Книга: Три кварка (из 2012 в 1982)
Назад: Глава 5
Дальше: Глава 7

Глава 6

Среда. 1 сентября 1982 г.
«Тр-хр-трямс», – звук разрываемой на части газеты проник прямо под черепную коробку, ввинчиваясь в пока еще не проснувшийся мозг.
«Тьфу ты, мать-перемать!»
Привыкнуть к этому «будильнику» было решительно невозможно. Оставалось только смириться. На три с лишним года, как минимум. Каждый день. Точнее, каждое утро. Ровно в половину девятого. Впрочем, если вставать немного пораньше, то все становится не так уж и страшно. Однако просыпаться раньше не хочется. Спро́сите, почему не хочется? Да все потому что лень-матушка. Студент, он ведь почти как солдат – пока спит, служба… пардон, учеба идет. Только лямку надо тянуть немного подольше. Вместо двух лет – аж целых шесть. Но зато с правом досрочного дембеля. Три раза ха-ха…
Чертыхнувшись с досадой и проводив взглядом чапающего в санузел Олега («Блин, какой сон испортил: от заката до рассвета – одна сплошная эротика!»), я еще с минуту ворочался, заново пытаясь уснуть и досмотреть до конца «последнюю серию», но затем вспомнил, что сегодня у нас самое начало учебного года, а, значит, прогуливать ни к чему – не поймут-с. Тем более, что первыми двумя парами, как гласило изученное еще вчера и перенесенное в блокнот расписание, значились не какие-то там банальные лекции, а лабораторный практикум по общей физике, пропускать который себе дороже: не сдашь к концу года полный набор – к экзаменам не допустят. Так что хочешь не хочешь, а вставать придется.
Пока чистил зубы, а потом сбривал с морды щетину, еще не жесткую (семнадцать лет все же не сорок семь), но уже довольно колючую, мысли в голове потихонечку упорядочивались, раскладывая по полочкам все события предыдущего дня. Дня, на который возлагалось столько надежд, связанных, в первую очередь, с Шурой Синицыным.
* * *
Увы, надежды мои так и не оправдались. Шурик оказался просто Шуриком, обычным студентом, а вовсе не доктором наук и лауреатом престижных премий. Как выяснилось, в общежитие он прибыл ранним утром, где-то около полпятого, и тут же, не снимая одежды, завалился спать на халявный матрас, выцыганенный у кастелянши запасливым Володей Шамраем и брошенный на остававшуюся пока свободной кровать. В соседней комнате нашлись «лишние» подушка и одеяло (всегда удивлялся, откуда в «колхозе» появляются не учтенные администрацией вещи – видимо, прямо из воздуха материализуются, посредством квантовомеханической флуктуации метрического пространства). Не было только постельного белья. Однако его отсутствие новоприбывшему ничуть не мешало. Лежа на животе, выпростав из-под одеяла голые пятки (слава богу, хоть обувь снять не забыл), изогнувшись дугой на продавленной едва не до пола кровати, гражданин Синицын бессовестно дрых, не обращая никакого внимания на окружающих.
Зайдя поутру к соседям напротив и обнаружив там будущее светило мировой и российской науки, мирно посапывающее в три дырочки и не озабоченное пока сложностями бытия, я, конечно, не смог удержаться и потому, подобравшись к кровати, гаркнул ему в правое ухо:
– Батарея, подъем! Форма одежды номер два!
Оглушенный неожиданным рыком, Шурик буквально подпрыгнул на месте (ага, почти как Брюс Ли, из положения лежа), стукнувшись головой о стенку. А затем, уже сидя в кровати в позе индийского йога, ошалело захлопал глазами, раскрыв рот, потирая затылок, изумленно взирая на столь немилосердно разбудившего его шутника. То есть меня.
– Здорово, злыдень! – поприветствовал я его и, не давая опомниться, добавил для верности. – Три кварка для мастера Марка, синьор помидор. Велкам, сэр. С прибытием на грешную землю, амиго.
– Чего? – брякнул Шура, непонимающе уставившись на меня.
«Эх! Не прокатило. А жаль».
– Чего-чего, привет, говорю. Меня Андреем зовут.
– Петя… то есть, тьфу, Саша, – невпопад ответил Синицын, пожимая протянутую ему руку.
– Стало быть, Шурик, – хохотнул со своего места Володя Шамрай, с интересом наблюдающий за разыгрывающейся сценой. Что ж, ему, почти всю сознательную жизнь проведшему в гарнизонах, шутка моя явно понравилась.
– Ну да, можно и Шурик. Мне так даже привычнее, – подтвердил будущий доктор наук, окончательно просыпаясь. – Только орать-то зачем?
– Как зачем? Вставать пора, а не то проспишь все самое интересное.
– Чего тут может быть интересного? – пробурчал Шурик, выуживая из-под подушки портфель и разглядывая его на предмет повреждений.
– Можно? – поинтересовался я, указывая глазами на кожаный «саквояж».
Синицын немного помедлил, но потом все же передал мне портфель. Впрочем, весьма неохотно, с какой-то прямо-таки пугающей подозрительностью («что поделать, маньяк»):
– Только, пожалуйста, аккуратнее. Он еще новый совсем.
– Не боись, все будет чики-пуки, – ответствовал я, осторожно беря за края «хэндмэйдовское» изделие.
Последующая минута ушла у меня на то, чтобы оглядеть иноземное чудо со всех сторон, ощупать торцы, открыть, заглянуть внутрь, вдохнуть наполненный благородными ароматами воздух, потом аккуратно закрыть и, бережно погладив кожаную поверхность, вернуть портфель его заждавшемуся хозяину.
– Да-а-а. Вещь! Причем уникальная. Никогда таких не встречал, – похвалил я предмет Шуриных «воздыханий».
– А ты что, в галантереях хорошо разбираешься? – поинтересовался в ответ Синицын с деланно-безразличным видом.
– Почти как господин Бонасье. Жаль только, что ты у нас на Ришелье нифига не похож.
– Почему жаль? – удивился Шура.
– Потому что «галантерейщик и кардинал – это сила»! – процитировал я хорошо замаскировавшегося «майора Томина» из фильма про мушкетеров. Затем усмехнулся и, хлопнув по плечу своего старого-нового друга, быстро вышел из комнаты. «Что ж, за неимением гербовой будем писать на… м-да… простая бумага для этого дела тоже не подойдет. Сколько ее ни разглаживай».
* * *
Общее собрание потока состоялось в КЗ  главного корпуса, начавшись ровно в десять ноль-ноль, завершившись минут через сорок. По старой доброй традиции всех впервые прибывших на учебу поприветствовал ректор, академик Белоцерковский, толкнув короткую пятнадцатиминутную речь. Следом выступили еще трое его не менее маститых коллег. Кстати, подавляющее большинство студентов встречали своего ректора всего два раза в жизни: первый раз – при поступлении, второй – на раздаче дипломов. Так что сейчас надо было срочно ловить момент и пользоваться уникальной возможностью лицезреть главное институтское начальство в живой ипостаси, а не в качестве подписи на документах.
Сами же документы – студенческие билеты и зачетные книжки – нам вручили чуть погодя, когда толпа первокурсников разошлась по аудиториям на чисто факультетские «посиделки». Там новоиспеченных студиозусов приветствовали и поздравляли с началом учебного года фигуры калибром поменьше. Уже не ректоры и академики, а всякие там доктора-членкоры, деканы и прочие разные кандидаты с замдеканами вперемешку. Короче, те самые, которые «завсегда с народом». Один из них, «заведующий» младшими курсами Георгий Михайлович Плохов, спустя десять лет будет моим рецензентом на дисере. Вполне, кстати, достойный мужик оказался, хотя в институте все его жутко боялись. Видимо, из-за почти что «звериной» внешности, рыжей всклокоченной бороды и регулярных обходов общежития с изыманием недостойных советского студента «предметов». Таких как, например, не допитые до конца бутылки со спиртосодержащим продуктом или засидевшиеся в гостях девицы из «внешнего мира». За глаза товарища Плохова называли исключительно Жорой и радостно потирали руки, когда «злобный препод» не находил в комнатах вовремя перемещенный в укромные места «криминал»…
* * *
Заглянув в свеженький студбилет, прочитал номер группы. Двести семьдесят два. Ну да, все правильно, все как и было когда-то. Мои соседи по блоку, как и предполагалось, числились в той же «обойме». Плюс добавились еще трое парней. Местный товарищ Петя Лобанюк, попавший в институт, скорее всего, в результате каких-то подковерных игр, а не собственными мозгами (вступительные экзамены он сдал на одни трояки), и в итоге отчисленный к середине второго курса за хроническую неуспеваемость. Москвич Саша Бурцев, ставший впоследствии свидетелем на моей свадьбе. В девяностых-двухтысячных он выбился в солидные бизнесмены, но, как ни странно, так и не сумел лишиться «человеческого» в натуре. Третьим из «новеньких» был Дима Петров, уроженец подмосковной Дубны, тоже получивший место в общежитии. Причем в нашей с Олегом комнате.
Ну и, конечно же (как без этого), на собрании группы присутствовала наша прекрасная половина. Две девушки. Таня Стеценко и Марина Толстикова. Первая, как и Дима Петров, из Дубны, вторая – жительница первопрестольной. В общем, всего лишь две представительницы женского пола на двенадцать пока еще, слава богу, не изголодавшихся мужиков. Одна к шести – привычная для нашего института пропорция. И весьма перспективная. Для дам, естественно.
Короче говоря, даже самая что ни на есть страхолюдина могла за годы учебы выбрать себе достойного кандидата в мужья, не особо при том напрягаясь и не страдая от недостаточного количества претендентов на руку и сердце. Впрочем, «наши» девушки крокодилицами вовсе не были. Вполне себе нормальные девчонки. Один недостаток – чересчур умные. Шучу, конечно.
* * *
На распределение «командных» должностей ушло почти полчаса. Старостой группы стал Олег Денько – его назначили «сверху», из деканата. Комсоргом выбрали Миху Желтова, поскольку через пятнадцать минут переглядываний и смешков он вызвался сам, а других претендентов на это почетное звание не нашлось. Последняя незанятая вакансия отняла не меньшее количество времени – профсоюзным лидером никто своей волей становиться не захотел. Что это за должность, нафиг нужна и какие плюшки и пряники предполагает, собравшимся было пока невдомек, и потому каждый старался спихнуть с себя весьма вероятный в ближайшем будущем геморрой. Однако, когда приставленный к группе куратор от кафедры МОУ  вкратце объяснил, какие ништяки (талоны на питание, распределение мест в студенческом профилактории, плюс снятие с профорга обязанности собирать взносы) сулит сия «синекура», проблему все же решили. Подавляющим большинством голосов (тринадцать против одного)«профсоюзным боссом Рафферти»  избрали Шуру Синицына. Несмотря на его вялые возражения.
Когда официальная часть завершилась, мы всей толпой ломанулись на выход из аудитории. Кто куда. Одни в библиотеку, другие в столовую, третьи, в основном, жители Москвы и области – на электричку, четвертые… В общем, каждый нашел себе занятие по душе. Лично я вновь, как и днем ранее, направился в книжный и хозяйственный магазины. Прикупить еще кое-что жутко необходимое в быту и учебе. Сверла небольшого диаметра, ножовку по металлу, надфили, клей БФ, рубанок (фиг знает, зачем, но удержаться отчего-то не смог). В канцтоварах приобрел тетради, ручки, готовальню (не самую лучшую, но на первое время и такая сойдет), в букинистическом отделе – несколько учебников, сданных туда уже отучившимися студентами. В итоге вторая холщовая сумка наполнилась толстенными и не очень томами по общей физике, матанализу, аналитической геометрии и теормеху. И хотя последний на первом курсе был совершенно не нужен (эту дисциплину начинают изучать только в третьем семестре), но опять же – ностальгия замучила. Конечно, все это можно было получить на халяву в институтской библиотеке, однако свое, как известно, всегда лучше казенного, карман не тянет, да и в жизни потом обязательно пригодится. По крайней мере, на госэкзаменах – точно.
Печатную продукцию и скобяные товары я благополучно сгрузил на свой стол в общежитии, а затем, посетив столовую и заморив червячка, добрался, наконец, до НТБ  на первом этаже главного корпуса. Народ из библиотеки уже успел схлынуть, работники книгохранилища (точнее, работницы, некоторые, кстати, весьма симпатичные) носились как наскипидаренные, так что на добор недостающих книг, задачников и методичек у меня ушло не более получаса.
Гораздо больше времени занял поход на кафедру общественных наук. Чтобы получить на руки серый «кирпич» Истории КПСС и с десяток брошюр отцов-основателей, пришлось отстоять длиннющую очередь из таких же, как я, страдальцев, заполнить парочку бланков-заявок плюс невразумительную анкету на тему «не был, не участвовал, не состоял», а в довершение всего самому выискивать на запыленных полках и стеллажах нужную для учебы литературу. Напечатанную миллионными (вот уж бестселлеры так бестселлеры) тиражами.
От рутины я освободился лишь к пятнадцати тридцати. После чего еще раз скатался в столицу за очередным приобретением – вместительной дорожной сумкой через плечо вместо не слишком удобного, хотя и модного для нынешних времен «дипломата». Сумку я купил за семнадцать рублей, в большом универмаге, расположенном в самом конце Калининского проспекта. Того самого, который через десяток лет переименуют в Новый Арбат.
Оставшаяся часть дня прошла в обычной для подобных случаев суете: разговорах с соседями по блоку и забредающими «на огонек» однокурсниками и в подготовке к предстоящим на следующее утро занятиям. Какая именно «лаба» светит мне в первый учебный день, я знал совершенно точно – этот момент почему-то остался в памяти, так и не выветрившись за все дальнейшие годы. Что ж, видимо, и впрямь событие не самое рядовое. Начало, так сказать, новой жизни. Как в прямом, так и в переносном смысле этого слова. Там – «оторвался, наконец, от маминой юбки». Здесь – «второй раз вошел в ту же самую реку». Назло древним философам, наперекор их проверенной временем истине. «Эх, знать бы еще, чем это все обернется. Цены бы такому знанию не было…»
* * *
– Три… пятнадцать, – выдохнул Шурик, после чего тут же повернул массивную рукоять на панели, а я, выждав пару секунд, продиктовал ему набор цифр, отразившихся в матовых окошках прибора. Синицын аккуратно занес данные в тетрадь и, пробурчав что-то невразумительное, махнул рукой, давая понять, что готов к продолжению…
Лабораторный практикум длился уже без малого третий час и должен был завершиться в ближайшее время. Двенадцатая серия измерений подходила к концу, оставалось еще две. Таких же муторных, но как раз их нам и не хватало для полного счастья.
Сняв следующие показания, я слегка помассировал затекшую шею и ткнул в бок склонившегося над тетрадкой приятеля:
– Ну что, записал? Тогда меняемся.
Работа нам досталась самая из всех скучная и самая непонятная по цели и смыслу. Требовалось просто пялиться на прибор, ловить момент изменения звука в системе, а затем останавливать вручную процесс соударений каких-то невидимых глазу частиц и снимать показания. Занятие на первый взгляд идиотское. Однако ж это только на первый взгляд, который не всегда верный. Основной смысл, по моему собственному разумению более поздних времен, заключался в том, чтобы научить начинающих экспериментаторов умению концентрировать внимание не только на главном, но и на вроде бы бессмысленных мелочах. Плюс аккуратность и тщательность: чем больше данных, тем достовернее статистика. Все лишнее уходит в «крылья» похожего на колокол гауссова распределения вероятностей. И чем меньше этого «лишнего», тем выше итоговая оценка за конкретную «лабу». Впрочем, субъективные факторы в виде погрешностей измерений и старого изношенного оборудования, увы, никуда не исчезнут, и потому волей-неволей придется-таки, как в «старые добрые времена», подгонять некоторые показания под требуемый результат. Нехорошо, конечно, но – «хочешь жить, умей вертеться».
Именно эту мысль я и довел до сведения напарника по «эксперименту», вызвав тем самым его немалое удивление. «Ну да не беда, никуда он не денется – научится помаленьку, опыт – дело наживное. Тут главное – не переборщить, не привить с самого начала навык обдуривать проверяющих и самого себя при каждом удобном случае. А все остальное… Все остальное придет. Со временем. И опыт, и умения, и сноровка. К Шурику, по крайней мере – железно. Уж это-то я точно знаю…»
Всю нашу группу, кстати, распределили попарно. Согласно общему списку, в порядке алфавита. Окромя девушек. Их, в количестве тех же двух штук, вывели в спецкоманду. Доверив женской бригаде самую интересную и веселую, на мой взгляд, работу – «Определение скорости полета пули при помощи баллистического маятника». Причем, судя по доносящимся от соседнего стенда повизгиваниям, девчонкам «пострелушки» понравились. И даже очень. Все остальные могли лишь вздыхать, бросая завистливые взгляды на вовсю веселящихся дам.
– Танюш, дай мне. Дай, я нажму. У меня лучше получится, – требовала Марина, отпихивая подругу от закрепленного на верстаке пружинного пистолета.
– Не-а. Сейчас моя очередь, – не соглашалась та. – Ты и так уже в прошлой серии на три раза больше стрельнула. Так что иди, смотри на линейку.
– У-у, жадина.
– Хи-хи.
– Ладно, я тогда в следующий раз пулек себе побольше отсыплю…
Наблюдать за ними было и смешно, и грустно. Веселье, как говорится, весельем, однако и про дело забывать не стоит. Хотя, если честно, с моей стороны это было всего лишь брюзжанием много чего повидавшего человека, давно отвыкшего от щенячьей возни в песочнице, но вынужденного опять проходить все по-новой. Впрочем… не так уж оно и напряжно. Жить заново. Кому как, а мне лично нравится. Пока нравится. В общем, поглядим-посмотрим, куда кривая кобыла вывезет застрявшего в колесе пациента. Попавшего, правда, туда «не корысти ради, а токмо волею пославшей мя же… тьфу ты, черт, жену вот опять вспомнил… дочерей, внучку, как мы последний раз летали все вместе на море, как… Ох, блин, хреново-то как… хоть волком вой…»
* * *
Следующей парой после лабораторных работ шла лекция по исткапу. Не посетить ее было бы себе дороже. Причем не только сегодня, но и в дальнейшем. В отличие от базовых отраслей народного хозяйства Страны Советов учет и контроль на лекциях и семинарах по истории партии был поставлен более чем хорошо. Самым активным полагался пряник в виде лояльности преподавателей на экзаменах, а разгильдяям, соответственно, кнут – максимум, на что могли рассчитывать подобные индивидуумы, это «трояк» в зачетке. При любом раскладе. Даже в случае идеального знания сдаваемого предмета.
В течение почти десяти минут, пока лектор производил плановую перекличку и отмечал у себя наличие-отсутствие студентов, я продолжал размышлять о приключившемся со мной казусе.
Вот как, скажите на милость, понять, что же все-таки произошло? Как определить свое истинное положение во Вселенной? В данный момент на дворе 1982-й год, и мое «удвоенное» сознание здесь присутствует. А там, в 2012-м, что происходит? Существую я там или нет? И если да, то в каком виде? В виде бездыханного тела или в состоянии не реагирующего ни на что «овоща»? А, может, я вполне себе жив-здоров и даже не догадываюсь о случившемся? М-да, вопросы. Одни лишь вопросы, ответить на которые нет никакой возможности. И «местный» Шурик мне здесь, увы, не помощник – обычный «хроноабориген», не ведающий о собственном будущем.
Что ж, попробуем включить логику.
Если в 2012-м со мной все хорошо, никто и пальцем не шевельнет, чтобы попытаться что-нибудь прояснить. Логично? Логично. Ибо нет события «преступления».
Вариант номер два. Я умер. В «своем» времени, в будущем. Что в этом случае предпримет Синицын, как «главный подозреваемый»? По всей видимости, тоже – ни-че-го. Как говорится, помер Максим, и хрен с ним. Жестоко? Да. Цинично? Естественно. Логично?.. Более чем.
Идем дальше. Я не умер, но и не жив в полном смысле этого слова. Лежу себе тихо в больничке, пускаю пузыри, как младенец, хожу под себя, кушаю через шприц… Картинка не слишком веселая, однако весьма перспективная. В том плане, что все заинтересованные лица будут крутиться вокруг моей измученной тушки со скоростью вентилятора. И Шурик, и дружбаны-коллеги, и граждане-товарищи из соответствующих органов, и… А если попробуют отбрехаться (некогда, мол, дела), Жанна им таких люлей накидает – забудут, где родились, землю будут рыть, лишь бы докопаться до истины. Факт… Эх, узнать бы, как она там, без меня… А, кстати, она же, наверняка, и в этом мире присутствует. Моложе, правда, на тридцать лет, но… Да уж, хорош бы я был, заявись к ней прямо сейчас и объяви во всеуслышание: «Здравствуй, любимая. Я твой муж». Забавная получилась бы сценка. Прямо как в водевиле. Или в индийском кино… И вообще, ей ведь здесь еще и семнадцати нет. И встретимся мы только через три года, не раньше. Или… черт его знает, может, на этот раз и впрямь раньше получится. Я-то ведь знаю о ней едва ли не все. И где живет, и как выглядит, где учится, с кем встречается, что нравится ей, а что нет… Хм, мысль, конечно, интересная. Надо бы ее обдумать как следует…
* * *
Перекличка закончилась. Весь курс оказался на месте. В полном составе. Лектор удовлетворенно кивнул и, не заморачиваясь на вводную часть, сразу же приступил к делу. То есть к конкретному изложению материала. Впрочем, назвать «настоящей» лекцией его унылый бубнеж было довольно проблематично. Обычное перечисление прописных истин с нагоняющей тоску монотонностью. Складывалось ощущение, что товарищ профессор попросту отбывает номер. Без смысла, без огонька, без желания донести до слушателей суть произносимых им фраз. Хотя, как помнилось из «прошлой» жизни, мои первые впечатления от знакомства «партийно-историческими науками» были чуть менее радикальными. Наверное, просто не успел я еще привыкнуть по-новой к стандартному словоблудию, да и весь остальной антураж (очередь, перекличка, анкеты, каменное лицо говорящего) повлиял на меня далеко не в лучшую сторону. Короче, рассуждения о трех источниках и трех составных частях марксизма выглядели сейчас форменным безобразием. Так опошлить предмет дорогого стоит. Короче, догматизм и начетничество в полный рост, в точном соответствии с формулировками вождя мирового пролетариата.
Нет, я, конечно, ни капельки не либерал и к построению социализма в отдельно взятой стране отношусь вполне позитивно, но ведь нельзя же так просто и буднично сводить всю идеологию к обычным религиозным мантрам: «Учение Маркса научно, потому что оно верно. Харе Карла, Харе Фридрих. Аминь». Пусть я и не коммунист со стажем, но… обидно, паньмаишь. За что боролись, на то, как говорится, и напоролись. Со всеми, так сказать, вытекающими. В виде крушения и развала даже не страны, а целого мира. Не самого, между прочим, плохого. Что очень хорошо видится изнутри. Особенно мне, единственному из ныне живущих «побывавшему» в будущем.
Отвлекшись на мгновение от мыслей о вечном, я окинул взглядом аудиторию и всех, кто в ней находился. Большая часть присутствующих тоскливо взирала на лектора, борясь изо всех сил со сном и ожидая если не перерыва, то хотя бы паузы в монологе. Другая, более «продвинутая», но существенно меньшая по количеству, пыталась конспектировать речь профессора. Нафига это надо, я так и не понял – все, что вещал «жрец», можно было прочитать в толстенном учебнике. А потом и вызубрить при желании. Да так, чтобы даже во сне ключевые «молитвы» отскакивали от зубов подобно гороху.
Убедившись в том, что на поведение слушателей лектор особого внимания не обращает, я подпер щеку ладонью, устроился поудобнее и, прикрыв глаза, вернулся к думам о настоящем и будущем.
Проблем, по большому счету, у меня всего две.
Первая – как вернуться обратно. Домой. В свое время. Рвусь я туда, кстати, не потому что здесь плохо. А потому, что, как гласит народная мудрость, тут хорошо, а дома завсегда лучше. Уверен, любой на моем месте желал бы того же самого.
Однако эта задачка с кондачка не решалась. Точнее, она вообще никак не решалась. Ну, полный пи… э-э… тупик, одним словом. Единственная надежда – на Синицына из 2012-го и на то, что он знает о постигшей меня участи. Или хотя бы подозревает. Неплохо, конечно, было бы ему весть какую подать, привет, так сказать, из прошлого, но как именно это сделать и чтобы с гарантией, в голову мне пока что не приходило. Тем не менее вероятность успешной передачи такого послания хоть и была величиной мизерной, но от нуля все-таки отличалась. Теории, по крайней мере, ничто не противоречило: время анизотропно (мой случай лишь исключение из правил), и потому любая «цидуля» имеет шанс добраться до адресата. Рано или поздно. Как запечатанная и брошенная в море бутылка. Тут главное, чтобы письмо по дороге не потерялось. То есть «почтовый ящик» нужен надежный, а еще «конверт» правильный и «почтальон». Где их найти, пока непонятно. Увы. Впрочем, любая мысль материальна, а значит, если ее долго думать, то что-нибудь обязательно произойдет. Надо только немножечко подождать. Сколько, фиг знает, но, полагаю, недолго. День, два, неделю… год. Нет, год – это чересчур. Думаю, озарение придет раньше. Деньков эдак через… м-м… десять. Ну да, все верно. Декада – это нормально. То бишь десять дней живем спокойно и лишь на одиннадцатый начинаем планово паниковать. Поскольку план – это великая сила. Когда все идет в соответствии с ним, волноваться не о чем…
Вторая проблема была не менее «тривиальной» в формулировке, такой же «простой» в решении, но имела при этом один несомненный плюс – реализация «задуманного» зависела исключительно от меня и ни от кого более.
В общем, суть задачи (как я ее определил для себя еще в воскресенье) заключалась в том, чтобы немного подправить историю нашей страны. Совсем чуть-чуть, насколько получится. Как именно? «Как-как, да очень просто: пробраться с пулеметом в Кремль во время очередного Пленума и хорошенько там порезвиться. Говно вопрос, господа. Стандартная работа для попаданца. Можно сказать, рутина. Не впервой».
Однако, если отставить ерничание, то, по моему замыслу, и впрямь следовало каким-то образом нейтрализовать наиболее одиозные фигуры нынешней советской и будущей российской «элиты». Причем, именно сейчас, пока они еще не развернулись во всю ширь своих идиотских «реформ», сдобренных хорошей толикой заокеанских аплодисментов. Короче, цели определены, задачи поставлены, за работу, товарищи «попаданцы». Осталась лишь самая малость – решить, какой дорогой пойдем. Создадим боевое подполье и займемся индивидуальным террором, как какие-нибудь анархисты-эсеры столетней давности? Или бросим все силы на организацию передового отряда «диванно-офисных» войск, который успешно переорет-заплюет конкурентов на будущих митингах в поддержку «демократизации, перестройки и гласности»? Ну да, все это, конечно, весело, но, как любят повторять наши дипломатические зубры, контрпродуктивно. Да и научно-технический прогресс мне подстегнуть никак не удастся. Во-первых, потому что рылом не вышел (талантов тут и без меня хватает), а во-вторых, никого уже прогресс не спасет, только бонусов добавит «загнивающему Западу», когда новоявленные постсоветские бонзы начнут делить и распродавать по дешевке самые лакомые куски, оставшиеся от большого общесоюзного пирога.
Какой же тогда из всего из этого следует вывод? И что у нас в итоге получается?
А получается у нас то, что, перефразируя «вечно живого» классика, идти к выбранной цели надо совершенно другим путем. Каким конкретно? Хм. Видимо, самым простым и логичным – тихой сапой, опираясь на уже существующие структуры. Желательно силовые. Тогда точно всех победим. Всех, до кого руки дотянутся. Гы.
«Ну вот, уже множественное число на себя, любимого, примеряю. Совсем, видать, загордился и нюх потерял… попадун-террорист недоделанный… ха-ха…»
* * *
Пронзительная трель звонка вырвала меня из объятий Морфея. Впрочем, не только меня. Лекция наконец закончилась, все собравшиеся в аудитории, потягиваясь и зевая, двинулись потихоньку на выход. Следующей парой в расписании значился перерыв, поэтому спешить было некуда. Ну, разве только в столовую. А что? Отоспались неплохо – пора восстанавливать силы. Где именно? За обеденным столом, где же еще. Почти как в старом советском мультфильме про попавшую к жабам Дюймовочку: «поели – теперь можно и поспать, поспали – теперь можно и поесть». Закон коммутативности в чистом виде – от перемены мест слагаемых сумма не меняется.
Увы, второй раз за день поспать нам так и не удалось. Даже несмотря на то, что как следует перекусили. Поскольку вместо тихого часа пришлось посетить еще одно, крайнее на сегодня занятие – физкультуру.
Впрочем, физкультуры как таковой на этот раз не случилось. Была еще одна «лекция». Несколько групп собрали в фойе главного спортивного корпуса (того, что с бассейном) и почти полтора часа преподавали «теорию». То есть знакомили «туповатых» студентов с правилами техники безопасности при посещении спортивных занятий, требованиями к форме и обуви, плюс выясняли (со слов и по документам) уровень подготовки всех вместе и каждого по отдельности: общефизические данные, опыт участия в соревнованиях, наличие разрядов и званий, желание заниматься в секциях, ну и так далее, все в том же духе. Короче, по этим «формальным» признакам из тридцати девяти человек (исключая дам, которых свели в отдельную группу) отобрали шестерых «продвинутых». Вроде как для дальнейшего повышения мастерства непосредственно в институтских сборных (с более чем вероятным отсевом уже через месяц-другой, по факту). Всем остальным посоветовали побольше тренироваться, пожелали удачи в улучшении физических и моральных кондиций и, не дожидаясь окончания пары, отправили восвояси. До следующей по плану «физ-ры». Против такого развития событий никто возражать не стал. Некоторые даже обрадовались. Хотя я лично лучше бы сейчас мяч погонял, в футбол, волейбол, баскетбол… да хоть в вышибалу какую-нибудь, и то хлеб. Всяко приятнее, чем просто сидеть штаны протирать или нестись со всех ног в общежитие или на электричку. Но – не судьба, придется дожидаться пятницы и следующего занятия. Надеюсь, что там все будет нормально и на лавочке сидеть мы больше не будем.
Многие, кстати, решили пока не выставлять напоказ собственные таланты. Из нашей группы «добровольцем в сборную» (в футбольную секцию) записался один лишь Олег Панакиви. Остальные наши спортсмены-разрядники (трое, как минимум) попросту затихарились, видимо, не желая до поры до времени демонстрировать миру все свои умения и способности. На всякий, как говорится, случай. Впрочем, одному из этих «скромняг» пришлось таки отказаться от режима «инкогнито». Буквально через пару часов, вечером того же дня, в общаге.
* * *
Сегодня в нашей комнате собрались все трое ее обитателей. Я, Олег и заселившийся наконец и решивший переночевать в общежитии Дима Петров. Часам к восьми в дверь просунулся неугомонный Миха и бодро поинтересовался:
– Мужики, вы в теннис играете?
Играть в теннис, точнее, в его настольную разновидность, все мы, конечно, умели и потому не стали отказываться. Проследовав за Желтовым, наша троица спустилась вниз на этаж и, обнаружив в рекреации между блоками теннисный стол, присоединилась к четверым парням, двое из которых активно перекидывали через сетку маленький целлулоидный шарик. Как вскорости выяснилось, парни играли навылет до двух побед, укороченными партиями. На расставленных вдоль стен стульях лежали несколько ракеток и два уже не пригодных для игры шарика. Один с глубокой вмятиной на боку, другой – с трещиной. Ракетки тоже особого восторга не вызвали. Обычные однослойные «шипари» по рупь двадцать пять за штуку, покоцанные по краям, с отклеивающимися у оснований накладками. Впрочем, играющие пользовались чуть более продвинутым инвентарем – с виду не самыми плохими «вьетнамками», которые даже в магазине стоили в два с половиной раза дороже стандартного ширпотреба. Правда, отскок от стола мне показался довольно странным, плюс звук от ударов регулярно менялся со звонкого на глухой, сопровождаемый досадливым чертыханием игроков.
Причина этих всех непоняток выяснилась через пару минут, когда пропущенный одним из теннисистов шарик подкатился прямо к моим ногам. Подняв его и внимательно рассмотрев, я коротко усмехнулся и показал «откалиброванный» шар сидящему рядом Диме. На белой пластиковой поверхности виднелось обширное вздутие. По всей видимости, появившуюся в процессе игры вмятину «отремонтировали» обычным для этих времен способом – нагревом с последующим самовыпрямлением до «яйцеобразного» состояния. Ну да, играть такой сферой можно, но удовольствие получать – вряд ли.
Мой сосед долго раздумывать не стал. Покачав головой и положив некондиционный шарик на стул, он вынул из своей сумки другой, нормальный, и бросил его жаждущим продолжения матча «спортсменам». Парни это действие оценили, поблагодарив нас поднятыми вверх руками, и снова взялись за игру. Я же, разглядев в Диминой сумке ракетку, жестом попросил его показать имеющееся «сокровище».
– «Клампар»? Или «Штига»?
– «Штига Аксель», основа в тридцать пять рубликов обошлась, – вздохнул Дима, забирая назад свой боевой «инструмент». – Знакомый привез из Финляндии.
– Ну и как? Нормальный контроль?
– Я не жалуюсь. С накладками только проблема. Держатся, максимум, месяц. А ты, кстати, что? Тоже играешь?
– Да нет, – рассмеялся я. – Чистый любитель, как все.
Дима окинул меня оценивающим взглядом, но дальше допытываться не решился. Сам-то он был почти профессионалом. Кандидат в мастера – это все-таки не хухры-мухры. Однако про свои спортивные достижения он пока не слишком распространялся. Видимо, делом хотел доказать, а не просто словами. Как и я.
Наша очередь на игру подошла спустя примерно двадцать минут.
Первым у игрового поля нарисовался Миха Желтов. Отпихнув поднявшегося было Олега, он рванулся к столу, подхватил освободившуюся ракетку и несколько раз махнул ею туда-сюда, демонстрируя всем, как он сейчас будет разбираться с противником. Вызвав тем самым смешки окружающих и уже через пять оборотов секундной стрелки доказав, что смеялись мы не напрасно. Соперник вынес Желтова в одну калитку, выиграв первую партию со счетом 11:2, а вторую вообще – под ноль, не оставив нашему бойцу ни единого шанса. Короче, разгром состоялся феноменальный. Сконфуженный Миха уселся на место, пробурчав себе под нос что-то вроде «Просто я сегодня не в форме», и принялся с интересом наблюдать за сменившим его у теннисного стола Олегом. Тот выделываться, как Миха, не стал, не спеша опробовал «мяч» и «поляну», перекинулся несколькими фразами с победившим Желтова парнем и после нескольких тренировочных розыгрышей бросил шар на подачу. Которую без проблем выиграл. А затем… затем легко и непринужденно восстановил-таки порушенное реноме нашей честно́й компании. Дважды обыграв соперника, 11:4 и 11:6.
Ракеткой Олег Панакиви управлял весьма и весьма неплохо. И хотя удары принимал в основном на закрытую часть «лопаты», для общей победы этого оказалось достаточно. Подавал он, кстати, четко по правилам, не с руки, как подавляющее большинство «любителей», а с ладони, подбрасывая шар в воздух. Не слишком высоко, но для противоборствующей стороны вполне различимо.
Впрочем, радовался Олег своему триумфу недолго. Поскольку его следующим противником стал я. Дима Петров любезно пропустил меня вперед, решив, по всей видимости, заранее выяснить игровой стиль будущего оппонента. Уровень всех остальных он уже успел оценить, а вот товарищ Фомин (особенно после разговора о типах ракеток) представлялся ему пока темной лошадкой, к которой стоило основательно присмотреться.
Ни у Олега, ни тем более у Димы в «прошлой» жизни я никогда не выигрывал. Однако сегодня ожидал от себя только победы. Причем победы безоговорочной. Не столько даже из-за неожиданно открывшихся после «попаданства» талантов, сколько по причине приобретенного за последующие тридцать лет опыта. Начиная где-то с конца девяностых, процесс освоения премудростей настольного тенниса проходил у меня под руководством Бориса Марковича Кацнельсона, конструктора нашей строительной фирмы. Борис Маркович, по его собственному признанию, был в молодости одним из постоянных спарринг-партнеров кого-то из отечественных корифеев пинг-понга и потому знал и умел многое. Очень многое, едва ли не все. Так что оснований надеяться на реванш во встрече со своими давними «обидчиками» у меня было более чем достаточно.
Взяв в руки ракетку, я немного повертел кистью, привыкая к балансу, проверил отскок с обеих сторон, а затем молча кивнул Олегу, предлагая начать партию, не заморачиваясь на тренировочные перекидывания шарика туда-сюда. Вьетнамка, кстати, оказалась вполне приличной, по ощущениям ничуть не хуже моей Donic Waldner начала двухтысячных. Хотя накладки, конечно же, были, во-первых, «убитые» (с новенькими Sriver FX или Marka V не сравнить), а во-вторых, одноцветные – зеленая резина на желтой пористой губке, пупырьями внутрь. Короче, про четкий двусторонний контроль можно было тихо забыть – полностью освоиться с инвентарем за десять-пятнадцать минут я явно не успевал. Хорошо хоть, ручка у старенького «Ханоя» была обмотана черной шершавистой изолентой и, значит, сильно скользить в ладонях, в принципе, не должна. Впрочем, техника, она, как известно, и на огороде техника, так что… «Начнем, помолясь. Не боги горшки обжигают».
Подачу мы разыгрывать не стали – право первого удара Олег предоставил мне. Благородно, конечно, но… зря он это затеял. Недолго думая, я тут же запулил шар в правый от себя угол, а после не слишком удачной подрезки соперника, тупо накатил в левую половину стола. Без шансов на отыгрыш – к отскоку Олег попросту не успел. Следующие четыре подачи прошли в том же стиле – со сменой направлений атаки после каждого розыгрыша. Правда, последнюю, пятую, я позорно профукал – сказался недостаточный контроль ракетки и излишние понты с моей стороны. Вместо того, чтобы аккуратно чиркнуть по краю, целлулоидный шарик ушел в аут, скользнув буквально в миллиметре от кромки. Увы, прямого вращения не хватило. Но тем не менее итог двух первых минут игры продемонстрировал мое явное и недвусмысленное преимущество: четыре – один на своей подаче. Впрочем, и на чужой все прошло хорошо. И даже более чем хорошо. Олегу я не отдал ни одного очка из пяти возможных, отвечая на каждый его хитрый заброс моментальным топ-спином в дальнюю половину стола. Вероятно, со стороны болельщиков наша игра выглядела не слишком зрелищной, напоминая, скорее, избиение младенцев, чем борьбу двух равных по силе соперников. Однако удержаться от соблазна я так и не смог – очень уж сильно отложились в памяти все мои «предыдущие» проигрыши своему нынешнему визави. В общем, «мстя» состоялась, и теперь можно было немного расслабиться.
Выиграв с разгромным счетом (11:1) первую партию, во второй я перестал мучить Олега разными хитрыми «неберучками», позволив ему довести игру до вполне приемлемого результата – 11:5. Друг мой подобным итогом оказался вполне доволен – хоть и проиграл, но все же не «опозорился». По окончании «матча» он лишь руками развел («я сделал все, что мог – кто может, пусть сделает лучше») и уступил место следующему поединщику. Что ж, свято место пусто не бывает, «посмотрим, чем ответит купечество». В том, что «купечество» в лице Димы Петрова «ответит» мне должным образом, я нисколько не сомневался. По его собранному и сосредоточенному виду чувствовалось, что сейчас пойдет настоящее «месилово». Без жалости, без сантиментов, без скидок на не соответствующий достойной игре инвентарь: неровный стол, «кривую» ракетку и хлябающие на ногах тапочки.
На сей раз я решил не выпендриваться, и до начала «матча» мы с Димой немного постучали по шарику, без затей перебрасывая его через сетку. Недолго, всего пару минут, слегка рисуясь перед неискушенной публикой, но стараясь при этом не раскрывать друг другу свои истинные возможности. Подачу тоже разыгрывать не стали – Дима, как и Олег, уступил ее мне.
Я возражать не стал. Подул на пластиковый кругляш и, чуть подкинув его в ладони, закрутил из-под локтя укороченную диагональ в левый от себя угол. Соперник принял подачу открытой ракеткой, вернув подрезкой вращение. Правда, вышло оно у него недостаточно сильным, и я тут же ответил коротким смэшем, отразить который противник уже не сумел. Вдохновленный столь удачным началом, я попытался было повторить этот незатейливый трюк, однако во второй раз укороченная подача у меня не прошла – наученный горьким опытом Дима аккуратно отправил шарик назад под неудобную (для меня неудобную) руку, переведя игру в защитную фазу, в которой чувствовал себя как рыба в воде. По стилю он был «чистым» защитником и противодействовать атаке умел как никто другой. Короче, этот розыгрыш завершился уже в его пользу. Впрочем, свои пять подач я все-таки выиграл. С минимальным преимуществом. Три против двух.
А вот Димину подачу я проиграл, причем с тем же счетом, три-два, и после десяти розыгрышей в игре установилось шаткое равновесие, переломить которое мне удалось лишь в самом конце партии, поймав соперника на противоходе. Плюс сетка немножечко помогла – зацепившийся за нее шарик свалился на половину противника, а отошедший от стола Дима попросту не успел с ответом. В итоге первый раунд противостояния завершился со счетом 11:9 в мою пользу. Хотя попотеть при этом пришлось преизрядно.
Не меньшее количество сил отняла у меня и вторая партия матча. Вот только результат оказался иным. Приспособившийся к моей манере игры Дима победил 15:13 после восьми подряд розыгрышей на «больше-меньше».
– Ну что, играем до двадцати одного? – предложил он затем, переводя дух и утирая вспотевший лоб.
– Давай, – согласился я. – Так интереснее.
Собравшиеся вокруг стола зрители поддержали нас одобрительным гулом.
* * *
Решающая партия выдалась упорной и вязкой, заняв в полтора раза больше времени, чем две предыдущие. Никто не хотел уступать, ни я, ни соперник. Короче, оба вымотались до предела, как морально, так и физически. Чего нельзя было сказать о болельщиках. Те, наоборот, восторженно ревели после каждого выигранного очка. Причем не важно, кем именно – по всей вероятности, парни впервые в жизни получили возможность понаблюдать за игрой «мастеров». Увидеть, как бьются «профессионалы». В непосредственной близости, на расстоянии вытянутой руки.
Я, как водится, безудержно атаковал, Дима, соответственно, защищался, стараясь поймать меня на ошибке, перемежая подставки и скидки, то вдруг убыстряя темп, то предсказуемо выхолащивая игру до занудливо-тягучих розыгрышей. На каждый топ-спин он отвечал высокой свечой с обратно-боковым вращением, а на повторяющиеся накаты – банальным отыгрышем накоротке и переменой резки. Ракетку свою он крутил с непринужденностью фокусника, регулярно переворачивая ее на сто восемьдесят, раз за разом сбивая оппоненту «прицел», обманывая меня с силой и контролем удара («Эх! Не приняли еще в 82-м правило двух цветов»). В итоге приходилось дожидаться отскока, ловить шарик в наивысшей точке траектории, угадывая вращение, но не заморачиваясь при этом гамлетовским вопросом «бить или не бить» – бить надо было обязательно, иначе труба, то есть разящая контратака с подставки.
Увы, угадывать отскок не всегда удавалось. Но уж если угадывал, удар «от балды» получался на славу – хрен отобьешь. Впрочем, даже такие «выносы» соперник умудрялся время от времени отбивать, заставляя меня атаковать и атаковать по-новой, теряя силы и концентрацию.
В общем, противостояние по типу «снаряд-броня» вышло у нас с Димой на загляденье – хоть в прямом эфире показывай, хоть в записи. Жаль только, что завершилась эта «битва титанов» не в мою пользу – Дима меня все же дожал. Точнее, перетерпел. Пусть и со скрипом, с разницей всего в три очка, но… победителей, как известно, не судят.
Последний удар сражения практически повторил первый. Отличие было лишь в том, что роли у соперников поменялись. Взвившийся над сеткой шарик мой противник прихлопнул как муху. Словно рачительная хозяйка, решившая наконец избавиться от назойливого насекомого, а заодно выбить пыль из валяющегося под ногами ковра. Смэш у Димы получился отменный, с виду простой, но, по сути, почти издевательский. Впрочем, на друга своего я обижаться не стал. Просто пожал руку и поблагодарил за игру – ничего не поделаешь, победил он заслуженно. Поскольку «мастер», до уровня которого мне еще расти и расти, несмотря на все приобретенные на халяву таланты.
Петров в долгу не остался.
– Отлично играешь, – похвалил он меня. – Хоть сейчас на зональное первенство выставляй.
– Не выйдет, – отмахнулся я. – Обычные любители там не прокатят.
– Любители, говоришь? – хитро прищурился Дима.
– Ну да, любители. Я ж от тебя чисто на кураже отбивался, плюс пруха пошла конкретная.
– Кураж – это сила, – подтвердил мои слова подошедший Олег. – На кураже мы любых бразильцев, что Тузик грелку, порвем.
– Ага, то-то мы от них в Испании ноги едва унесли…
Переключившийся на футбол разговор мы продолжили уже в комнате. Дальше играть в теннис было неинтересно – соперники достойные кончились, а вот побазарить о перспективах наших клубов и сборной сам бог велел.
Разговоры о футболе и спорте вообще продлились до самой ночи. Лично мне было и смешно, и грустно слушать глубокомысленные рассуждения своих «старых» приятелей. Смешно, потому что абсолютно точно знал, на какой ноте завершится очередной футбольный сезон. Что наш союзный, что европейский, кубковый и отборочный. А грустно – оттого что знал я еще кое-что. Знал, что Дима Петров не доживет даже до тридцати. Знал, что весной 93-го молодой, подающий надежды сотрудник Объединенного Института Ядерных Исследований встанет на пути каких-то обкурившихся гопников. Без оружия, без спецподготовки, но зато свято помнящий о том, что такое настоящая честь, он погибнет в бою, заслонив от бандитов совершенно не знакомую ему девушку…
Назад: Глава 5
Дальше: Глава 7