Разволнованный знаками внимания островитянок, я поспешил спуститься в следующий баркас и оказался на острове перед самым началом первого разговора капитана Блая с островными вождями. Пока мы подходили к берегу, шум там стоял оглушительный, было что послушать. Опередившие нас, да и плывущие вместе со мной англичане орали во все горло, а ответом им служили жуткие, но волнующие вопли отплясывающих на песке туземцев, – впрочем, танец их, к моему удивлению, прервался, едва нога капитана Блая ступила на остров. Как будто большой оркестр перестал играть, увидев, что его дирижер опустил палочку. Я решил, что таков здешний обычай. Меня от завываний туземцев мороз по коже подирал, но капитан, похоже, ожидал и этого гвалта, и его внезапного прекращения, поскольку не повернул назад и не приказал немедленно возвращаться в Англию, пока всех нас до единого не съели заживо. Нет, он уверенно приблизился к трону, остановился и поклонился, коротко, но изящно, – я ни разу еще не видел, чтобы он это делал.

– Ваше величество, – произнес он с подчеркнутой почтительностью джентльмена, который обращается к человеку, принадлежащему к более высокому, нежели его, слою общества. – Могу ли я рассчитывать на то, что удостоился чести запомниться вам во время моего прежнего посещения вашего прекрасного острова? Я Вильям Блай, лейтенант, и состоял тогда, если вы помните, под началом капитана Кука, который командовал кораблем «Решимость».

Последовало долгое молчание, сидящий на троне мужчина прищурился и улыбнулся, затем лицо его вдруг исказилось гневом, но гнев этот сменила новая улыбка. Он провел ладонью по подбородку – там, где могла бы расти борода, впрочем, у него и усов-то не было, король выглядел начисто выбритым, совсем как я.

– Блай, – произнес наконец он, выговорив это имя так, точно букв в нем было не четыре, а гораздо больше. – Вильям Блай, – помолчав, повторил он, глядя на подходившие к его берегу баркасы с моряками. Мне пришло в голову, что, возможно, он вовсе не в таком, как его соплеменники, восторге от нашего вторжения. – Да, я воспоминаю вас. Капитан Кук присоединен к вам?

Наш капитан огляделся вокруг и на миг встретился со мной глазами; думаю, по моему лицу он понял, что королевская манера выражаться, да и сам его вопрос поставили меня в тупик. Затем капитан на мгновение потупился, словно убеждая себя, что некое решение, им принятое, правильно, и, подняв взгляд на ожидающего ответа короля, улыбнулся.

– У капитана все прекрасно, – соврал он и даже глазом не моргнул. – Счастлив сообщить вам, что он вкушает в Лондоне заслуженный им покой и посылает вашему величеству самый теплый привет.

Готов признаться, при последних словах капитана у меня отвисла челюсть. За все время нашего знакомства я не слышал от него ни одной лжи – по крайней мере, я так думал; если он хоть раз и соврал, то говоря о чем-то мне совершенно неизвестном, – а между тем слова его были самым наглым враньем, услышанным мной со времени отплытия из Портсмута. Тем не менее никого из стоящих вокруг капитана моряков оно, по всему судя, не удивило. К этому времени с «Баунти» подошли новые баркасы и капитана обступили все офицеры и бо́льшая часть команды.

– Пожалуйста, вернуть мои поклоны вашему храброму капитану, когда вы опять увидеть его, – произнес король острова, и капитан Блай чинно кивнул.

– Непременно, ваше величество, и позвольте добавить к этому обещанию мои поздравления с тем, что со времени моего прошлого визита на остров ваш английский чудодейственно улучшился. Вы говорите на нем как истинный джентльмен, который не показался бы неуместным и при дворе короля Георга.

Король закивал, явно довольный комплиментом капитана.

– Вы благодарственны, – произнес он, кивая.

Недолгое время двое мужчин молча взирали один на другого, а я начал гадать, кто из них первым откроет рот, но тут второй трон поднесли поближе к королю и поставили на песок, и кто же показался после этого из-за деревьев? – какое-то чудище, а не человек, полуголое, со свисающими до пояса волосами, с лицом, при взгляде на которое ты понимал, что чудище только-только проглотило долгоносика и настроение его от этого не улучшилось.

– Капитан Блай, – произнес король, – могу я представлять мою жену Идиа.

Ну, готов признать, если бы кто-то намекнул мне, что существо, на которое я смотрю, – женщина, я бы от удивления на землю повалился, однако пропади я пропадом, но король сказал правду, поскольку, когда оно село и обвело всех нас взглядом, свисающие волосы его слегка разошлись и я увидел пару титек – таких здоровенных, что в них поместился бы запас молока, которого любому младенцу могло на год хватить. Я посмотрел на капитана. Судя по всему, его это зрелище удивило меньше, чем меня, он даже взгляд от такого срама не отвел.

– Очень рад возможности познакомиться с вами, мадам, – сказал капитан и поклонился снова, хоть и не так низко, как кланялся королю. – Его величество король Тинаа был настолько добр, что принял переданные ему мной поклоны капитана Кука и короля Георга; могу ли я, в свой черед, распространить их на вас, присовокупив к ним приязненные поздравления королевы Шарлотты?

В ответ королева Идиа, ибо так звали эту бегемотиху, безрадостно улыбнулась, повернулась к королю и быстро, резко пролаяла что-то на языке, которого я не понимал, однако король отмахнулся от нее, и она умолкла и потупилась. Я не смог не заметить шрамы, которые покрывали кисти его рук, предплечья и даже часть лица, – просто линии, рисунки, глубокие прорези черного, синего и иных цветов, придававшие физиономии короля сходство с картиной. Другие островитяне были изукрашены подобным же образом, хоть, быть может, и не столь богато. Татуировки имелись у многих моряков «Баунти», но маленькие – слова, цветочки, крошечные картинки, которые тянулись от запястья до локтя или оживали, когда напрягался бицепс, однако они не могли тягаться по красочности и искусности с теми, что покрывали тело Тинаа.

– Жене не смочь заучить английский язык так чудесно, как смогла моя, – заметил король (что он хотел сказать, я понял не сразу). – Но прошу вас заспать нынче ночью в радостном знании, как вы ее пленили.

Что же, этот прием показался мне самым теплым из всех, на какой мы могли рассчитывать и какой могли получить, – по-видимому, капитан думал так же, ибо он с улыбкой повернулся к мистеру Хейвуду, чье лицо багровело в солнечном свете так, что мне показалось, будто у него струйки дыма поднимаются из-за ушей, – повернулся и щелкнул пальцами. Только тут до меня дошло, что паскудник держит в руках инкрустированную шкатулку средних размеров, я много раз видел ее в каюте капитана, но, поскольку никаких причин открывать ее или рассматривать у меня не имелось, полагал, что она из тех, в каких джентльмены возят нюхательный табак или молитвенник – в зависимости от того, что именно они считают предметом первейшей необходимости.

– Мистер Хейвуд, – произнес капитан, увидев, что придурковатый мальчишка и не подумал подойти к нему; тут уж все мы повернулись к олуху и поняли, что он не уделяет никакого внимания сцене, которая разыгрывалась перед ним, а глазеет на компанию юных женщин, более привлекательных, я готов был с ним согласиться, чем жуткий волосатый мастодонт, сидящий на троне пообок короля Тинаа. Глаза мистера Хейвуда выпучились от вожделения, как у рака, и, клянусь, прыщи его готовы были полопаться. – Мистер Хейвуд, сэр, – грянул капитан, и паскудник очнулся, тем более что мистер Кристиан толкнул его сзади, да так, что он чуть не полетел кубарем на песок, – то-то было бы смеху, мне б на две недели хватило, – впрочем, ему удалось устоять на ногах.

Капитан гневно смотрел на него, приближавшегося, и паскудник покраснел еще пуще от того, что распалился, разглядывая женщин, а штаны на нем были хоть и просторные, но обстоятельства этого ничуть не скрывали. Подойдя, он без грана стыда – да таким, как он, стыд и неведом – вручил капитану Блаю шкатулку, и тот подступил к трону, не без опаски, подумал я, словно боясь, что после любого резкого движения между его лопатками может вонзиться копье, и открыл ее. Последовала комическая картина – стоящие за троном дружно вытянули шеи и упоенно разинули рты, а после отступили на шаг, одобрительно кивая.

– Позвольте мне вручить вашему величеству этот знак нашей вечной дружбы, – сказал капитан Блай, и король протянул руку и извлек из шкатулки зеркальце. Красивое такое зеркальце, круглое, в серебряной с золотом оправе. Король погляделся в него и, по-моему, ничего впечатляющего не увидел, но ведь он был человеком, взявшим в жены и наложницы какого-то зверя из бездны, и потому судить о его вкусах я затруднялся. Впрочем, подарок он принял милостиво, вернул его в шкатулку и отдал ее одному из людей своей свиты.

– Я в экстазе от вашей доброты, – произнес он тоном, честно говоря, отчасти скучающим, но с другой стороны, его английский, как я уже понял, отличался склонностью к преувеличениям. – Могу ли я смеять надеяться, что ваш визит будет вечным?

– Нам очень хотелось бы задержаться, если возможно, на несколько месяцев, – ответил капитан. – Король Георг и капитан Кук прислали вашему величеству гораздо больше подарков, сейчас они на борту нашего судна, но будут в скором времени доставлены вам.

– Я был упоен невыразимо, – сообщил король, даже не попытавшись скрыть зевок. – И пока вы были здесь, многое ли мы можем предложить вам в ответ?

– Ваша щедрость не знает себе равных, – ответил капитан (должен признаться, в тот миг я подумал, что они могут того и гляди закружиться в вальсе, такое удовольствие доставляло каждому общество другого). – И, поскольку вы задали этот вопрос, скажу, что существует одна вещь, которой ваше величество могло бы, с присущей вам добротой и благодетельностью, одарить нас.

– Это которая будет?

Вот тогда-то капитан и заговорил о хлебном дереве.