Дня через два после нашего прибытия на Отэити капитан не весьма церемонно разбудил меня рано утром – подковырнул носком сапога и вывалил из гамака на землю. От пробуждения столь внезапного я едва не разразился замысловатым ругательством – собственно, половина его вылетела из моего рта, прежде чем я успел спохватился. Вторую я нервно проглотил, смущенно и испуганно глядя снизу на капитана, однако он лишь улыбнулся и покачал головой.

– Постарайся держаться в рамках приличий, Тернстайл, – сказал он, уронив на меня пачку каких-то бумаг. – Вдруг рядом с тобой дамы окажутся. И с какой это стати ты все еще спишь в такое время дня?

Я приподнял бровь и уставился на него, пытаясь понять, не смеется ли он надо мной. Конечно, утро было совсем уже ярким, однако я точно знал, что проспал не больше двух-трех часов, и не отказался бы от добавки.

– Прошу прощения, капитан, – ответил я, постаравшись сдержать зевок. – Вам от меня что-нибудь требуется?

– Ваша компания, сэр. И ваши руки, чтобы нести всякие мелочи. Этим утром я собираюсь навестить мыс Венеры, а тебе не вредно будет пройтись. На этом острове ты быстро размякнешь, как и все матросы. Я такое уже видел. Добрая прогулка принесет тебе изрядную пользу.

Я поскучнел и зевнул во все горло, чего никогда бы при нем не сделал, находись мы в трюме, на обычных наших местах, капитан же посмотрел на меня без всякого сочувствия и снова покачал головой. Я, со своей стороны, подумал, что вряд ли его заботит мое здоровье или телесное благополучие, просто ему нужна вьючная лошадка, а я как раз такая и есть, однако мысли мои значения не имели, потому что, прежде чем я успел произнести на эту тему хоть слово, капитан поворотился и зашагал в восточном направлении, и мне осталось лишь последовать его примеру. Утро было теплым, это я, во всяком случае, помню; дело в том, что вечером я выпил больше, чем следовало, грогу, и оттого мне снилась всякая чертовщина, а прийти в себя я пока не успел. Глядя вперед, на раскинувшийся передо мной огромный пейзаж, я нагнал мистера Блая и задал ему неподобающий вопрос:

– А это далеко, сэр?

– Что именно? – спросил он, обернувшись и посмотрев на меня так, точно мое присутствие рядом с ним было для него полной неожиданностью.

– Мыс Венеры, – ответил я. – На который вы меня ведете.

Лицо капитана стало недоуменным, мне показалось, что он того и гляди расхохочется, чего я еще ни разу не видел.

– Я никуда тебя не веду, Тернстайл. Ты сопровождаешь меня, выполняя мое желание. Мы, может быть, и на суше, но я по-прежнему остаюсь капитанам, а ты моим слугой, так?

– Да, сэр, – пробормотал я.

– Вот что происходит, когда корабль бросает якорь у таких островов, – продолжал он, устремляя взгляд вперед. – Я видел это не один раз. Каждый из нас забывает свое место. Дисциплина слабеет. Естественный порядок вещей извращается. Не будь наше плавание к Отэити столь спокойным, меня, признаюсь, это тревожило бы куда сильнее.

Мне понравилось, что капитан считал наше плавание спокойным. По мне, так по ходу его произошло более чем достаточно драматических событий.

– Что до твоего вопроса, Тернстайл, если уж он для тебя так важен, нет, это не далеко.

– Рад слышать, сэр, а то мне нынче утром как-то неможется.

– И неудивительно. Не думай, что я ничего не слышал о твоих выходках. Будь благонадежен, на этом острове у меня везде есть глаза и уши.

Я не мог с уверенностью сказать, правда это или нет, поскольку видел – за то недолгое время, что мы провели на острове, матросы успели привыкнуть к здешней жизни. Вряд ли, думал я, кто-нибудь из них надумал доносить или ябедничать на товарищей, скорее уж, капитану стало немного одиноко – теперь, когда тесные рамки жизни на «Баунти» остались позади, хотя бы на время. Одно дело, если ты в любое время можешь увидеть всех отданных под твое начало людей, и совсем другое, если не можешь.

– Мои выходки, сэр? – переспросил я. – Не понимаю, о чем вы.

– Известно ли тебе, что вкус спиртного я впервые узнал лишь в восемнадцать лет? – ответил капитан, шагая так размашисто, что я, старавшийся не отстать от него, боялся упасть. – И клянусь, мне он не понравился. Разумеется, я понимаю, что все вы нуждаетесь после длительного плавания в свободном времени, в отдыхе, однако долго он продолжаться не может. Ты и сам знаешь, здесь есть работа, которую мы обязаны выполнить. Долг прежде всего. Ты почти ровесник моего сына, Вильяма. Так вот, если бы я нашел его в таком состоянии, в каком нашел этим утром тебя, то надавал бы ему по заду, и он мне еще спасибо за это сказал бы.

В последнем я был совсем не уверен, однако возражать не стал.

– Странное дело, но я впервые попал на Отэити примерно в твоем возрасте, – после недолгого молчания заметил он. – Я был, пожалуй, несколько старше, но нена много.

Я покивал, обдумывая его слова. Капитан был джентльменом совсем пожилым, тридцать три – тридцать четыре года, значит, с того времени, когда он в первый раз ступил на здешний берег, прошло лет десять-двадцать.

– С капитаном Куком, сэр? – спросил я.

– Да, с капитаном, – печально ответил он.

Прежде чем снова открыть рот, я немного поколебался, – со времени нашего прибытия на остров у меня застрял в голове один вопрос, но я толком не понимал, как его выразить словами.

– Сэр, – наконец решился я, – можно задать вам вопрос?

– Конечно, можно, Тернстайл, – со смешком сказал капитан. – Послушай, ты даже об этом спросил как-то испуганно. Ты что же, боишься меня?

– Нет, сэр, – ответил я. – Просто, когда я его задам, вы можете счесть меня наглецом и мерзавцем, а мысль о порке мне вовсе не по душе.

Последние слова я сказал в шутку, но тотчас понял – произносить их не следовало. Может быть, дело было и не в самих словах, а в интонации; так или иначе, капитан резко повернулся ко мне, и я увидел, что его веселое прежде лицо потемнело, – такое уже пару раз бывало.

– О порке? – спросил он. – Так вот что ты думаешь обо мне, проведя бок о бок со мной почти год, и в неустанных трудах? Что я способен выпороть мальчика, задавшего опрометчивый вопрос?

– Нет, сэр, – поспешил ответить я в отчаянной попытке спасти положение, ведь даже томясь от усталости и желания вернуться в гамак, я все равно наслаждался обществом капитана и радовался, понимая, что он хорошо обо мне думает. Отца мне знать не довелось, самым близким его подобием был для меня мистер Льюис, который для этой роли почти не годился, и постепенно играть ее в моей жизни начинал капитан. – Вы не так меня поняли…

– Как это мило с твоей стороны – предъявить мне такое обвинение, – оборвал меня капитан. – О скольких порках я на твоих глазах распорядился со времени, когда мы вышли из Портсмута?

– Об одной, сэр, – признал я.

– «Об одной, сэр», – повторил, яростно кивая, он. – А понимаешь ли ты, что это уже составляет своего рода рекорд для британского военного флота? Насколько я знаю, наименьшее число порок на корабле, проходившем до сей поры такое же расстояние, как мы, – семнадцать. Семнадцать, Тернстайл! Я же распорядился лишь об одной и даже без нее предпочел бы обойтись. Наш список дисциплинарных наказаний не имеет себе равных, думаю, я проявил себя как настоящий друг и юных, и зрелых моряков.

После этого мы довольно долго молчали. Я понимал, что капитан разрывается между гневом и оскорбленными чувствами, и знал – если скажу что-то слишком рано, он разразится еще одной драматической тирадой, а потому прождал какое-то время, прежде чем извиниться перед ним.

– Я неверно выразился, сэр, – наконец сказал я, старательно изображая раскаяние. – Я не хотел вас обидеть.

– Возможно, в дальнейшем тебе следует сначала думать, а потом говорить, – заметил капитан, не повернувшись.

Клянусь, мне начинало казаться, что мы с ним пожилая супружеская чета, запутавшаяся в двух сильных чувствах – любви и негодовании.

– Постараюсь, – пообещал я. – Прежде чем попасть на борт «Баунти», я ничего в корабельной жизни не понимал, но слышал от бывалых моряков, которых встречал в Портсмуте, что порки и побои считаются на других судах нормой, а не исключением, как на нашем.

– Хм, – отозвался он, наконец-то немного смягчившись. – Хотел бы я знать, понимают ли это другие моряки? Я что-то не ощущаю в них благодарности на сей счет. Не то чтобы я ее ожидал. Капитану вообще не следует ожидать любви от тех, кем он командует, но я пытался создать на борту обстановку мира и согласия. Трудился ради нее день и ночь. Однако перед тем, как мы увлеклись этой печальной темой, ты хотел задать какой-то вопрос, Тернстайл.

– Да, – сказал я, и сам успевший о нем позабыть. – Я никак не могу понять, почему вы сказали королю острова, что капитан Кук благополучно живет в Лондоне и посылает ему приветы, хотя кому, как не вам, знать, что капитан…

– Мертв? – перебил он меня. – Да, конечно, мальчик, разве я не был с ним рядом в те страшные мгновения? – Капитан вздохнул, покачал головой. – Возможно, ты счел меня лжецом, но существует много такого, чего ты пока не понимаешь. Когда мы, англичане, в последний раз навещали эти острова, Тинаа и капитан Кук подружились, их сердечные отношения позволили нам в тот раз получить здесь все необходимое и успешно завершить наше плавание. Я подумал – если король узнает, что капитана Кука убили на одном из соседних островов, наша дружба может дать трещину, поскольку он решит, что я его в чем-то подозреваю. Может подумать, что мы приплыли мстить за нашу утрату, и пожелать ударить первым. А тогда нам не удастся обзавестись хлебными деревьями, ради чего мы, собственно, и оказались среди дикарей. Нас ждут трудные переговоры, мальчик, и если я хочу добиться успеха, мне следует обращаться с нашими хозяевами очень аккуратно.

Признаться, слово «дикари» меня удивило, я полагал, что он относится к островитянам с бо́льшим уважением. Впрочем, в его устах это слово звучало не как оскорбление, а как знак присущего английскому джентльмену естественного презрения к любым другим формам жизни.

– О, – вдруг произнес он, остановившись и окинув взглядом открывшуюся перед нами прогалину, что вела к нависшему над долиной обрыву. – Туда, Тернстайл. Если я не ошибся, здесь есть что тебе показать. Думаю, тебя оно заинтересует.

Я двинулся за ним – с осторожностью, потому что почва там была ненадежная и неверный шаг мог закончиться скольжением к обрыву и полетом в долину, однако очень скоро мы оказались у вереницы высоких зеленых деревьев, которые выглядели, на мой взгляд, так, точно простояли здесь с незапамятных времен. Я не мог понять, зачем капитан привел меня сюда, зачем он осматривает их кору. Капитан переходил от одного к другому, прикасался к ним, старательно оглядывал и наконец нашел, похоже, что искал, ибо лицо его расплылось в широкой улыбке и он взволнованно поманил меня к себе.

– Вот, – сказал капитан, указав на что-то вырезанное на стволе дерева, у которого стоял. – Прочитай.

Я прищурился, склонился поближе к коре. Разобрать надпись было трудновато, но мне это все же удалось. «Вм Блай, Кук, апрель 1779».

– Это вы, сэр, – изумленно сказал я и повернулся, чтобы взглянуть ему в лицо.

– Я, – с удовольствием подтвердил он. – Как-то утром я пришел сюда с капитаном, чтобы осмотреть долину, и он позволил мне вырезать на дереве мое имя. А когда я закончил, сказал, что когда-нибудь и я стану капитаном, может быть, великим капитаном, а там, глядишь, и возвращусь сюда, чтобы исполнить некое важное для короля дело.

Я, потрясенный тем, что стою на том самом месте, где когда-то стоял капитан Кук, протянул руку, чтобы коснуться коры дерева. И подумал, что если бы мои братья по заведению мистера Льюиса могли сейчас увидеть меня, то, чего уж там говорить, все они позеленели бы от зависти.

– Что же, надо идти дальше, мальчик, – сказал, помолчав, капитан. – Ты еще много чего увидишь на мысе Венеры. Просто мне показалось, что это тебя заинтересует.

– Еще как, сэр, – сказал я. – Я вот подумал… – И умолк, не уверенный, что мне стоит такое говорить.

– О чем подумал, Тернстайл?

– Подумал, может, и я когда-нибудь стану великим капитаном, – сказал я почти смущенно, так, точно сама эта мысль казалась мне дикой.

Однако ответ мистера Блая и поразил, и расстроил меня, ибо он расхохотался на манер, какого я никогда за ним не замечал.

– Ты, Тернстайл? – спросил он. – Помилуй, ты же просто мальчик-слуга!

– Так я еще вырасту, – возразил я.

– Капитанские должности на кораблях флота Его Величества предназначены для… как бы это сказать? – Он задумался. – Ну, в общем, для людей из хороших семей, понимаешь, и хорошо образованных. Людей разряда более высокого, чем человек с улицы. И если Англия хочет остаться великой державой, ей надлежит сохранять эту традицию.

Брови мои поползли вверх, однако я постарался ничем не показать презрения, которое ощутил, услышав эти слова; капитан явно не понимал их оскорбительности. С другой стороны, я подозревал, что человек его происхождения не понимает даже того, что таких, как я, вообще можно оскорбить.

– Выходит, мне никогда не подняться выше? – спросил я.

– Но ты уже поднялся, – ответил он. – Ты поднимался выше с каждым днем, какой проводил на борту «Баунти». Ты же наверняка сознаешь, что понимаешь теперь корабль куда лучше, чем в день, когда взошел на него.

Я признал, что это правда, что, сам того не желая, узнал о повседневных обязанностях палубного матроса почти столько же, сколько знает каждый из них.

– Ну так и довольно с тебя, – сказал капитан. – А теперь пойдем. – И, развернувшись, он двинулся прочь, переступая камни, не желавшие, несмотря на высокое положение мистера Блая, разбегаться с его пути. – Я хотел снова увидеть долину, и увидел ее. Надо двигаться дальше.

– Минуточку, капитан, если позволите, – сказал я и, сняв с ремня нож, выбрал дерево и приступил к работе, но, правда, с искусностью меньшей, чем та, какой обладал когда-то мистер Блай. Имя мое, черт бы его побрал, оказалось слишком длинным, а потому я ограничился надписью попроще: «Тернстайл, Блай, 1788».

– Готово, сэр, – сказал я, закончив, и повернулся, и последовал за ним, поднимавшимся по горному склону, и размышлял тем временем, прав ли капитан, что парнишке моего происхождения следует навсегда остаться среди тех, кого он знает с малолетства, или все-таки существует способ покончить с жизнью под вечным ярмом, в вечной приниженности.