединится к стоящим перед ним обезьянам, они медленно от него отойдут, чтобы затем начать драться за верховенство над стаей. Тарзан был уверен, что все равно сможет стать их царем, если захочет, но стоило ли ему взваливать на себя связанные с этим обязанности, порой довольно докучливые, не дающие каких-то особых преимуществ.

Один из самцов помоложе, огромный зверь с прекрасными мускулами, медленно продвигался к Тарзану с самым угрожающим видом. Из-за оскаленных боевых клыков доносился глухой зловещий рык.

Тарзан следил за каждым его шагом, оставаясь неподвижным, как статуя. Отступи он назад хоть на дюйм, его соперник немедленно пошел бы в атаку. Бросок навстречу мог привести к такому же результату. Готовящийся к драке задира вполне мог ее начать – тут все зависело от степени храбрости молодого самца.

Так что лучше всего было стоять не шевелясь и ждать. В этом случае самец должен был, согласно обычаю, подойти как можно ближе к объекту своего внимания, ужасающе рыча и обнажая клыки, с которых капает слюна, и начать кружить вокруг врага. В итоге он поступил именно так, как Тарзан и предполагал.

Это могла быть либо уловка потенциального вожака стаи, либо простая неуверенность обезьяны, которая еще не приняла окончательного решения. Поэтому любой жест мог привести к тому, что волосатая тварь в тот же миг бросилась бы на человека, разрывая и кромсая его тело.

Пока этот дикарь описывал вокруг него петли, Тарзан медленно поворачивался лицом к противнику, не отрывая от него взгляда. Он оценил его как молодого самца, который никогда не считал, что ему по силам свергнуть прежнего короля, однако когда-нибудь он бы непременно это сделал. Тарзан видел, что для примата этот зверь великолепно сложен и имел бы рост не меньше семи футов, распрямись он и встань прямо на своих коротких кривых ногах. Но и в таком положении его огромные волосатые лапы доходили бы до самой земли. Его готовые к схватке клыки, длинные и острые, Тарзан теперь видел прямо перед собой. Он заметил у самца и остальных представителей его племени несколько небольших отличий от тех обезьян, среди которых он сам провел детство.

Сперва человек-обезьяна вздрогнул при виде этих косматых чудовищ – ему почудилось, будто он узнает их. Казалось, благодаря какой-то причуде судьбы он опять попал в родное племя, и его душа озарилась надеждой. Но когда он вгляделся в стоящих перед ним обезьян, ему стало ясно, что они принадлежат к другой породе.

Поскольку самец проявлял явную враждебность и, двигаясь порывисто и резко, продолжал ходить вблизи Тарзана, почти так же как псы вертятся вокруг кобеля, забежавшего с чужого двора, человеку-обезьяне пришло в голову выяснить, отличается ли наречие его собственного народа от того, на котором говорит нынешняя стая, а потому он обратился к самцу на языке племени Керчака.

– Кто ты? – спросил он. – И почему грозишь Тарзану, приемышу обезьяны?

Косматый самец посмотрел на него удивленно.

– Я Акут, – последовал ответ на простом, примитивном диалекте, находящемся в самом низу иерархии разговорных языков.

Тарзан тотчас понял, что он полностью схож с наречием племени, в котором прошли первые двадцать лет его жизни.

– Я Акут, – повторил самец. – Молак мертв. Теперь я вожак. Убирайся, или я тебя убью!

– Ты видел, как легко я убил Молака, – ответил Тарзан. – Поэтому я убил бы и тебя, если б собирался стать вожаком. Но Тарзан, приемыш обезьян, совсем не хочет стать вожаком племени Акута. Все, чего он хочет, – это мирно жить в этой стране. Будем друзьями. Тарзан, приемыш обезьян, может помочь тебе, а ты можешь помочь Тарзану, приемышу обезьян.

– Ты не можешь убить Акута, – ответил самец. – Нет никого сильнее Акута. Если б ты не убил Молака, это сделал бы Акут, потому что Акут готов стать вожаком!

В ответ Тарзан бросился на огромного самца, который во время разговора ослабил бдительность.

В мгновение ока человек схватил огромную обезьяну за запястье и, прежде чем та успела с ним сцепиться, вывернулся и вскочил на ее широкую спину.

Соперники упали разом, но замысел Тарзана так хорошо сработал, что, прежде чем они коснулись земли, он применил к Акуту тот же прием, которым сломал шею Молаку.

Человек-обезьяна медленно стал сдавливать мощную шею. Но как в прежние времена Тарзан дал Керчаку возможность покориться и остаться в живых, так и теперь он оставил Акуту, в котором видел будущего могучего союзника, возможность выбора: жить в дружбе с победителем или умереть, как это сделал на его глазах свирепый и доселе непобедимый Молак.

– Ка-года? – шепнул Тарзан лежащей под ним обезьяне.

Это был тот же вопрос, который он некогда, также шепотом, задал Керчаку, и на языке обезьян это означало: «Сдаешься?»

Акут вспомнил треск, после которого могучая шея Молака была окончательно свернута, и содрогнулся.

Однако отдавать власть над племенем ему совсем не хотелось, поэтому он вновь поднатужился, чтобы освободиться, но еще одно мучительное нажатие на шейные позвонки исторгло из агонизирующей обезьяны желанное: «Ка-года!»

Тарзан немного ослабил хватку.

– Ты все равно можешь быть вожаком, Акут, – сказал он. – Тарзан говорит тебе, что не хочет быть вожаком. И если твое право на первенство кто-нибудь оспорит, Тарзан, приемыш обезьян, поможет в твоей битве.

Человек-обезьяна встал, и Акут тоже медленно поднялся на ноги.

Упрямо потряхивая головой и сердито рыча, он заковылял к стае, взглянув сперва на самца, что был покрепче других, потом еще на нескольких, почти таких же, от которых можно было ожидать, что они попробуют оспорить его власть.

Но никто на это не отважился. Вместо этого сородичи расступились с его приближением, а потом потянулись за ним в джунгли, снова оставив Тарзана на берегу одного.

Раны, нанесенные Молаком, мучили человека-обезьяну, но он привык к боли и переносил ее спокойно и мужественно, как водится у диких зверей, которые научили его жить в джунглях не хуже тех, кто для этого рожден.

Тарзан понимал, что в первую очередь ему необходимо раздобыть оружие, которое позволило бы ему обороняться и нападать, потому что встреча со стаей приматов и далекие свирепые голоса Нумы, то есть льва, и Шиты, как называли обезьяны пантеру, служили предупреждением, что его жизнь в джунглях не будет простой и безопасной.

Его ждало возвращение к прежнему существованию, полному постоянных угроз и кровавых схваток, – к миру, где ему придется охотиться самому и где на него станут охотиться другие. Жестокие звери опять станут выслеживать его, как делали это в прошлом, и не будет такого момента, ни днем ни ночью, когда он сможет обойтись без простейшего оружия, которое необходимо смастерить из того, что окажется под рукой.

На берегу Тарзан нашел обломок хрупкой вулканической породы.

Затратив немало усилий, он сумел отколоть от него узкую полоску длиной около двенадцати дюймов и толщиной в четверть дюйма. Один край рядом с кончиком был совсем тонким на протяжении нескольких дюймов. Этот камень уже напоминал нож.

С ним Тарзан отправился в джунгли и ходил там, пока не нашел то, что искал. Поваленное дерево. Ему и раньше доводилось встречать такие, отличающиеся очень твердой древесиной. Он отрезал от него маленькую прямую ветку и заострил на конце.

Затем в лежащем на земле стволе Тарзан сделал маленькое круглое углубление. Туда он положил несколько тщательно измельченных крупинок сухой коры, вставил в него острый конец палочки и, сидя верхом на стволе дерева, начал быстро вертеть ее ладонями.

Спустя некоторое время над импровизированным трутом поднялась тонкая струйка дыма, а через несколько секунд появилось и пламя.

Подкладывая в костерок сперва тонкие ветки, а затем потолще, Тарзан вскоре развел довольно сильный огонь во все увеличивающемся дупле засохшего дерева.

В него он сунул лезвие своего каменного ножа, а когда оно сильно нагрелось, Тарзан его вынул и капнул водой на участок камня рядом с тонким краем. Под действием зашипевшей влаги маленькая чешуйка гладкого материала отслоилась и упала на землю.

Так, мало-помалу, Тарзан приступил к превращению тонкого края камня в примитивный охотничий нож.

Он не пытался совершить это в один присест.

Сперва Тарзан был доволен уже тем, что получил режущую кромку длиной в пару дюймов, с помощью которой смастерил рукоять для ножа, вырезал длинный гибкий лук, тяжелую дубинку и сделал хороший запас стрел.

Все это он спрятал на высоком дереве рядом с небольшим ручьем. На нем же он соорудил помост с крышей из пальмовых листьев.

Когда Тарзан покончил со всем этим, уже начало смеркаться, и он почувствовал, что невероятно голоден.

Во время недолгой прогулки по лесу вверх по течению небольшой речушки, у которой стояло его дерево, он нашел водопой, пользующийся у лесных зверей большой популярностью, судя по тому, как они размесили грязь на обоих берегах. Самые разные животные приходили сюда явно в немалом количестве. К этому месту, бесшумно ступая, и направился человек-обезьяна.

Верхние ветви деревьев смыкались над водопоем, образуя подобие верхней террасы. С нее-то Тарзан и свесился с проворством и грацией хвостатой мартышки. Если б не тяжелый груз, лежащий у него на душе, он был бы счастлив вернуться к прежней свободной жизни далекого детства.

Но даже с этой ношей он чувствовал, как к нему возвращаются привычки прежней жизни, которые на самом деле куда больше передавали его сущность, чем тонкий налет цивилизации, возникший после трех лет, проведенных среди белых людей в большом мире. Это был только внешний лоск, скрывавший грубого зверя, которым всегда оставался Тарзан из племени обезьян.

Увидь его таким, пэры, его сотоварищи по палате лордов, воздели бы свои аристократические руки в священном ужасе.

Тарзан бесшумно перебрался на нижние ветви огромного дерева, нависшие над самой тропой, и пригнулся. Его зоркие глаза и чуткие уши напряглись, улавливая то, что происходит далеко в джунглях, откуда, как он хорошо знал, вскоре появится ужин.

Долго ему ждать не пришлось.

Едва он поудобней уселся в засаде, поджав под себя сильные, мускулистые ноги, подобно тому как приседает пантера, готовясь к прыжку, как Бара, антилопа, грациозной поступью спустилась к водопою.

Но вышла к нему не только Бара. За изящной антилопой следовал еще кто-то, кого та не могла ни увидеть, ни почуять, но чьи движения не ускользнули от Тарзана, который хорошо видел все со своего дерева.

Он не знал в точности, какой зверь так скрытно крадется через джунгли в нескольких сотнях ярдов позади антилопы. Но человек-обезьяна был убежден, что преследовал быстроногую Бару один из самых могучих хищников, причем ради того же, зачем пришел сюда сам Тарзан. Возможно, Нума, то есть лев. А может быть, Шита, пантера.

В любом случае Тарзан понимал, что его трапеза от него ускользнет, если только Бара не станет приближаться к броду быстрее, чем сейчас.

Едва эта мысль промелькнула в голове у Тарзана, какой-то шум выдал того, кто следовал по пятам за добычей, потому что антилопа вздрогнула, на миг замерла на месте, вся трепеща, а затем молниеносным скачком ринулась к реке и к Тарзану. В намерения животного явно входило пересечь мелкий брод и уйти от погони на другой стороне реки.

Менее чем в ста ярдах от него появился Нума.

Теперь Тарзан мог видеть его как на ладони. Бара вот-вот пробежит под его веткой. Получится ли? Но даже раньше, чем человек-обезьяна успел задать себе этот вопрос, разжал руки и спрыгнул с ветки, оседлав испуганную антилопу.

Еще миг, и Нума настиг бы обоих, так что, если человек-обезьяна собирался поужинать этим вечером или вообще еще когда-нибудь в своей жизни, он должен был немедленно что-то предпринять.

Едва Тарзан коснулся гладкой шкуры антилопы, как под его тяжестью животное споткнулось и упало на колени. Всадник тут же схватился обеими руками за рога и одним быстрым движением крутанул голову так сильно, что ощутил, как ломаются шейные позвонки.

Яростный рев льва раздался почти за его спиной. Тарзан перебросил антилопу через плечо и, сильными зубами придерживая тушу за переднюю ногу, забрался на ближайшую из низко растущих веток, свисавших у него над головой.

Обеими руками он ухватился за сук и в тот миг, когда Нума прыгнул на него, подтянулся вместе с добычей и оказался вне досягаемости смертоносных когтей льва.

Внизу раздался глухой звук. Это рухнул на тропу сбитый с толку лев. А Тарзан, унося добычу все выше, к безопасным верхним ветвям, смотрел, усмехаясь, вниз, в сверкающие желтые глаза дикой кошки, которая злобно глядела на него с земли. При этом победитель нахально демонстрировал добычу и сыпал язвительными насмешками в адрес того, кого только что перехитрил.

Затем он каменным ножом нарезал себе сочных стейков, и, пока огромный лев, рыча, вышагивал взад и вперед под его деревом, лорд Грейсток набил свой дикарский желудок, размышляя о том, что ни в одном из самых изысканных лондонских клубов никогда не ел мяса вкусней этого.

Теплая кровь убитого им животного залила лицо и руки, наполняя ноздри ароматом, который для любого хищника милее всего на свете.

Наевшись до отвала, Тарзан спрятал то, что осталось от туши, в развилке ветвей высоко на дереве, где проходило пиршество. Не обращая внимания на Нуму, что плелся внизу следом за ним, горя желанием отомстить, он вернулся, не спускаясь на землю, к своему убежищу на зеленой вершине, где крепко заснул и проснулся лишь утром, когда солнце стояло уже высоко.