РАСЦВЕТ КАРЬЕРЫ
Завершив в январе 1907 года гастроли в Вене, Мата Хари два с половиной месяца путешествовала вместе с Кипертом. 30 марта она писала из Рима Астрюку, что «совершила длительное путешествие в Египет, до самого Асуана». Там она надеялась найти, как она писала, «классические восточные танцы. Но, к несчастью, все, что когда-то было грациозным, красивым в танцах, которыми славился Египет, к тому времени уже исчезло. Оставшиеся танцы неграциозные и непривлекательные».
Она узнала, что Астрюк готовит парижскую премьеру «Саломеи» Штрауса, запланированную на 10 мая в театре «Шатле». Мата Хари хотела бы в ней участвовать: «Музыка Штрауса потрясает своей мощью. Я так хотела бы создать и по-новому интерпретировать значение танца, который обычно является самым слабым звеном оперы. Плохо представленный танец не позволяет создать нужное впечатление от всего остального».
Она также сообщила Астрюку, что через несколько дней вновь появится в Берлине в своих апартаментах на Находштрассе, 39. Мата Хари также послала своему импресарио еще одно письмо с просьбой передать его самому Рихарду Штраусу. Но Астрюк не собирался включать ее в «Саломею» и так и не передал письмо композитору. Мата Хари же, полная надежд, просила композитора о встрече, как только она снова будет в Берлине. «Я очень хотела бы создать „танец“. Прежде всего, я хотела бы танцевать в Париже, где я очень известна. Только я смогу точно интерпретировать настоящие мысли Саломеи». Она проинформировала Рихарда Штрауса о своем единственном достижении в профессиональном балете: «В Монте-Карло я танцевала „Индийский воздух“ Массне, и он сможет рассказать обо мне больше».
Мата Хари была буквально одержима мыслью, что только она в состоянии правильно станцевать «Саломею». Несколько лет она постоянно повторяла Астрюку эту свою просьбу, но выразить «настоящие мысли Саломеи» ей довелось только у другого импресарио.
Голландский сигаретный магнат, воспользовавшись популярностью нашей героини, начал выпускать сигареты «Мата Хари», рекламируя их следующим образом: «Новейшие индийские сигареты, отвечающие самому взыскательному вкусу, изготовлены из лучших сортов табака с острова Суматра». Хотя Маргарета в свое время жила на Яве.
Экзотическую танцовщицу звали в лучшие театры Европы. Ей рукоплескала Франция, Испания, Италия, Германия. Один богатый любовник сменялся другим.
Расставшись с Кипертом, Мата Хари в декабре 1907 года вернулась в Париж, где поселилась в фешенебельном отеле «Морис». Она разбогатела и теперь выступала главным образом в представлениях, устраиваемых с благотворительной целью. Ее слава была сравнима со славой знаменитой американской танцовщицы Айседоры Дункан и других балетных «звезд» того времени.
В интервью парижскому изданию «Нью-Йорк Геральд» 23 декабря 1907 года она сообщила, что «два года провела в увеселительном путешествии», хотя на самом деле путешествовала меньше года. Она побывала в Египте и в Индии и выучила три новых танца. Она надеялась возобновить артистическую карьеру 1 февраля 1908 года в зале «Фемина» на Елисейских Полях. Лучшим из трех новых танцев она считала «Легенду о розе». Презентация этого танца прошла на новогодней вечеринке в доме Арлетт Доржер. Актриса Доржер исполняла в «Театре Буфф Паризьен» «простодушную распутницу». Вскоре после этого Мата Хари продемонстрировала свою притягательность на одном благотворительном спектакле. Организовал этот праздник Леон Бэльби. Впоследствии он стал владельцем ежедневной газеты «Ле Жур» и инициатором знаменитого ежегодного бала «Ваl de Petits Lits Blancs» в Парижской опере.
На новый 1908 год Мата Хари участвовала в благотворительном гала-вечере в театре «Трокадеро». Там выступали Саша Гюитри, Сесиль Сорель и шотландская певица Мэри Гарден, с большим успехом дебютировавшая в опере Шарпантье «Луиза» в 1900 году.
Наша героиня постепенно начинала понимать, что ее всерьез поджимает возраст. Пока Мата Хари путешествовала по экзотическим странам, во французской столице появилось немало ее конкуренток. Многие девушки без комплексов поняли, что красивое тело легко находит особенно большой спрос у зрителей, если оно частично или полностью обнажено. В театрах и кабаре появилось множество голых танцовщиц. И большинство из них были значительно моложе родоначальницы жанра. Теперь Мата Хари всерьез подумывала над тем, чтобы начать танцевать в длинном платье со шлейфом.
Молодые и более привлекательные, а также более образованные танцовщицы, например обучавшаяся в Берлине и Сан-Франциско канадка Мод Аллан, начинали теснить Мату Хари. Критика против нее звучала все громче и больше. Некоторые критики утверждали, будто у Маты Хари нет таланта, а ее дальневосточное искусство – чистое мошенничество. На некоторых критиков, в частности на директора одного парижского театра, она даже подала иск в суд за клевету. Судьи, после длившегося два года процесса, решили, что она создала нечто новое своими танцами, но ответчик так и не заплатил ей компенсацию.
Мата Хари была очень разгневана, что теперь ее имитируют во множестве парижских варьете. Свое возмущение она выразила в небольшой речи, произнесенной во время благотворительного спектакля в пользу пожилых актеров, состоявшегося 20 сентября 1908 года в Понт-о-Дам:
«Два с половиной года назад я впервые выступила на частном мероприятии в Музее Гиме. С того достойного внимания дня появилось все больше и больше дам, вынырнувших из ничего и прославлявших меня своими имитациями. Мне действительно льстили бы эти знаки внимания – если бы представления были правильными с точки зрения науки, искусства и эстетики. Но, к сожалению, о них такого сказать нельзя».
И здесь же она в очередной раз изложила свою фантастическую биографию: «На Яве, родившись среди чудесных тропических лесов, я с самого раннего детства изучила глубокое значение этих танцев, выражавших собой культ, религию. Только тот, кто там родился и вырос, проникнут их религиозным духом, и может придать им ту серьезную ноту, которой они достойны. Я объехала весь Восток, но я могу только сказать, что нигде не видела женщин, танцевавших со змеей в руках или с чем-то подобным. Такое я впервые увидела в Европе. И должна признаться, что меня это очень удивило. Восточные танцы, которые я видела и изучила на моей родине – на Яве, вдохновлены цветами. От этого они и получают свою поэзию.
В прошлом году я встретила в глуби России одну даму – еще одну из этих псевдовосточных танцовщиц, которая совершенно серьезно называла себя „жемчужиной Востока“. Я не могла удержаться от замечания: „Если есть настоящие жемчужины, как же не быть подделкам!“». Это, собственно говоря, единственное свидетельство того, что в те восемь месяцев, что прошли между ее возвращением из Египта и появлением в Париже, Мата Хари успела побывать в России.
К тому времени Мата Хари уже располагала значительными средствами. И она не стеснялась их тратить. 4 октября 1908 года на Больших осенних скачках в Лонгшампе она появляется в изумительном бархатном платье с большой муфтой. А в следующий раз в том же Лонгшампе она была «в возбуждающем воображение плотно обтягивающем платье из синего шифонового бархата, отороченном шиншиллой». Средства пока что позволяли шиковать.
Астрюк легко находил ей выгодный ангажемент. Но Мата Хари охотно участвовала и в благотворительных концертах и вечерах, причем не только из-за рекламы, но и вследствие искреннего стремления помочь обездоленным. Чередой шли студенческий праздник «Gala des Pupilles», выступление в доме Гиме, выступление в честь японского посла барона Курино. А в августе 1908 года она танцевала в пользу бедняков Ульгата в Нормандии.
Она утверждала, что в конце 1908 года вновь побывала в Египте, но это не соответствовало действительности. Мата Хари выступила в театре «Фемина» 6 февраля 1909 года. Она танцевала на благотворительных вечерах для госпиталя «Клементина» в Софии. В программе была болгарская музыка, болгарский танец, болгарские студенты в болгарских костюмах. Затем Мата Хари исполнила танец «Орхидея». В афише вечера утверждалось, что в ее жилах течет голландская, яванская, мадуранско-балийская и индийская кровь. Вот только болгарской крови не было.
Мата Хари стала настоящей «звездой» Парижа. Ее репертуар дополнился еще одним восточным танцем – «Кечубунг». По выражению рецензента «Дэйли Мэйл», этот танец был словно цветок, «который расцветает и погибает за одну ночь». В конце 1909 года Мата Хари позировала для картины художника Поля Франц-Намюра.
В январе 1910 года Мата Хари гастролировала в Монте-Карло. Директор парижского театра «Одеон» Андре Антуан ставил пьесу франко-алжирского автора Шекри-Ганема «Анчар» на музыку Римского-Корсакова. Действие происходило «где-то в Аравии». Третий акт состоял из балета, который танцевала одна-единственная героиня – Клеопатра. Вот ее и станцевала Мата Хари. 7 января состоялась премьера. «Огненный танец» Маты Хари всех покорил. Парижская газета «Матен» писала, что танцовщица «показала прекрасное исполнение, яркое, мистическое и выразительное».
Рецензент парижского журнала «Комедия» назвал Мату Хари «бесспорной королевой старинных танцев» в связи с ее выступлением на новогоднем бенефисе в театре «Аполло» в Париже. Теперь никто не сомневался, что она – прирожденная балерина.
А с июня 1910-го и до конца 1911 года у нее завязался бурный роман с крупным парижским биржевым маклером Руссо, с которым она жила в замке на Луаре, в Эвре. Это было симпатичное здание XVIII века. Фотографию замка в своем альбоме Мата Хари подписала «Мой золотой замок». Замок «Шато де ла Дорее» принадлежал графине де ла Тэйль-Тетренвилль. В 1910 году она сдала его Феликсу Ксавье Руссо, парижскому биржевому маклеру. Он привез с собой Мату Хари, которую выдавал за «мадам» Руссо.
Русо познакомился с Матой Хари на одном вечере, где играл его сын. Ей казалось, что она по-настоящему полюбила. И окунулась в пламя страсти, уйдя на время от парижского света. В замке Мата Хари ежедневно совершала конные прогулки по окрестностям. Ее любимого коня звали Радж. Всю неделю, кроме суббот и воскресений, Мата Хари проводила в полном одиночестве. С ней оставалась только Анна Линтьенс, последовавшая за ней в Эвр. Руссо был старше Маты Хари и любил ее только в уикенд. В пятницу вечером Феликс приезжал на поезде из Парижа на вокзал города Тур. Оттуда на такси он ехал в Эвр. В понедельник утром карета из замка отвозила его обратно в Тур.
Однажды шестнадцатилетний юноша, родственник владелицы замка, привез Мате Хари письмо из Парижа. Он прискакал из Тура до Эвра на коне и очень гордился этим достижением, не преминув похвастаться столь долгой конной поездкой. Тогда Мата Хари вспомнила навыки цирковой наездницы, вскочила в седло и проскакала на коне по лестнице замка вверх и вниз. Возвращая поводья удивленному юноше, она заявила: «Вот если тебе удастся сделать то же самое, тогда ты действительно сможешь сказать, что умеешь скакать верхом».
Маргарета до умопомешательства влюбилась и ради любви была готова отказаться от триумфальных выступлений. Горничная Полин, прислуживавшая в замке, вспоминала: «Казалось, что они прекрасно ладили друг с другом. Ссор не было ни разу. Они частенько выезжали на лошадях на прогулку. У них были разные спальни. Но, кончено, они могли заходить друг к другу». А в большой спальне у Маты Хари была кровать с настоящим балдахином цвета мальв.
В замке, чересчур средневековом по своему комфорту, где не было ни ванной комнаты, ни водопровода, ни электричества, Мата Хари, привыкшая к роскоши, вряд ли чувствовала себя особенно уютно. Но она очень любила Феликса и подчинялась его воле. Мать и жена Руссо прекрасно знали об их связи. Мать Феликса однажды навестила любовницу своего сына и постаралась отговорить Мату Хари от продолжения романа, но потерпела полное фиаско. Наоборот, они подружились, и старая мадам Руссо прожила в замке почти полгода.
Жена Феликса Руссо вспоминала: «Он был бабником. И действовал на женщин неотразимо. Но в конце концов он и Мата Хари поссорились. Когда спустя долгое время он вернулся ко мне, то был совершенно расстроен».
Но когда Руссо разорился из-за неудачной биржевой игры, она его бросила и сняла виллу в живописном парижском предместье Нейи-сюр-Сен. Позднее Феликс стал представителем фирмы, выпускавшей шампанские вина «Heidsieck». А жене после смерти не оставил ни гроша. Впрочем, Мате Хари он тоже ничего не оставил.
Эту виллу хорошо описал русский писатель Марк Алданов в очерке «Мата Хари», опубликованном в 1932 году: «Этот невысокий, небольшой, странной формы, странного цвета дом с садом не напрасно называется виллой. Он построен, вероятно, около ста лет тому назад и тогда был загородным, если не деревенским домом. Вилла „Реми“ расположена в той части Нейи, которая до сих пор сохранила глубоко провинциальный вид. Здесь еще нет больших домов; все особняки с садами. Очень мало лавок, почти нет кофеен – вот только одна, тоже необыкновенно провинциальная по виду, кофейня находится на улице Виндзор, как раз по соседству с № 11.
В № 11 жила Мата Хари. Здесь происходили ее „оргии“. Сюда же, очевидно, приходили к ней для деловых разговоров агенты германского генерального штаба. И для оргий, и для шпионских дел окруженный садом особняк на улице Виндзор был выбран чрезвычайно удачно: вот какой частью города всего менее могли интересоваться полиция и контрразведка.
По случайности вилла „Реми“ теперь сдается в наем; следовательно, ее можно осматривать. Я побывал в доме Маты Хари. В старинных уголовных романах Монтепена, Габорио, в разных „Тайнах розового дома“ описываются именно такие таинственные виллы. Сходство полное, вплоть до узких винтовых лестниц, соединяющих первый этаж со вторым. Может быть, помимо удобства, именно романтика этого старого особняка и привлекла внимание Маты Хари – ведь ее и погубила главным образом романтика».
К романтике, которая Мате Хари, конечно, была присуща, как и почти любой актрисе, следует прибавить еще изрядную дозу авантюризма, которая, очевидно, и стала одной из причин гибели нашей героини. Кстати, сам Алданов был вполне убежден, что Мата Хари была настоящей шпионкой, вполне удовлетворившись официальной французской версией: «Делались попытки доказать, что расстреляли ее без всякой вины, – попытки весьма неудачные: едва ли можно сомневаться в том, что Мата Хари была шпионкой. Она даже была, если можно так выразиться, шпионкой в чистом виде». Впрочем, непосредственно с материалами следствия и суда он знаком не был, как и подавляющее большинство писавших о Мате Хари. Алданов, впрочем, оговорился: «Обстоятельства, при которых Мата Хари стала шпионкой, известны только германской разведке. Мы здесь вступаем в область догадок».
Но вот как раз германской разведке о Мате Хари сказать было нечего. Германские офицеры в послевоенных мемуарах лишь пересказывали те факты, которые были оглашены на суде. Никакой конкретной информации, которая поступила от Маты Хари и могла бы оказаться полезной германскому командованию, они при всем желании назвать не могли.
Когда она время от времени возвращалась из Эвра в Париж, во всех газетах и журналах появлялись ее фотографии на скачках и иных светских мероприятиях. В дальнейшем она переехала в маленький, но очень привлекательный дом в пригороде Нейи-сюр-Сен, Рю Виндзор, 11. Феликс Ксавье Руссо обставил этот дом, но за дорогую мебель не заплатил, поскольку, очевидно, уже начал потихоньку разоряться. Соответствующий чек он отправил жене, но она тоже не стала оплачивать мебель для любовницы мужа. Когда Мата Хари жила в доме, сад был площадью в 560 квадратных метров. Так как других домов вокруг не было, он был достаточно велик, чтобы Мата Хари могла развлекать там танцами гостей, и она нередко танцевала обнаженной.
Габриэль Астрюк устроил для нее выступление в миланском театре «Ла Скала». Это был пик ее карьеры. Импресарио постарался сделать так, чтобы она выступала вместе с Русским балетом, первое выступление которого в Монте-Карло состоялось благодаря Габриэлю Астрюку и Раулю Гюнсбургу. Художник Леон Бакст, занимавшийся сценическим оформлением выступления труппы, получил предложение создать специальные костюмы для выступлений Маты Хари в Милане. Но из-за финансовых трудностей Руссо материальное положение Маты Хари ухудшилось, и она написала Астрюку: «Нам Бакст не нужен».
Она также сообщила, что до отъезда в Милан закажет еще несколько своих фотографий в образе Венеры. Эту партию она должна была танцевать в «Ла Скала». Имея на руках контракт с самым большим оперным театром в мире, она считала, что и на других престижных площадках ей не будет отказа.
Миланский оперный театр «Ла Скала» пригласил ее на зимний сезон 1911/12 года, а затем и на летний сезон. Мата Хари танцевала в «Ла Скала» в двух балетах, что было заветной мечтой балерин того времени. Она познакомилась с Преображенской, которую в письме к Астрюку называла самой выдающейся балериной того времени, и упомянула, что та дала ей «несколько очень полезных советов». На открытии сезона она танцевала свой ставший уже знаменитым танец «Принцесса и волшебный цветок» – в пятом акте оперы немецкого композитора Глюка «Армид», написанной в 1777 году. В новом балете, на музыку Маренко, она 4 января 1912 года была Венерой. И опять большой успех, аншлаги и благожелательные отзывы критики.
Оркестром на первом спектакле сезона дирижировал выдающийся дирижер Туллио Серафин. В 1963 году он вспоминал, что Мата Хари была «восхитительным созданием. Очень культурная, с природными задатками к искусству. Производила впечатление просто природной аристократки. Но, кроме того, она была серьезной актрисой и личностью». Миланские газеты были потрясены ее выступлением. «Коррьере делла Сера» посчитала ее танцы несколько медленными, но похвалила ее «выразительные движения» и назвала Мата Хари «мастером танцевального искусства, с изобретательным даром мимики, творческой фантазией и необычайной силой выразительности».
Мата Хари писала Астрюку: «Все газеты единодушно сообщают, что я идеальная Венера… Я танцевала Венеру со своими собственными волосами, то есть темными. Они сначала были удивлены, но я научила их, что Венера – это абстрактная фигура, то есть воплощение красоты. Таким образом, у нее могут быть и коричневые, и рыжие, и светлые волосы. Они согласились».
Еще до поездки в Италию начались переговоры о поступлении Маты Хари в труппу Русского балета Сергея Дягилева. Параллельно Астрюк вел переговоры и о возможных выступлениях в Берлине. Но здесь Мата Хари была настроена скептически и писала импресарио: «Что касается Берлина, то я полностью готова исполнять там один из моих классических танцев. Но я не думаю, что смогу получить там сценическое оформление с роскошными цветами и лунным светом, без которых мой танец невозможен».
Танцовщице были очень нужны деньги. 8 февраля 1912 года она в очередной раз писала Астрюку, и ее письмо было настоящим криком души: «Может быть, вы знаете кого-то, кто заинтересован в протекции людям искусства? Я имею в виду капиталиста, который мог бы сделать такую инвестицию. Мое положение сейчас достаточно тяжелое. Мне срочно нужны тридцать тысяч франков, чтобы выпутаться из этой ситуации и вернуть душевное спокойствие, которое так нужно для моего искусства. Было бы очень жаль, если бы мне пришлось закончить свое будущее раньше срока. Как гарантию для займа я предлагаю все, что есть в моем доме, включая лошадей и карету».
Она обещала вернуть кредит за два-три года за счет гонораров за выступления. Возможный контракт предусматривал бы предварительное удержание комиссионных посредника от всех возмещаемых сумм кредита. До сих пор не известно, нашел ли Астрюк мецената для Маты Хари. Тем не менее в ее конюшне на вилле в Нейи-сюр-Сен содержались чистокровные жеребцы, стоившие немалых денег.
Переговоры с Дягилевым дошли до такой стадии, что Мате Хари надо было ехать в Монте-Карло. В марте 1912 года она встретилась там с Дягилевым, Фокиным и Нижинским. Но дело обернулось не так, как она предполагала. Мата Хари думала, что Дягилев сразу подпишет с ней контракт. Ее танец и ее манера исполнения могли быть очень привлекательны в рамках определенных опер и балетов, которые предоставляли подходящий фон ее очень специфическому танцу. Но у Русского балета для нее подходили лишь «Шахерезада» и «Клеопатра». Дягилев захотел сначала посмотреть ее танец, а затем его оценить. Но с таким требованием к Мате Хари никогда прежде не обращались. Она ведь была признанной актрисой. Кому пришло в голову ставить под сомнение ее способности? В письме Габриэлю Астрюку она сообщила, что Дягилев потребовал от нее сначала работать, а лишь потом, возможно, подпишет с ней контракт. Для нее это было равносильно тому, как если бы Дягилев захотел от нее, чтобы она «просто ни с того ни с сего приехала в Монте-Карло».
Это письмо Мата Хари писала после того, как русский продюсер не пришел на встречу с ней, прислав в отель записку, что он очень поздно пришел с проб и, «к сожалению, не в состоянии работать над танцем богини». Тут она снова вспомнила о Баксте, и по довольно странному поводу. Роль богини, вероятно, требовала, чтобы Мата Хари танцевала голой или, по меньшей мере, полуголой. Бакст, очевидно, захотел увидеть, как выглядит ее тело, которое ему пришлось бы одевать – или раздевать. Мата Хари 2 апреля писала Астрюку: «Бакст полностью раздел меня в моей комнате. Этого достаточно. Я не вижу совершенно никакой необходимости повторять это все еще раз на сцене в Босолей, где свободно ходят и все могут видеть все рабочие сцены».
А 30 апреля она информировала импресарио: «Я должна вам сознаться, что история с Русским балетом поставила меня в очень неудобное положение. Я просто слишком много об этом рассказывала».
Она потребовала от Астрюка найти ей работу после провала переговоров с Русским балетом. Ее возбуждала Вена. Но если не получится с Веной, она готова была ехать куда угодно. 16 мая она писала импресарио: «Пожалуйста, попробуйте с Лондоном или с США, если ничего не выйдет с Веной. Но Вена привлекает меня больше всего, потому что там у меня самое большое признание».
14 декабря 1912 года парижское научное общество «Университет летописей» попросило Поля Оливье, музыкального критика газеты «Ле Матен», прочитать лекцию для своих членов о японских, индийских и яванских храмовых праздниках. Мата Хари казалась самой подходящей фигурой для иллюстрации доклада соответствующими танцами. Она участвовала в мероприятии совместно со своим оркестром под руководством Инайята Хана, называвшего себя учителем музыки махараджи Хайдарабада. Мата Хари исполнила свой знаменитый танец «Принцесса и волшебный цветок» и новый танец «Чундра». Его следовало танцевать только при свете луны.
Оливье назвал историю о волшебном цветке самой знаменитой и поэтичной легендой Индии: «Молодая жрица гуляет в своем саду, среди множества цветов. „Я гуляю в саду жизни“, – поет она. Внезапно она замечает прекрасный цветок. Он олицетворяет любовь. Должна ли она сорвать его? Движения покрывала в ее руке выражают чувства, которые нахлынули на нее. Наконец она преодолевает свое замешательство. Принцесса срывает цветок – и с нее спадают все покрывала».
Поль Оливье, которому после лекции срочно нужно было уехать, послал на следующий день Мате Хари восторженное письмо: «Вы были незабываемым, блистательным центральным пунктом этого слишком короткого праздника, праздника исключительного, неповторимого рода, который останется у нас всех в памяти, особенно у докладчика. Я кладу к вашим ногам, глубокоуважаемая мадам, знаки моего самого горячего и искреннего почитания. Не откажите мне в этой чести и примите заверения в моей полной и безграничной преданности».
20 февраля 1913 года она снова написала своему импресарио письмо, где выражала надежду как можно больше выступать в ближайшем будущем на частных мероприятиях. Возможно, Астрюк сообщил, что теперь не может запрашивать такие большие гонорары, к которым она привыкла. Она упоминает в своем письме, что полностью полагается на Астрюка во всех денежных вопросах: «Если вы думаете, что тысяча франков – слишком много, то соглашайтесь на шестьсот».
Неожиданно импресарио нашел для нее работу, которой она никогда прежде не занималась, – музыкальную комедию. «Театр де ля Ренессанс» поставил оперетту «Минарет», очень удачную пьесу Жака Ришпена. В ней роль Мустафы играл ставший впоследствии знаменитым киноактером француз Гарри Бор. На пятидесятом представлении продюсер спектакля мадам Кора Лапарсери решила обновить спектакль. Благодаря Астрюку она наняла для спектакля Мату Хари, чтобы та в третьем акте еще блистательнее представила сцену свадьбы. Из-за ее «бесспорной грации, красоты и гармонии движений» у Маты Хари был очень большой успех.
Лапарсери решила занять Мату Хари в программе на целый месяц, с 18 апреля по 18 мая 1913 года. В июне этого же года Мата Хари заявила, что ей наскучило выступать на публике. В разговоре с Южен д'Обиньи из «Монитер Театрикаль» в гардеробе «Театра комедии» на Елисейских Полях она сказала, что выступила на докладе Юго Леру, чтобы не разочаровывать докладчика: «Люди здесь просто многого не понимают. Публика видит только танец. Но не понимает его значения. Чтобы исполнять наши танцы, нужно обладать нашим воспитанием, которое сформировалось за три тысячелетия. Наши танцы требуют лунного света и пальм. На сцене они не оказывают правильного воздействия».
Но, несмотря на триумф на лучших сценах мира, танцовщица стала ощущать нехватку денежных средств. Пришлось опять вернуться на сцену. В летний сезон 1913 года Мата Хари выступала в Париже, в новом спектакле, поставленном на подмостках «Фоли бержер». На этот раз она танцевала хабанеру и опять собрала аншлаги.
Премьера состоялась 28 июня. Шоу называлось «Ревю в рубашке». На премьере присутствовали аристократы во главе с послом Испании. Фоном служила увеличенная копия картины Гойи. Ее движения были медленны, напоминая восточные танцы. Ее тело было затянуто в узкий корсет. Широкая испанская юбка скрывала ноги. Зато были открыты руки, гибкие, как лианы. Снова аншлаг, и снова публика в восхищении. Мате Хари пришлось дать дополнительное выступление.
«Это настоящее искусство, – писал один из рецензентов. – Красивое чистое искусство – с большой буквы. Уже сама это сцена, эта восхитительная живая картина Гойи достойна того, чтобы посетить „Фоли Бержер“».
До 15 сентября 1913 года, две недели подряд, Мата Хари выступала во «Дворце Трианон» в Палермо (Сицилия). «Трианон» был «кафешантан-синема», очень популярный жанр в те годы. Мата Хари выступала дважды в день. Она была звездой программы, включавшей десять номеров. После кинематографических сеансов следовала сцена с дрессированными собаками.
В конце февраля 1914 года Мата Хари вновь посетила Берлин, где возобновился ее роман с Кипертом. Она собиралась поставить египетский балет, в связи с чем написала Гиме в Париж. Семидесятичетырехлетний меценат ответил 9 марта: «Дорогая мадам! Идея поставить на сцене египетский балет представляется мне великолепной – но только в том случае, если он будет на самом деле египетским. Если бы вы были в Париже, вы получили бы в моем музее все нужные вам сведения. Но вы в Берлине. Пожалуйста, отыщите там профессора Эрмана из Музея египтологии».
Она тут же узнала адрес профессора и записала его карандашом прямо на письме Эмиля Гиме: «Тайный правительственный советник, профессор Эрман, Петер-Ленне-Штрассе 72, Далем».
Неизвестно, встречалась ли Мата Хари с директором берлинского музея, но египетский балет она так и не поставила. И другой балет, для которого она сама написала либретто, озаглавив его «Химера светского видения», так и не увидел сцены. Это была история о беспокойстве юного священника, которого преследует видение женщины.
23 марта мая она заключила контракт с берлинским театром «Метрополь» на участие в балете «Похититель миллионов», премьера которого была намечена на 1 сентября. Но премьере помешало начало Первой мировой войны, которая практически поставила крест на артистической карьере Маты Хари и вынудила ее попытаться зарабатывать деньги иным образом.
