44

– Нет, нет и еще раз нет, – решительно сказал Джонни, когда проба Франсуазы Леруа закончилась. – Она не говорит по-английски, то есть думает, что говорит, но звучит это чудовищно. И голос! Такой писклявый голос абсолютно не подходит для кино.

– Знаю, – отозвалась я. – Скажи сценаристам, чтобы написали для нее две сцены, которые можно выбросить при монтаже. Если она получит роль, то Габриэль будет сниматься, а вместе с ним снимутся и остальные, потому что он их лидер.

Джонни замялся.

– Я говорил с папой, – признался он наконец. – Он считает, что для съемки мы можем найти обычных авиаторов, и гораздо дешевле.

– И потерять европейский рынок, – в тон ему отозвалась я.

– Ты о чем?

– Для Франции и Европы фильм, в котором снялся Габриэль Леруа, король воздуха, – это одно, а фильм с какими-то безвестными летчиками – совсем другое.

– Но в фильме будут играть звезды…

– Для Европы они обычные артисты.

Как сказал однажды великий Макс Дорсет, слова – ничто, тон, которым они говорятся, – все. Любая чушь, сказанная с апломбом, воспринимается как истина в последней инстанции. Я видела, что мои слова заставили Джонни задуматься.

– Мне не нравится его жена, – признался он. – Где он ее откопал?

– Женила его на себе проверенным способом – фальшивой беременностью.

– Это Габриэль тебе сказал?

– Нет, конечно. Шарль Бернар разболтал. Она пела в кабаре, потом работала у Пуаре и других модельеров. Снимем два эпизода и выкинем их в корзину, но зато у нас будет Габриэль Леруа.

– Тебе надо быть продюсером, – вздохнул Джонни. – Ладно, будь по-твоему. Только вот что: эта мадам вбила себе в голову, что ее ждет чуть ли не главная роль. Объясни ей, что у нее небольшая роль, но крайне важная… в общем, что говорят в таких случаях. – Он поднялся с места.

– А ты куда? – спросила я.

– Поиграю в теннис, успокою нервы. Фильм даже не начали снимать, а я уже вконец вымотан.

– С кем играешь?

– С Гиффордом.

– Он сейчас в Нью-Йорке, – сказала я машинально и тотчас пожалела об этом. Джонни замер.

– Ладно. – Он рассмеялся фальшивым смехом. – Я играю с Рэйчел.

– Девушкой, которая воображает себя костюмершей? Скажи ей, что с деньгами ее папы ей вообще можно не работать.

– Лора, она хорошая девушка. И уж конечно, ничего такого я ей не скажу.

– Твой отец думает, что она подходит тебе больше, чем я. Поэтому он и взял ее костюмершей на «Авиаторов».

– У меня с ней ничего нет, – сказал Джонни с раздражением. – Я просто играю с ней в теннис. Ты же не играешь…

Ну да, ты просто с ней играешь, но почему-то врешь, что играешь с другим. Во мне взыграл актерский дух. Момент как нельзя лучше подходил для того, чтобы закатить скандал – разумеется, не истерический скандал с битьем посуды и разрыванием подушек, но скандал bon ton, так сказать, умеренный, который покажет Джонни, что он мне небезразличен, что я…

Небезразличен? Как бы не так! С точностью до наоборот.

Дело не в Рэйчел, а в том, что я сама виновата. Я никогда не любила Джонни, ни единой секунды, но убедила себя, что он для меня наилучший вариант. Однако придуманная любовь всегда отступает перед настоящей, и теперь я люблю летчика, который несвободен, который приехал из другой страны и который вдобавок может погибнуть в любой момент во время одного из своих проклятых воздушных трюков.

– Ладно, – сказала я Джонни, – поезжай, развейся, а я попытаюсь объяснить мадам Леруа, почему мы можем взять ее только на небольшую роль.

Конечно, я ехала с надеждой встретить Габриэля, а не ее, но в номере Франсуаза оказалась одна. Я объяснила, что мы согласны дать ей роль, но небольшую, потому что ее английский недостаточно хорош.

– Но я думала, меня будут дублировать, – протянула она разочарованно.

– Здесь не дублируют. Если вы актриса, вы обязаны давать десятки интервью. К плохому английскому сразу же привяжутся и будут его высмеивать. – Собственно говоря, именно это и произошло с советской актрисой Анной Стен, когда она транзитом через Германию попала в Голливуд. Несмотря на все усилия студии, она так и не стала звездой.

Франсуаза слушала меня, щуря свои темные глаза и морща лобик, и я могла читать ее нехитрые мысли как в раскрытой книге. Я куда лучше блондинки, думала моя собеседница, но она спит с сыном продюсера, и потому у нее главная роль. Вот непруха!

– По крайней мере, – добавила я, – вы освоитесь, увидите, что к чему, заведете полезные знакомства…

– Ладно, уговорили, – пропищала Франсуаза и разразилась визгливым смехом, от которого меня покоробило.

В ближайшие несколько дней Габриэль, фон Клюге, Шарль Бернар, Баксли и Франсуаза подписали контракт на съемки в «Авиаторах». Режиссером был назначен Артур Лэнд, с которым я уже работала. Когда начались костюмные пробы, я наконец-то познакомилась с Рэйчел, которая до того старательно меня избегала. Черноволосая, черноглазая, не слишком красивая, но целеустремленная. Я наблюдала в зеркале, как она смотрит на меня, когда думает, что я ее не вижу. Приятно увести мужчину у другой женщины, и вдвойне приятно – если она знаменитость, а ты за пределами своего круга никто.

Матерью Джонни была английская актриса, которую Шенберг сделал звездой, а потом, когда она развелась с ним, сбросил с пьедестала. Долгие годы родители Джонни враждовали между собой, пока не объединились против меня. Экс-миссис Шенберг ненавидела меня, как только старая забытая актриса может ненавидеть свою молодую и успешную коллегу. На новый 1933 год Шенберг устроил прием в своем особняке – для узкого круга, как он говорил, – и полторы сотни избранных гостей с тихим изумлением наблюдали, как его бывшая жена заняла свое место за столом. Из авиаторов, задействованных в фильме, пригласили только Габриэля с женой и фон Клюге – надо полагать, из уважения к его баронскому титулу. Присутствовала и Рэйчел с родителями, причем, чтобы затмить меня, к белому шелковому платью она надела диадему, ожерелье, тяжелые браслеты и несколько бриллиантовых колец.

– Однако, – пробормотал Артур Лэнд так, чтобы его слышала только я, – кажется, кто-то ограбил ювелирную лавку…

Но мне бриллианты моей соперницы были безразличны, а вот Франсуаза искренне страдала и еще за столом начала ссориться с мужем. Даже когда начались танцы, она все еще кипела. Склоки вообще были ее страстью: она цапалась с костюмершами, устраивала скандалы в гостинице, предъявляла непомерные требования в магазинах. Габриэль пытался ее утихомирить, но она только распалялась еще пуще.

– Какие бриллианты, ах, какие бриллианты, мне в жизни такие не носить! А на блондинке жемчуг, посмотри, какая нить! Жемчужина к жемчужине, – ты хоть представляешь, сколько стоит такая красота? Наверное, дом можно купить на эти деньги…

Ожерелье мне на день рождения подарил Джонни, который сейчас стоял у стены в окружении Рэйчел и ее родителей, которые явно были намерены его не отпускать. Я потрогала жемчужины и, повинуясь внезапному порыву, сняла ожерелье с себя и подошла к Франсуазе.

– Раз оно вам так нравится, держите, – сказала я. – Ну же!

Я вложила ожерелье в ее руку, посмотрела в ее изумленные глаза, развернулась и ушла.

Потому что, как учил Макс Дорсет, лучший уход актера – тот, который производит эффект разорвавшейся бомбы.

На следующее утро Джонни долго молчал и хмурился, но наконец не выдержал.

– Послушай, то, что ты выкинула вчера, не лезет ни в какие ворота… Как ты могла подарить ей мое ожерелье?!

И он с досадой прибавил:

– Тебе, наверное, лучше вообще не пить!

Я сунула руку в карман, достала ожерелье и положила его на стол.

– Ты об этом?

Джонни вытаращил глаза.

– Но… но…

– Ты плохо знаешь людей, – сказала я, с большим аппетитом принимаясь за еду. – Они просто не могли принять такой подарок. Я дала ей ожерелье, потому что иначе она устроила бы скандал и испортила всем настроение. Позже мне вернули ожерелье. Все!

Джонни взял украшение и в замешательстве осмотрел его, словно надеясь, что мне вернули не его подарок, а подделку. Я была готова спорить на что угодно, что он не догадается о самом главном – что, когда я покинула гостей и ушла на террасу, через несколько минут там появился Габриэль, который хотел вернуть мне ожерелье, а потом я поцеловала его, а потом…

– Пожалуйста, больше не делай таких спонтанных подарков, – попросил Джонни.

– Как скажешь, – отозвалась я, и мы заговорили о предстоящих съемках.