Когда Мидберри зашел на следующий день в лазарет, дежурный санитар сообщил ему, что у рядового Дитара сильно разбиты колени, в раны попала инфекция и его, очевидно, придется госпитализировать недели на две, не меньше. Выйдя из комнаты дежурного санитара, сержант не пошел к выходу из лазарета, а тихонько прошмыгнул по прохладному коридору в самый конец, туда, где находились палаты. У полуоткрытой двери он остановился и заглянул в комнату. Дитар, тот самый новобранец, что в памятную ночь ползал, воя по-собачьи, из кубрика в туалет и обратно, лежал, как принц, на белой госпитальной койке. Ноги его, замотанные бинтами, были вытянуты поверх чистой простыни, в руках он держал какой-то комикс.

Направляясь в лазарет, Мидберри собирался обязательно проведать солдата, поговорить с ним, выразить сочувствие. Сейчас же это намерение показалось ему просто нелепым. Что он скажет Дитару? И поймет ли тот его? К тому же Мидберри был в штатском, он чувствовал себя не совсем в своей тарелке и даже не был уверен, узнает ли его Дитар без сержантских нашивок. В ту ночь, когда новобранец ползал по казарме на четвереньках, Мидберри был рядом. И молчаливо наблюдал за расправой. Имеет ли он моральное право теперь выражать пострадавшему свое сочувствие? К тому же по милости сержантов Дитар на две недели выбыл из строя, отстанет по всем дисциплинам от своего взвода и, конечно, не сможет уже готовиться к выпуску вместе с ним. Так что у этого человека действительно не было никаких оснований желать встречи с младшим «эс-ином» 197-го взвода.

Выйдя на улицу и направляясь к стоявшей неподалеку старенькой машине, Мидберри снова задумался о том, правильно ли он поступил, приняв приглашение на обед у Магвайров. Это приглашение, надо признать, было для него полнейшей неожиданностью. Еще более непонятным было то, что он не отказался. И вот теперь он направлялся в самый дальний конец гарнизона, туда, где жили сержанты с семьями.

— Это моя жена придумала, — говорил тогда Магвайр. — Заявила мне, будто ей очень жаль тебя. Ну, что ты все время по столовым да кафе должен мотаться…

— Да ну, что вы… Нормально…

— А она здорово стряпает. С чего бы еще я наел себе такое брюхо? К тому же стадо наше сейчас на стрельбище, делать нам с тобой особенно нечего… Заходи в воскресенье… Ладно?

— Спасибо.

Магвайр нарисовал план, рассказал, как добраться, написал адрес…

— Так что-нибудь в тринадцать ноль-ноль. Добро?

— Добро. — Мидберри положил бумажку в карман, — В воскресенье.

Всю дорогу к Магвайрам он думал о том, что ему все же следовало отказаться от приглашения. Любые внеслужебные отношения с этим человеком, а тем более возможность перейти с ним на приятельскую ногу, неизбежно приведут к нежелательным последствиям и даже осложнениям. Он думал также, стоит ли рассказывать Магвайру о Дитаре. И еще пытался представить, что знает жена штаб-сержанта о его служебных делах.

В его воображении даже разыгралась целая сцена.

— А у Дитара-то сильное нагноение, — будто бы говорит он, сидя за обеденным столом. — Колени распухли, все воспалилось. — Он даже вообразил, что произносит эту фразу в тот момент, когда безликая жена Магвайра передает ему блюдо с картофелем. — Наверно, пролежит несколько недель, не меньше…

— Какой ужас, — всплеснет руками женщина. — Отчего же это у него?

Мидберри ничего не отвечает. Он кладет себе картофель на тарелку, передает блюдо Магвайру, спокойно глядя при этом в его голубые глаза. Потом поворачивается к хозяйке:

— Дитару пришлось полночи ползать на четвереньках по казарме. Он был наказан. А бетонный пол в туалете очень шершавый и грубый. Вот он и ободрал себе колени.

— Какой ужас, — женщина снова всплескивает руками. Она глядит вопросительно на мужа. — За что же его так наказали? Что он сделал?

— Видишь ли, — начинает было Магвайр, но Мидберри перебивает его:

— Он завыл..!

— Что?

— Завыл, говорю. Они три часа стояли в строю по команде «Смирно», у него затекла нога, а может, судорога свела, и он от боли начал тихонько подвывать. Конечно, плохо, что так уж получилось. Я имею в виду его колени. Но, с другой стороны, этих желторотых надо же как-то приучать к порядку, учить дисциплине… — Он глядит на Магвайра и видит, как тот усиленно пытается отвести взгляд от уставившейся на него жены. — Таким способом или по-другому, но как-то надо…

«Да, — размышлял он, — Магвайр наверняка убил бы его на месте за такие дела. А может, и не убил. Ведь может же быть, что его жена и ухом не поведет. Тем более, если Магвайр уже давно рассказал ей про всю эту передрягу. И даже похвалился, как он разделался с этим Дитаром. Да и она сама неизвестно еще, что за человек. Может, ей все это даже нравится, и она с удовольствием слушает подобные истории. Зря что ли вышла замуж за этого типа».

Размышляя обо всем этом, Мидберри тем не менее внимательно следил за маршрутом, ведя машину точно по плану, который он разложил на соседнем сиденье. Самое главное, это считать повороты, а он их считал точно и пока что вроде бы не заблудился.

«И все же, — продолжал он думать об этом странном приглашении, — мне следовало отказаться. А коль уж согласился, так зачем было переться в лазарет? Что теперь сказать Магвайру? Как вести себя у него в гостях? Весело болтать, развлекать хозяев и в то же время думать: а вот Дитар по вашей вине оказался на госпитальной койке? Засел же этот Дитар у меня в голове. Я ведь лично ничего плохого этому новобранцу не сделал. Вина моя в том, что мог помочь парню, а не решился».

Включил приемник, послушал одну программу, потом другую, передавали какую-то пьесу, бренчало банджо. Он выключил радио.

«Как же все-таки быть с этим чертовым Дитаром? Конечно, если бы не я, парню пришлось бы совсем плохо. Кто знает, что бы еще придумал Магвайр. Он ведь совсем уже было закусил удила». И все же Мидберри чувствовал себя виновным. Хотя, с другой стороны, стоило ли уж так раздувать этот инцидент? В конце концов, что тут особенного? Ну, ободрал солдат коленки. Не умер же он от этого. И калекой тоже не стал. Через пару недель выпишется, зачислят его в какой-нибудь другой взвод, где нет Магвайра, и он спокойно закончит курс обучения, Так что, если взглянуть на вопрос с точки зрения интересов новобранца, то ему, пожалуй, даже повезло.

Без пяти минут час Мидберри подъехал к месту. Вокруг посыпанной мелким гравием площадки ровными рядами стояли двухкомнатные трайлеры, которые командование базы предоставляло внаем семейным сержантам. Некоторые даже имели навесы. В конце первого ряда, перед одним из трайлеров на столбе прибит почтовый ящик, на котором черным по желтому выведено «Дж. Магвайр». Буквы написаны от руки, неровно. Мидберри притормозил, поставил машину около трайлера, вышел.

— Давай сюда, Уэйн, — Магвайр стоял в дверях. Мидберри удивился, что штаб-сержант назвал его по имени, и подумал, вытирая ноги у деревянного порожка, как бы среагировал хозяин, назови и он его запросто — Джимми (так называли Магвайра приятели, сержанты из других взводов). «Джимми? А почему бы и не попробовать? Ведь они же оба сержанты. Что с того, что Магвайр старше по званию? Здесь же они не на службе».

— Заходи, — Магвайр протянул руку, провел гостя в комнатку. Он был одет в светлые застиранные джинсы и голубую трикотажную рубашку. Здоровенное брюхо сильно выпирало из-под ремня. В форме это так в глаза не бросалось.

Пригласив гостя сесть, Магвайр сразу же предупредил:

— Придется пару минут подождать… Может, пока пивка? Или кофе?

— Пивка бы неплохо…

— Так давай. — Хозяин быстро собрал лежавшие на небольшой кушетке какие-то журналы, поднял с пола несколько валявшихся там комиксов и вышел в соседнюю комнату.

Мидберри чувствовал себя немножко не в своей тарелке. Особенно корил себя за то, что надел галстук. Достаточно было бы и белой рубашки. Он прислушался. Хозяин разговаривал в кухне с женой. Быстро сняв галстук, сунул его в карман.

Комната, в которой он сидел, была небольшая, но чистенькая. У одной стены стояла кушетка, над ней по диагонали висели три картинки в рамочках — на белом фоне розы, фиалки и лилии. В дальнем углу стоял столик на колесах, на нем переносной телевизор, на нижней полочке — сборники телепрограмм, журналы, несколько детских книжек с картинками. Мидберри взял одну из них, полистал. Обложка и страницы были разрисованы красным и желтым фломастерами. Сержант грустно улыбнулся. Он, кажется, действительно представлял себе Магвайра этаким чудовищем, страшным монстром, у которого дома чуть ли не абажуры из кожи новобранцев. Вся обстановка в казарме, все напряжение тамошней жизни создали у него однобокое представление о штаб-сержанте. Но вот он попал к этому человеку в дом, в маленький домик на колесах, стоявший в дальнем углу острова. Увидел эти книжки с картинками, эти цветочки на стене и понял, что есть и другая сторона жизни старшего «эс-ина».

— Смешная книжонка, — сказал он вошедшему Магвайру.

— Возьми с собой, если не дочитал, — пошутил тот в ответ.

— И то верно. — Мидберри бросил книжку на полочку, поднялся, встряхнул плечами, сразу стало легко и просто. Даже захотелось сказать хозяину что-нибудь приятное, только слов подходящих, не мог отыскать.

Магвайр протянул ему бутылку и стакан, сам сел на кушетку.

— У вас две девочки, верно?

— Ага. Девчонки, — ответил тот. — Все до мальчишки никак не докопаем. Хоть я вроде и стараюсь изо всех сил. — Он засмеялся. — Но вот сейчас Дотти говорит, что уж на этот раз мальчишка будет точно. Небось у них там приметы какие-то есть. У женщин, значит, раз знают.

— Вон оно как. Тогда желаю удачи.

— Джим, — позвал с кухни женский голос. — Включи телевизор, девочки уже поели. Пусть они, пока мы будем за столом, мультики поглядят.

— Добро. — Магвайр подошел к приемнику, включил программу.

«Да, толстоват он все же, — подумал Мидберри. — Наверно, быстро вес набирает. А сколько ему, интересно, лет? Лет сорок или около этого. Сорок лет, двое детей и третий на подходе. Жена вроде бы им командует. А на службе — некомплект сержантов во взводе, работа с утра до ночи, вечная перспектива новых и новых переездов и почти никаких шансов на повышение».

Магвайр молча уставился в телевизор. Там какой-то комик огромной ложкой ел из банки шпинат. Шла рекламная передача.

Из кухни в комнату вбежала девчушка лет трех, У нее были гладко причесанные каштановые волосики, а на верхней губе еще виднелись остатки молока. Девочка испуганно поглядела на чужого мужчину, резко повернулась и, чуть не упав, бросилась к отцу. Обхватила худенькими ручками его за ногу, прижалась, но в этот момент увидела на экране забавного карлика и завизжала от восторга.

— Ну, а теперь вы заходите, — позвала с кухни жена.

— Пошли, — сразу оживился Магвайр. — Поедим…

Вечером, возвращаясь к себе в общежитие, Мидберри выбрал дальнюю дорогу, кружившую вдоль берега. Солнце уже опускалось в океан, ставшая вдруг рубиново-красной вода была похожа на кровь. Тянувший с океана бриз нес долгожданную вечернюю прохладу.

«Так что ж с того, — думал он, — что Магвайр стал „эс-ином“, штаб-сержантом морокой пехоты. Ведь он только выполняет свой долг. Как любой работяга. Разница только в том, что он ходит в военной форме, в рубашке защитного цвета, а не в белой или голубой. Обычный трудяга вкалывающий с утра до ночи ради того, чтобы в семье всегда был к завтраку кусок бекона».

Думая о Магвайре, он ощущал какую-то вину перед ним. И в то же время у него как будто гора с плеч упала. Он понял, что Магвайр лично ему ничем не угрожает. Угроза была, оказывается, мнимой, ее породило воображение, чувство собственной неустроенности. Неуверенность в себе явилась причиной ощущения надвигавшейся опасности, он боялся, что не справится с обязанностями сержанта-инструктора, и из-за этого каждое справедливое замечание старшего воспринимал превратно, думал, что тот ему не доверяет, шпионит за ним. Но теперь с этим покончено. Никаких страхов и опасений. Все внимание только службе. Работать без оглядки и поменьше никому не нужных вопросов и сомнений!

Показался поворот, за которым была казарма — общежитие сержантов-холостяков. Однако он решил поехать прямо, чтобы еще немного побыть в одиночестве, спокойно подумать…

На следующей неделе они должны принять взвод со стрельбища. А еще через три недели — уже выпуск, и после этого они с Магвайром получат снова семьдесят разномастных парней, которых им предстоит превратить во взвод морской пехоты.

Да, всего лишь три недели с небольшим, и все будет кончено. Самый трудный период уже позади. И для новобранцев, и для него самого. Сейчас Мидберри казалось, что он уже отлично знает и понимает Магвайра. Конечно, этот человек опасен, но тем не менее он человек, его можно и понять, и как-то направлять. Ночь обыска и то, как она закончилась, доказали это. К тому же он понимал, что после той ночи Магвайр проникся к нему определенным уважением. А это, безусловно, позволит и впредь хоть немного контролировать его действия.

И все же одна мысль продолжала беспокоить Мидберри: видимо, и в будущем он будет вмешиваться в его действия только в критический момент. Но ведь такая тактика означает лишь постоянное пассивное ожидание, Мидберри опять будет вынужден стоять в стороне и наблюдать, как Магвайр расправляется с новобранцами. И тем самым, стало быть, будет являться соучастником избиений, издевательств над солдатами и прочих безобразий. Иными словами, будет в не меньшей мере, чем штаб-сержант, виновен во всем этом. Как будто бы сам избивает солдат. «Не это ли, — спросил он сам себя, — удержало меня от посещения больного Дитара?»

Магвайр пугал, что, мол, если начнется следствие и дело дойдет до суда, виновными будут признаны они оба. А вот если бы спросить мужа сестры, проповедника, так тот, наверно, пошел бы даже дальше: он сказал бы, что Мидберри виновен в большей мере, нежели Магвайр. Не исключено, что он, пожалуй, и прав, этот проповедник.

Так что же ему в таком случае делать? Донести на Магвайра, нафискалить начальству, что ли? Он уже думал об этом, одно время даже считал, что просто обязан сделать этот шаг. Сейчас эта уверенность несколько поослабла. Ведь начальство разделается с одним Магвайром, а система сохранится. Всем известно, что в их учебном центре (да и в других тоже) полным-полно «эс-инов», избивающих новобранцев, считающих издевательства над солдатами основной формой обучения. Разве можно полностью изжить эту практику? И даже если бы он пошел на это (а он знал наверняка, что не пойдет), пользы все равно не будет. Тем более, что он был уверен: если бы начальство действительно хотело положить конец произволу сержантов, избиениям и издевательствам над солдатами, оно давным-давно решило бы уже эту проблему. Без его помощи.

Какой же еще у него был выход? Подать в отставку, наверняка сказал бы Билл. Ему легко так говорить. Всю жизнь только тем и занимается, что дает ерундовые советы, в которых смысла ни на грош. Отставка. А что она даст? Что решит? И кому от этого будет прок? Уйди он в отставку, Магвайру это только руки еще больше развяжет, позволит совсем беспрепятственно тиранить новобранцев. Конечно, и отставка тоже выход, да только не для него, он на это не пойдет.

Устав от этой бесконечной череды вопросов, на которые не находилось ответов, Мидберри попытался выбросить все из головы. Стал внимательно глядеть на дорогу, на все окружающее. Мимо проносились аллейки, проезды, повороты. То тут, то там виднелись казармы, учебные корпуса, штабные здания из красного кирпича. Газоны, зеленевшие перед ними, были все как вылизанные — ни бумажки. Вдоль дороги, как солдаты в строю, высились стройные пальмы.

Как ни старался Мидберри, но мысли его неудержимо бежали назад, в их взводную казарму. Он снова видел, как Магвайр выворачивает руки Куперу, в бешенстве душит Адамчика, бьет ногой в живот Клейна. Перед его глазами стоял Дитар, лежащий с забинтованными ногами на госпитальной койке. Что же все-таки это значит? Если штаб-сержант Магвайр не чудовище и не монстр, если он просто работяга, честно старающийся как можно лучше выполнить свои обязанности, если он не виноват во всем том, что творится, кто же тогда виноват? Кто должен нести ответственность за происходящее? Может быть, сама служба и вся эта система? Или же золотые фуражки, начальство, командование? Те самые золотые фуражки, что пишут и утверждают уставы и инструкции и требуют потом их неукоснительного выполнения? А может быть, виноват весь корпус морской пехоты со всеми его порядками, вся эта система? Ведь если бы не было ее, не было бы ни золотых фуражек, ни «эс-инов», ни чудовищ вроде Магвайра.

Мидберри даже засмеялся от этой мысли и громко закричал в опущенное боковое стекло:

— Э-гей! Слушайте все! Я, Уэйн Мидберри из Лимы, штат Огайо, двадцати шести лет, сержант почти с шестью годами выслуги, заявляю, что вся эта система порочна с начала и до конца. Весь наш корпус морской пехоты идет не в ногу, и только, только один я — в ногу. Но прав все же я, а корпусу следует поскорее взять ногу. Так я приказываю… — И вновь захохотал во все горло, довольный собой.

Да, такое бывает не часто. Чтобы какой-то там сержантишка вздумал выступить против целого корпуса, против всех его порядков, обычаев и традиций, всего того, что складывалось в течение многих десятилетий. Мидберри давал себе отчет, что он, конечно, далеко не гений. Однако, думал он, и не такой уж тупица, чтобы не понимать, что он, простой сержант, знает о жизни корпуса гораздо больше, нежели его командующий, все генералы и прочее начальство, сидящие на верху служебной лестницы, возглавляющие эту огромную машину более двухсот лет ее существования.

Солнце скрылось за горизонтом, и на остров быстро опустилась ночь. Он включил фары, потом притормозил, развернул машину и помчался назад, домой.