23

Писать о выдуманных персонажах легко. Героине в расцвете юности можно подобрать любого поклонника, а потом, если он вдруг окажется неподходящим, все зачеркнуть и переписать начисто. Но жизнь пишется сразу набело, без черновиков, и вспоминая сейчас некоторые свои поступки, я испытываю чувство мучительной досады. Выбраться из романа с одним гангстером, чтобы тотчас же затеять интрижку с другим – для такого надо быть особо изощренным любителем наступать на грабли. На самом деле, конечно, то, что перед тобой именно грабли, ты всегда понимаешь слишком поздно.

Рэй пообещал, что Тони больше меня не потревожит, и в самом деле – тот больше не появлялся. А когда я увидела в зеркале, как Рэй на меня смотрит, то отбросила последние сомнения. Так смотрят, когда любят – по-настоящему, всем сердцем. Автор века XIX написал бы – «пламенно», и оказался бы чертовски прав.

В конце недели я пришла к миссис Миллер, чтобы отдать ей квартирную плату. Старая дама уезжала на несколько дней и вернулась только сейчас. В гостиной, куда она меня пригласила, царил образцовый порядок. На комоде стояли фотографии в красивых рамах. Самым заметным был снимок очаровательной белокурой девушки, которой было вполне под силу затмить одним взмахом ресниц всех голливудских звезд. На губах незнакомки сияла чудесная улыбка, и даже по фотографии чувствовалась ее бьющая через край жизнерадостность.

– Какая красавица, – искренне сказала я. – Это ваша родственница?

Миссис Миллер воззрилась на меня с изумлением, которое было слишком велико, чтобы превратиться в искреннюю обиду.

– В некотором роде, – промолвила она с достоинством. – Вообще-то на фотографии я.

Я выпучила глаза. (Слово «вытаращить», полагаю, слишком мягко для того, чтобы описать мой вид.)

– У вас, наверное, было много поклонников, – пробормотала я, чтобы не выглядеть совсем уж глупо.

– Конечно, – холодно ответила миссис Миллер. – Потому что у моих родителей водились деньги, а когда мой старший брат умер, я стала единственной наследницей.

– Ну, не может быть, чтобы только из-за денег! – воскликнула я.

Миссис Миллер посмотрела на меня взором врача, который собирается сообщить пациенту о том, что диагностировал у него слабоумие, и лишь колеблется в определении степени тяжести болезни.

– Вы первой из всего дома пришли и принесли квартплату, не дожидаясь напоминаний, – сказала она, круто меняя тему разговора. – Миссис Грей сказала, что у вас новый поклонник. Надеюсь, он лучше старого.

– Миссис Грей просто сплетница, – в сердцах сказала я. Если читатель не забыл, она была моей соседкой и сверх меры интересовалась тем, что происходит в доме, а особенно – подробностями жизни людей, находящихся с ней на одном этаже.

Не отвечая, миссис Миллер сверлила меня взглядом, который против обыкновения был не таким пронизывающим, как обычно.

– Плохо, что вы живете без матери, – наконец проговорила она, качая головой. – Разумная мать может уберечь детей от многих ошибок.

Я не знала, что можно на это сказать, и, пробормотав для приличия несколько ничего не значащих фраз, попрощалась и ушла. Вечером мне позвонили из актерского бюро и сказали, что их заинтересовала моя анкета. На послезавтра запланирована съемка огромной массовки, декорация – зал казино конца XIX века. Нужны статисты, которые умеют держаться соответствующим образом, а я среди прочего написала, что являюсь баронессой…

– Сколько? – спросила я.

– Пятнадцать долларов за день съемки.

– Баронесса не работает за такие деньги, – ответила я и повесила трубку.

Оказавшись вдали от студии, я странным образом охладела к кино. Идея стать частью массовки тем более меня не привлекала, потому что я уже видела – на примере Бетт, которая зашла ко мне в гримерку, – к чему это может привести.

А на следующее утро меня ждал удар. В редакцию явился Фрэнк Горман, который выезжал куда-то на задание, и плюхнулся на стул возле меня.

– Если меня немедленно не переведут в отдел кино, я уволюсь ко всем чертям, – объявил он, доставая из кармана металлическую фляжку (такие приобрели особую популярность с введением сухого закона) и глотая содержимое прямо из горла. – Осточертела хроника, сил нет.

– Очередное убийство? – спросила я, заправляя в машинку новый лист. – Опять бутлегеры?

– Если бы, – усмехнулся Фрэнк. – Какой-то псих порешил в Пасадене целую семью.

– Что значит порешил?

– То и значит, что он убил всех, кто находился в доме. Хозяина, его жену, четырех слуг и родителей хозяйки. Их застрелили, а трехлетнему ребенку проломили голову утюгом, представляешь?

– Как фамилия хозяина? – медленно спросила я, все еще не веря.

– Бейкер. Эндрю Г. Бейкер. Он адвокат, то есть, – поправился Фрэнк, – был им.

– Может быть, это ограбление?

– Да какое ограбление, все вещи остались на местах. И потом, какой смысл их грабить уже после того, как они вернулись?

– Ты о чем?

– Бейкеры в Европу ездили, почти полгода там провели. Только позавчера вернулись домой. Грабители бы подсуетились в отсутствие хозяев, конечно… Вчера родители миссис Бейкер пришли на ужин, внука, наверное, посмотреть заодно, то да се. Вот и поужинали… – Фрэнк встряхнулся. – Ты готова? Давай разделаемся с этой чертовой заметкой. Тут десятью строками не обойдешься – убиты уважаемые люди, так что уйдет не меньше столбца.

Он начал диктовать, а я стучала по клавишам, механически, ни о чем не думая, кроме одного – я знаю, знаю, кто за этим стоит, и знаю, почему он так поступил. Рэй Серано, который говорил мне, что в целом свете для него существую только я одна, что он защитит меня от любого, кто попытается причинить мне зло, что он готов на все ради меня, и глаза его при этом сверкали, как звезды, так что мне даже становилось немного стыдно за то, что я люблю его меньше, чем он – меня. И этот же человек, которому я доверяла, с которым я говорила обо всем на свете и просыпалась в одной постели, оказался безжалостным убийцей. Ему и двадцати не было, лишь восемнадцать с небольшим; что же он будет творить потом?

– Громкое будет дело, – сказала я Фрэнку. – Как думаешь, убийцу найдут?

– Я видел лица полицейских, – усмехнулся репортер, закуривая дешевую сигару. – Ничего у них нет. И никого они не найдут.

– Что, прямо ни единой улики? Ни одного свидетеля?

– Так всех, кто был в доме, перестреляли, – пожал плечами Фрэнк. – Как мишени в тире. А свидетели… Соседи видели какого-то типа в шляпе, который пробирался к дому Бейкеров. Я тоже хожу в шляпе, может, это я их замочил? Грош цена таким свидетелям.

Его слова о мишенях в тире причинили мне боль сродни физической. Столько раз я видела сосредоточенный взгляд Рэя, когда в очередном тире он приготавливался поразить все мишени и получить какую-нибудь набивную белую собачку с длинными ушами и черными глазами. Его призы до сих пор лежат у меня в квартире, и при мысли, что вечером мне придется снова переступить ее порог и увидеть эти мягкие игрушки, дешевые куклы и смешных плюшевых зверей, меня пробирала дрожь.

– Ну вот, даже тебя проняло, – вздохнул Фрэнк. – Представь, каково мне было находиться на месте. Черт знает что, а не работа!

Но когда он вернулся от редактора, его глаза горели, и он уже не думал ни на что жаловаться. Редактор сообщил ему, что ввиду тяжести совершенного преступления и значимости убитых сообщение о бойне в Пасадене, скорее всего, пойдет на первую полосу, что означало подробную статью и, кроме того, повышенный гонорар.

– Даже не сомневайся, – сказал кто-то из коллег Фрэнку. – Это точно будет пять звезд, без вариантов!

Пятью звездами помечали тот из вариантов первой полосы, который уходил в печать. Фрэнк приосанился и важно задрал нос.