Ночь с марией

Идите за мной, я вам все покажу.

– Все покажете?

На вид ей еще не было тридцати. Симпатичное лицо с чуть раскосыми, серо-зелеными глазами. Светло-русые, слегка вьющиеся волосы двумя пенными волнами свободно падали на плечи. Легкое розовое летнее платье с вышивкой на высокой груди почти не скрывало хорошо развитые бедра. Такое платье не самая удобная одежда для хождения по крутым яхтенным трапам. Или, наоборот, удобная – как посмотреть… Девушка ободряюще раздвинула в улыбке чувственные, красиво очерченные губы, распахнула дверь в кокпит и шагнула через высокий комингс.

– Ну, покажу. Идем же!

На причале Паша что-то оживленно обсуждал с капитаном местного порта. По соседству одинокий портовый кран сиротливо склонил голову, словно журавль в ожидании добычи. Но у высокого, рассчитанного на океанские суда причала, стояла только сорокафутовая моторная яхта «Мария».

Мимо промчался прогулочный катер, и палуба под ногами заходила так, что пришлось ухватиться рукой за ближайший поручень. Над головой ярко сияло августовское солнце, но маленькие бортовые иллюминаторы пропускали не слишком много света, и в кают-компании царил полумрак. Может быть, эта девушка – жена владельца яхты? Или его дочь? Яхты нередко называют женскими именами, и затем они ведут себя в соответствии с характерами тех, чье имя несут на борту. Строптивые, покорные, ласковые или вздорные, удачливые и наоборот. С каждой секундой это маленькое приключение становилось все интересней.

– Мария? – предположил Петров.

– Что? – удивленно обернулась она. – Откуда вы знаете?

– Имя на борту. Наверное, яхту назвали в вашу честь.

– В мою? – она на секунду задумалась, словно взвешивая такую возможность, и легко рассмеялась. – Если бы… Но вы угадали. Имя.

Справа по борту размещалась консоль с навигационными приборами и кухонька, слева традиционный стол с подковообразным диваном, но Мария, не обращая внимания на столь незначительные детали интерьера, уверенно вела дальше. По дороге она распахнула дверь крохотной боковой каюты с койкой под низким подволоком, этакую капсулу, пригодную для неприхотливого спанья, но никак не больше, еще одну дверь в туалет с душевой кабинкой, но сразу же сделала шаг дальше и открыла носовую каюту с широкой двуспальной кроватью.

– Вот! – гордо и победоносно обозначила она.

– А…

– Видите?

– Вижу. Только…

– Ой! – она неожиданно ступила назад, едва не сбив его с ног, и Петров вынужден был крепко ухватить ее за плечи. Тело девушки на миг прижалось к нему всеми изгибами, и он с сожалением отпустил его. – Извините. Потолок протекает!

– Подволок, – машинально поправил он, стряхивая с себя мысль, что путешествие с такой попутчицей было бы гораздо интересней, и, осторожно отодвинув Марию, взялся задраивать верхний световой люк, из которого прямо в центр кровати лилась обильная струя воды из шланга, с помощью которого на верхней палубе наводили окончательный глянец.

– Извините, – еще раз сказала Мария. – Я не знала.

– Бывает. Не переживайте. Вы хотели мне показать…

– Ну конечно! Я хотела сдать вам свою работу. Видите, как я убрала внутри? Вам нравится?

– Да, – скрывая разочарование, ответил он. – Мне очень нравится, как вы убрали. А теперь, извините, мне надо принять всю яхту.

Огромный трапецеидальный матрас, выкроенный по форме форпика, промок насквозь. Петров вытащил его в кокпит и кое-как пристроил на кормовых рейлингах в надежде на солнце и ветер. Мария взялась за уборку натекшей в каюту воды. Он подумал, что, закончив свое занятие, она еще раз пригласит его оценить ее работу. Но когда Петров некоторое время спустя заглянул в кают-компанию, девушки уже не было, и он на секунду подосадовал, что даже не заметил, как Мария перебиралась с палубы яхты на высокий бетонный причал. Паша начал передавать с берега пакеты с провизией, и капитан порта, жилистый эстонец лет семидесяти, понаблюдав за манипуляциями принимающей яхту команды, предупредил:

– Продукты испортятся.

– Почему? – сразу всем стокилограммовым организмом встревожился Паша.

– Холодильник не работает. Вчера работал, а сегодня выключился. Не успели починить. Мастер может прийти завтра. Хотя завтра суббота. Тогда в понедельник. Вы когда хотите выйти в море?

Петров и Паша переглянулись. На перегон яхты от Палдиски до Риги они для себя выделили всего два дня. Первый из них проистекал прямо сейчас.

– Холодильник мы переживем, – сказал Петров. – Но в акте приемки отметим. Вообще-то мы вас предупреждали, что приедем сегодня утром. Так что мы планируем выйти через час. Через два, в крайнем случае. Чтобы по световому дню добраться до Хийумы, а там заправимся и переночуем.

– На Хийуме хороший ресторан есть, – сообщил капитан порта. Паша сразу успокоился. На нем была майка, джинсы и кроссовки, и он, не переодеваясь, взялся за приемку материальной части.

Петров к экипировке всегда относился продуманно. Для поездки на дорогую яхту он надел светлую рубашку поло с крокодильчиком на груди, легкие кремовые брюки и мягкие мокасины с белой подошвой, не оставляющей на палубе следов, а в яхтенном мире сомнений – кто есть кто. Представитель продавца по имени Эдик, парень лет сорока с пижонской трехдневной щетиной, подвел его к штурманскому столу и показал датчики приборов, подробней всего останавливаясь на спидометре, показывающем всего восемьсот километров пробега. Судя по всему, это должно было означать, что яхта, несмотря на трехлетний возраст, еще совсем новая и необъезженная. Хотя ощущения новизны она почему-то не оставляла.

– А это что такое?

– Это, вроде… – Эдик замялся и махнул рукой. – Да это вам не надо, датчик все равно не работает. И эти тоже. А эти на случай дополнительного оборудования… Да, вот, самое главное – тахометры двигателей, смотрите, чтобы стрелка в красный сектор не залезала. Скорость яхта может развить сумасшедшую, но топливо будет жрать в два раза больше и движок быстро нагревается, как бы не заклинило. А это плоттер Garmin. Ну, вы, наверное, и сами знаете, как им пользоваться.

– Знаю, – подтвердил Петров. – Но давайте все-таки включим, вдруг тут особенности какие-то.

Эдик пощелкал включателями и нахмурился. «Наверное, предохранитель сгорел», – предположил он и полез осматривать предохранители, а Петров выбрался на палубу. На баке Паша и капитан порта сосредоточенно разглядывали якорную лебедку, и Петров подошел ближе.

– Но она же работала! – убеждал Пашу капитан порта.

– Согласен. Я вчера обедал, а сегодня еще нет. И что, мне теперь вчерашний день вспоминать? Я кнопку нажал, якорь опустился на двадцать сантиметров. А назад не идет. И вперед тоже. Может, в лебедке предохранитель полетел?

– Нет у нее предохранителей. Там же просто. Где-то контакт в кнопке отошел. Черт, чтобы ее открутить, надо в цепной ящик лезть.

Капитан с сомнением оценил Пашины габариты, перевел взгляд на светлые, тщательно отутюженные брюки Петрова и, кряхтя, стал примериваться к узкому люку в ящик размером чуть больше дорожного чемодана. Добром такое закончиться не могло. В конце концов, прикинул Петров, якорь не выглядел слишком тяжелым.

– Бог с ней, с кнопкой, – сказал он. – Давайте ручку, если что, покрутим вручную.

Пока капитан искал ручку, справившийся-таки с предохранителем Эдик показал, как запускаются двигатели. Для этого надо было нажать красную кнопку и придержать ее пять секунд, затем перещелкнуть тумблер и дождаться, чтобы загорелась зеленая лампочка, затем нажать зеленую кнопку и перевести рычаг с позиции «Стоп» в позицию «Холостой ход», потом нажать…

– Постойте, – перебил Петров объяснения Эдика. – Кажется, все понятно. Только дайте мне все-таки мануал, а мы, если что, разберемся.

Эдик немного скис.

– Нет у нас мануала. Вообще бумаг нет, кроме сертификата. Понимаете, чтобы документы не пропали, их на берег отнесли, в контору, на борту-то они ни к чему. А контора уже закрыта, до понедельника надо ждать. Мы их почтой вышлем. Да вы и так запомните. Видите, теперь я отпускаю эту кнопку, и двигатель… завелся!

Лицо Эдика озарилось счастливой улыбкой, но на лбу почему-то выступила испарина. Впрочем, это был жаркий день.

Три часа спустя солнце заметно скатилось к закату. По палубе были раскиданы провода, гайки, болты, тестер, отвертки. Из якорного ящика торчали ноги капитана порта, так и не сумевшего найти ручку от лебедки (кажется, вчера еще была!), в неработающем холодильнике тихо протухали продукты. Петров с Пашей уединились в кают-компании и провели совещание. От Палдиски до Риги около двухсот морских миль, которые крейсерским ходом можно одолеть часов за двенадцать. Топлива на такой переход не хватит, поэтому заход в промежуточный порт на дозаправку, а заодно и ночевку, был неизбежен. Встать на якорь в случае необходимости можно было и без использования лебедки. Двигатели по-прежнему работали на холостом ходу, сжигая драгоценное топливо, но Эдик упорно отказывался их останавливать, убеждая перегонщиков, что перед серьезным переходом дизеля должны хорошенько разогреться.

Петров посмотрел на Пашу.

– Рискнем?

С моря потянуло вечерним бризом, яхту слегка покачивало. Возвращаться в Ригу сегодня было уже не на чем. Утром большую часть продуктов придется выкинуть. Да и что изменится за это время?

– А корма у нее ничего, – загадочно отметил Паша.

Полчаса спустя «Мария» вышла в море. Нос ее взмыл вверх, за кормой потянулись пенные буруны. Сразу за волноломом волна усилилась, но яхта, вопреки ожиданиям, качку держала хорошо. Паша расположился на верхнем мостике за рулем, а Петров, отслеживая точки поворота, рядом.

Гуляя по лесу, он мог думать о неоплаченном счете или чьем-то косом взгляде, валяясь на песчаном пляже – о женской ласке или рыбалке, на свидании с женщиной – о грязных ботинках. Управляя яхтой, он забывал обо всем. Кроме обстановки вокруг. Мозг с величайшей внимательностью регистрировал мельчайшие изменения в цвете воды или высоты волны, направление и силу ветра, характер скольжения яхты по поверхности, линию горизонта, водоросли, чаек. А еще лодки, буи, высокие строения на берегу, плавающие предметы – вплоть до бутылки из темного, под стать воде стекла с чьим-то возможным посланием, одновременно просчитывая точки поворота, ветровой снос, подводные опасности, риск столкновения с проходящими судами. И словно сам сливался с окружающим, постоянно меняющимся пространством. Но все остальное оставалось на берегу, за горизонтом.

Поэтому, когда внезапно разбогатевший товарищ его товарища по имени Семен сказал, что присмотрел яхту для фишинга на Канарских островах, но для начала хотел бы научиться ею управлять, а яхта в Эстонии, и не согласится ли он взять на себя труд… «Конечно, соглашусь!», – ответил Петров.

– Паша, – спросил он, – а что ты имел в виду, когда про корму говорил?

– Про корму?

Паша многозначительно оглянулся, словно проверяя, о какой корме может идти речь, повернулся назад и загадочно усмехнулся. Ради любого выхода на яхте он готов был бросить все, даже, подозревал Петров, любимую женщину. На время, конечно. Пока яхта не будет надежно пришвартована. А еще лучше вытащена на берег и установлена на кильблоки, как сорокадвухфутовая «Мечта» с пробоиной в районе ватерлинии.

– Женщины – существа загадочные. Никогда не знаешь… А мы где ночевать будем? Солнце уже низко.

– Сейчас посмотрим.

Петров потыкал кнопки на плоттере, но экран никак не отреагировал на его усилия.

– Ну что за дела! Сначала лебедка, теперь плоттер. Наверное, опять предохранители. Они где стоят, не помнишь?

– Помню. В ящике слева от трапа в кают-компании. Только смотреть бесполезно, запасных все равно нет.

– Нет?

Петров подавил рвущиеся наружу эмоции. Слишком красив был пейзаж вокруг – с неровной полоской берега милях в десяти к югу, с рваными, окрашенными заходящим солнцем облаками, с опрокидывающимися гребешками пляшущих вокруг яхты волн.

Второй плоттер был вмонтирован в штурманскую консоль в кают-компании. На его экране четко обозначилась линия движения яхты, под килем было сорок метров морской воды без малейших признаков навигационных опасностей, за кормой остались двадцать пять морских миль, впереди, почти по линии движения просматривался остров Осмусаар, на траверзе которого их ожидал поворот на Моозундский пролив. Петров постоял над изображением. В морских картах, бумажных или электронных, для него всегда было что-то необъяснимо притягательное. За штурвалом видна только вода, другие суда, буи или вехи, возможно, линия берега. Морская карта испещрена бесконечными линиями, цифрами, символами. На карте управляемое штурманом судно не просто движется – оно пробирается мимо мелководных банок, камней, минных полей, учебных полигонов, подводных кабелей и трубопроводов, затонувших кораблей, коварных течений и сбивающих с курса магнитных склонений. Штурман впитывает информацию как губка, чтобы вообразить ее в четырехмерном пространстве и, в случае необходимости, принимать решения моментально, не тратя драгоценное время на размышления. Петров разглядывал предстоящий путь в Моозундском проливе, когда корпус «Марии» судорожно вздрогнул, словно натолкнувшись на неожиданное препятствие. Петров рванулся на верхний мостик.

– Что это было? Сети?

Яхта по-прежнему двигалась вперед. Паша, придерживаясь одной рукой за сиденье рулевого, стоял и с растерянным видом вглядывался в воду за кормой.

– Не могу понять. Может, и сети. Впереди ничего не было видно. Или мель.

– Нет здесь мелей. Топляк мог попасться.

– Топляк бы при таком ударе корпус пробил. Сеть, скорей. Руль чего-то плохо слушаться стал, – пожаловался Паша.

Петров подошел к приборам и посмотрел на тахометры. Правый из них по-прежнему показывал полные обороты, зато второй стоял на нуле.

– Кажется, намотали. Винт не вращается.

– Точно, не вращается. Чего делать-то будем?

– Попробуем запустить заново.

– Можно заново.

Паша нажал красную кнопку, перещелкнул тумблер, нажал зеленую и перевел ручку левого двигателя на холостой ход. Стрелка тахометра не шевелилась.

– Хорошо бы винт осмотреть, – с неприятным предчувствием сказал Петров. Предчувствия его чаще всего не обманывали, и сейчас он был готов к худшему сценарию.

– Осмотреть – всегда пожалуйста!

Паша с готовностью начал стягивать майку, плотно охватывающую могучие плечи, и Петров перевел правую ручку телеграфа на «Стоп». Некоторое время яхта еще двигалась по инерции, но вскоре и это движение прекратилось. Характер качки заметно изменился.

Море уже не выглядело столь же дружественным, как до остановки винта. Солнце над горизонтом зарылось в низкие облака, окрашивая их зловещим кроваво-красным цветом, гребни волн опрокидывались под усиливающимся ветром, и по их склонам протягивались все более длинные пенные дорожки. Под действием двигателя, пусть и одного, яхта прорезала их в заданном направлении и мерно покачивалась в отлаженном ритме. При полной остановке ритм превратился в хаотичную толкотню.

– Погоди, Паша, – остановил напарника Петров. – Слишком опасно. Кажется, мы с этой яхтой немного заигрались.

Он достал мобильный телефон, набрал номер Семена и рассказал ему про холодильник, якорную лебедку, навигационные приборы и остановившийся двигатель. Некоторое время в трубке что-то хрипело и сопело, а затем зазвучало так, что Петров отодвинул телефон подальше от уха. «Вот как чувствовал, блин! Молодец, вовремя позвонил, пока я аванс не перевел. Да пошли бы они с этой яхтой… ну, ты понял куда. Главное, сами выбирайтесь. А на остальное плевать. Может, помощь вызвать?»

«Без помощи обойдемся», – ответил Петров.

Он прикрыл глаза и попытался восстановить в памяти последнюю картинку с плоттера. Увы, предвкушаемое путешествие не удалось. Остается повернуть назад. Но двигаться придется против ветра, а это означает, что скорость на одном дизеле будет раза в три ниже прежней и дорога в лучшем случае займет пять-шесть часов, идти придется в темноте, швартоваться ночью. Если второй движок не остановится. Самым правильным было бы срочно подыскать порт-убежище.

Петров выбрал в журнале звонков телефон капитана порта и нажал кнопку вызова, но телефон никак не отреагировал. Только что связь была, в ушах еще звенели выразительные слова Семена, и вот уже лесенка зоны приема застыла на нулевой отметке.

– Запускай, Паша, правый движок, – сказал он. – А я пока спущусь, взгляну на карту.

Экран плоттера на штурманском столе не светился. Петров потыкал кнопками, уже заранее понимая, что результата не будет, и чертыхнулся. «Сейчас бы этого Эдика сюда», – то ли про себя, то ли вслух подумал он.

– А где Эдик?

– Что?!

Голос, странный, с хрипотцой, раздавался откуда-то из-за спины. Петров резко обернулся и застыл. Прыгающий луч заходящего солнца отыскал в море крохотный иллюминатор, ворвался в сумрак кают-компании яхты, осветил на миг стоящую перед Петровым русалку и умчался на поиски новых целей.

– Вы… Вы… Вы как сюда попали?!

Русалка опустила руку, которой только что защищала глаза от солнечного света, и смущенно улыбнулась.

– Извините, я, кажется, заснула в каюте. А где все? Почему нас так качает?

– Нас? Вы заснули в каюте? Невероятно! – Петров расхохотался. «Немного истерически», – отметил он про себя.

– Но я прилегла только на минутку! Почему вы смеетесь? Я целый день делала уборку, а потом пришлось убирать всю эту воду из каюты, и никто меня не звал. Я прилегла на несколько минут. Что в этом смешного? Ладно, я пойду.

– Куда?

– Что значит – куда?

Мария шагнула мимо Петрова к выходу в кокпит в тот самый момент, когда дверной проем загородила фигура Паши. На лице его отразилась сложная гамма чувств, а затем оно расплылось в широкой улыбке.

– Ласточка, и ты тут… А я думал, мне голоса послышались. Извините, не знал, я потом зайду. Я только хотел сказать, что правый движок тоже не запускается.

– Это не то, что ты подумал… – начал было Петров, но фигура Паши уже исчезла.

– И что он подумал? – насторожилась Мария.

– Да нет, ничего особенного, просто у вас прическа и… платье слегка… Да нет, все нормально.

– Платье? – опустив глаза, Мария поспешно оправила смятый, задранный едва не до пояса подол платья, распахнула дверцу бара, за которой пряталось зеркало, и увидала свои спутанные волосы. – Боже! И вы молчали! Любовались, да? Он мог подумать, что мы… И Эдик, если войдет сейчас…

– Эдик не войдет, – успокоил ее Петров.

– Что значит – не войдет? Он что, уехал?

– Я бы выразился чуть-чуть иначе. Он не ухал. Это мы ушли.

– Ушли?

Кажется, Мария начала что-то подозревать, и Петров выразительно нарисовал пальцем в воздухе круг.

– Вокруг нас море. Мы вышли два часа назад. И никак не ожидали увидеть вас здесь.

– В море?! – Мария кинулась к почти вертикальному трапу в кокпит, но, вспомнив, очевидно, о своем платье и наблюдающем за ней Петрове, обессилено опустилась на кожаный диван. – Верните меня обратно. Немедленно.

– С удовольствием, – согласился Петров. – Эта посудина нам тоже начала немного надоедать. Благодаря вашему Эдику мы теперь болтаемся посреди моря, как… В общем, это неважно. Важно, что на яхте ничего не работает, в том числе двигатели.

– И, и что теперь? Надо позвонить Эдику.

Петрову показалось, что на глазах Марии наворачиваются слезы, и он с готовность протянул ей свой мобильник:

– Попробуйте. Может быть, вам больше повезет, чем мне. Но лучше это делать наверху.

И он первый выбрался наружу.

Солнце опустилось в тонкую полоску облаков на горизонте и расплылось кроваво-красным закатом.

– Если солнце село в тучу, жди, получишь злую бучу, – машинально продекламировал Петров.

Ветер, словно в ответ на его слова, задул сильнее, и Мария зябко поежилась. Связи не было. Петров еще раз вернулся в кают-компанию и принес девушке свою куртку, а сам натянул поверх рубашки шерстяной свитер – в море, даже в самую что ни на есть летнюю погоду, надо было быть готовым ко всему. И он был готов. Или думал, что был готов.

– Что будем делать, капитан? – Паша наконец озвучил одолевающий всех вопрос, и Петров, как он любил это делать, начал размышлять вслух.

– Сегодня нас искать никто не будет. Разве что Марию. Будут или нет?

– Вообще-то я живу одна… – как-то неуверенно ответила она. – Эдик, если не дозвонится, будет думать, что я обиделась и отключила телефон.

– Обиделась? Я думал, что он твой босс. Или я опять что-то… Впрочем, это, конечно, не наше дело. В Риге нас ждут в воскресенье, тоже не повод беспокоиться. По худшему сценарию, в ближайшие сутки-двое рассчитывать не на кого, раньше воскресенья поиски не начнут. Продукты у нас кое-какие есть, только готовить не на чем, но это переживем. В темноте все равно ничего не сделаем, а с утра попробуем в машине поковыряться, может, запустимся. Вот погода мне не очень нравится… Ветер заходит на северный – северо-западный, волну разогнать может. Если будет бить в бок, мало не покажется.

– Якорь кинуть? – предположил Паша.

– Глубина великовата. Даже если опустим без лебедки, цепи шестьдесят метров всего, а под нами минимум сороковник, держать не будет. Остается плавучий якорь кинуть. Паша, ты снаряжение принимал, было у нас такое дело?

– Черта с два! Яхта голая, как корова языком слизала.

– Это меня тоже удивило. Даже ни одной бумажки! Ну не бывает так!

– Просто унесли все на просушку, а назад принести забыли.

– Какую просушку? – Петров повернулся к Марии.

– Ну… Мокрое все было.

– Отчего это мокрое? – Паша выразительно прищурил глаза и придвинулся ближе. – Ну-ка, ласточка, колись.

– Да не знаю я ничего! Какая я вам ласточка. Чего вы от меня хотите?

– Мария! – сделал еще одну попытку Петров. – Мы и так уже оказались в непростой ситуации. Фактически на кону наши жизни. В такие моменты мы должны быть откровенными друг с другом. Любая мелочь может иметь решающее значение.

– И вы со мной будете такими же откровенными?

– Конечно! А теперь скажи, – незаметно для себя перешел на «ты» Петров, – почему вещи были мокрыми?

– Из-за меня, наверное, – упавшим голосом сказала Мария.

Хорошо сложенный мужчина лет сорока в потертых джинсах и рубашке поло навыпуск, чуть покачиваясь с пяток на носки, уже несколько минут вглядывался в картину. У него было привлекательное, окаймленное легкой курчавой бородкой лицо и тонкий нос с едва заметной горбинкой. Картина изображала морской пейзаж. Не банальное фотографическое отображение куска пляжа в Пирите с парой парусников на залитой солнцем водной поверхности и пенными барашками, как у всех остальных продавцов картин, выстроившихся на пляжном променаде. Вместо этого море на картине было феерическое, волны смешивались с небом, солнце пробивалось прямо из центра, сквозь толщу воды, сверху и снизу яркими радужными пятнами светились пучеглазые рыбы, парус на закрученной волне смотрел вниз, но смотрел уверенно, не символом отчаяния, а безграничной уверенностью, которой Марии так не хватало в обычной жизни.

– Вам нравится? – робко спросила она.

Прежде чем ответить, мужчина внимательно, так же как картину, осмотрел девушку и уверенным жестом объединил все выставленные на продажу картины, живопись и акварели:

– На фоне всей этой мазни – просто шедевр. Кстати, меня зовут Эдуард. Но для вас – просто Эдик. Сколько вы хотите за эту картину?

– Я…

– А вы когда-нибудь выходили в море на настоящей яхте?

Денег у Эдика не оказалось, зато планов и перспектив было целое море. И еще яхта-тезка с многообещающим именем на борту – «Мария». Яхта тоже была не его. Но уже на второй день, после того как они остались в его холостяцкой, несмотря на многочисленные следы женского присутствия, квартире, которую, по его словам, его бывшая покинула вместе с восьмилетней дочерью, Эдик сделал ей предложение. Не руки и сердца, правда, а всего лишь возможности неплохо подзаработать, но и этого в ее положении было немало. Картины в галерее не продавались, квартирная хозяйка уже грозилась выставить за задержку платежей, и Эдик казался настоящим спасательным буем в море преследующих ее неудач.

Предложение заключалось в том, чтобы как следует подготовить яхту к продаже. Хозяин, крутой портовый стивидор, на которого работал Эдик, выделил ему кругленькую сумму, в яхтенном мире ничего дешевого не предлагалось, и Эдик быстро сделал несложную калькуляцию.

– Смотри, – объяснил он. – Я сам по профессии механик и неплохо разбираюсь в движках. Сделаю им кое-какую профилактику, выдраю, чтобы блестели как новенькие. Ты выдраишь помещения и снаружи все, где надо, подкрасишь, ты же художница. За пару дней справимся и денежки наши. Чего их кому-то на сторону отдавать, верно? Шеф отвалил на все пять тысяч.

– Пять?

– Евро! – поспешно уточнил он, заметив ее разочарование. – Не крон же! Будут деньги, мы еще на чем-нибудь раскрутимся. Сделаем для тебя персональную выставку, прессу организуем. Буду у тебя продюсером. Или антрепренером, как у вас, художников, правильно называется?

– Ты уверен? – на всякий случай спросила она. – Боюсь, я приношу людям несчастья.

– Не со мной! – уверенно ответил он.

Эдик, несмотря на то, что о живописи ни ее личной, ни об искусстве вообще они больше не разговаривали, с его хваткой, напористостью, уверенностью нравился ей все больше. Они закупили краску, моющие средства, машинное масло и кое-какой инструмент. Первый день работали допоздна, так что к концу дня руки и ноги едва двигались. За день она израсходовала на яхте всю воду, и Эдик воткнул в горловину водоприемника шланг, чтобы пополнить запасы. Темнело, и подкрашивать покорябанное название на борту яхты Мария не стала, наметив это занятие как первую утреннюю работу назавтра. Эдик с трудом оттер пропитанные маслом руки, они сели в его виды видавший «форд фокус» и поехали к нему.

Утро выдалось по-настоящему летнее. Из окна Эдиковой квартиры на девятом этаже проглядывала полоска Таллинского залива. На небе не было ни единого облачка, с моря тянуло слабым, приятно освежающим ветром. Они быстро позавтракали и покатили на яхту в Палдиски. Вчерашняя усталость улетучилась сама собой, настроение было прекрасное. У ворот встретили капитана порта, который приходился ее новому другу каким-то дальним родственником, и к месту швартовки подъехали вместе с ним. Эдик что-то выбирал из багажника, а она направилась к яхте и застыла на месте. «Марии» не было.

Рядом стоял все тот же портовый кран, у ноги которого они только вчера складывали принесенные на яхту припасы, здесь же был металлический ящик, на котором она вчера сидела в ожидании Эдика. Не было только одного.

– Извините, – повернулась она к капитану порта. – А вы не скажите, куда делась яхта. Ее переставили?

Мария сама оглядела пустынный причал во всю его ширь. По словам капитана порта, месяц назад здесь еще разгружалось одно небольшое судно, но сейчас порт со всеми его сооружениями стоял абсолютно пустым.

– Что значит – переставили? – пожилой эстонец повернулся к причалу, и в его голосе зазвучало ничем неприкрытое беспокойство. – Не мог ее никто переставлять, кроме вас, я бы знал. Неужели угнали?

– Не может такого быть! – Эдик первым подбежал к кромке причала и стал внимательно вглядываться вдаль, словно надеясь, что яхта каким-то чудодейственным способом отвязалась, отошла от причала и сейчас болтается потихоньку на акватории порта. – Не может такого быть. Угнали, блин! Даже шланг не вытащили, смотрите!

Он потянул за свисающий в воду шланг и вытянул его на поверхность. Из шланга вытекала устойчивая струя воды. Эдик отошел к вентилю пресной воды, перекрыл его, вернулся к причалу и сделал новое открытие.

– И швартов, смотрите! Обрезали, что ли? – он потянул за коричневый швартовый канат, но тот, в отличие от шланга, и не думал поддаваться. Эдик потянул сильнее, потом склонился над водой и застыл.

– Что там?

Мария и капитан порта тоже подошли к кромке причала и уставились на кончик торчащей из воды мачты.

– В общем, – рассказала Мария, – тогда мы и поняли, что, когда уходили, забыли закрыть кран, вода заполнила цистерну, пошла через край, попала в помещения, может быть, через ту же дырку в потолке, то есть в подволоке, – поспешно поправилась она, – и яхта затонула. Хорошо, мы полицию не успели вызвать. При угоне мы бы ни при чем были. А так все на нас сыпалось. Ну вот, сели, стали думать, что делать. Шеф у Эдика – тот еще тип, лучше не связываться. Работы бы Эдик лишился однозначно, да еще и штраф такой навесил – в жизни не рассчитаешься. Ну мы и надумали: вытащить быстренько, подсушить, привести в порядок, чтобы никто ничего не узнал. Эдик нырял, веревки привязывал, капитан сам на подъемный кран забрался. И вытащили. Вот почти неделю ее и сушили. Только бумаги все размокли. Мы их на копирование в одну контору отдали, а те в срок не уложились.

– История, – озадаченно резюмировал Паша. Яхту сильно качнуло, и он, схватившись за поручни, едва удержался на ногах. Марию сорвало с места, и Петров подхватил ее одной рукой. Не отпуская поручней, Паша повернулся к новоявленной парочке. – Ладно, я все понимаю. Кроме одного. Вы-то вдвоем когда успели… Или я что-то упустил?

Мария напряглась, и Петров поспешно отпустил девушку.

– Мы ничего не успевали. Она нечаянно заснула в каюте, и я увидел ее на две минуты раньше тебя. И довольно об этом. Пока еще что-то видно, надо срочно сооружать плавучий якорь, иначе нас просто опрокинет.

– Из чего сооружать?

– Да хотя бы… – Петров оглядел лаконичные обводы корпуса, консоль управления и белый пластиковый диван на верхней палубе, небольшую, обшитую деревом площадку на главной палубе, так называемый сандек, кокпит со входом в кают-компанию с одной стороны и с воротцами для выхода на низкую, почти вровень с линией воды кормовую площадку для купания, и его взгляд остановился на единственной не предусмотренной яхтенным регламентом вещи. К кормовым рейлингам по-прежнему был прикреплен выставленный на просушку матрас.

Паша быстро притащил бухту плетеного каната в палец толщиной и большой нож для разделки мяса. Освободив матрас, он ухватил его за края с двух сторон и потянул на себя. К этому моменту яхту развернуло кормой на волну. Резкий шквал вдавил матрас в Пашу. Под напором ветра он шагнул назад, зацепился пяткой за палубный рым и спиной вперед упал на Петрова и Марию, сбив их с ног.

– Извините, никого не ушиб? Ну матрасище! Как парус подхватило! Как парус… Постойте, а может, его как парус и приспособить?

– Парус нас опрокинет в два счета. – Петров осторожно отодвинулся от вжатой между ним и комингсом кают-компании Марии, поднялся сам и помог встать девушке. – У яхты осадка один метр, а надстройка на все три тянет. Как она вообще ветер выдер…

Он осекся и посмотрел на и без того перепуганную Марию.

– Вы что, – голос ее заметно дрожал, – вы хотите сказать, что вышли в море на яхте, которая может в любой момент перевернуться? Вы же мореходы, вы же профессионалы, вы…

– Да ты не волнуйся, ласточка, – Паша наконец справился с матрасом, всем корпусом прижав его к переборке надстройки. – У нее движок внизу тяжеленный, она как ванька-встанька, куда ей деться? А про парус? Я про спинакер подумал.

– Классная идея! – Петров постарался придать голосу как можно более энтузиазма. Ситуацию надо было брать под контроль, и, как учили его когда-то, худшее из действий это бездействие. К тому же Пашино предложение начало приобретать в его воображении четкие формы. – Только бы веревок хватило. В крайнем случае, используем швартовы. Давай, режь дырки по углам.

Работу начали в кокпите, но сильный ветер и водяные брызги уж очень затрудняли это занятие, поэтому матрас перетащили вниз, в кают-компанию. Быстро темнело, и Мария подсвечивала им мобильным телефоном, которому нашлось наконец единственно возможное применение.

– А за это у вас из зарплаты вычтут? – спросила она, когда Паша начал буравить ножом дырки по углам матраса.

– За что? – не понял Петров.

– Ну, за матрас испорченный. Он же, наверное, дорогой.

– Наверное, – равнодушно пожал плечами Петров. – Только у нас высчитывать не из чего. Мы за перегон гонорар не получаем.

– Не поняла… Совсем-совсем?

– Совсем. А за что тут платить?

– Но это же крейзи! Вы беретесь за работу, берете на себя ответственность за яхту, рискуете жизнью, и все это просто так? Вы что, сумасшедшие?

– Гм, – Петров задумчиво почесал затылок. – Мария, а какое у тебя самое любимое блюдо?

– Да при чем тут блюдо? Стрелки переводите? Ну… суши люблю.

– С приправой?

– Конечно! С соевым соусом. И с васаби. Он острый, но такой… возбуждающий аппетит, – нашла она нужное слово.

– Вот! – подхватил Петров. – Яхта – это наше васаби. Спроси Пашу, что было у него в жизни, и первое, что он вспомнит, это как его парусная яхта сидела на камнях в пяти километрах от берега и надвигался шторм, совсем как у нас! Или когда нашу яхту перепутали с мишенью на военных учениях. Или когда волна-убийца… Посвети сюда. Ну вот, кажется, готово.

К углам огромного матраса прикрепили четыре пятиметровых конца легкого синтетического троса, сведя их в единый пучок по подобию плавучего якоря, присоединили пучок к длинной веревке и закрепили ее конец на кормовом кнехте. Солнце село, небо затянуло тяжелыми тучами, с каждой минутой тьма становилась непроглядней. Качка усиливалась, и каждое движение давалось с большим трудом. Вспомнив, что, по морским приметам, в море лучше не говорить о происшествиях, Петров переключился на другую тему, объясняя их действия Марии:

– Матрас легкий, но объемистый. Мы его выпустим на веревке подальше в море. Ветер подхватит его, возможно, как парус, и будет тянуть в одну сторону, по направлению волн. Он соответственно потянет за собой нашу корму, яхту развернет, и мы будем встречать волну носом, в самом устойчивом положении.

– Так мы что, так и будем теперь с этой штуковиной болтаться в море до воскресенья или понедельника?

– Ну почему обязательно до понедельника? Место судоходное, кто-нибудь будет проходить мимо, заметит нас и возьмет на буксир. Не переживай, все будет хорошо.

– Кажется, готово.

Паша с некоторым сомнением осмотрел громоздкую конструкцию. Яхту развернуло боком к волне, и они с Петровым потащили импровизированный парус наружу.

Темнота, словно ненасытное чудище, поглотила горизонт, спазмами выталкивая из своего чрева на ночную охоту стаи волн. Северный ветер, еще по-летнему теплый, срывался со скалистых берегов Скандинавии, в бессильной ярости плутал в запутанном лабиринте шхер, вырывался в огромную трубу Финского залива и уж тут расходился во всю мочь. Море у северного берега еще долгое время оставалось спокойным, понемногу сначала, но с каждым разом чуть сильней подталкивая волны к югу, в сторону Эстонии. И чем дальше от берега, тем мощней новые и новые порывы ветра подхватывали водяные валы, бросая их на все, что попадается по пути.

Для огромных, в много тысяч тонн океанских кораблей длиной в сто-двести метров наскоки коротких балтийских волн, как правило, не более чем досадная помеха, замедляющая движение и вызывающая повышенный расход дорогого дизельного топлива. Для малых судов – рыбацких шхун, яхт, катеров штормовые волны – одна из основных опасностей. На ходу яхта приноравливается к коварным ударам воды, скользит по поверхности, как серфинг, примеряется к скорости, к углу атаки. Яхта, потерявшая способность двигаться, превращается в легкую добычу. Это Петров, сам в прошлом штурман дальнего плавания, осознавал прекрасно. А если бы и не знал – усиливающаяся качка быстро впечатывала в сознание нехитрую науку.

Едва Паша распахнул дверь кают-компании, ее тут же силой инерции и ветра бросило назад, припечатав прорвавшейся в кокпит волной.

– Однако! – Паша с сомнением поскреб бритый затылок. – Так и зашибить может. Представляешь заголовок в газете: «Мужественно погиб от удара дверью…»

– Всем надеть спасательные жилеты, – распорядился Петров. – Мария, тебе тоже.

– М-мы тонем? Мы… – голос девушки испуганно задрожал, и Петрову показалось, что она готова впасть в истерику.

– На яхте действует несколько правил, – жестко сказал он. – Первое – в штормовую погоду все должны находиться в спасательных жилетах, внутри или снаружи, потому что в любую минуту может потребоваться присутствие члена команды наверху, на открытой палубе. Второе правило – на борту яхты нет пассажиров, каждый считается членом команды. И третье правило – в плавании команды капитана выполняются немедленно, без обсуждения.

– Есть, капитан! – с готовностью отозвался Паша. – Жилеты здесь, под столом.

Он первый взялся напяливать на себя неудобный жилет, а Петров взялся помогать Марии. В темноте, при качке, делать это было совсем непросто, и руки его постоянно натыкались на части обжигающего женского тела так, что ему становилось не по себе. Уже долгое время его контакты с женщинами были случайными и хаотичными, после последнего из них прошло месяца два, и мужское либидо давало о себе знать. При других обстоятельствах такое знакомство могло стать многообещающим. Тем более что Мария как будто не совсем противилась его прикосновениям. Но сейчас лучше было думать о другом.

– Движениям не мешает? – наконец спросил он. – Ну и отлично.

Выбрав момент, когда яхта находилась в относительно спокойном состоянии, они распахнули дверь и протолкнули свое сооружение наружу, вылетев следом за ним, словно пробка из горлышка бутылки.

– С богом! – крикнул Петров. Они с Пашей метнули матрас за борт с подветренного борта, что-то хлестнуло Петрова по лицу, и он упал на мокрую палубу, а канат вырвало из его рук. Шквал ветра, встретив на своем пути новую преграду, взвыл в возмущении, вгрызся в нее всей нагулянной на морских просторах мощью, метнул хлипкую конструкцию вперед и вверх, словно рассчитывая избавиться от нее в мгновение. Но не тут-то было: перепоясанный прочными веревками матрас и не думал сдаваться; взмыв вверх, он, словно воздушный змей, потянул за собой привязанную к нему кормой яхту вверх, в облака, но уж слишком непосилен оказался груз. «Марию» развернуло носом навстречу волнам, качка уменьшилась, стала предсказуемой. Чьи-то руки подхватили Петрова, помогая подняться с палубы, и он увидел девушку.

– Вы в порядке? – с неприкрытой тревогой спросила она, и он, поднеся руку к саднящей щеке, небрежно обронил:

– Конечно. Зацепился за что-то, все нормально. Теперь можем спокойно ждать помощи. А пока хорошо бы перекусить.

– Перекусить – это в самый раз, – подхватил Паша. – У меня от всех этих дел такой аппетит разыгрался. Сгрыз бы даже ласточкино гнездо.

– Ласточкино гнездо – это дорогой деликатес, – сочла нужным ответить Мария. – А разве не надо наблюдать за окрестностями? Мало ли что может случиться. Я думала, вы такие предусмотрительные. А если помощь объявится, а мы…

– По-моему, самое худшее у нас уже случилось, когда твоему Эдику доверили яхту, – обиделся Паша. – Он тебе кто, бойфренд?

– А вот это уже мое личное дело.

– Личное-то личное, только я бы свою девушку на уходящей в море яхте не забыл.

– Он не забыл, он…

Петрову показалось, что Мария сейчас расплачется.

– Кто-то из нас, конечно, должен будет нести вахту, хотя смотреть пока практически не на что, – сказал он. – Первым будет…

– Ой, а что у вас на лице?

– Я же говорил, ничего страшного. – Петров поднес руку с саднящему виску, но Мария перехватила его ладонь.

– Не трогайте. Там кровь. Рану надо обработать.

– Да пустяки.

– Там рядом со штурманским столом аптечка, – подсказал Паша. – Идите, а я тут покараулю.

Экран мобильника, лежащего на штурманском столе, бросал неяркий свет, и Мария, чтобы лучше разглядеть рану, приблизилась так, что их тела разделяли только спасательные жилеты. Женские руки уверенно скользили по лицу Петрова, и он, вдруг поймав себя на мысли, что впервые в этом путешествии, полностью доверившись другому человеку, чувствует себя совершенно спокойно, улыбнулся.

– Больно? – встревожилась она. – Кажется, там только кожа рассечена. Ну, может, синяк еще будет.

– Хорошо.

– Что же тут хорошего?

– Извини, это я так, своим мыслям.

– Своим? Эй, а кто совсем недавно обещал быть откровенным?

– Гм. Иногда откровенность – опасное оружие. Помнишь, к чему привело любопытство жены Синей Бороды?

– Помню. Только это я дважды выдраивала эту яхту и знаю, что тут нет трупов его бывших жен. И ты уже выдал мне лицензию на откровенность, не так ли?

– Так. И что на самом деле хочет знать мой инквизитор?

– О, это не будет больно. Начнем с малого. К чему относилось твое «хорошо»?

– К тебе. Мне было хорошо в твоем присутствии, и слово сорвалось. Только и всего.

– Было? А сейчас уже… Нет, ну какие вы все-таки… Сначала Паша, а теперь ты. Даже там, у причала, ты смотрел на меня так, словно… Ну, ты понял. Что с вами со всеми?

– А что с нами?

– И ты еще спрашиваешь! Почему, куда ни придешь, а уж мне в поисках работы пришлось походить, мужики пялятся так, словно видят только то, что у меня под одеждой? Притом что у каждого дома жены или любимые женщины, каждый, получается, хотя бы в мыслях изменяет им. Почему?

– Ну, это уже не личный, а экзистенциальный вопрос. И насчет каждого ты, наверное, горячишься. И что плохого, если люди любуются красотой, в том числе красотой женского тела? И живем мы не вчера и не завтра, а в каждый конкретный миг, даже в самый экстремальный.

– Мне принимать это как искусно отточенный комплимент? Интересно, что сказала бы на этот счет твоя жена, окажись она сейчас здесь.

– Она никак не могла бы оказаться здесь. Уже два года не могла бы, – вдруг изменившимся голосом сказал Петров.

– Она… извини, я не знала.

– Ладно, проехали. А сама ты где живешь, в Палдиски?

– Нет, в Таллине.

– Вот как?

– Что значит – вот как?

– Только то, что каждый из нас чего-то не договаривает. Ты же сказала, что приехала вместе с Эдиком, а потом он мог подумать, что ты обиделась и уехала… на чем, интересно? Уж очень крепкая обида должна быть. И ты такая, на взводе. Кажется, не только потому, что оказалась с нами на яхте. Впрочем, если не хочешь…

– Он врал мне все это время.

– Врал?

– Эдик. – подтвердила она. – Вчера он сказал, что у него действительно была ссора с женой и она уехала к своей матери в Россию… на две недели. А сейчас возвращается, и поэтому мне надо забрать свои вещи, но что это ничего не значит, и мы можем по-прежнему…

– Понятно.

– Не знаю, почему я тебе это рассказываю. Как подружке. Мне почему-то даже легче стало. У тебя хорошее лицо. Как у человека, которому можно довериться.

– Ты определяешь это по лицам?

– Я же художница. Говорят, глаза – зеркало души человека. По-моему, это лицо зеркало. У молодых этого не видно, а постарше, годам к сорока, вся его жизнь прорисовывается, как на чертеже. Вот, например, эта складка… – кончиком пальца она сверху вниз провела по переносице Петрова, – говорит о…

– Эй, внизу! – закричал Паша. – Вижу судно!

После первого курса будущие штурмана проходили практику на трехмачтовой баркентине. Солнечным летним днем, при полном безветрии, «Капелла» со спущенными парусами и ведомая дизельным двигателем подходила к причалу Рижского морского вокзала. На причале собралась толпа встречающих, некоторые из них с цветами ожидали возвращения сыновей из первого морского похода. Место Петрова во время швартовых операций было на баке – в носовой части парусника. Он стоял со швартовым в руках, готовясь выполнить команду третьего штурмана. «Капелла» скользила к низкому бетонному причалу. Прямо на острый выступ перед входом в Андреевскую гавань. И со скоростью, при которой избежать навала деревянного корпуса на бетонный таран было просто невозможно. Неужели ни стоящий рядом штурман, ни капитан на не столь уж отдаленном от бака мостике не видят очевидного?

– Смотрите, мы же сейчас врежемся! – крикнул он третьему штурману.

– Ты что, салага, думаешь самый умный! – дыхнув на Петрова винными парами, ответил тот.

Спустя минуту капитан «Капеллы» дал двигателям задний ход, за кормой вскипели пенные буруны, но парусник с оглушительным треском уже наваливал на бетонный причал, выдирая доски обшивки корпуса и ломая брусья шпангоутов на высоте всего в полметра выше ватерлинии. Сквозь двухметровую дыру легко было пробраться прямо в глубь парусника.

С тех пор курсант Петров увлекся изучением морских катастроф. По какой логике суда не находят достаточного места для маневров на бескрайних морских просторах? Умом такого понять невозможно. Во время одного из самых громких столкновений между двумя пассажирскими лайнерами «Андреа Дориа» и «Стокгольм» на мостике первого из них находились сразу три штурмана и капитан. Во время тумана младший из штурманов отслеживал движение встречного судна по радару, постоянно нанося данные на планшет и каждый раз убеждаясь, что взаимное сближение ведет к катастрофе. Но сообщить об этом капитану он почему-то не решился.

Вникая в детали расследования каждой из катастроф, Петров представлял себя на месте капитана или штурмана и проигрывал в уме порядок правильных решений. Почему эти решения не видели люди на мостике? Уже потом, годы спустя, самостоятельно управляя большими морскими судами, он оценил значение человеческого фактора даже при самом совершенном электронном оборудовании.

В открытом море штурман чаще всего находится на мостике один. Иногда ему хочется выйти в туалет или выскочить в соседнее помещение, чтобы приготовить чашечку кофе. Морским уставом такое не допускается, но кто вспоминает об уставе на грузовом судне с экипажем в пятнадцать человек? С минуту Петров молча наблюдал за движением безликого монстра, быстро надвигающегося в полной темноте на яхту, затем повернулся к товарищам по несчастью.

– У меня две новости, – сказал он. – Хорошая в том, что судно идет точно на нас. Но есть и плохая. Они нас не видят.

– Почему-то я ждал, что ты скажешь об этом именно такими словами. Из классики, – уточнил Паша.

– Эй, это что, он может налететь прямо на нас? Он… он же большой! Он нас раздавит! А мы будем просто так стоять и смотреть? – Мария требовательно схватила Петрова за спасательный жилет.

Худшее из действий – это бездействие, опять вспомнил Петров. Он осторожно отстранил девушку, подошел к удерживающему импровизированный парус канату и подергал его. Руками его было уже не вытянуть.

– Мы стоим поперек движения этого судна. Вместе с парусом из нас получается цель, в которую трудно промахнуться. Надо развернуться. Паша, у нас есть еще веревки?

– Откуда? Все ушло на матрас.

– Надо найти. У нас мало времени.

– Я же говорю…

– А эти не годятся?

– Эти? – Петров посмотрел на девушку. Она вытянула руку вверх, словно указывая на ниспосланный свыше, с затянутого рваными тучами неба знак. Пустого неба. Если не считать возвышающейся над их головами мачты. И двух спускающихся по обеим ее сторонам фалов для сигнальных флагов.

– Мария, ты гений! – крикнул Петров, двигаясь к одному из фалов. Ко второму уже подлетал Паша.

– Хочешь поставить яхту на шпринг? – догадался он.

– Единственный вариант. А дальше по ситуации.

Длины двух соединенных фалов должно было хватить, На конце одного из них он соорудил замысловатую петлю, надетую на убегающую к летучему матрасу веревку, и посмотрел на приближающееся судно. Теперь это был не просто набор сигнальных ходовых огней. Под ним четко прорисовывался силуэт высоко поднятого над водой корпуса и массивной надстройки. И мощный, быстро надвигающийся точно на яхту форштевень. Слишком быстро. А накинутая на веревку петля, которая, по замыслу, должна была под действием ветра вознестись к матрасу, стояла на месте.

– Не скользит! – отчаянно крикнул он. – Парусности не хватает. Тряпка нужна, срочно, любая!

– Сейчас. Майку сдеру! – понял его Паша и взялся расстегивать спасательный жилет. Петли жилета не поддавались.

– Быстрей! – Петров в отчаянии оглянулся. Вокруг по-прежнему была лишь голая палуба яхты. Корпус стремительно надвигающегося судна занимал, казалось, уже половину горизонта. Времени бежать за вещами в каюту просто не оставалось. Мария резко согнулась и пошатнулась, он инстинктивно шагнул к ней, чтобы поддержать девушку, но она уже выпрямилась и протянула руку ему навстречу.

– Вот, это подойдет?

Не раздумывая, он схватил переданную ей тряпку из мягкой, скользящей ткани, кинулся обратно к петле, одним движением ввязал ткань в веревку и вновь вернул петлю за борт. Когда-то, в детстве, точно таким образом он с отцом отправлял записки носящемуся над головой воздушному змею. Бесконечно долгую секунду ничего не происходило. Потом свободный край тряпки резко, словно набравший воздуха шарик, вздулся и петля стремительно заскользила вверх.

– Все кранцы на правый борт, – скомандовал Петров и помчался со свободным концом фала в носовую часть яхты. – Мария, включай на мобильнике видеосъемку. Целься на пароход. И держись за поручни. Крепче.

Сам он уже изо всех сил тянул фал. Яхта начала разворачиваться. Медленно, слишком медленно, отчетливо понимал он. До фатального столкновения оставались секунды. Растянувшиеся настолько, что успели вместить в себя и понимание, что взлетевшая к матрасу тряпка была трусиками Марии, и сожаление, что он и она находятся сейчас не рядом, а в разных концах яхты, и огромную массу другого о сделанном и несделанном из немалой, но и не такой уж долгой, оставшейся за его плечами жизни. Потом он отчетливо увидел над головой надпись латиницей Viking и отпустил фал.

Капитан «Викинга» Густав Ротенберг был человеком пунктуальным, предусмотрительным, а за последний год, когда начало пошаливать сердце, и активным приверженцем правильного образа жизни. Спать он ложился ровно в 23.30, а вставал в 7.30. Разумеется, если не возникало каких-либо чрезвычайных обстоятельств, коими, по убеждению большинства его коллег по ремеслу, морская жизнь была перенасыщена. Но не на его «Викинге». В 23.20 он, как обычно, поднялся на мостик, окинул взглядом горизонт, посмотрел на развертку радара. Ветер усилился до восьми баллов по шкале Бофорта, точно до обозначенного в прогнозе предела. На радаре высвечивались несколько отметок встречных судов, но все в безопасном отдалении, в районе рекомендованного фарватера. В отличие от «Викинга», для которого мудрый Густав выбрал путь намного южней, в стороне от общих путей, а главное, на пятнадцать миль короче, потому что пятнадцать миль – это час пути, а это две тонны топлива, а все сэкономленное – все равно что заработанное. О настоящей причине изменения курса с короткой остановкой в море, где часть груза перекочевала в трюм небольшого эстонского судна, он предпочитал даже не вспоминать.

– Бели что – я у себя, – привычно буркнул он вахтенному штурману и спустился в свою каюту. Оставшихся до намеченного времени семи минут ему хватило, чтобы сглотнуть привычную порцию виски, почистить зубы, раздеться и забраться в койку, привычно зарегистрировав на электронных часах 23.30. Обычно сон наваливался сразу, мгновенно проглатывая сознание, но сегодня в уме все еще прокручивались детали последней, довольно-таки рискованной операции, а главное – цифры вырученных за нее денег. Еще два-три таких рейса – и можно спокойно уходить на заслуженный отдых в домик на берегу теплого моря. Домик виделся все отчетливей. Четыре окна по фасаду, мансарда, персональный причал с пришвартованной к нему моторной яхтой… Домик почему-то начал качаться, словно сама почва заходила под ним ходуном, а затем начал быстро сближаться с причалом и яхтой. Густав отчаянно вращал невесть откуда появившийся штурвал, чтобы отвести дом от столкновения, но уже понимал, что маневр начат слишком поздно…

Он проснулся в холодном поту, некоторое время еще витая в зыбких границах сна и реальности, не в силах понять, к чему относится явственное ощущение удара. На часах было 00:17. Сонливость исчезла окончательно. Полежав еще немного, он подумал, что уже давно не инспектировал, как несут вахту штурмана в ночное время, особенно этот пройдоха-украинец с его странной фамилией. Натянув брюки и накинув на голый торс легкую куртку, он вставил ноги в мягкие шлепанцы и вышел из каюты на ботдек, чтобы забраться на мостик незамеченным, по наружному трапу. Северный, но довольно теплый ветер взметнул расстегнутую куртку вверх, и застежкой молнии чувствительно хлестнуло по лицу. Поморщившись, капитан застегнул куртку, привычно провел глазами по горизонту за кормой, взялся рукой за поручень ведущего на мостик трапа, но внезапно остановился и повернулся назад. В полной темноте над головой по-прежнему висели тяжелые тучи, надежно скрывая небесные светила, но за кормой, на востоке, между тучами и линией горизонта уже пробивался первый отблеск раннего рассвета. Часть горизонта, однако, была перекрыта посторонним объектом. Еще больше воодушевленный обнаруженным наконец непорядком, Густав решительно зашагал по палубе, освещенной слабым фонарем наружного освещения, в сторону кормы. Спуск на ют, однако, оказался плотно перекрыт странным, перетянутым веревками предметом, над которым ветер трепал ткань, очень напоминающую по форме то ли укороченную трубу колдуна для определения направления ветра, то ли женские трусики. Рейлинги, ограждающие ботдек, были сильно погнуты. Капитану стало не по себе. Осторожно приблизившись, он вгляделся в конструкцию и увидел, как от нее тянется заклинившийся на кормовой лебедке канат, ко второму концу которого привязана яхта. Такая, как из недавнего сна. На ее палубе довольно отчетливо был виден плотного телосложения мужчина в спасательном жилете.

Матрас вновь рванулся в свободный полет, вперед и вверх, увлекая за собой вдоль по ветру и в сторону от надвигающегося на них судна корму яхты. Но мореплавателям было уже не до него. Острый форштевень скользнул мимо «Марии», но проносящийся мимо правого борта корпус, как магнит, все же притянул к себе на миг яхту, боднул ее походя так, что на яхте все загудело, вновь притянул к себе, но уже не успел нанести второй сокрушительный удар – мощная пенная струя воды от винтов десятитысячетонного монстра оказалась сильней притяжения, яхту отбросило вновь, уже за корму «Викинга». Отбросило – и оставило в кильватерной струе!

Ветер бесновался по-прежнему, но качка прекратилась почти полностью. Веревка с матрасом крепко зацепилась за корму грузового судна, и невольный буксир, как огромный утюг, сглаживал за собой поверхность моря. Яхта неслась следом. Правда, вопреки всем законам мореплавания, с одной странностью – кормой вперед.

– Вы в порядке? – спросил Петров, поднимаясь с палубы, на которую его бросило ударом о корпус судна.

– Кажется. – Паша помог подняться оказавшейся рядом с ним Марии. – Ты как, ласточка?

– Сама не знаю. Но приключений мне уже, кажется, более чем достаточно. До конца жизни. Но до этого, по-моему, не так уж и долго осталось. Кстати, куда мы плывем?

– Пока – на запад, – машинально ответил Петров.

– Ребята, а ведь мы целы! Это фантастика какая-то! – Паша с восхищением посмотрел на капитана крохотной команды. – Нет, правда. Как говорится, шляпу долой! Такой маневр – во сне не приснится. Да еще и на буксире оказались! Как ты такое рассчитал – ума не приложу.

– Я тоже, – признался Петров. – Рассчитать такое невозможно. Матрасом я просто надеялся отвести яхту от прямого удара. А за корпус матрас зацепился чисто случайно. Вопрос в другом: что нам делать теперь?

– Да это же просто! – Мария, удивленная таким очевидным непониманием ситуации, даже всплеснула руками. – Теперь-то мы в безопасности! Судно идет в порт, они нас и дотащат. Даже если не заметят. Да скоро заметят, смотрите, уже светает! Да все хорошо, что вы.

– Правда?

– Ну, если не считать, конечно, моей испорченной репутации. Да и… Бог с ней. Эй? Что тебе не нравится, капитан?

– Хотя бы то, что нас до сих пор не заметили. И потом…

– Что потом?

– Не знаю, сколько выдержит эта веревка. Если порвется, останемся и без буксира, и без плавучего якоря.

Штурман с фамилией Наливайвода, которого капитан в зависимости от настроения называл или по должности, мэйт, или, в более благостном состоянии духа, мистер Нал, развалясь в предназначенном исключительно для капитана кресле, причем развернутом так, что штурман сидел спиной к лобовым окнам, хлебал кофе из большой пластмассовой кружки. На голове его были надеты наушники, и, прихлебывая кофе, штурман в такт только ему слышимой музыке подергивал левой рукой. Дверь с подветренного борта была открыта, и Густаву удалось подобраться к помощнику незамеченным.

– Как обстановка, мэйт? – громко спросил он, удовлетворенно хмыкнув, когда штурман от неожиданности дернулся и пролил кофе на новые джинсы.

Пробормотав что-то на непонятном капитану языке, штурман нехотя стянул с кресла объемистое тело и ответил на английском:

– Все в порядке, сэр. Не ожидал вас увидеть в такое время. Боюсь, джинсы надо срочно замочить, а то потом не отстираются.

Густав нахмурился. После маленькой перегрузочной операции, в которой пронырливый штурман играл ключевую роль, он, похоже, решил, что субординации для него более не существует, а вот этого допускать на судне ни в коем случае нельзя.

– Боюсь, мистер мэйт, вам сейчас будет не до запачканных брюк. Потрудитесь мне объяснить, почему мы буксируем чужое судно?!

– Что? – схватив по дороге бинокль, Наливайвода кинулся на крыло и посмотрел за корму. – Но, сэр, там ничего нет!

– Что значит – нет? Бегом на корму и сразу с докладом ко мне.

– Есть, сэр!

Наливайвода спустился на ботдек, подошел к искореженным рейлингам, потрогал матрас и внимательно рассмотрел яхту, которую с мостика из-за высокого среза кормы просто не было видно. Первым его побуждением было скинуть буксир в воду и сказать этому придурку капитану, что тому все померещилось, он даже взялся за канат, но сложная веревочная конструкция переплелась с рейлингами и кормовой лебедкой немыслимым образом, без ножа было не обойтись, а такового под рукой не оказалось. На яхте, привязанной почему-то кормой вперед, стоял плотного сложения парень и что-то кричал, а затем к нему присоединились еще двое – парень и девушка. Наливайвода помахал им рукой, широко улыбнулся и вернулся на мостик.

– Сэр, у них эстонская прописка.

– Что?! Вы хотите сказать…

– А как еще они могли прицепиться к нам? Не на ходу же! И не при мне. Определенно на вахте третьего помощника.

– Понятно, что не на ходу. Но с какой целью? Мы решили все вопросы, эстонцы расплатились сполна. И они заинтересованы, чтобы в следующий раз… Нет, здесь что-то не так. И они не отвечают на запросы по рации.

– А если они сбежали?

– Откуда сбежали? – машинально спросил капитан, пораженный неистощимой фантазией помощника.

– Из Эстонии, например. Из тюрьмы. Там один лысый такой, вполне похож. Или от наших компаньонов. Яхтой управлять не умеют и решили к нам прицепиться. Может, они их захватили, а потом…

– Мистер Нал, хватит фантазировать.

– Сэр, если позволите, я только хочу сказать, что у нас два выхода.

– А именно?

– Первый – это просто обрезать буксирный канат и забыть об этом.

– Забыть? Гм… Любопытно, какой же, по вашему мнению, второй выход?

– Остановить двигатели и спросить их, как они оказались в таком положении. Мне показалось, что они просят помощи. А в этом случае…

– Да-да, я понял вашу мысль. Разбудите боцмана. И еще матроса этого, самого здорового, с бородкой. Ну, вы понимаете, о ком я говорю.

Имена капитан запоминал плохо.

Мария готовила бутерброды, раскладывая на них нарезку лососины, поверх которой она размещала кружочки лимона и ломтики авокадо. Петров подсвечивал ей мобильником и разливал вино в стоящие в специальных держателях стаканы. Яхту почти не качало. Паша присматривал за обстановкой снаружи.

– И чем ты занимаешься, когда не готовишь бутерброды и не топишь яхты? – спросил Петров.

– Рисую картины. Которые никто не покупает. Только я вам уже почти всю свою жизнь рассказала, а про вас ничего не знаю. Кроме того, что вы крейзи. Симпатичные, но крейзи. Почему Паша называет меня ласточкой?

– Не обижайся на него. Он хороший парень и никогда бы не всучил клиенту утопленника. Паша! – крикнул Петров. – Почему ты называешь Марию ласточкой?

Паша с готовностью забрался в кают-компанию и взял наполненный до половины небьющийся стакан с вином.

– Я всех красивых женщин так называю. Чтобы не перепутать имена. И потом они все такие… ласточки. Так что, за вас!

– Минуточку. – Мария опустила бокал. – Мне все-таки интересно. Как женщине. Вы обещали быть откровенными. Почему вы боитесь их перепутать? Их так много, и у вас плохая память? Вы меняете женщин как перчатки?

– Упаси боже! У меня всего одна пара перчаток. И две любимые женщины. Жена и… не жена.

– Так. А теперь с этого места подробней.

– Куда уж подробней. Только сначала выпьем, чтобы не расплескать. За знакомство! – Паша одним движением опрокинул в горло стакан вина, со смаком закусил бутербродом с щедрым куском лососины и блаженно улыбнулся. – Из тебя, ласточка, получится хорошая хозяйка, уж поверь мне на слово. Я как-то в Эмиратах познакомился с человеком, у него три жены, и он всех любит. Геи и лесбиянки устраивают парады, гордятся собой – это считается нормой. Что противоестественного в том, что я люблю сразу двоих?

– Значит, ты считаешь это нормальным?

– Конечно. Иногда я думаю, как могло быть хорошо, если бы мы жили втроем. Так и представляю: просыпаешься утром, слева тебя одна жена греет, а справа вторая. И все счастливы. Вот жизнь!

– Интересно… А если бы наоборот?

– В каком смысле?

– Ну, если бы ваша жена любила сразу двоих?

Паша счастливо улыбнулся.

– Ласточка, история не терпит сослагательного наклонения. Воспринимай жизнь такой, какая она есть! А теперь, извини, мне пора наверх, на вахту. Наш капитан уже косо на меня смотрит.

Мария обескураженно повернулась к Петрову.

– Теперь, наверное, он на меня обиделся. Я сама виновата, что попала в эту переделку как непрошеная гостья, так еще и дурацкие вопросы задаю.

– Не вижу в них ничего дурацкого. Мне и самому было интересно, что Паша ответит.

– И еще он постоянно намекает, как будто у нас с вами какие-то отношения. Хотя мы едва знакомы.

– Ну, это дело поправимое, – то ли в шутку, то ли всерьез сказал он, не сразу оценив двусмысленность собственного ответа.

– Ребята, – закричал из кокпита Паша. – Они нас заметили.

«Викинг» замедлял ход. Какое-то время он еще скользил по инерции, потом винты под кормой завращались в обратную сторону, натяжение буксира ослабло, и корма судна стала приближаться. Казалось, еще миг и яхту затянет в гигантскую мясорубку. На долю секунды Петрову показалось, что «Викинг» решил таким образом избавиться от ненужных хлопот. Но капитан судна знал свое дело. Винты опять изменили характер вращения, корпус судна начал смещаться вбок, яхта переместилась к левому борту, и Паша принял сброшенный сверху толстый швартовый конец. «Марию» к этому моменту развернуло так, что оба судна, огромное и крохотное, стояли наконец в одном направлении, и большое надежно прикрывало маленького соседа от убийственных ударов волн.

Кто-то из экипажа «Викинга» спустил с высокого борта судна прямо на палубу яхты веревочный штормтрап.

– Ну вот, кажется, все наши проблемы на сегодня окончились! – Паша ликующе ухватил трап за деревянную балясину и сделал приглашающий жест: женщины и дети вперед.

В этот момент яхту качнуло, и Мария, едва взявшись за убегающую вверх балясину, испуганно отдернула руку.

– Ой, я никогда не забиралась по таким лестницам!

– Ласточка, в жизни все бывает в первый раз. Хватайся, когда яхта будет в высшей точке, и сразу поднимайся. Только быстро. Мы тебя подстрахуем. Главное, запомни правило трех точек. В любой момент у тебя не должно быть меньше трех точек соприкосновения с трапом. Две руки и нога или две ноги и рука. И ни в коем случае не цепляйся руками за балясины, то есть за ступеньки, только за боковые веревки. Запомнила? Тогда вперед!

– Да, только…

– Только что?

– Мне страшно подниматься первой. Давайте, я после вас.

– Так не годится. Если что, мы тебя подхватим.

– Она стесняется, – догадался Петров. – Верно?

– Ну, просто не хочу, чтобы вы снизу подглядывали. И не говорите мне, что не будете.

– Так темно же…

– Темно?

Короткая летняя ночь уже сдавала позиции наступающему с востока рассвету, и они довольно отчетливо различали друг друга. Вдобавок ко всему на «Викинге» прямо над их головами зажглась люстра, и трудно различимая в бьющем сверху свете фигура замахала руками:

– Come on, come on, faster.

– Нас торопят, – сказал Петров. – Сделаем так. Паша поднимается первым и договаривается, чтобы сверху спустили страховочный пояс для Марии. Давай, Паша. Только… говори с ними только о поясе и ни о чем другом, лады?

– Как скажешь, капитан!

Паша с готовностью прыгнул на штормтрап и с неожиданной легкостью вскарабкался на высокий борт грузового судна. Петрова тем не менее не оставляло тревожное чувство, что что-то происходит не так. Он попытался представить себя на месте капитана грузового судна в рядовом коммерческом рейсе, когда основная задача – это провести судно из пункта А в пункт В кратчайшим способом, с минимальными затратами топлива и времени. Любая непредвиденная задержка не сулит ничего хорошего. Тем более разборка с невесть откуда взявшейся яхтой…

– Спасибо. – Мария улыбнулась. – Кажется, я по-другому начинаю смотреть на мир. Спасибо.

– Здесь не за что говорить спасибо. Это был вопрос целесообразности или, если хочешь, логики, не более того. Капитан покидает судно последним, с этим не спорят. Да еще и непонятно, как нас на этом судне встретят. Мы для них можем оказаться еще тем подарочком. Кстати, когда спустят страховочный пояс, тебе все равно придется выбираться первой.

– Все равно спасибо. И…

Мария неожиданно потянулась в нему и поцеловала в щеку влажными от морских брызг губами.

– Эй, – раздалось сверху, и вместо ожидаемого страховочного пояса по штормтрапу спустился Паша. – Я ничего не пропустил?

– Что-то ты быстро. Не понравилось наверху?

– Наверху житье не худо… – Паша озадаченно почесал бритый затылок. – Кажется, тебе лучше слазить туда самому. Они спрашивали капитана, хотели, чтобы я им подписал какую-то бумагу. Мутные они. Я чего-то не понял. У тебя английский получше будет. Может, все вместе пойдем?

– А страховочный пояс?

– До пояса как-то не дошло. Я же говорю, они мне лабуду про спасение стали вешать и все хотели, чтобы я им что-то подписал. Но я сказал, что капитан остался на «Марии», только тогда отстали.

– Если мутные, кому-то лучше остаться здесь. Я схожу один, поговорю.

Петров замешкался, прикидывая, надо ли взять с собой документы на яхту, но решил, что с этим лучше не спешить. Он убедился, что мобильный телефон размещается, как обычно, в правом кармане джинсов, а бумажник с личными документами в левом, повернулся к трапу и с изумлением увидел на нем Марию. Девушка, как заправский моряк, быстро перемещалась вверх, точно следуя инструкции: две руки держатся за боковые веревки, одна нога на нижней балясине, другая идет вверх, затем… Он поймал себя на мысли, что его контроль за продвижением Марии уж слишком сконцентрировался на ее ногах, и посмотрел на напарника. Паша, перехватив его взгляд, тоже перестал пялиться на женское тело, широко улыбнулся и поднял вверх большой палец. Несколько секунд спустя Петров, следом за Марией, оказался на палубе грузового судна.

– Добро пожаловать на борт «Викинга», капитан! – Одутловатый, со слегка отвисшим брюшком мужчина лет пятидесяти от роду или старше, в растоптанных шлепанцах на босу ногу расплылся в улыбке так, словно пытался продемонстрировать все свои недавно обновленные зубы. – Ловко вы ко мне прицепились. Да еще кормой вперед. Это что, удобней?

– Да как вам сказать… – Петров, то ли подтверждая слова собеседника, то ли отвергая, неопределенно покачал головой. Паша был прав. Меньше всего ему верилось в искренность улыбки. С чего бы это, скорей всего, поднятому среди ночи капитану грузового судна радоваться невесть откуда свалившейся проблеме?

– Ну, капитану всегда легче понять другого капитана. Кстати, куда вы хотите попасть в конечном счете? Извините, мне, конечно, следовало бы пригласить вас и вашу леди, – капитан «Викинга» картинно поклонился Марии, – на чашечку кофе, но сначала я хотел бы уладить кое-какие формальности. Может быть, для начала вытащить яхту на палубу? Давайте я отведу леди в каюту, а затем мы с вами…

– Нет! – на неожиданно хорошо поставленном английском заявила Мария и взяла Петрова под руку. – Я подожду здесь. С моим капитаном.

– Как скажите, как скажите… – Петрову показалось, что в словах шведа прозвучала нотка сожаления, и он решил сразу расставить точки над i.

– Какие именно формальности вы имеете в виду?

– О, ну это же просто! – лицо шведского капитана вновь озарилось улыбкой. – Мы все-таки в море, любая ситуация должна фиксироваться сразу, чтобы избежать недопонимания в будущем. Спасательная операция вызывает задержку рейса, а вы еще и повреждения нам нанесли. Я же должен потом как-то оправдываться перед судовладельцем.

– О каких повреждениях вы говорите?

– А я покажу!

Капитан отвел их к надстройке с выгнутыми от рывка швартового каната «Марии» рейлингами, и к ним присоединился еще один человек с плутоватой физиономией, которую Петров, если бы не время и место, без раздумий отнес к хохляцкой.

– Это незначительное повреждение, – сказал Петров.

– А я и не говорю, что значительное. Но ведь есть! – капитан повернулся к вновь прибывшему. – Чиф, приготовьтесь к подъему яхты на борт. Где-нибудь в районе третьего трюма.

– Есть сэр!

– Подождите, – остановил рвение штурмана Петров. – Разве мы говорили о подъеме? К тому же вы нанесли нам гораздо большие повреждения. Я думал, это и есть реальная тема нашего разговора.

– Мы – вам?

– Разрешите мне, сэр? – обратился к опешившему от такой наглости капитану штурман. Не дожидаясь ответа, он повернулся к Петрову с Марией и на чистейшем русском с совсем небольшой примесью украинского акцента сказал: – Вы чего, ребята, совсем поляну не просекаете? Не знаю, что у вас за проблемы были с этим эстонцем, но раз уж вы от него ушли с нашей помощью, хоть не выпендривайтесь. Кстати, куда вам надо? Нам вас проще всего в Киле высадить.

Рука Марии, просунутая под предплечье Петрова, напряглась.

– В Киль мы и без вашей помощи доберемся, если надо будет, – ответил он. – Только нам туда не надо.

– Говорите по-английски, – не выдержал капитан «Викинга». – О чем вы там договариваетесь?

– Сэр, яхтсмены, похоже, чего-то не понимают. Они не хотят в Киль.

– О'кей, чего же они тогда… Тьфу, чего вы тогда хотите? – переспросил капитан.

– Дайте нам с леди две минуты.

Петров повернулся и отошел по ботдеку на несколько метров в сторону, так, чтобы их не могли подслушать, и не отпускающая его предплечья Мария послушно последовала за ним.

– Я не очень поняла, в чем смысл происходящего, но я не слишком бы доверялась их словам, – призналась она. – Да еще два этих типа, которые стоят и молчат. У них такие рожи. И у одного из них, мордастого, ломик в руке, но он его прячет. Зачем он его прячет?

– Значит, мы думаем одинаково. Дело в том, что, по морскому праву, если мы подпишем просьбу о помощи, а яхта окажется на борту, она просто перейдет в их собственность. Конечно, это не так просто, владельцы могут подать иск в суд, но тогда половину моей оставшейся жизни мне придется нанимать адвокатов и сидеть на судебных заседаниях где-нибудь в Гернси или в Стокгольме, пока адвокаты не вытрясут оставшиеся деньги из всех участников. Как-то меня такая перспектива не радует. К тому же здесь какая-то темная история с эстонцами. Кажется, они не очень верят, что мы прицепились к ним на ходу. Да я и сам бы, наверное, не поверил. Значит, они имели дело с эстонцами совсем недавно, явно не в порту, иначе яхта не могла быть не замечена. Скорей всего, они перегрузили какую-то контрабанду или левый груз прямо в море, такое случается. А это только осложняет ситуацию.

– И что тогда нам остается?

– Тебе надо остаться. Дойдешь с ними до Киля, там сядешь на самолет и вернешься домой.

– Но я…

– Я дам тебе денег, не беспокойся. А мы с Пашей как-нибудь разберемся с яхтой, не первый раз.

– Нет.

– Нет – что? – Петров повернулся к девушке так, что их лица разделяло не более двадцати сантиметров, и посмотрел ей в глаза. Мария не отводила взгляда.

– Я знаю, вы с Пашей крейзи. Но я не останусь с этими рожами. Вам я верю, а им нет. Принимай решение, капитан. Я буду с тобой.

На секунду их лица сблизились еще больше, и Петров вспомнил утверждение Паши, что все отношения между мужчиной и женщиной зависят от химии, точнее, от флюидов, излучаемых спрятанной возле носа секрецией. И что поиск своего мужчины или своей женщины зависит исключительно от совпадения этого состава этих флюидов. Больше всего ему сейчас хотелось проверить это утверждение. Вместо этого он повернулся и направился к поджидающим их командирам «Викинга».

– Мы готовы сформулировать свои требования.

– Требования? – изумился капитан.

– А как иначе сформулировать, когда судно не ведет соответствующего наблюдения за морской обстановкой и налетает на яхту, у которой были небольшие проблемы с двигателем и горели огни, требовавшие повышенного внимания. Счастье, что нам удалось отвернуться на нашей уменьшенной скорости. Хотя и не настолько, чтобы на борту яхты не осталась заметная вмятина.

– Готов поклясться, что вы придумали это прямо сейчас, – вмешался украинец.

– Вмятину?

– Или видео наезда, которое мы уже отправили нашим друзьям в фейсбуке? – неожиданно добавила Марпия. – На YouTube будет смотреться просто классно.

– Тогда, может быть, посмотрим вместе? – украинец требовательно протянул руку к Марии, и она испуганно отступила. – Ну-ка, красавица, дай мне свой мобильник.

– Чего это?

– Давай, не ерепенься.

– А то что?

– Не хочешь мне, передай вон тому симпатичному хлопцу, – он указал на мордастого парня с короткой бородкой, который, уже не пряча ломика, сделал шаг вперед.

– Хенде хох! Не двигаться!

Петров неверяще уставился на источник громогласного требования. Из-за борта, там, где к «Марии» был спущен штормтрап, по пояс выглядывала массивная фигура Паши. Одной рукой он придерживался за планширь. Вторая рука направляла на мордатого моряка ствол пистолета.

– Всем два шага назад. Живо. Петров, переведи этим придуркам, если не понимают.

– Кажется, понимают.

– Вы кто, пираты? – первым обрел дар речи капитан «Викинга». – Вы хоть представляете, во что ввязываетесь? Мы предложили вам помощь, ничего другого. Давайте разберемся, мы же цивилизованные люди. Чего вы от нас хотите?

– А вот это мы сейчас сформулируем, – ответил Петров.

На этот раз Мария спустилась на яхту первой, за ней последовал Петров. Паша дождался, пока матросы «Викинга» не распутали и не передали на яхту матрас со всей его веревочной конструкцией, предохранители и термос с горячим кофе. Все это время он держал капитана судна под прицелом. Лишь когда все затребованное оказалось на борту «Марии», Паша соскользнул по штормтрапу и изо всех сил оттолкнул яхту от борта судна.

– Ребята, валим отсюда, пока эти пиндосы не очухались.

– А валить как будем? – поинтересовался Петров. – Ладонями загребать?

Яхта отошла от борта на несколько метров, но расстояние это больше не увеличивалось.

– Предохранители! – бросил Паша, словно одно это слово объясняло все остальное, и, схватив полученную на «Викинге» коробку, кинулся в каюту. Рядом раздались удары по металлу. Мордатый матрос «Викинга», стараясь не высовываться наружу, вытаскивал на борт штормтрап.

– Может, опять матрас? – предположила Мария.

– На этот раз не поможет. В смысле не поможет, если…

– Если что?

– Тихо, – сказал Петров. – Не сейчас. На воде очень хорошо разносятся голоса. Пошли внутрь, там сейчас будет безопасней.

– Но они уже уходят!

– Дай бог.

– Они правда уходят. Посмотри.

«Викинг» наконец начал удаляться. С востока сквозь кроваво-красные облака пробивался рассвет, и теперь было отчетливо видно, как огромный корпус медленно, но ускоряясь с каждой секундой, отдаляется от яхты, открывая ее на волю волн и ветра, и это означало, что импровизированный плавучий якорь или воздушного змея, как получится, вновь надо выпускать за борт. Но делать это на виду «Викинга» очень не хотелось. А в том, что за ними сейчас тщательнейшим образом наблюдают, он не сомневался ни на секунду. Качка усиливалась, но Петрова по-прежнему разрывали сомнения. Выкидывать в такой обстановке матрас означало дать четкое представление о полной беспомощности. Ветер захлестывал на палубу фонтаны брызг, и, несмотря на удивительно теплую ночь, вода быстро охлаждала открытые части тела. Вспомнив, что именно теперь открыто у его спутницы, он постарался заслонить ее от очередной порции воды.

– Спрячься в каюту. Замерзнешь.

– Нет, – упрямо мотнула она головой. – Меня укачает. На свежем воздухе лучше, я знаю. И я хочу видеть.

– Видеть что?

– Что они ушли. Ты же этого ждешь, верно?

– Кому-то же надо наблюдать за обстановкой.

– А почему они разворачиваются?

– Что?

Петров пристально вгляделся в отдаляющиеся очертания «Викинга». Освещенная палубными люстрами корма сместилась вправо, с каждой секундой открывая надстройку и грузовые стрелы.

– Может быть, просто меняют курс.

– Не надо меня успокаивать. Что они могут сделать на этот раз?

– Трудно сказать. Они рассчитывали на приз. Вместо этого мы их унизили.

– Но мы просто защищались, отстаивали свое.

– Кое-кто может думать иначе. И они думают, что у нас есть запись наезда, с которой мы можем сделать невесть что… Кстати, она есть?

– Кажется, была.

– Что значит – кажется?

– Мобильник, – объяснила она. – Наверху он был. Но где он сейчас… Боюсь, он мог свалиться в воду, когда я спускалась на яхту.

– Понятно.

– Видишь, я опять все сделала не так. Скажи, только честно, мы еще можем сделать хоть что-то?

Корпус «Викинга», хотя и в заметном отдалении, как минимум, в миле, на глаз определил Петров, продолжал разворачиваться так, что уже отчетливо был виден красный бортовой и первый из топовых огней.

– Трудно даже предположить, что можно сделать с пистолетом, когда на тебя в море прет такая махина, – честно ответил он, все еще не в силах понять, откуда вообще у Паши мог появиться пистолет.

«Викинг» набирал ход. Некоторое время капитан Густав молча стоял на мостике, вглядываясь в пустой горизонт. Сердце его бешено колотилось, в груди щемило, и он подумал, что сейчас было бы самое время спуститься в каюту и принять заветную таблетку, прибегать к которой в последнее время приходилось все чаще. Но для этого надо было спуститься по трапу на одну палубу ниже, добраться до аптечки, набрать стакан воды, сесть в кресло, принять лекарство и несколько минут дожидаться, пока по телу не распространится успокаивающее тепло. А ноги плохо держали уже сейчас. Кажется, таких приключений, да еще под дулом пистолета, с него довольно.

Стараясь не показать слабости штурману и мордастому матросу, он кое-как доковылял до диванчика в штурманской рубке и подозвал нерадивого помощника.

– Слушаю, сэр. Кстати, развели они нас с телефоном. Я проверил. Нет тут никакой зоны, ничего они отправить не могли.

– Вот как? Сволочи. Сразу проверить надо было. В общем… я пока побуду тут. А вы разберитесь с обстановкой… – в груди опять кольнуло, и он с задержкой вытолкнул последнее слово, – сами. Вы поняли меня?

– Конечно, господин капитан, – слишком энергично ответил штурман с трудно выговариваемой фамилией. – Я вас понял. Отправить не могли. Но запись видео у них осталась. Возможно, и запись нашей грузовой операции. Можете на меня положиться.

Меньше всего он был готов полагаться на этого пройдошистого… Нала, вспомнил капитан, но на еще какие-то слова не оставалось сил, он на миг опустил странно тяжелые веки и словно провалился в черное небытие.

Очнулся Густав от бьющего прямо в глаза света. Откуда мог взяться этот луч? Поморщившись, капитан отодвинулся в сторону, и свет исчез. Вновь открыв глаза, он потер ладонью лоб. В груди еще щемило, но боль уже отступала. Он посмотрел на спинку дивана в том месте, где только что находился сам, и увидал четкую полоску солнечного луча. Так до заветного домика у моря можно и не дожить. Сколько же времени надо было провести в рубке, чтобы солнце… Черт, неужели уже вечер? Иначе откуда луч солнца мог взяться здесь, у идущего на запад судна? Встав с дивана, он выбрался в ходовую рубку и вновь вынужден был зажмуриться от бьющего прямо в глаза света.

– Мистер Нал, что это значит? – тревожно спросил он. – Куда мы идем?

– Все, как вы сказали, – бодро ответил штурман. – Разбираемся.

– Разбираетесь? – переспросил капитан, но теперь уже и сам прямо по курсу увидел все туже злосчастную яхту «Мария». – Вы, вы, вы что задумали, черт вас подери! Мы сейчас столкнемся!

– Но, – уже без прежней уверенности отозвался штурман, – разве не вы сами сказали…

– Я сам – что? Приказал совершить катастрофу и убить людей? Да вы с ума сошли. Я бывший офицер королевского флота! Право на борт!

Не дожидаясь, пока его команда будет выполнена, он сам кинулся к рулю и до отказа нажал штурвал в правую сторону, уже отчетливо понимая, что делает это слишком поздно.

Единственным союзником «Марии» было восходящее солнце. Прорвав облака, поток света прямой наводкой бил по утопающей в сверкающей бриллиантами пене яхте, по гребням разгулявшихся волн, чудодейственно сглаживая их, успокаивая разгулявшийся в темноте ветер. Чуть меньше становилась хаотичная качка, чуть больше тепла доставалось обращенным к солнцу спинам Петрова и Марии. И слепящим потоком вливалось оно в высоко вознесенные над водой окна ходовой рубки «Викинга», делая почти невидимыми его бортовые огни, зеленый и красный. Но и без них четко выверенное направление надвигающейся на яхту махины не вызывало сомнений.

Петров и Мария взялись за руки.

– Поцелуй меня, – сказала она, но он и сам уже тянулся к ее губам, почти не испытывая сожаления, что все кончается так быстро и так нелепо. Но разве это не лучше, чем умирать старым и немощным в больничной палате, пропитанной запахами лекарств и смерти? В конце концов, он прожил неплохую жизнь, и уйти из нее так, в борьбе с волнами, в схватке, рядом с красивой женщиной, под платьем которой нет даже трусиков… Но ощущение чего-то незавершенного из того, что он еще мог и должен был сделать в этой жизни, не оставляло его.

Прижав к себе Марию, он повернул ее так, чтобы она могла видеть только его лицо или игру волн за бортом, а сам, даже сливаясь с ней в прощальном поцелуе, не отрывал взгляда от стремительно летящего на них форштевня кровожадного «Викинга». В нижней его части воду для ускорения движения судна раздвигала огромная бульба. Большая ее часть выступом уходила вперед и под воду, и это означало, что основной удар придется на подводную часть яхты, ее подкинет в воздух, и уже тогда «Викинг» всей мощью ударит второй раз то, что осталось после первого контакта. И Петров вспомнил. Чуть отстранившись от девушки, он повернул голову к входу в кают-компанию и во весь голос крикнул:

– Паша, пора, наверх, быстрей!

– Уже! – прозвучало в ответ, и палуба под ногами завибрировала. В ту же секунду в кокпит вылетел Паша. Руки и лицо его, даже лысину пересекали темные полосы, как у закамуфлированного перед атакой спецназовца, глаза лихорадочно блестели.

– Завелась ласточка! Куда рулить?

– Куда? – оттолкнув девушку, Петров рванулся к рулю и до отказа вдавил рукоятку телеграфа. Форштевень, увенчанный двумя огромными якорями, уже нависал над ними, и Петров вспомнил когда-то вычитанную историю о том, как пассажиру раздавленной грузовым судном лодки удалось уцепиться за якорь и тем самым спастись, но сразу отмел абсурдность такого предположения. Яхта завибрировала от ощущения вновь обретенной мощи и рванулась вперед. На долю секунды позже, чем нужно было, чтобы уклониться от удара, безошибочным внутренним счетчиком отметил Петров. Но в тот же миг что-то, вмешавшееся в эти расчеты, заставило форштевень «Викинга» вильнуть в сторону, противоположную движению «Марии», и яхта вылетела из-под навеса форштевня на всю ширь открытого перед ней моря.

– Что, суки, промазали! – торжествующе взревел Паша и в издевательском жесте согнул в локте правую руку. – Хрена вам лысого! Не на тех напали!

– Пальни в гадов, – едва отходя от шока, сказал Петров.

– Пальнуть?

– Чтобы помнили. Высади им пару иллюминаторов.

– Только пару?

– Ну, можешь… погоди, – спохватился Петров. – Не надо стрелять. Кстати, откуда у тебя вообще пистолет?

– Нет у меня никакого пистолета.

– Извини, если выбрал неправильный термин. Револьвер. Шмайсер. Или что там еще у тебя было.

– Только это. – Паша нагнулся и поднял согнутую под прямым углом ручку для якорной лебедки. – Я когда веревки для матраса вытаскивал, натолкнулся на нее. Забыл тебе сказать. В темноте сошла за пистолет. Да и сейчас…

Паша выставил руку с рукояткой в сторону проносящегося мимо «Викинга», и Петров живо представил, как наблюдатели на шведском судне плашмя кидаются на палубу, чтобы избежать шальной пули.

– Что это было? – спросила Мария.

Один из движков оказался заклинен, но и на оставшемся яхта довольно бодро тянула в сторону берега по направлению к крохотному эстонскому порту с экзотическим средиземноморским названием Дирхами. Нужный курс держал авторулевой. Паша отмывал с лысины машинное масло в душевой, а может, подозревал по долгому времени отсутствия старого друга Петров, просто спал без задних ног в каюте-пенале или на диванчике в кают-компании. Ветер стихал, и море по инерции все еще неустанно перекатывало тяжелые валы, но уже без пенных гребней, по которым легко, почти не раскачиваясь, скользила яхта. Облака разбегались, с каждой минутой сильней и сильней припекало летнее солнце. Мария сидела на верхнем мостике на просторном белом диване рядом с Петровым и, как бабочка из кокона, постепенно освобождалась от покрывающего ее одеяла.

Она не спала. Берега еще не было видно, но он знал, что скоро откроется скалистое побережье Дирхами, в котором уже не раз бывал, и его встретит кряжистый и рассудительный эстонец – владелец причала, ресторанчика и домика-контейнера, в котором он коротает перед телевизором дни, когда в крохотном порту нет пришедших на бункеровку рыбацких траулеров или случайных яхт, с которым они наверняка посидят, рассуждая о жизни, за стаканчиком хорошего виски. И что потом они с Пашей подрядят какой-нибудь автомобиль, чтобы добраться до Пярну и уже там пересесть на автобус, идущий в Ригу, в которой их ждут неотложные, как казалось до последнего момента, дела. Но сначала, конечно, надо будет вернуть яхту прежнему владельцу, скорей всего, через того же Эдика и… И во всех этих рассуждениях не находилось места только для одного – для Марии.

– Это? – отчего-то нервничая, переспросил он. – Ну, Паша вставил новые предохранители, движок завелся. Часа через два будем в порту, оттуда до Таллина час на машине.

– Я не об этом.

– Понимаю. Кажется.

– Вся эта ночь. Это… это как целая жизнь. Как будто я раньше вообще не жила. Не жила, а подавала надежды. В школе, в художественной студии, в академии, на студенческих выставках, у мольберта, на свиданиях. И вдруг, вдруг…

– Все хорошо, – он обнял ее за плечи и тесней прижал к себе.

– Я знаю. Или нет. Но тогда, когда корабль должен был нас ударить…

– Он не ударил.

– Он должен был ударить, у нас не было шансов.

– Шанс всегда есть.

– Мы не знали этого. И в последний момент, который оставляют для самого важного, этот поцелуй. Это… это и было самое важное?

– В последний момент этот поцелуй мог утянуть всех нас в могилу. Но это была бы самая приятная смерть, какую только можно себе вообразить, – попробовал отшутиться он.

– Ты не ответил.

– Ты замечательная девушка, с которой, которая… – Петров запнулся, подыскивая правильные слова, но не находя их, и Мария закончила за него:

– Которая приносит несчастья.

– Напротив. Идти в море мы решили сами, ты здесь ни при чем. Мне… то есть нам с Пашей, очень повезло, что ты оказалась на борту. Мы тебе обязаны жизнью. Если бы не ты…

– Если бы не я? Что ты имеешь в виду?

– Ну, я про это… Если бы не твои трусики…

– Знаешь, джентльмен, – вспыхнула румянцем Мария, – мог бы и промолчать.

– Но ты сама настаивала. А шведы их так и не вернули. Почему-то я так и не могу об этом забыть. И…

Петров обвел взглядом горизонт, словно ожидая от него подсказки. Но горизонт был по-прежнему пуст, и даже Паша не появлялся, чтобы прервать затянувшееся молчание, и он вновь повернулся к девушке.

Порыв ветра взметнул ее волосы, полностью закрыв лицо. Петров наклонился ближе, осторожно отвел непокорные пряди в сторону, и ему показалось, что глаза Марии наполнились слезами.

Или это в них отражалось солнце?