Из здания впереди вышел высокий худой чернокожий подросток, в белой хламиде, в такой ходил еще Авраам, судя по фильмам, на голове арафатка, сразу вперил в нас взгляд, полный молодой и всегда справедливой ненависти к угнетателям.

– Африка для черных! – крикнул он.

Ингрид не поняла, но потянула меня мимо, но я ответил дураку с высокомерием грамотного человека:

– Нам, арабам, насрать на черных. Для Аллаха все равны, он не различает цвет кожи, ибо смотрит в души.

Он крикнул еще злее:

– Ты франк!.. Убирайся с нашей земли!

– Для Аллаха нет франков, – отрезал я, – как нет и арабов. Есть только верные и неверные. А у тебя, дурак, нет ни души, ни веры.

Ингрид потащила меня дальше, прошипела сердито:

– Ты чего?..

– Чего «чего»?

– Зачем такой задиристый?.. – сказала она.

– А ты что, уже понимаешь язык священного Корана?

– У тебя голос наглый, – заявила она обвиняюще. – И не бреши, что цитировал Коран. Вообще брехать так нагло не по-профессорски! Ты роняешь престиж ученого!

– Где ты видишь аудиторию? – спросил я. – А на отдыхе мы все туристы. Как только снимаю галстук, я свободен и раскован, как Маяковский на прогулке с Пушкиным.

За нами со снисходительной улыбкой наблюдал из-под навеса расположившийся в тени роскошный старик с седой окладистой бородищей, грузный, но не толстый, а как бы величественный, с мудрым взглядом и много повидавшими глазами.

Я подумал, что не часто бывает так, когда по первому взгляду можешь сказать, что этот человек мудр, а этот всего лишь начитан и в меру интеллигентен.

Хорошо хоть, дураков видно издали…

Он сделал мне знак приблизиться, настолько властный, что мои ноги почти сами по себе сделали шаг в его сторону. Может быть, потому, что властность не от чувства превосходства, а как если бы старый мудрый дед подозвал меня жестом, чтобы объяснить в двух словах, как все-таки оседлать эту лошадку.

– Ты мудрый человек, – произнес он, – вижу, франк, но почему ты знаешь Коран лучше многих правоверных?

Я ответил почтительно:

– Мой господин, стыдно жить в этом мире и не знать Священной Книги Мудрости!

Он кивнул.

– Ты прав, это именно книга мудрости. Присядь здесь в тени, уважь старого человека. Скоро Аллах призовет меня, но пока я здесь, душа моя жаждет познавать мир и людей, что совсем не такие, как в годы моей юности… И женщина твоя пусть сядет. Она тоже из франков?

– Да, – ответил я. – Из самой Москвы. И языка священной Книги не знает. Хотя Коран, конечно, читала и очень даже как бы чтит.

Он подал куда-то за спину некий знак, там раздвинулись шторы из яркого цветного шелка. Немолодая женщина в никабе поставила на стол две расписные чашки, а через мгновение вернулась с кофейником, и мы сразу ощутили аромат изысканного напитка.

Старик сказал ей на языке племени нефуса, что один из диалектов берберского языка:

– И еще чашку. Эта женщина не нашей крови, она не обязана соблюдать все наши обычаи.

Я сказал вежливо:

– Все верно, она не знает языка, хотя вообще-то из племени Шелха.

Старик воскликнул в изумлении:

– Как?.. И моя жена оттуда!

– И как вы ее завоевали? – спросил я с уважением. – Моя жена в седьмом поколении москвичка, но ее гордый берберский нрав немало мне попортил крови.

Он выглядел донельзя польщенным, кивнул мне на чашки, я одну придвинул Ингрид. Она взяла красиво и гордо, демонстрируя настоящую берберистость.

Старик смотрел на нее с явным удовольствием. Ингрид в самом деле инстинктивно уловила, как нужно держаться, наверное, посмотрела фильм о царице Савской, та из каких-то подобных мест, возможно, тоже берберка…

Ничего не понимает, что мы со стариком перетираем, но улавливает, с каким удовольствием мы обсуждаем толкования Корана, это поняла, раз уж встречаются знакомые даже для не знающих ислам слова.

Старик прощупывал меня легко и ненавязчиво, я в любой момент могу сдвинуться, а то и вовсе соскочить с темы, но с удовольствием принял вызов, моментально цитирую не только Коран, но и труды Лукемана аль-Хакима, Мортеза Мотаххари, Ибн Хальдуна и многих других мыслителей Востока и толкователей ислама.

Наконец он откинулся на спинку кресла и сказал с уважением:

– Вы знаете Коран. Я, шейх племени Рассветные Горы, еще не встречал таких знатоков…

– Еще бы не знать, – ответил я. – Это же главная книга мира. Начните любую суру, и я продолжу. Шестьсот лет христианство уже правило миром к тому времени, когда Мухаммад, будь благословенно Его имя, получил Коран.

Он наклонил голову.

– Учение Христа – великий подарок Аллаха. Но за шестьсот лет люди начали уклоняться от заветов Всевышнего, и потому он прислал пророка Мухаммада.

Я произнес с благоговением:

– И потому Коран строже, четче и правильнее Нового Завета, так как в его законах нет многочисленных ошибок предыдущей Святой Книги.

Он повторил задумчиво:

– Вы знаете Коран на уровне муфтия. Почему?

– Настоящие люди тянутся к мудрости, – ответил я. – Вы же знаете, почти все черные в Штатах уже приняли ислам, а сейчас в него переходит все больше белых американцев.

Он наклонил голову.

– Знаю. Но все равно услышать такое приятно…

– Опасность Корана для Европы еще и в том, – сказал я, – что почти всякий христианин, прочитавший Коран, принимает ислам. Если вам интересно, то многие российские солдаты, попавшие в плен в Афганистане, приняли ислам… но не это главное! Могли принять под угрозами, как обычно о них говорят, но уже дома никто из них от ислама не отказался, вот что удивительно. Хотя приходится терпеть унижения, увольнения с работы, скандалы дома, отказ родителей от такого сына…

Он проговорил с удовольствием:

– Это в самом деле… говорит о силе ислама.

– Великие идеи воспламеняют сердца, – сказал я. – Еще как воспламеняют! Идея коммунизма зажгла сердца всех благородных людей мира, во всех странах появились коммунистические партии… Жаль, на энтузиазме легко разрушать, а когда доходит до строительства, энтузиазм быстро истощается.

– Сила Корана не истощится, – сообщил он.

Я ответил с тяжелым вздохом:

– Увы, в современном мире строить можно только на личной выгоде, острой заинтересованности, договорах, своевременной оплате… Слово чести уже не котируется! Без юристов никак, всяк старается друг друга обмануть, обжулить, это называется добросовестная конкуренция, рынок…

Он поморщился, на выразительном, как у большинства стариков, лице отчетливо проступило отвращение.

– Это отвратительно.

– Еще как отвратительно, – согласился я. – В чем-то вы даже ближе к будущему, чем западники. Вы уничтожаете языческие статуи, которые охраняет Запад, чуть ли не поклоняясь им… да что там, уже, стыдно сказать, поклоняются!..

Он спросил с недоверием:

– Вы в самом деле полагаете, что их надо разрушить?

– Конечно, – ответил я уверенно. – Мир идет к светлому будущему, предначертанному Пророком, да будь благословенно Его Имя! Люди, перестраивая себя, станут совсем другими существами!.. И разве этим существам из стали и синтетических волокон будут дороги эти каменные идолы, вытесанные дикими людьми десять тысяч лет назад?.. Или старинные здания, в которых изначально не было никаких удобств?

Он чуть наклонил голову, не сводя с меня испытующего взгляда.

– Ты прав… хотя это звучит… непривычно даже для умеренных мусульман.

– Эти старинные здания и статуи, – сказал я с жаром, – не нужны даже сейчас, ислам против всякого язычества!.. Мир будем иным и прекрасным, а эти руины, которыми обязаны восторгаться, тянут нас в прошлое, где тьма…

Он сказал с чувством:

– Прекрасно сказано! Я чувствую, нам недостает муфтиев со свежими взглядами. Иными подходами…

Я закончил со вздохом:

– Вы готовы к будущему. Однако же западный мир тоже его создает и приближает. Ваши дороги сходятся… Пойдете ли вместе? Скорее всего, нет… У человека выбор из двух сил: ваша – честь и достоинство человека, западная – наука и технологии…

Я сделал намеренную паузу, он договорил:

– Запад выбирает дорогу высоких технологий?

– Увы, – сказал я с сочувствием, – и большинство грамотных мусульман, которые едут на Запад учиться и остаются там жить и работать. Как их вернете?

Он возразил:

– Но ваша страна воюет с исламом. Потому они вернутся защищать если не ислам, то страну.

Я изумился:

– Разве мы воюем с Турцией или Ираном?.. Мы воюем с теми, кто нападает на наши земли, будь это мусульмане, немцы или японцы!.. А моджахеды нападают! Никто из них не распространяет ислам с Кораном в руках, а только с автоматом! Полагаю, это вредит исламу больше его самых злейших врагов…

Из-за шелковых штор выступили четверо крепких мужчин с автоматами, тут же рассредоточились и, не выходя на улицу, взяли нас на прицел. Я ощутил сильнейший позыв выхватить пистолет и открыть стрельбу, с моей скоростью могу успеть, да, успею точно, но кто-то может выстрелить в Ингрид…

Старик пояснил тем же сладким голосом:

– Это наша городская полиция. Люди Арслана.

Массивный бородач, на которого мало и пяти пуль, если не в голову, коротко поклонился.

– Мое почтение, мудрый шейх Ар-Рази.

Шейх сказал мне, словно извиняясь за грубую прозу жизни, что вторгается прямо посреди утонченного разговора:

– Они услышали, что в наш город явились франки. И хотят задать вопросы… Женщина пусть останется здесь.

– Хорошо, – ответил я и сказал замершей Ингрид: – Побудь здесь. Я выясню, чем они могут быть полезными.

Старик кивнул, по тону поняв сказанное, Ингрид осталась сидеть, а я вышел в соседнюю комнату, подпираемый в бока стволами автоматов.

У окна, глядя на улицу, стоит грузный мужчина в арафатке и полотняных штанах, но в джеббе, делающей его похожим на деревенского попа, а когда повернулся к нам, я сразу ощутил исходящую от него волну ненависти.

– Этот? – спросил он хриплым голосом, его передернуло, будто от плохо контролируемой злобы. – Ну-ка, давайте его сюда…

Меня подтолкнули ближе, я сказал торопливо:

– Зачем? Я же не враг…

Он вдруг резко и неожиданно ударил меня в лицо. Боль ожгла верхнюю губу, я ощутил во рту вкус крови, завалился спиной на край стола.

Бородач рассмеялся, один из полицейских сказал с восхищением:

– До чего ты быстрый, Арслан!.. Я даже кулак не увидел…

Я чувствовал, как кровь течет и капает с подбородка на грудь, но не сглатывал, а просто ждал. Как физиолог знаю, ничего ужасного пока не произошло, а вид крови показывает им, что они герои, а я сломленная жертва…

Бородач оглядел меня прищуренными глазами.

– Что, трясет?.. То ли еще будет!.. Пусть им займется Али. А я вернусь в участок. Интересно, что с ним за женщина…

Кто-то закричал в открытую дверь соседней комнаты:

– Али!.. Тебя к Арслану!

Вошел заспанный и протирающий кулаками глаз араб, молодой, с виду крепкий, хотя в то же время с утонченными чертами лица, на меня взглянул со странным сочувствием.

– Кто он?

Арслан оглянулся в дверном проеме.

– Какой-то франк. Выясни, чего он здесь, а потом убей.

Он кивнул боевикам, двое ушли с ним, а третий остался в комнате, автомат на ремне, ствол нацелен мне в бок, вид победно-независимый.

Молодой араб, что Али, сказал мне почти с сочувствием:

– У нас маленький город. И все не просто знают друг друга, но мы практически в родне один другому. Такое немыслимо в городах франков, верно?

Я сказал настороженно:

– Да. Но что из это следует?..

Он сказал тем же благожелательным голосом:

– Сегодня прошла весть о неких франках, прибывших в наш город, чтобы сильно навредить нам. И помешать исполниться воле Аллаха. Шейх Ар-Рази сказал мне, что вы очень образованный и понимающий человек, а потеря таких людей для Аллаха всегда горька. И как жаль, что я все же вынужден вас убить…

Я проговорил смиренно:

– Так не убивайте, вы же свободный человек.

Он покачал головой, в глазах мелькнула неистовая гордыня.

– Нет, я воин Аллаха.

– Это Аллах вам велит меня убить?

Он ответил с достоинством:

– Я подчиняюсь его воле.

– А вы уверены… что это вам нашептывает не Иблис?

Он кивнул.

– Да…

– Я тоже, – ответил я.

Все его возможности уже как на ладони, нервные точки и слабые места тоже, а также учтены все движения моих суставов и насколько сухожилия могут растянуться.

Я сдвинулся с линии автоматного огня, перехватил за ствол и с силой ударил им стража в лоб. Автомат оказался в моих руках, мозг отсчитывает бесконечно длинные секунды и сообщает, на какой именно этот молодой красавец выхватит пистолет…

Он в самом деле потянулся к кобуре, я с силой ударил в живот, развернулся и обрушил приклад на череп стражника. Там хрустнуло, а сам стражник распростерся на полу.

Когда Али разогнулся, черное дуло его пистолета уже смотрело ему в лицо.

– Аллах на моей стороне, – сказал я.

– Но я…

– Это я воин Аллаха, – прервал я и нажал на скобу.

Выстрел грянул глухо, но все равно снаружи услышат, хотя, скорее всего, решат, что он пристрелил меня за ненадобностью, жизни неверных ничего не стоят, однако если кто-то решит заглянуть…

Я дождался, и когда дверь приоткрылась и вовнутрь просунулась голова в бурнусе, я, стоя сбоку, ударил рукоятью в затылок и, подхватив обмякшее тело, втащил в комнату.