Глава восемнадцатая
Юаньчунь по милости государя навещает родителей;
Баоюй на радость всей родне раскрывает свои таланты
Тем временем в покои госпожи Ван вошел человек, доложил, что для обтяжки различных вещей требуются шелковые ткани, и попросил Фэнцзе распорядиться. Следом за ним к Фэнцзе пришли просить разрешения получить золотую и серебряную посуду. В общем, у госпожи Ван и служанок из главного господского дома не было ни минуты свободной.
Баочай понимала, как нелегко приходится госпоже Ван, и сказала:
— Давайте уйдем, не будем мешать.
Она встала и отправилась в комнаты Инчунь, за ней последовали и остальные.
Почти все время госпожа Ван проводила в хлопотах. Только к десятому месяцу все было готово к встрече гуйфэй, и распорядители работ сдали все, что им было положено, в соответствии со счетами и описями. Комнаты обставили наилучшим образом, разложили в каждой письменные принадлежности; были закуплены журавли, гуси и куры для сада, а также олени и зайцы. Девочки под присмотром Цзя Цяна разучили не то двадцать, не то тридцать актов из различных пьес. Буддийские и даосские монахини упражнялись в чтении священных книг.
Теперь наконец Цзя Чжэн немного успокоился и пригласил в сад матушку Цзя, чтобы она сама все проверила и осмотрела.
Лишь после этого Цзя Чжэн написал почтительное уведомление ко двору. В тот же день пришел государев ответ, в котором он милостиво разрешал гуйфэй в пятнадцатый день первого месяца будущего года — в Праздник фонарей — навестить родителей. Во дворце Жунго ни днем, ни ночью не знали покоя, так что даже не удалось отпраздновать как следует Новый год.
Не успели опомниться, как подошел Праздник фонарей. Восьмого числа прибыл главный придворный евнух, чтобы все осмотреть и сделать последние распоряжения, а также выбрать места для переодеванья, отдыха, приема поздравлений, устройства пиров, ночлега. Потом прибыл старший евнух, ведающий охраной, со множеством младших евнухов, которые расположились в шатрах. В точности были указаны выходы и входы для членов семьи Цзя, места подачи пищи и совершения церемоний. На пути ко дворцу Жунго чиновники из ведомства работ и столичный градоначальник следили за порядком на улицах.
Под наблюдением Цзя Шэ и его помощников мастеровые вышивали цветы на праздничных фонарях и готовили фейерверк. Итак, в четырнадцатый день первого месяца — канун приезда гуйфэй — все было готово. В эту ночь никто во дворце не спал.
Наконец наступил пятнадцатый день. Матушка Цзя и остальные женщины поднялись очень рано, еще в пятую стражу, и облачились в одеяния соответственно званию и положению.
Сад был украшен богатыми полотнищами, с вытканными на них пляшущими драконами и фениксами; все вокруг сверкало золотом и серебром, сияло жемчугами и драгоценными каменьями; из курильниц плыли ароматные дымки благовоний, в вазах благоухали розы. Стояла глубокая и торжественная тишина, даже кашлянуть никто не смел.
Цзя Шэ неотлучно находился на западном конце улицы, а матушка Цзя дожидалась у ворот. В начале и в конце улицы стояли стражники и посторонних не пропускали.
Вдруг приехал верхом дворцовый евнух. Цзя Шэ принял его и осведомился, какую весть он привез.
Евнух ответил:
— Вы рано забеспокоились! Гуйфэй приедет только к вечеру. После полуденной трапезы она в два часа съездит в храм Драгоценного духа, поклониться Будде, в пять часов побывает во дворце Великой светлости на угощении, вместе с государем полюбуется праздничными фонариками и лишь после этого отправится к вам.
— В таком случае, — обратилась Фэнцзе к матушке Цзя, — вы можете пока уйти к себе.
Матушка Цзя оставила все дела по саду на попечение Фэнцзе и удалилась.
Распорядители приказали расставить восковые свечи, зажечь фонари, а сами повели евнуха к столу. Но неожиданно с улицы донесся конский топот и, запыхавшись и размахивая руками, прибежали человек десять евнухов. Все поняли, что едет гуйфэй, и поспешили занять свои места.
Цзя Шэ в сопровождении братьев и сыновей отправился на западный конец улицы, а матушка Цзя с женщинами — за главные ворота. Все стихло.
Вскоре медленно подъехали верхом два дворцовых евнуха и у западных ворот спешились. Лошадей тотчас же увели за шатры — там их ждала охрана, а евнухи встали возле ворот, обратившись лицом к западу. Спустя немного точно таким же образом прибыли еще два евнуха. Вскоре их собралось около двух десятков. Издалека донеслись музыка и удары барабанов. Парами проплыли флаги с изображением фениксов, за ними проследовали знамена с изображением драконов, дворцовые опахала из фазаньих крыльев, золотые курильницы с императорскими благовониями. Пронесли зонт на кривой рукоятке с узором из семи фениксов, головной убор, халат, пояс и туфли гуйфэй, надушенный платок, вышитую головную повязку, полоскательницу, метелку, чтобы смахивать пыль, и множество других вещей. И вот наконец появились восемь евнухов, которые, чинно и важно шествуя, несли на плечах расшитый фениксами светло-желтый императорский паланкин с позолоченным верхом.
Женщины во главе с матушкой Цзя, как только опустили паланкин, приблизились к нему и преклонили колена. Тотчас подбежал евнух и помог матушке Цзя встать. Паланкин вновь подняли, внесли в главные ворота и направились к воротам внутреннего двора, где снова остановились, и один из евнухов, упав на колени перед паланкином, попросил гуйфэй выйти и переодеться. Затем евнухи разошлись.
Придворные дамы и наложницы государя помогли Юаньчунь выйти из паланкина. Еще издали она увидела в саду сияющие разноцветные фонарики из тонкого узорчатого шелка и освещенную изнутри надпись: «Проникаясь гуманностью, изливай добродетель».
Юаньчунь вошла в дом, переоделась, снова села в паланкин, и ее понесли в сад, окутанный легкой дымкой ароматных курений, где пестрели чудесные цветы, разносились нежные звуки музыки. Невозможно описать словами эту картину великого благоденствия и ослепительной роскоши!
Между тем Юаньчунь, осматривая сад, укоризненно качала головой и, вздыхая, говорила:
— Как много потрачено на все это великолепие!
Снова появился евнух, он опустился на колени и пригласил Юаньчунь войти в лодку. Юаньчунь вышла из паланкина и увидела речку, извилистую, словно дракон. По берегам тянулись каменные перила, украшенные хрустальными фонариками, их серебристый свет падал на воду, и создавалось впечатление, будто река вся в снежных сугробах. Ветви ив и абрикосовых деревьев склонялись почти до самой воды. Они были еще без листвы, но обильно украшены разноцветными цветами из шелка и бумаги и увешаны множеством фонариков. На пруду тоже горели фонари в форме лотосов, лилий, цапель и диких уток, сделанные из перьев и ракушек. Трудно было сказать, где сияние ярче — внизу или наверху, вода и небо сверкали и искрились — поистине два царства — хрусталя и жемчуга! В лодке тоже стояли вазы с цветами, были развешаны шитые жемчугом занавески, высился парчовый шатер, вода пенилась под тонкими резными веслами. Вот лодка приблизилась к каменному гроту, где над входом висела надпись на шелку: «Отмель осоки и заводь цветов», освещенная изнутри фонарем.
Дорогой читатель, ты уже знаешь из предыдущей главы, что надписи «Отмель осоки и заводь цветов» и «Торжественное явление феникса» были придуманы Баоюем, когда отец решил проверить его способности. Но почему именно они были развешаны в саду как самые совершенные? Ведь семья Цзя принадлежала к числу образованных и в ней всегда нашлись бы люди, способные сочинить подобные надписи, не то что у разбогатевших выскочек, где старшие еще не успели выучиться грамоте. Зачем же взяли надписи еще неопытного юнца?
А дело в том, что Юаньчунь, которую воспитывала матушка Цзя, ко времени рождения Баоюя была взрослой девушкой. Она понимала, как дорог уже немолодой матери единственный сын, и горячо любила младшего брата. Они с Баоюем вместе прислуживали матушке Цзя и ни на минуту не разлучались. В возрасте не то трех, не то четырех лет, когда Баоюй еще не посещал школу, он с помощью Юаньчунь выучил наизусть несколько книг и запомнил несколько тысяч иероглифов. Юаньчунь относилась к брату по-матерински. И после того как была взята ко двору, часто писала отцу:
«Воспитывайте Баоюя в строгости, иначе толку из него не выйдет; но чрезмерная строгость не всегда идет на пользу и может огорчить бабушку».
Юаньчунь постоянно заботилась о семье. И недавно Цзя Чжэн, услышав, как хвалит учитель способности Баоюя, решил взять его с собой в сад и проверить это на деле. Разумеется, надписи, сочиненные Баоюем, далеки были от совершенства, но в них отражался дух, царивший в семье Цзя, и Цзя Чжэн полагал, что успехи брата порадуют Юаньчунь. Не для каждого места успели придумать надписи, и сделано это было уже позднее.
Между тем Юаньчунь, увидев надпись из четырех слов, с улыбкой заметила:
— «Заводь цветов» — хорошо, к чему еще «отмель осоки»?
Сопровождавший ее евнух тотчас сошел на берег и помчался к Цзя Чжэну. Цзя Чжэн распорядился немедленно заменить надпись.
Вскоре лодка пристала к берегу, и Юаньчунь пересела в паланкин. Впереди она увидела очертания великолепного дворца и высоких палат. На каменной арке перед входом было написано: «Обитель бессмертных небожителей». Юаньчунь тут же велела заменить надпись на «Уединенный павильон свидания с родными», а сама направилась к павильону. Взору ее предстал просторный, освещенный факелами и усыпанный благовонными травами двор, увешанные фонариками деревья, золоченые окна и яшмовые пороги. Невозможно описать всю прелесть бамбуковых занавесок с вплетенными в них тонкими, как усы креветок, нитями, красоту разостланных повсюду ковров из меха выдры, ширм из фазаньих хвостов, а также пьянящих ароматов, струившихся из курильниц!
Поистине:
Нефритовый дом с золотыми дверями —
небесных святых чертоги;
Хоромы Корицы, дворец Орхидеи —
покои прелестной феи!
— А почему здесь нет надписи? — спросила Юаньчунь.
Сопровождавший ее евнух опустился на колени и почтительно произнес:
— Это ваши покои, государыня, и никто не посмел дать им название.
Юаньчунь молча кивнула.
Евнух, ведающий церемониями, попросил ее сесть на возвышение и принять поздравления родных. Внизу у ступеней заиграла музыка. Второй евнух подвел к крыльцу Цзя Шэ и Цзя Чжэна, чтобы они поклонились гуйфэй, но та через свою служанку передала, что освобождает их от поклонов.
Цзя Шэ вместе с остальными мужчинами вышел.
Затем евнух подвел к крыльцу матушку Цзя и еще нескольких женщин. Служанка опять объявила:
— Церемония отменяется.
Теперь женщины удалились.
Затем трижды был подан чай, после чего Юаньчунь спустилась с возвышения. Музыка прекратилась.
В боковой комнате Юаньчунь переоделась и в коляске отправилась навещать родных. Войдя в покои матушки Цзя, она хотела совершить церемонии, положенные при встрече с родителями, но матушка Цзя и все, кто находился в ее покоях, сами опустились перед Юаньчунь на колени. На глаза Юаньчунь навернулись слезы. Одной рукой она обняла матушку Цзя, другой — свою мать госпожу Ван. Все трое молчали, лишь всхлипывали, хотя много накопилось такого, что им не терпелось поведать друг другу.
Остальные женщины стояли рядом и тоже плакали.
Но вот Юаньчунь заставила себя улыбнуться и промолвила:
— С тех пор как вы меня проводили, впервые представилась возможность встретиться, а вы, вместо того чтобы радоваться, плачете. Ведь я скоро уеду, и неизвестно, удастся ли еще когда-нибудь свидеться!
Слезы мешали ей говорить. Госпожа Син принялась ее утешать.
А матушка Цзя усадила Юаньчунь и всех ей по очереди представила. После этого Юаньчунь отправилась в зал и приняла поздравления управляющих дворцами Нинго и Жунго, их жен и прочих служанок.
— Как много у нас родных! — со вздохом произнесла Юаньчунь после церемонии. — Жаль только, что невозможно повидаться с каждым в отдельности!
— Члены семей Сюэ и Ван, а также Баочай и Дайюй ждут ваших повелений, — обратилась к ней госпожа Ван. — Они доводятся нам дальними родственниками, и мы не осмелились их пригласить.
Юаньчунь распорядилась позвать родственников. Первой явилась тетушка Сюэ. Юаньчунь сделала ей знак не утруждать себя церемониями, как, впрочем, и остальным, кто пришел вслед за тетушкой, и просила всех держать себя непринужденно. Вошла служанка Баоцинь, которую Юаньчунь взяла с собой из дому во дворец, и поклонилась матушке Цзя. Матушка поспешно подняла ее, приказала отвести в отдельные покои и угостить на славу. Евнухи, ведавшие церемониями, наложницы государя, дворцовые служанки разместились во дворце Нинго и на половине, которую занимал Цзя Шэ, а здесь остались три или четыре младших евнуха для разных поручений. Матушка Цзя, Юаньчунь и сестры могли поговорить по душам, рассказать о себе, о домашних делах, обо всем, что случилось за время их разлуки. В это время к дверной занавеске подошел Цзя Чжэн и, не входя в комнату, отвесил низкий поклон и справился о здоровье гуйфэй.
— Даже в бедной деревенской семье, где едят грубую пищу и носят простую одежду, — промолвила Юаньчунь, — дочь не лишена радости видеть отца. Я же богата, но лишена такого счастья.
Цзя Чжэн, едва сдерживая слезы, произнес в ответ:
— Разве мечтал я, живя среди кукушек и ворон, о счастье лицезреть феникса? Удостоившись небесной милости, вы прославили добродетели предков, — о чем еще можно мечтать на земле, под солнцем и луной?! Блеск вашей славы озарил меня и мою супругу. Нынешний государь достиг великих добродетелей, достойных Неба и Земли, явил невиданную доселе милость, и сотри я в порошок мои печень и мозг, все равно не смог бы его отблагодарить! Мой святой долг изо дня в день, с утра и до вечера доказывать государю верность свою и преданность, усердно служить. Низко кланяясь, смиренно желаю Совершенномудрому десять тысяч лет здравствовать на благо народа всей Поднебесной. Государыня, обо мне и моей супруге не беспокойтесь! Молитесь о том, чтобы еще обильнее излилась на вас драгоценнейшая любовь государя, уважайте и почитайте его за те милости, которыми он столь щедро вас осыпает, дабы не оказаться неблагодарной.
Юаньчунь, в свою очередь, попросила отца усердно служить государю, заботиться о своем здоровье и не беспокоиться о ней.
— Для всех беседок, башен, террас и павильонов в саду названия сочинил Баоюй, — сообщил Цзя Чжэн. — Если какому-нибудь месту, которое вам понравилось, вы сами дадите название, я буду безмерно счастлив.
Услышав, что Баоюй умеет сочинять надписи, Юаньчунь, скрывая улыбку, промолвила:
— Да, он в самом деле добился больших успехов!
Когда Цзя Чжэн удалился, Юаньчунь спросила:
— А где Баоюй? Что-то я его не видела.
— Мужчинам без дела не разрешается сюда входить, — ответила матушка Цзя.
Юаньчунь приказала позвать Баоюя, и один из евнухов его тотчас привел. Баоюй совершил положенные поклоны, после чего Юаньчунь сделала ему знак приблизиться, взяла за руку, привлекла к себе и стала нежно гладить по голове.
— А ты очень вырос с тех пор, как мы не виделись.
Из глаз ее полились слезы.
Но тут подошли госпожа Ю и Фэнцзе и обратились к Юаньчунь:
— К пиру все подготовлено, просим вас, государыня!
Юаньчунь встала и велела Баоюю проводить ее в сад. Там уже были накрыты столы и горели фонарики.
Войдя в сад, они прошли те места, для которых Баоюй придумал названия, побывали в покоях, поднимались на башни, огибали ручейки и горки и любовались прекрасными пейзажами. Роскошь и красота и в то же время новизна и оригинальность чувствовались буквально во всем, в каждой балке, в любом столбике.
Юаньчунь не переставала восхищаться, но просила впредь избегать таких огромных расходов. Когда подошли наконец к залу, Юаньчунь велела всем сесть безо всяких церемоний. Начался пир. Матушка Цзя села в дальнем конце стола, а госпожа Ю, Ли Вань и Фэнцзе подносили и убирали блюда и чашки.
Юаньчунь попросила подать кисти и тушечницу, разложила полоски бумаги и собралась сочинять названия для тех мест, которые ей особенно понравились. Для сада она придумала название «сад Роскошных зрелищ», для своих личных покоев — «Помни о милостях и думай о долге» и еще парную надпись в том же Духе:
Необъятная милость
великих Небес и Земли
Проникает в сердца
и младенца, и простолюдина.
До сегодняшних дней
так величествен древний завет,
Десять тысяч владений
в Девяти Округах процветают!
Название «Торжественное явление феникса» она заменила на «павильон Реки Сяосян», «Аромат роз среди зелени яшмы» — «Наслаждайся розами и радуйся зелени» и «двор Наслаждения пурпуром». «Чистый аромат ириса» на «двор Ирисов», а «Виднеется флаг среди абрикосов» на «горную деревушку Хуаньгэ». Главная башня получила название «башня Величественного зрелища», восточная башня — «покои Узорчатой парчи», западная башня — «покои Скрытого благоухания». Еще она сочинила названия «терраса Ветра в зарослях осоки», «павильон Благоухающего лотоса» и много-много других. Полагалось, чтобы над каждым входом висела доска, и для них Юаньчунь тоже придумала названия: «Весенний дождь в цветах груши», «Осенний ветер в ветвях утуна», «Ночной снег в зарослях тростника». Прежние надписи Юаньчунь не велела снимать и к ним сочинила стихи:
Чтобы обуздать реку горами,
нужно мастерство и вдохновенье,
Надо много сил, чтобы искусно
воплотить естественность в строенья.
Весь небесный мир и все земное
здесь найдешь, и, если чуду веришь,
Ты невольно сад благоуханный
садом назовешь Роскошных зрелищ!
Кончив писать, Юаньчунь с улыбкой сказала сестрам:
— Вы знаете, я не обладаю даром стихосложения, и если получилось у меня что-то, то лишь благодаря великолепным пейзажам. Как только выдастся у меня свободное время, обязательно напишу «Записки о саде Роскошных зрелищ» и «Оду о свидании с родными», в память о событиях нынешнего дня. И пусть каждая из вас сочинит стихотворение на мотив всех надписей и не боится сделать это лучше меня, потому что мое стихотворение весьма посредственное. Слышала, что Баоюй сочиняет надписи, которые могут порадовать. В саду мне больше всех понравились два места — павильон Реки Сяосян и двор Душистых трав, а также двор Наслаждения пурпуром и Горная деревушка Хуаньгэ. Каждое достойно быть воспетым. Парные надписи, сочиненные для этих мест прежде, не вызывают сомнений, но хорошо бы еще написать пятисловные уставные стихи. Хочу знать, не напрасно ли я старалась, когда учила вас в детстве.
Баоюй кивнул Юаньчунь и удалился сочинять стихи. Надобно сказать, что Инчунь и Сичунь считали, что уступают Таньчунь в способностях, а Таньчунь полагала, что Сюэ Баочай и Линь Дайюй не в пример ей обладают поэтическим даром. Но Юаньчунь приказала сочинять всем, и пришлось повиноваться. Юаньчунь внимательно просмотрела написанные по ее велению стихи, которые мы здесь и приводим:
Душевная просветленность и радостный прилив чувств
В саду не счесть пейзажей бесподобных,
в них — утонченность и невероятность!
Поэтому на вывеске названье
не стыдно дать: «Немеркнущая радость»!
Да кто поверит, что на свете есть
такой приют природы и искусства?
И разве можно по нему гулять,
не ощущая трепетного чувства?
Инчунь
Там, где изящество и многоцветие
Прекрасны воды, просветленны горы, —
извилисты, причудливы… Поверьте,
Что на Пэнлае не бывает даже
изящества такого, многоцветья!
Зеленый шелк и песнь за веерами —
и аромат травы благоуханный,
И танец мэйхуа — цветов опавших,
и красных платьев в танце колыханье.
Поскольку жемчуг и нефрит в почете
и мир для них раскрыл свои чертоги,
Как радостно святым спуститься с неба
и тут же Яотай земной узреть,
А раз уж этот знаменитый сад
был создан, чтобы вызывать восторги, —
Он может ли принять простолюдина?
И близко к саду подходить не сметь!
Ли Вань
Изысканность — дар природы
На тысячи уходят ли
и русла рек и цепь хребтов.
И башни устремились ввысь
до самых пятых облаков.
А сад, чтобы всегда сиять,
и солнце любит и луну.
Изысканность и красота —
самой природы дар таков!
Сичунь
Десять тысяч видений состязаются в блеске
Знаменитый сад построен,
и прекрасен, и велик!
Долг — воспеть его, но если
будет мало знаний вдруг?
Как мне выразить все чудо,
прелесть всю в единый миг?
Красота и обаянье!
И — сияние вокруг!
Таньчунь
Блеск и счастливые предзнаменования
Сад ароматов обращен
лицом на запад от столицы,
Светило, радости суля,
сквозь сито туч цветет-лучится.
У ивы радость: из равнин
сюда переселились птицы,
И, стройный, ждет свой час бамбук
навстречу фениксу явиться!
О государыне сейчас
писать бы самым высшим стилем,
Но праведницу всё влекут
дни жизни под родимым кровом!
Вы ж, одаренные умом,
с высот своих меня простили б
За то, что, глупая, боюсь
сказать при вас хотя бы слово?
Баочай
За бренным миром святости источник
Государыни прогулка
умножает нашу радость,
Но нельзя к святому месту
допускать житейский хлам.
Если горы, если реки —
только нежность, только сладость,
Пусть и воздух будет новым,
чтоб дышалось легче вам!
Из Цзиньгу вино отменно —
сгусток тонких ароматов,
Как цветы игривы девы
в залах радостных палат.
Государыни щедроты
несравненны, необъятны,
Шум дворцовых экипажей
скоро ль осчастливит сад?
Дайюй
Окончив читать, восхищенная Юаньчунь с улыбкой заметила:
— Стихи сестриц Баочай и Дайюй превзошли все остальные своим совершенством.
Надо сказать, что всю ночь Дайюй мечтала о том, как блеснет своими удивительными талантами и, конечно же, всех затмит. Но, вопреки ее ожиданиям, Юаньчунь приказала каждому сочинить только по одному стихотворению. Дайюй сочла неудобным нарушать повеление и писать больше, поэтому она написала одно стихотворение по пять слов в строке и этим ограничилась.
Баоюй еще не успел закончить стихи. Написал лишь о павильоне Реки Сяосян и дворе Душистых трав и сейчас сочинял о дворе Наслаждения пурпуром, остановившись на строке «И ожил, словно схваченный весной, нефрит зеленый».
Баочай пробежала глазами эту строку и, заметив, что на них никто не обращает внимания, тихонько толкнула Баоюя:
— Государыне не понравилось выражение «Аромат роз среди зелени яшмы», и вместо него она написала: «Наслаждайся пурпуром и радуйся зелени». А у тебя опять «зеленый нефрит». Как бы государыня не подумала, что ты сделал это нарочно, наперекор ей? Ведь во многих древних стихах и рассказах упоминаются листья банана — вот и подумай, как переделать эту строку.
Баоюй вытер пот со лба:
— Я не могу сейчас вспомнить ни единой цитаты!
— А ты вместо «зеленого нефрита» напиши «зеленый воск», и все будет в порядке, — улыбнулась Баочай.
— А откуда «зеленый воск»? — удивился Баоюй. Баочай прищелкнула языком, покачала головой:
— Ну и хорош же ты! Если сейчас с тобой такое творится, как будешь писать сочинение в золотом дворце? Тогда не вспомнишь даже Чжао, Цянь, Сунь, Ли! Неужели забыл и танского поэта Хань И, у него есть такая строка о банане: «Свеча застыла, дыма нет, засох зеленый воск»?
Тут Баоюя осенило, и он улыбнулся:
— Какой же я дурак! Забыл готовую фразу! Поистине, сестрица, ты «одним иероглифом все исправила»! Отныне буду звать тебя не сестрицей, а учителем.
— Поторопись! — засмеялась Баочай. — Только и знаешь, что болтать «сестра», «сестрица»! Вон твоя сестра! Сидит на возвышении в желтом халате!
Она захихикала и отошла, чтобы не отвлекать Баоюя, и тот наконец закончил стихотворение. Теперь у него было их три.
Дайюй была разочарована; ей так и не удалось себя показать. Заметив, что Баоюй в затруднении, она тихонько подошла и увидела, что у него еще нет стихотворения на тему «Виднеется флаг среди абрикосов». Она посоветовала ему переписать три готовых стихотворения, а сама тем временем написала на полоске бумаги четвертое, которое только что сочинила, свернула бумажку и бросила Баоюю.
Баоюй только стал читать, сразу увидел, что стихотворение это во много раз лучше тех, что он сам написал. Он быстро переписал его уставным почерком и вместе с остальными тремя подал Юаньчунь.
Юаньчунь принялась читать.
Торжественное приветствие в честь явления феникса
Сад — изысканная яшма —
только что на свет рожден,
И давайте птицу феникс
встретим общим торжеством:
Здесь бамбук возрос, и всюду
чист он в капельках росы,
Каждый ствол и каждый листик
чистой влагой освежен…
Между лесенок играет
здесь веселый ручеек,
И проник уже за полог
из курильницы дымок.
Пусть покров теней застывших
не встревожит ветер вдруг,
Чтобы радость сновидений
даже день спугнуть не мог!
Чист аромат душистых трав
Позаросли духэном
рощи эти,
Лианами
благоухает сад,
Травы одежды хрупки
в месяц третий,
Струится шелковинкой
аромат.
Дымок тропу неровную
завесил,
Сыра одежда
в свежей бирюзе,
Кто на мотив «У пруда»
вспомнит песню,
Что вдруг явилась
к стихотворцу Се?
Восхищаюсь красным, радуюсь зеленому
При долгом солнце в глубине двора
спокойствие царило и молчанье,
Но выплыли за парой пара вдруг
красавицы — само очарованье!
И ожил, словно схваченный весной,
зеленый воск. А это значит: ночью
Одна из них забудет про покой
и не сомкнет блистательные очи.
Пусть цвета вишни рукава падут
на гладкие перила до рассвета,
А камень, словно ввергнутый в туман,
воск сбережет, поэтами воспетый.
Когда ж, восточным подчинись ветрам,
друг перед другом встать придет мгновенье,
Та, кто хозяйка здесь , — да поспешит
проникнуться к цветам благоговеньем.
Развевается флаг в деревне абрикосов
Развевается флаг, —
значит, добрым вином угостят,
Вижу горы вдали
и дома, где крестьяне живут.
Меж кувшинок и лотосов —
гуси и стайки гусят,
Между вязов и тутов —
для ласточек резвых приют.
Лук весенний созрел
и разросся вдоль щедрой гряды,
Риса запах душистый
доносится издалека.
Процветает наш край,
и ни голода нет, ни вражды,
Будь то пекарь иль ткач,
разве в спешке нужда велика?
Баоюй
Прочитав стихи, Юаньчунь осталась довольна и похвалила Баоюя:
— Он в самом деле делает огромные успехи.
А потом сказала, что из четырех стихотворений самое лучшее «Развевается флаг в Деревне абрикосов», и, взяв кисть, переделала надпись «Горная деревушка Хуаньгэ» на «деревушка Благоухающего риса». Затем она велела Таньчунь набело переписать стихотворения и приказала одному из евнухов отнести их во флигель. Там стихи прочли Цзя Чжэн и другие мужчины и выразили свое восхищение. А Цзя Чжэн преподнес Юаньчунь «Оду о свидании с родными».
Затем Юаньчунь распорядилась угостить Баоюя и Цзя Ланя.
Цзя Лань, надо сказать, был совсем еще мал, но, глядя на мать и дядю, приветствовал гуйфэй со всеми положенными церемониями.
Тем временем Цзя Цян привел девочек-актрис, стоял с ними у входа и с нетерпением дожидался представления. Тут прибежал евнух из верхних комнат и сказал ему:
— Стихи сочинять уже окончили, давайте скорее программу представления.
Цзя Цян не мешкая передал ему программу, а также именной список двенадцати девочек.
Для представления были избраны сцены «Веселый пир», «Моление об овладении искусством шитья», «Судьба бессмертного» и «Отлетевшая душа» .
Цзя Цян быстро закончил приготовления, и представление началось. Голоса были до того сильные, что казалось, скалы рушатся, движения в танцах такие стремительные, словно сами демоны пустились в пляс. Игра девочек-актрис была совершенна, и скорбь и радость они передавали с неподдельной искренностью. Сразу после представления появился евнух с золотым блюдом, полным сладостей, и спросил:
— Кто из вас Лингуань?
Цзя Цян сразу понял, что сладости предназначены для Лингуань, поспешно принял подарок, а Лингуань велел отвесить низкий поклон.
Евнух между тем продолжал:
— Гуйфэй велела передать: «Лингуань на редкость хороша, пусть исполнит еще две сцены по собственному усмотрению».
— Слушаюсь! — сказал Цзя Цян и приказал Лингуань исполнить «Прогулку в саду» и «Прерванное сновидение».
Лингуань заупрямилась, она считала, что это не ее роль, и пожелала исполнить «Взаимный сговор» и «Перебранку». Цзя Цян вынужден был уступить.
Юаньчунь очень понравилась игра Лингуань, и она распорядилась:
— Не слишком утомляйте девочку и хорошенько ее учите!
Она подарила Лингуань два куска шелка, два кошелька и два слитка — золотой и серебряный.
Вскоре Юаньчунь подала знак заканчивать пир и отправилась осматривать те места, где еще не была. Прохаживаясь по саду, она вдруг заметила буддийский храм, окруженный горами. Быстро вымыв руки, вошла, воскурила благовония и стала кланяться Будде. Тут же придумала для храма название: «Лодка милосердия в море страданий». Буддийских и даосских монахинь, находившихся в храме, Юаньчунь щедро одарила.
Немного погодя перед Юаньчунь предстал евнух и доложил:
— Подарки приготовлены, прошу вас, государыня, проверить и вручить.
С этими словами он подал Юаньчунь список подарков. Она внимательно его прочла, никаких замечаний не сделала и приказала раздать все, как записано. Евнух удалился исполнять повеление.
Матушка Цзя получила два жезла жуи — золотой и яшмовый, посох из ароматного дерева, кедровые четки, четыре куска лучшего дворцового атласа богатства и знатности, четыре куска шелка счастья и долголетия, десять слитков червонного золота и десять слитков серебра. Госпожа Син и равные ей по званию и по возрасту получили такие же дары, за исключением жезлов жуи, посоха и четок.
Цзя Цзину, Цзя Шэ и Цзя Чжэну вручили по две книги, переплетенные самим государем, по две коробки дорогой туши, по две золотых и по две серебряных чашки, а также — ткани для шитья одежды.
Баочай, Дайюй и остальные сестры получили по новой книге, по драгоценной тушечнице и по две пары золотых и серебряных слитков оригинальной формы.
Баоюю и Цзя Ланю поднесли по два золотых и серебряных шейных обруча и по две пары золотых и серебряных слитков.
Госпоже Ю, Ли Вань и Фэнцзе вручили по четыре золотых и серебряных слитка и по четыре куска шелка.
Двадцать четыре куска различных тканей и пятьсот связок монет раздали в награду мамкам, нянькам, а также служанкам матушки Цзя, госпожи Ван и барышень.
Цзя Чжэнь, Цзя Лянь, Цзя Хуань и Цзя Жун получили в подарок по куску шелка и по паре слитков золота и серебра.
Сто кусков разноцветного шелка, тысячу лянов серебра, несколько кувшинов дворцового вина раздали людям, которые ведали устройством сада, делали украшения, фонари, ставили пьесы. Повара, актеры, музыканты, певцы и прочие получили триста связок медных монет.
За оказанную милость все выразили гуйфэй благодарность, после чего главный евнух возвестил:
— Государыня, время позднее, осмелюсь просить вас сесть в коляску и возвратиться во дворец.
Юаньчунь едва не заплакала, но заставила себя улыбнуться, взяла за руки матушку Цзя и госпожу Ван и без конца повторяла:
— Не беспокойтесь обо мне! Берегите свое здоровье! Не надо печалиться! Милость Высочайшего беспредельна, и всем вам дозволено раз в месяц видеться со мной во дворце. Но если и в будущем году государь разрешит навестить вас, не будьте столь расточительны!
Готовая разрыдаться, матушка Цзя не в силах была произнести ни слова. Юаньчунь очень не хотелось расставаться с родными, но она не могла нарушить порядок, установленный при дворце. Пришлось скрепя сердце сесть в коляску.
Матушку Цзя и госпожу Ван насилу утешили, почтительно взяли под руки и увели из сада.
Если хотите узнать, что произошло после отъезда Юаньчунь, прочтите следующую главу.
