ВОЙНА

Мата Хари вспоминала, как она встретила известие о начале Первой мировой войны: «Однажды вечером, в конце июля 1914 года, я ужинала в кабинете ресторана с одним из моих поклонников, одним из руководителей полиции фон Грибалем (он руководил зарубежным отделом). Внезапно до нас донесся шум какой-то манифестации. Грибаль, который ничего о ней не знал, вышел со мной на площадь. Перед императорским дворцом собралась огромная толпа. Все выкрикивали: „Германия превыше всего!“».

На суде она так объяснила это знакомство: «В Германии, – показывала она на суде, – полиция имеет право цензуры над театральными костюмами. Меня находили слишком обнаженной. Префект зашел осмотреть меня. Так мы и познакомились».

Платили ей по тем временам весьма неплохо, по крайней мере до начала войны. Мата Хари получала за выход в среднем около двухсот золотых франков. Но, несмотря на дорогие подарки и немалые финансовые средства, которые она получала от любовников, Мата Хари постоянно нуждалась в деньгах, которые у нее не задерживались, и часто брала в долг. Говорят, она все проигрывала в карты.

23 мая 1914 года Мата Хари подписала контракт с директором Шульцем, гарантировавшим ей ангажемент в театре «Метрополь» на улице Беренштрассе с 1 сентября. В альбом она записала: «Театр „Метрополь“, Берлин, Германия, директор Шульц». Спектакль, где она должна была выступать, назывался «Похититель миллионов».

Мата Хари поселилась в отеле «Камберленд». Уже началась кампания по рекламе ее выступлений.

Как отмечает германский историк Герхард Хиршфельд, «для космополитки Маты Хари начало войны стало катастрофой во всех отношениях. Конец „прекрасной эпохи“ и вспыхнувший национализм имели печальные последствия для ее экстравагантного стиля жизни. Внезапно отошло в прошлое все, к чему она привыкла, – легкие и неконтролируемые путешествия, частые переезды и пребывания в дорогих отелях, а также то, что полиция раньше очень редко интересовалась личностью ее часто менявшихся сексуальных партнеров. Воюющие (а порой и нейтральные) страны запретили почти все путешествия, ввели ограничения почти во всех общественных и личных сферах жизни и требовали от своих подданных безусловной лояльности».

После начала войны Мата Хари решила вернуться в Париж через нейтральную Швейцарию. Но это оказалось совсем не просто сделать. 6 августа 1914 года она выехала в Базель. Мата Хари не знала, что с началом войны Швейцария значительно ужесточила правила пограничного контроля. На швейцарской границе актрисе разрешили переправить только ее багаж, а самой въезд в Швейцарию не разрешили, так как у актрисы не было необходимых документов. 6 августа она со всем своим багажом выехала из Берлина, направляясь в Швейцарию. Она не знала, что Швейцария с началом войны ужесточила правила пересечения своих границ. Позже, в ходе предварительного следствия в Париже, она рассказывала, что ее багаж благополучно переехал в Швейцарию в грузовом вагоне. А ей самой было отказано во въезде, потому что у нее не было полагающихся документов.

На самом деле закон об ужесточении пограничного контроля, предусматривавший специальные печати в документах иностранцев, въезжающих в Швейцарию, формально был принят лишь 22 ноября 1917 года. Но с началом войны для въезда в страну уже нужно было предъявлять действующий заграничный паспорт. Вечером 7 августа Мата Хари снова была в Берлине – но без багажа. 14 августа она отбыла из Берлина во Франкфурт-на-Майне, чтобы в голландском консульстве получить документ на право выезда в Нидерланды. Мате Хари нужно было лишь официальное удостоверение личности, позволявшее ей пересечь границу. Документ, выданный 15 августа 1914 года, был всего на одном листке. Он считался удостоверением личности, но фотографии на нем не было. Требование помещать фотографию появилось позже. На формуляре, где были заполнены лишь графы с именем и другими данными, было написано:

В документе указывалось, что ее рост 1 м 70 см и что у нее большой нос и карие глаза. Первоначально ее возраст был указан правильно – 38 лет, но затем был исправлен на 30 лет. Очевидно, она хотела, чтобы ее считали моложе своих лет. Ее волосы были очень черные, но в них уже пробивались седые пряди. Тем не менее в Париже в 1916 году она преобразилась в блондинку.

Ее отец Адам Зелле умер еще в 1910 году. В Амстердаме Мата Хари навестила господина и госпожу К. У госпожи К. сложилось впечатление, что Мата Хари была глубоко несчастна и чувствовала себя очень одинокой. Она понимала, что до Парижа сейчас не добраться. Ее богатых любовников в тот момент в Амстердаме не было.

Но в Амстердаме она попала в довольно затруднительное положение, поскольку ее гардероб был либо еще в Швейцарии, либо довольно медленно путешествовал в Париж. Все ее состоятельные друзья и покровители в Голландии были призваны в армию (в связи с началом Первой мировой войны в Нидерландах тоже была объявлена мобилизация), и о получении театрального ангажемента не приходилось даже мечтать. Несмотря на это, Мата Хари выбрала дорогой отель «Виктория», ибо привыкла ни в чем себе не отказывать.

Она вспоминала: «Снова оказавшись на родине, я почувствовала себя просто ужасно. У меня совершенно не было денег. Правда, в Гааге жил один мой очень богатый поклонник, его фамилия ван дер Капеллен. Но я хорошо знала, какое значение для него играет то, во что женщина одета. Поэтому я не стала его разыскивать, пока не обновила гардероб. Мое положение было сложным, пока однажды, выходя из церкви в Амстердаме, я не позволила некоему незнакомцу заговорить со мной. Он оказался банкиром по имени Генрих ван дер Шельк и стал моим любовником. Он был добрым и чрезвычайно щедрым. Я выдавала себя за русскую, поэтому он счел своим долгом знакомить меня с достопримечательностями страны, которую я знала лучше него».

Нон, которой уже исполнилось шестнадцать, слышала о своей матери очень мало. Окончив педагогическое училище в Гааге, она первый год проработала учительницей в Фельпе. В это время она жила с отцом в расположенном поблизости от Амстердама Де Стееге. Мата Хари решила написать ей письмо, где предположила, что раз дочь уже наверняка слышала всевозможные сплетни о ней, то теперь она уже достаточно взрослая, чтобы услышать историю жизни непосредственно от своей матери.

Нон показала письмо отцу. Тот тут же отослал его своему адвокату Хеймансу, сопроводив письмо нелестным замечанием в адрес бывшей жены. По совету Хейманса Джон Маклеод ответил на письмо бывшей жены вместо дочери. Он написал, что если Грит хочет увидеть дочку, то пусть потрудится написать письмо непосредственно ему, отцу. Она так и сделала – по-французски. Письмо было написано 18 сентября 1914 года в отеле «Виктория»:

В постскриптуме она добавила: «Пожалуйста, в ответе используй имя Мата Хари».

Отвечая ей письмом, бывший муж удивился, что она так быстро забыла голландский, хотя письмо Нон написала как раз на голландском. Он согласился на встречу дочери с матерью, но только если она не будет настраивать дочь против отца. Маклеод надеялся, что старая обида за это время уже исчезла. Но он не хотел, чтобы встреча Маты Хари и Нон состоялась в Гааге или Амстердаме. В качестве места встречи он предложил Роттердам. Мачеха Нон Гритье Маклеод рассказывала Ваагенаару, что Джон думал, что бывшая жена хочет увидеть свою дочь лишь потому, что до нее дошли слухи, что Нон очень красива. Предположение более чем странное. Ведь скромная выпускница педагогического училища ни в коем случае не была какой-нибудь «звездой», о которой говорила вся Голландия.

Длинноногая, со смуглой кожей и черными волосами матери, Нон на самом деле выглядела весьма привлекательно. Маклеод подозревал, что Мата Хари захочет показаться с Нон на публике в Амстердаме или Гааге, где ее хорошо знали, и поэтому выбрал Роттердам, где ее никто не знал.

В следующем письме Мата Хари сообщала бывшему супругу, что в будущем хотела бы позаботиться о воспитании Нон, и допускала, что, возможно, ей удастся на какоето время взять девочку с собой в Швейцарию. Такая перспектива явно не вызвала у него восторга, и он предложение отклонил. Маклеод написал, что будет гораздо лучше, если Мата Хари поможет Нон деньгами. Можно, например, поместить на счет в банке пять тысяч гульденов, чтобы Нон могла брать уроки вокала и игры на пианино. Однако некоторое время спустя Джон, убедившись, что денег от Маты Хари не получить, сообщил бывшей жене, что не может поехать в Роттердам, потому что еще не получил от правительства свою месячную пенсию. Мата Хари наконец поняла, что он не собирается устраивать ей встречу с Нон. Она никогда больше не увидела свою дочь.

Во время Первой мировой войны Нон посещала педагогическое училище в Гааге. Однажды ее соученица спросила, что она думает о своей матери. «Я не могу говорить о матери так, как мне хотелось бы, – ответила Нон. – Я так много слышала об ее жизни в Париже, но всякий раз, когда я заговаривала с отцом, желая узнать, что было на самом деле, он уходил от ответа».

Однако то, что ее мать находится в Гааге, куда Мата Хари переселилась в 1915 году, возбуждало любопытство девочки. По воспоминаниям Гритье Маклеод-Мейер, Нон писала домой письма с пометками вроде «Я вчера проходила мимо ее дома. Мужчин поблизости не было, но на окнах очень красивые занавески». Но она, как кажется, со своей стороны не предприняла никаких шагов, чтобы встретиться с матерью. Да и со стороны Маты Хари не было подобных попыток, хотя она наверняка знала, что ее дочь учится в Гааге. А сама она еще в сентябре 1914 года решила переехать в Гаагу. Там на берегу спокойного канала она сняла маленький дом по адресу Ниуве Ойтлег, 16. Пока там шел ремонт, Мата Хари в начале 1915 года уехала из Амстердама и жила в Гааге в отеле «Паулес».

Тогда, осенью 1914 года, родная Голландия казалась Мате Хари чужой и не слишком гостеприимной страной. Теперь ей представлялось, что прежней Голландии, которую она покинула десять лет назад, уже нет. В стране царила атмосфера военной тревоги, так как голландцы опасались германского вторжения. Которого, к счастью, не последовало. Но в стране был введен режим строгой экономии. Опасаясь войны, голландцы сметали с полок магазинов про запас буквально все. К тому же Голландию наводнили десятки тысяч беженцев из Бельгии. А в условиях дефицита Мата Хари жить не привыкла. К тому же в то время французский она знала уже лучше, чем родной голландский, и большинство своих писем предпочитала писать по-французски. Благо среди ее корреспондентов преобладали те, кто хорошо владел именно французским. Да и французская салонная культура, наверное, была для Маты Хари ближе всего, хотя зарабатывала она на другой, восточной культуре. Однако француженкой и французской патриоткой она так и не стала. А тот факт, что во Франции она оставалась иностранкой, самым негативным образом повлиял на ход следствия и суда над ней в 1917 году.

В Голландии Мата Хари продолжала искать театральных продюсеров. Наконец ей удалось подписать контракт с Роозеном, голландским директором Французской оперы.

Эта компания представляла собой смешанный ансамбль из голландских и французских певцов и пользовалась успехом в Голландии. Роозен устроил для Маты Хари балет в Королевском театре в Гааге. Выступление состоялось в понедельник 14 декабря 1914 года.

Газеты сообщали о «самом большом аншлаге в этом сезоне». Мата Хари танцевала в балете, который был «живой картиной», основанной на картине французского художника первой половины XVIII века Никола Ланкре «Ла Камарго». Музыку написал тоже француз и современник Ланкре Франсуа Куперен.

Мата Хари танцевала мимическую серию из восьми «настроений», включая ее любимые «Невинность», «Страсть», «Целомудрие» и «Верность». Все это не сильно отличалась от «Танца семи покрывал», который и сделал ее известной. Но в этот раз все было вполне целомудренно, и покровы с танцовщицы не падали. В Гааге Мата Хари надела для выступления желтый стильный костюм, украшенный белой и темно-красной шалями, которые, как писали газеты, «прозрачно развевались вокруг нее».

Пресса также отмечала, что ее танец похож на «идиллический пасторальный флирт». 18 декабря балет был повторен в городском театре Арнема. Джон Маклеод, проживавший в арнемском пригороде, на представление не пошел, так как, по его словам, знал свою бывшую жену «во всех только возможных позах».

Мата Хари вклеила в альбом репродукцию картины Ланкре, которая использовалась в качестве фона для ее выступления на сцене, и подписала: «Балет безумных французов, в исполнении Маты Хари, Королевский Французский театр». Эта запись в ее альбоме оказалась предпоследней. Последней же стала титульная страница голландской газеты с большой фотографией танцовщицы. Здесь Мата Хари выглядит красивой дамой в самом расцвете сил. На ней длинные сережки и жемчужное ожерелье, а также элегантная шляпа с широкими полями и белое платье с глубоким декольте. Подпись под фотографией гласила: «13 марта 1905 – 13 марта 1915». Это был десятилетний юбилей ее сценического дебюта в парижском Музее Гиме.

16 декабря 1914 года Мата Хари писала своему близкому другу художнику Питу ван дер Хему, как и она, уроженцу Леувардена: «Дорогой Пит, мне очень жаль, что тебя не было на спектакле. У меня был большой успех, и мне подарили множество цветов. Люди начали понимать, что это куда изысканней, чем смотреть на Макса Линдера в кино. Все билеты были проданы. Роозен был счастлив, кассир тоже. Я не могла бы выступить лучше».

В Голландии, как хорошо понимала Мата Хари, для танцовщицы не было будущего. Ведь «Французская опера» ежедневно меняла программу, и балет Маты Хари мог пройти лишь несколько раз в год. На такие деньги невозможно было жить.

Новый поклонник-банкир оплачивал гостиницу и счета. Так пролетело несколько безоблачных недель. Теперь можно было возобновить связь с давним поклонником Маты Хари бароном ван дер Капелленом. Но прежде банкир ван дер Шельк познакомил ее с бизнесменом Верфляйном из Брюсселя, который имел обширные деловые связи с германскими оккупационными властями и был близким другом нового германского генерал-губернатора Бельгии барона фон Биссинга. Через Верфляйна Мата Хари в начале 1915 года познакомилась с консулом Карлом Г. Крамером, который руководил официальной германской информационной службой в Амстердаме, то есть занимался внешнеполитической пропагандой, без особого, впрочем, успеха. Считается, что он также возглавлял отдел германской разведки III-b. Барон ван дер Капеллен помог танцовщице решить ее финансовые проблемы. В конце сентября 1914 года она сняла в Гааге небольшой дом, а еще через несколько недель Мата Хари получила ангажемент гаагского королевского театра. Но привычка жить на широкую ногу привела к тому, что ей постоянно не хватало денег. В конце осени 1915 года, по версии французской контрразведки, германская разведка будто бы завербовала Мату Хари.

В декабре 1915 года Мата Хари совершила первую после начала войны поездку в Париж. Когда ее после ареста допрашивала французская контрразведка, танцовщица первоначально утверждала, что вернулась во Францию в мае 1915 года и провела там три месяца. Ее путь лежал через Англию, а оттуда в Дьепп через Ла-Манш. Но на этот раз память подвела нашу героиню. Лишь на одном из позднейших допросов она вспомнила, что поездка во Францию состоялась только в декабре 1915 года, что вполне соответствовало визовым отметкам в ее паспорте. Но это была короткая поездка, поскольку уже в начале следующего года Мата Хари вернулась в Голландию. Во время следствия она объясняла: «Я вернулась в Париж, чтобы забрать личные вещи и предметы домашнего хозяйства, которые хранились на складе фирмы „Мапль“ на Рю де ла Жонкьер, 29. Я вернулась в Голландию через Испанию с десятью ящиками с вещами, потому что британская граница в то время была закрыта из-за крупных перевозок войск». Она также отметила, что большую часть ее вещей, которые хранились в Париже после того, как она оставила свой дом в Нейисюр-Сен, составляли столовое серебро и постельное белье. Эти вещи были необходимы для нового дома в Гааге.

Мата Хари беззаботно путешествовала по разделенной фронтами Европе так, как будто никаких фронтов и не было. Когда появился шанс выступить на парижской сцене, она сразу за него ухватилась – а вдруг повезет? Танцовщица услышала, что Сергей Дягилев все еще во Франции. Мата Хари жила в «Гранд-Отеле» и оттуда 24 декабря 1915 года написала письмо своему старому другу, ментору и импресарио Габриэлю Астрюку. Она надеялась, что он сможет предложить ей что-то новое и, в частности, соблазнится «живыми картинами», которые она исполняла в Голландии. Также Мата Хари осторожно упомянула, что думает о своем возвращении на сцену не ради денег. Она давала понять, что живет в Голландии достаточно обеспеченно. И просила Астрюка сообщить Дягилеву, что тот может воспользоваться ее услугами. Она писала: «Я только на короткое время приехала в Париж. Через несколько дней я вернусь в Голландию. Как я вижу, Дягилев все еще тут. Так как у меня теперь есть некоторые новые и достаточно оригинальные танцы, то могли бы вы оказать мне услугу по заключению контракта с ним? Как вы знаете, я сама создаю все свои танцы. И я хочу этого не ради денег, потому что живу в Голландии в хороших условиях содержания, а именно обеспечивает меня адъютант королевы. Гораздо в большей степени я сделала бы это из интереса и, конечно, ради славы. Он (Дягилев. – Б. С.) не пожалеет, потому что я смогу привнести нечто новое». Она также просила Астрюка использовать в письмах к ней имя «Маклеод-Зелле», как написано в ее официальном паспорте, ибо она приехала инкогнито. Но из плана с Дягилевым ничего не вышло, Мата Хари через Испанию и Португалию вернулась к своему любовнику в Гаагу. На допросах в Париже она назвала его имя: барон Эдуард Виллем ван дер Капеллен. Он родился в 1863 году. Когда он во второй раз встретился с Матой Хари, ему уже было пятьдесят два года.

Тем временем во Франции нарастала шпиономания. По всему Парижу в витринах магазинов, на трамваях и в метро были плакаты, призывавшие к бдительности: «Храни молчание, помни, что вражеские уши слушают тебя».

Она скучала по Парижу и по маркизу де Бофору, с которым познакомилась в декабре 1915 года в «Гранд-Отеле».

15 мая 1916 года Мата Хари получила новый голландский паспорт. В нем была та же фотография, что и в голландской газете от 15 марта 1915 года.

Майор в отставке фон Репель, который в первую мировую войну руководил центром военной разведки «Запад», 24 ноября 1941 года писал бывшему начальнику контрразведки рейхсвера, генерал-майору в отставке Гемпу: «Выйти на Мату Хари удалось через барона фон Мирбаха, который, будучи рыцарем ордена иоаннитов, был придан офицеру-разведчику. Последний как раз порекомендовал Х-21 (кодовый номер Маты Хари) шефу службы III-b. Тогда я еще работал в центре военной разведки „Запад“ в Дюссельдорфе и был вызван по телефону к полковнику Николаи в Кельн, где состоялась первая беседа между Х-21 и полковником Николаи, Как Мирбах, так и я советовали не пускать в Германию Х-21, которая тогда жила в Гааге. Но шеф III-b настоял на своем…

В дальнейшем Мата Хари часто рассказывала мне, что ее заметили уже при переходе границы в Зевенааре. Среди сопровождавших ее людей была горничная-мулатка из Индии, которая, быть может, тоже играла двойную роль. Шеф III-b откомандировал Х-21 из Кельна во Франкфурт-на-Майне, где ее устроили в гостинице „Франкфуртер-гоф“. А я с доктором Шрагмюллер (знаменитая германская шпионка „фрейлейн доктор“, о которой пойдет речь ниже. – Б. С.) остановились в отеле „Карлтон“. Я должен был за несколько дней проинструктировать Х-21 по политическим и военным вопросам. Фрейлейн доктор должна была определить время поездки Х-21, а также проинструктировать ее относительно ведения наблюдений и способов передачи информации. Когда мы начали инструктаж по применению особых химических чернил, в помощь мне был прислан г-н Хаберзак из разведцентра в Антверпене. В дальнейшем мы вдвоем стали обучать ее химической переписке текстов и таблиц. Тогда же состоялся разговор с руководителем III-b. Он состоялся в гостинице „Домхотель“, недалеко от Кельнского собора. При разговоре присутствовали только фрейлейн доктор и я. Получив новые задания, мы вернулись во Франкфурт-на-Майне. Старший официант отеля „Франкфуртер-гоф“ раньше работал старшим официантом в парижском отеле „Ритц“. Он сразу узнал Мату Хари и, как мы узнали на следующий день, вечером пригласил ее в гости к себе домой. По возможности я должен был проводить инструктаж Маты Хари за городом, под видом прогулок, когда за нами никто не наблюдал. Во время одной из таких прогулок она сказала, что, наверное, ей не стоило ходить в гости к обер-кельнеру и что интерес к ней этого человека вообще внушает ей сильные опасения. Похоже, что она еще с парижских времен задолжала ему какие-то деньги: я своими глазами видел, как она передавала ему чек».

Тут стоит отметить, что на следствии Мата Хари, признавая факт своих контактов с германской разведкой, категорически отрицала, что встречалась с «фрейлейн доктор». И в качестве своего контакта указала только консула Крамера, о котором речь пойдет ниже. Также нет никаких доказательств, что она в период Первой мировой войны хоть однажды посетила Германию, при том что контроль на голландско-германской границе был весьма тщательным. Предположить же, что Мата Хари не имела никакого опыта в таких делах, весьма трудно. Да и зачем германской разведке было тащить нового агента в Германию, рискуя раскрыть его? Не проще ли было проинструктировать его на месте? Отметим также, что ни на следствии, ни на суде в 1917 году не упоминался ни один факт посещения Матой Хари Германии после отъезда оттуда в начале Первой мировой войны. Рассказ майора Репеля слишком уж напоминает жанр «охотничьих рассказов», до которых так падки отставные разведчики. Благо «фрейлейн доктор» к тому времени уже умерла и опровергнуть своего словоохотливого коллегу не имела никакой возможности.

Согласно версии французской контрразведки, Вернер фон Мирбах, давний поклонник танцовщицы, служил в штабе 3-й армии. Ему стало известно о бедственном положении Маты Хари, и он решил завербовать ее, поскольку она вращалась в высших кругах Парижа. Его подчиненный, капитан Гоффман, немедленно доложил об этом руководителю службы разведки майору Николаи. В дело включается консул Крамер, уже знакомый с Матой Хари. Николаи дал указание вызвать танцовщицу в Кельн. Она ему понравилась, и Николаи приказал немедленно приступить к ее обучению по ускоренной программе.

По окончании инструктажа Мата Хари уехала обратно в Гаагу. В Париже она должна была выяснить планы наступления союзников. Во время поездки и пребывания в районах, представляющих интерес в военном отношении, она должна была фиксировать, где происходят передвижения войск. Мата Хари будто бы поддерживала связь с двумя центрами германской разведки – с центром «Запад» в Дюссельдорфе во главе с майором фон Репелем и с агентурным центром германского посольства в Мадриде, возглавляемым майором Арнольдом Капле.

Однако Николаи в своих мемуарах ничего подобного не писал и вообще не упоминал Мату Хари среди германских агентов.

На допросе Мата Хари рассказала о встрече с консулом Крамером так, словно она произошла в мае 1916 года, еще до ее второй поездки во Францию: «Консулу стало известно, что я запросила въездную визу во Францию. Он начал разговор так: „Я знаю, что вы собираетесь поехать во Францию. Не согласились бы вы оказать нам определенные услуги? Нам бы хотелось, чтобы вы собрали там для нас информацию, которая, на наш взгляд, могла бы нас заинтересовать. В случае вашего согласия я уполномочен уплатить вам 20 000 франков“. Я сказала ему, что сумма довольно скромная. Он согласился и добавил следующее: „Чтобы получить больше, вы должны сначала доказать, на что вы способны“. Я попросила немного времени на раздумье. Когда он ушел, я подумала о своих дорогих шубах, задержанных немцами в Берлине, и решила, что будет справедливо, если я вытяну из них максимум того, что смогу. Поэтому я написала Кремеру (в показаниях Маты Хари и в материалах следствия и суда фамилия консула писалась как Кремер. – Б. С.): „Я все обдумала. Можете принести деньги“. Консул пришел и немедленно выплатил обещанную сумму во французской валюте. Он сказал, чтобы я писала ему чернилами для тайнописи. Я возразила, что это будет для меня неудобно, поскольку теперь мне придется подписываться своим настоящим именем. Он ответил, что есть такие чернила, которые никто прочесть не сможет, и добавил, чтобы я подписывала свои письма Х-21. Затем он передал мне три небольших флакона, помеченных цифрами 1, 2, 3. Получив от Кремера 20 000 франков, я вежливо выпроводила его. Уверяю вас, что из Парижа я никогда не написала им и полуслова. Кстати говоря, эти три флакона, вылив их содержимое, я бросила в воду, едва наш пароход подошел к каналу, идущему из Амстердама в Северное море».

Отметим также, что Анна Линтьенс, пожилая женщина, которая много лет служила Мате Хари, всю жизнь утверждала, что ее госпожа никогда не была шпионкой. Линтьенс познакомилась с Матой Хари в 1905 году. Служанка сохранила два альбома, куда ее хозяйка собирала все публикации о себе в прессе. Там же были и личные заметки Маты Хари, но систематического дневника она не вела. Этими материалами в дальнейшем воспользовался С. Ваагенаар.

Визу во Францию Мата Хари получила легко. А вот с англичанами возникли проблемы. Британский консул в Роттердаме ей в транзитной визе отказал, возможно, подозревая ее в шпионаже в пользу Германии. Она обратилась за поддержкой в МИД Голландии. 27 апреля 1916 года в посольство Нидерландов в Лондоне была отправлена телеграмма министра иностранных дел Джона Лаудона с просьбой о визе для Маргареты Гертруды Зелле. 4 мая последовал отказ, поскольку «у властей есть причины, по которым разрешение на въезд дамы, упомянутой в телеграмме за № 74, в Великобританию является нежелательным». Позднее капитан Жорж Ладу, руководитель французского Второго бюро (контрразведки) заявил, что его коллеги в Лондоне «раньше, чем за год» до ареста Маты Хари уже посылали ему донесения с подозрениями против нее. Однако ничего конкретного англичане по поводу Маты Хари не сообщили. И, как признал позднее сам Ладу, у него не было никаких компрометирующих Мату Хари конкретных сведений, а только неясные подозрения. Подозрение англичан основывалось на донесениях их агента в Голландии, который информировал о встрече Маты Хари в Гааге вскоре после возвращения из первой поездки во Францию с одним немцем. Как сообщила больше года спустя сама Мата Хари на допросах, ее посетил немецкий консул в Амстердаме. Содержание их беседы «Сикрет Интеллидженс Сервис» не было известно, но встреча с немецким консулом навлекла на Мату Хари подозрения. Хотя желание встретиться с известной танцовщицей, только что прибывшей из Франции, было для германского консула вполне естественным. Он наверняка хотел получить информацию об обстановке во Франции из первых рук. При этом никакие французские военные тайны она выдать Германии не смогла бы при всем желании, поскольку не знала их.

Тем не менее во Францию Мата Хари на этот раз все-таки попала. В разговоре с капитаном Ладу в августе 1916 года в Париже она заявила, что плыла на пароходе «Зеландия». Этот пароход отплыл из Голландии 24 мая 1916 года. А 12 июня 1916 года Мата Хари прибыла в Мадрид, откуда два дня спустя отбыла в Париж. 16 июня в пограничном городке Андай ее задержали французы. Французская контрразведка по «наводке» англичан попыталась установить наблюдение за Матой Хари. А затем неожиданно пришло распоряжение вообще не пускать ее во Францию. Артистка была возмущена. Французский чиновник на границе ответил, что и сам не знает причин запрета, и посоветовал ей попросить помощи у голландского консула в Сан-Себастьяне. Разозленная Мата Хари тотчас написала письмо своему старому близкому другу, Жюлю Камбону, бывшему генерал-губернатору Алжира, бывшему французскому послу в Вашингтоне, бывшему французскому послу в Мадриде (там они и познакомились), бывшему французскому послу в Берлине и действующему генеральному секретарю МИД Франции с 1915 года. Его брат Поль в 18981920 годах был французским послом в Лондоне. Мата Хари просила своего высокопоставленного друга, чтобы ее все-таки пустили во Францию. Если бы она действительно была шпионкой, сам факт запрета въезда в Англию и во Францию должен был бы заставить ее насторожиться и заподозрить, что контрразведка стран Антанты ее раскрыла. Но никакой тревоги в письмах Маты Хари нет, одно возмущение. Общение с немцами как до, так и во время войны никогда не казалось ей криминалом. Ведь она была подданной нейтральной Голландии и никаких обязательств в отношении Франции не имела. Ее капризное и непредсказуемое поведение делало ее плохим агентом в глазах руководителей любой разведки мира, и им вряд ли пришло бы в голову пытаться ее завербовать, хотя и во Франции, и в Германии у нее было много высокопоставленных знакомых. Кому нужен агент, чье поведение непредсказуемо и который в случае чего наверняка будет работать только на себя? Лео Фауст, который в годы Первой мировой войны был корреспондентом голландских газет в Париже и неоднократно встречался с Матой Хари, писал о ней в 1959 году Сэму Ваагенаару: «Все эти годы во мне росла убежденность, что никакой шпионкой она не была. Ей это просто не было нужно, потому что она могла получать достаточно денег совсем другим путем. Кроме того, она была слишком глупа, чтобы хоть кто-то нашел ее подходящей для шпионской работы. Напротив, такого человека следовало бы рассматривать как опасность для самого себя, если доверить ей какую-либо тайну».

Ситуация в Андае неожиданно разрешилась, так что Мате Хари не пришлось даже отправлять письмо Жюлю Камбону. Когда Мата Хари вернулась на пропускной пункт, ее пропустили беспрепятственно. Возможно, руководство контрразведки предпочло впустить ее во Францию, чтобы попытаться проследить ее связи. Вскоре Мата Хари была в Париже. Барон ван дер Капеллен со своего банковского счета в Гааге по-прежнему регулярно переводил ей деньги.

Ладу послал для слежки за Матой Хари двух агентов, которые наблюдали за ней несколько месяцев днем и ночью. Составленное на основе их донесений досье регистрирует почти всех ее посетителей с 18 июня 1916 года по 13 января 1917 года, ее телефонные звонки, всех, с кем она переписывалась, а также покупки и поездки.