Книга: Сказки сироты: В ночном саду
Назад: За пределами Сада
Дальше: В Башне

В Саду

Мальчик хихикнул. Он теперь прилежно сидел напротив девочки, не осмеливаясь опять к ней прикоснуться. Она тоже тихо рассмеялась в темноте. Её взгляд взмыл к ветвям кедра в вышине, чёрным ястребом метнулся к нему и снова улетел. Они теперь волновались и пугались каждого звука, боясь услышать громогласные шаги Динарзад, которая, несомненно, находилась поблизости. Не было ужина, чтобы отвлечься, лишь они двое, изнывающие от желания рассказывать и желания слушать, неловкие и неуверенные, испуганные тем, что их могут обнаружить.
В ночи, что лёгким галопом двигалась к рассвету, точно норовистая кобыла, мальчик чуть придвинулся к девочке и настойчиво попросил не останавливаться.
Девочка глубоко вдохнула и продолжила; её голос был подобен колыханию ивовых ветвей над водой тёмного озера.

Сказка о Принце и Гусыне (продолжение)

Когда Леандр в утренних сумерках покидал хижину, Ведьма одарила его многозначительной ухмылкой и поцеловала в щёку жесткими губами. Это был неловкий жест, и он не смотрел ей в глаза. Но рука старухи коснулась его руки и размотала повязку из листьев, скрывавшую обрубки. Принц был не слишком удивлён, когда увидел, что они полностью зажили, затянулись новой розовой и тёплой кожей, аккуратно обтягивавшей костяшки пальцев; не осталось ни крови, ни рубцов.
– Трава и листва, – сказал он с улыбкой.
Ведьма подмигнула.
Принц покинул её, наконец узнав, в чём заключается его Подвиг. Он пустился в путь через высокие горы с вершинами, тронутыми снегом, как бороды мудрецов сединой. И так до самого моря, что раскинулось перед ним, гладкое, будто платье. Его не пугали трудности, ведь он как-никак был воином, хотя Подвиг оказался утомительнее, чем он предполагал.
Например, Принц не догадывался, сколь важную часть Подвига составляет простая ходьба. Он шел, пока не сносил три пары сапог, проклиная отсутствие лошади. Ему пришлось топать через всевозможные ландшафты, от сырых болот до уютных ферм и горных ледников. И нигде, ни в одном посёлке его не встретили с радостью. Никто восторженно не кричал, что Принц почтил деревню своим присутствием – что за честь видеть вас, сир! – никто настойчиво не приглашал его за праздничный стол – только лучшее из нашего урожая для вас, сир! – никто не умолял усладить его слух песней о его приключениях – ой, расскажите же нам об ужасной Ведьме, сир!
Его почти не замечали: трактирщики были угрюмы, трактирщицы молчаливы и немолоды; молочницы не отличались дружелюбием, их бёдра были широченные, а сами они казались прилипшими к бокам своих коров. Через некоторое время Принц и сам не особенно отличался от самого нищего крестьянина – весь в глубоко въевшейся грязи, лицо кислое, как у священника во вторник, и без надежды раздобыть хорошую обувь. В общем и целом происходящее ничуть не походило на то, чего он ожидал.
Однажды вечером, когда солнце на западе подсчитывало дневное золотишко, Леандр нырнул в прибрежную таверну в северной части страны, над дверью которой висела странноватая вывеска – огромный кулак, крепко сжимающий рыбу. Он положил на стойку несколько монет и с наслаждением расположил натёртые ноги на влажном полу. Глотнул горького разбавленного эля, отдававшего кожей и тёплой желчью. Местечко было мерзкое, с десяток тёмных личностей в капюшонах поглядывали на него из куда более чем четырёх углов. Хотя в этом истории были правдивы: Незнакомцы с Сомнительной Репутацией наличествовали в изобилии, как белые барашки на морской глади.
Трактирщик, настоящий громила, выглядел так, словно некий гигант соорудил его из сваленных в кучу частей тела. Он размахивал толстой тряпкой, как мечом, и ржавое железо его глаз бросало вызов любому, кто заказывал выпивку. Его волосы были цвета песчаных отмелей, на которых застревали корпуса кораблей, ладони походили на барабаны. От него несло ламповым маслом и морской водой.
Он бросил на Леандра косой взгляд из-под тяжелых век и ничего не сказал, когда молодой Принц скривился, отведав содержимое кружки. Привередничать по части местной выпивки не хотелось, но пойло было столь мерзкое, что его лицо исказилось само собой. Трактирщик помрачнел и сплюнул. Леандр устал от бесцеремонного приёма, коим его удостаивали в разных унылых городишках, и воззрился на трактирщика.
– Ты знаешь, кто я такой?
Верзила за конторкой принялся разглядывать деревянную столешницу.
– Да, – буркнул он, – но не рассчитывай, что это даёт тебе право на лучший эль.
Принц закатил глаза.
– Я не поэтому спрашиваю, добрый человек. Твой эль, – ему пришлось подбирать подходящие слова, – хорош, как колодезная вода в моём доме. Но все, кого я повстречал, пустившись к Зловещим болотам, были грубы со мной, а у меня осталось очень мало времени, чтобы найти то, что мне нужно. Если бы горожане относились ко мне добрее, улыбались, кланялись и указывали дорогу, как указатели на пыльной обочине… Но они этого не делают. Я догадался, что ты знаешь меня, но ты ничего не сказал и не предложил свою помощь. Почему?
Мужчина пожал плечами, и его тело содрогнулось, будто сдвинулись континенты.
– Я знаю кое-что, чего не знают обычные люди. Они, скорее всего, не отличат тебя от королевской коровы. А если отличат… – Глаза трактирщика сверкнули, как корпус корабля в утреннем свете. – Сказать, что твоего отца здесь не любят, – ничего не сказать. Они бы пожелали вытрясти уплаченные налоги из твоей шкуры, если бы знали, что из этого выйдет толк. Они бы пожелали забрать назад детей, что исчезли в башне волшебника. А если не получится, они бы пожелали убить тебя в качестве расплаты. И я бы не стал им препятствовать. Тебе лучше оставаться неизвестным. Ты ужасно далеко от дома. Что здесь значит твоё имя, кроме указания на чужака-тирана? Не говоря о том, что у нас, крестьян, нет привычки помогать странным путешественникам. Мне бы больше пришлась по нраву собака с родословной вроде твоей, смекаешь? И я сказал тебе больше слов, чем всем посетителям за месяц, так что намотай их на ус и скатертью дорожка.
Сбитый с толку Принц повертел в руках кружку. Он уже начал привыкать к унижениям и к тому, что все делали из него дурака. Разумеется, это тревожило, но демонстрировать свою смелость и хорошие манеры прямо здесь не стоило.
– Но ты хоть скажешь мне, где найти Зловещие болота? Боюсь, я заблудился. И, – Леандр сглотнул, точно пойманная форель, – не знаешь ли ты сапожника, который продаст хорошую пару сапог?
Трактирщик взглянул поверх испачканной элем стойки на принцевы пальцы, выглядывающие из поношенных ботинок, как черви из мешка с наживкой. Он снова фыркнул.
– Когда-то, будучи ещё молодым, я отправился на болота. Я расскажу тебе историю, если ты уберёшься прочь отсюда.
Широкоплечий мужчина выпрямился, словно ребёнок, отвечающий урок. Когда он начал свою историю, его голос сделался глубоким, точно шум прибоя, а слова стали чёткими. Принц замер – к этому моменту он сделался отличным слушателем.
– Звать меня Эйвинд. Ты это имя точно не слыхал…

Сказка Трактирщика

В дни своей юности я был медведем. И нечего глядеть на меня разинув рот! В моих краях, что лежат так далеко к северу, как пустыни – к югу, много медведей. Вся моя земля покрыта снегом и населена гордым племенем медведей с бледной шерстью, которые правят хорошо и мудро. Когда мы шли по льду, напоминали волну, исчезающую прежде, чем пена коснется берега.
Я был одним из белых медведей, и очень счастливым. Я любил медведицу, а она была лучшей из наших рыбачек: могла опустить шелковистую лапу в стремительный поток с тающего ледника и выловить двадцать лососей разом, удерживая их, как букет полевых цветов. Её большие и тёмные глаза танцевали, словно огни, часто расцвечивающие ночное небо. Она была новичком в астрологии, но уже легко читала Звёзды, точно буквы. Когда она вставала на задние лапы, делалась выше, чем я.
В Стране Нетающего Снега наши дни проходили просто, за рыбной ловлей или охотой, рычанием медвежат и наблюдением за Звёздами. Мой народ всегда был народом великих астрологов, хотя вы, люди, редко к нам обращались. Иногда, всего один раз за много лет, собиралась Медвежья Конгрегация.
И вот её созвали в тот день, когда я и ещё несколько молодых медведей хотели объявить, кого мы выбрали себе в пару. Такие вещи зависят от движения Звёзд, нужно получить одобрение Конгрегации. Тюлений жир разложили блестящим ковром вместе с большими ломтями лосося, что розовее лапы медвежонка, которому час от роду. Сотни белых лис забили в честь Звёздных божеств, и я сделал из их шкур плащ для приношения.

 

Медвежья Конгрегация – то ещё зрелище. Медведи приходят со всех ледников, как ожившие куски льда, их глаза светятся ярче шкуры тюленя в холодной воде. К тому моменту, когда все прибыли, Звёзды уже засияли сквозь прорехи в небесном занавесе. Я поклонился им. Полезно быть вежливым, когда собираешься просить об услуге. Кроме того, я хотел убедиться, что они одобрят мой выбор – как-никак она была гордостью Страны Нетающего Снега.
– Звёзды шепчут на своих небесных плавучих льдинах, – начал один медведь.
– Да будут благословенны небесные охотники, – ответил я.
Всё это ритуалы. Никто не произносит слова, которые не звучали тысячу тысяч раз, даже первое повторение в этом ряду было лишь отзвуком однажды сказанного.
Все заняли свои места и с удовольствием стали пожирать тюленью плоть.
Когда мои соплеменники насытились и принялись кататься в снегу, большой косматый медведь выступил вперёд. Я знал его, это был Гунде, самый свирепый из нас.
– Звёзды шепчут, брат. Великий ужас случился далеко на юге. Красный летний пожар, что зовётся Острогой-Звездой, поведал мне. Одну из его сестёр… убили. Она была Змеёй-Звездой, прекрасной и зелёной, теперь она мертва.
Медведи издали жуткий скорбный вой, пронзительный, как костяная игла. Я содрогнулся.
– Мы рыдаем о нашей небесной тётушке, скорбим о хрупкой плоти. Это недобрый знак. Форма Звёзд искажена – знаки Чёрного Тюленя и Карибу-Окруженного-Волками совместились. Большая Лапа ретроградная. Мы изучили все знамения. В это тёмное время никому не позволено брать себе пару, настала пора скорби для всех, кто любит Звёзды. Нам жаль, братья.
Я завыл протяжно и низко, точно засыпанный снегом рог. Разве справедливо, что чья-то смерть в лесу лишила меня возлюбленной во льдах? Я запустил когти в мерзлоту.
– Возможно, через год, когда Созвездия снимут свои чёрные и серые вуали… – Гунде хотел успокоить меня, но я слышал ложь в его нежном рычании. Ведь Звёзды всё время скорбят. Они отняли у меня невесту раз и навсегда. Ничто не заставит их изменить своё решение. Как нас учили давным-давно, Звёзды не могут сойти с орбит.
– Мне нет дела до мёртвой змеебогини, – Медвежья Конгрегация ахнула от моего богохульства. Никто, кроме разгневанного меня, не смог бы махнуть мозолистой лапой на всю их братию. – Если вы не отдадите мне суженую, я заберу её, и мы отправимся к другому морю, где у Змей и Звёзд нет власти.
Позади меня раздались мягкие шаги. Сначала я услышал льдистый запах её шкуры, а потом увидел её чистые чёрные глаза, которые смотрели на меня с жалостью.
– Нет, – прошептала она, и её голос был как скольжение медвежонка животиком по льду. – Ты думал, что я провожу свои дни глядя на лёд? Я вижу небо, как все медведи, и лучше некоторых. Я видела, что знак Лисы-Которую-Трудно-Поймать опустился за горизонт раньше времени, а Луна потемнела словно китовая кровь на леднике. Потом, когда Нож Охотника взошел на юге, я знала, что тучи полны скорби. Этому не суждено случиться, Эйвинд. И более того – Сброшенный-Рог в Третьем Доме – у тебя не будет пары ни сейчас, ни потом. Ни со мной, ни с кем-то другим. Что написано, то нельзя стереть. Улыбайся, как сможешь, охоться со мной и рыбачь, но не проси идти в твою берлогу. Ты можешь проклинать Звёзды, а я не стану.
– Прекрасная бестия, избранница моего сердца! – Я плакал открыто, на виду у всех воинов, не в силах поверить, что мне отказано в том, что предназначено быть моим. – Нет, – воскликнул я, – я не стану улыбаться. Отправлюсь в южные леса и отомщу за смерть сестры-Звезды, змеебогини. Я исправлю зло, причинённое её священной плоти, и заслужу благосклонность Остроги-Звезды, Пронзающего-Подшерсток-Светом-Своим. Он даст мне мою невесту. Я сражался в тысяче битв с яростными волчьими стаями, эту битву тоже выиграю. Я одержу победу!
Моя любовь лишь покачала большой белой головой и тяжело ушла прочь по снегу.
Я немедленно оставил суетливую толпу на льду, ничего не взял с собой. Я ни разу не взглянул на Звёзды, чтобы получить напутствие; не услышал протесты своих братьев, не увидел слёзы моей яркохвостой подруги, что падали, как первый снег на замёрзшую землю. Я думал, что знаю правильный путь. Он простирался передо мной так уверенно и прямо, что я не удержался и ступил на него. Мои лапы нашли его с лёгкостью, потому что всё это, видимо, было написано давным-давно. Отчего же ещё могла умереть змеебогиня, кроме как ради моей мести за неё?
Как ты уже понял, я был очень глупым медведем.

 

Я отправился в путешествие на юг, в сторону от ледников, которые никто из моего рода раньше не покидал. Я ел лососей из стремнины, перевязывал свои лапы, когда они кровоточили от неустанной ходьбы, и всё время молчал, потому что было не с кем говорить. Во тьме ночей я смотрел, как Материнское-Молоко мерцает белизной на небе, извиваясь меж Звёзд, будто размотанная нить.
Мир обширнее, чем медведь мог себе представить. Он пожирает расстояния, как голодный медвежонок. После полного цикла луны мне было трудно понять, отчего вокруг не полыхающие джунгли Южных Королевств, почему солнце не налилось краснотой, а Звёзды не сложились в созвездия, о которых ходили легенды: Скорпион, Лев, Змей. Я всё ещё шел сквозь холодные ветра и горы, похожие на сломанные зубы. Если так пойдёт и дальше, моя любовь станет бабушкой с серой шерстью и серыми зубами раньше, чем я смогу назвать её своей.
Когда луна стала полной в третий раз с того времени, как я пустился в путь, и плыла по небу словно огромный кит, раскрывший все плавники и сияющий, земля и впрямь внезапно переменилась. Она стала влажной и полной зелёных штуковин; вода бежала свободно, ленивыми потоками янтарно-травяного цвета. Я был не из этого мира. Моя белая шерсть выделялась, как прореха, в зелёной ткани холмов. Повсюду рос высокий тростник, тонкий и золотистый, длинные ужи шныряли в воде. Я видел большие рощи тамаринда с шишковатыми красными корнями и кипарисы, что касались неба своими ветвями; шиповник и куманику, похожие на длинные женские волосы. Водяные птицы опускали клювы в блестящие ручьи, их перья сверкали, как нетронутый снег.
Я знавал лишь чистую, безупречную белизну моего дома, бледный горизонт, продолжавшийся до бесконечности. Зловещие болота превосходили всё, с чем мне приходилось встречаться ранее. Я уже чуял тяжелый сырой запах тех штук, что росли под землёй, извиваясь; мягкое прикосновение дождя и фрукты на ветвях. От страха и с непривычки моя шкура пошла волнами.
Пока я стоял, утопая лапами в грязи, большая водная птица отделилась от стаи и запрыгала ко мне, то переступая ногами-палочками, то взмахивая крыльями. Она была ярко-зелёной, цвета травы вокруг; некоторые её перья имели до того густой оттенок, что казались почти чёрными. Глаза серые, как внезапный ливень. Клюв загибался книзу, будто скимитар, и был таким же острым. Птица была такой яркой, наряженной в цвета неба, с которого сбежало сияющее солнце, что мне пришлось сощурить глаза, и так уставшие от многоцветья.
Птица резко остановилась поблизости, распахнув большие крылья и топнув ногой. Я чуял её плоть, точно солёную рыбу и плодородную землю.
– Должен признаться, – непринуждённо начала птица, – и впрямь курьёз. Мне придётся послать за Чудищем! Такое не держат в секрете, это грубо. Эй, ты, хватит стоять и таращиться, будто только что вылупившийся птенец! Можешь присоединиться к завтраку, во время которого мы обсудим, как с тобой поступить.
Бессвязно бормоча, я бросился за птицей, подымая тучи брызг – илистая зелёная вода доходила мне до колен. А она уже неслась далеко впереди, пересекая болота своим странным полулетящим шагом.
– Подожди! – позвал я, и мой голос пророкотал над трясиной, испугав цикад и зимородков.
– Ждёшь-пождёшь, воды не наберешь, дождь пройдёт да засуха придёт! – пропела большая цапля, бросив взгляд через плечо, и понеслась ещё быстрее. Мой спутник выглядел зелёно-голубым пятном, я за ним не поспевал.
Когда я остановился, еле дыша, а моя шерсть вся намокла от пота, увидел массивный холл из кривых тамариндов, ветки которых переплелись, создав крышу из листвы; в дверях расслабленно стояла цапля.
– Неужели тебе удаётся поймать хотя бы мышку, Эйвинд? Ну честное слово! – И она нырнула внутрь, оставив меня в растерянности от того, что моё собственное имя прозвучало из уст чудно́го создания.
Маленький обеденный сервиз из рогоза и ивовых корней стоял на столике в комнате, которую любой джентльмен с гордостью назвал бы своей. Тамаринды переплелись так, что вышло три кресла, бесчисленное множество шкафчиков, столов и витых лестниц, которые исчезали в туманной дымке, нависавшей над комнатой в точности там, где должен был располагаться потолок. Я не верил, что помещусь в маленьком холле, но он будто подстроился под меня – я и глазом моргнуть не успел, как красноватые ветви со скрипом зашевелились и соорудили длинный помост, в самый раз для меня.
– Мои тамариндики такие внимательные, – с любовью сказал хозяин дома и, погрузив клюв в маленькую чашечку, начал с удовольствием пить. Я рухнул на ароматное ложе с тяжелым вздохом; мои мышцы горели, точно ламповое масло. Только теперь я заметил, что мы не одни.
Огромное создание цвета запекшейся крови спокойно стояло в углу, уткнув морду в большую миску из дубовых листьев. Дальняя часть холла поднималась вверх и раздавалась вширь, чтобы вместить его. Красные рога этого существа жутким образом переплетались, и, пока оно прихлёбывало чай, я разглядел, что его зубы – и не зубы вовсе, а яркие валики из твёрдой кости.
– Чудище! Он тот, о ком говорил наш брат! Разве не потрясающе, что он пришел прямо на моё Болото?
– Да, ваше величество, – ответил алый монстр мелодичным голосом. В его глазах плясал смех, как осенние листья на воде. – У нас и впрямь редко бывают такие… августейшие гости.
– Величество? – спросил я, не в силах представить себе королевство, которым правила эта птица.
– Разумеется. Я Болотный Король. А это Чудище у меня вроде придворного, если хочешь знать. Печально, когда у короля всего один придворный, но он хорош.
– Вы так добры, ваше высокопреосвященство, – напевно произнёс монстр, и в его тоне чувствовался легчайший намёк на безобидное ёрничество.
– Не благодари, дорогой друг! Итак, нужно заняться делом, поскольку времени мало.
К этому моменту я был так озадачен, что не мог ничего сказать. Но я вынудил свой язык зашевелиться в сухой пещере рта:
– Откуда ты знаешь моё имя? Кто такой Брат, о котором вы говорите? Я не понимаю.
– Никто не ждёт от тебя этого, добрый малый! – заверил меня Болотный Король мягким, заботливым голосом. Чудище подмигнуло мне багровым глазом. Король продолжил: – Вы созываете свои собрания, а у богов есть свои. Мой брат, Острога-Звезда, явился к нам в гости несколько месяцев назад и сообщил о твоём приходе. Сиди тихо, и я расскажу тебе о его визите.

Сказка Остроги-Звезды и Цапли

Там, где ступал Лаакеа Острога-Звезда, болотная трава превращалась в уголь. Запах подгоревшего хлеба и медной стружки возвестил о его прибытии задолго до того, как над одним из холмов показалось зарево. Его свет расходился кругами, и всё вокруг вскипало, покрывалось горелой коркой и шипело. Каждый его шаг по Великому Болоту порождал струйки пепла, и лягушки да ужи разевали рты в безмолвном ужасе, когда срывавшееся с его пяток пламя задевало их слизистые тела. Я сначала услышал песню травы, исходящей паром, а потом увидел своего брата – миновало много лет с той поры, как он в последний раз прерывал свою одинокую охоту, ибо Лаакеа выслеживал луны, как иные охотники – быстрых оленей с серебристой шкурой.
Ты ведь простишь меня за цветистые фразы? Члены нашей семьи и впрямь очень любят, когда превозносят их красоту. Тщеславие – привычка древняя и почтенная.
Он, разумеется, был белым: Звёзды вроде него – маленькие и горячие – всегда белые. Его волосы струились свежевыстиранным полотном, длинные и прямые, до самой талии, а кожа была цвета бледнеющего горизонта, того же оттенка, что бумага, превратившаяся в пепел. За плечом у него висело большое копьё в чехле из кожи белой змеи, золотые глаза трепетали под бесцветными ресницами. Он ходил босым; в общем-то, на нём не было одежды, кроме белой повязки на узких бёдрах, украшенных замысловатыми татуировками, символами языка Звёзд. Чернила этих отметин были странного серебряного цвета и проступали, только когда к ним прикасался стелющийся болотный туман.
Я неловко обнял брата, который вошел в мой холл, превращая каждую щепочку в небольшой пожар. Ра-зумеется, мне не хотелось, чтобы сгорели мои тамариндики, но явившимся в гости родственникам следует оказывать должное внимание. Как заведено, я попытался начать приятную беседу и предложил ему выпить, но он отказался.
– У меня новости, и они не могут ждать. Ты хоть раз позволишь мне сказать всё, что надо, не прерываясь?
Я залился румянцем от смущения, но продолжал вести себя с достоинством и элегантностью. Приготовившись слушать, с удовлетворением подумал о том, что Чудище в тот момент занималось одним из Принцев, что временами навещают наши владения, так что Лаакеа никто не помешает рассказать свою историю. Он не очень-то любил Чудище – Звёзды обращают внимание лишь на себе подобных. В любом случае, они до жути педантичные создания, Чудище заскучало бы.
Лаакеа снял копьё со спины и тяжело вздохнул – кроны деревьев зашелестели от его голоса, точно бегущие мимо луны облака.
– Произошло ужасное – человек убил нашу сестру, Змею-Звезду с юга. – Он явно ждал моей реакции, но чёрный Ибис-Эмир уже побывал в северных землях, чтобы поведать мне о её смерти и пролить большие сапфировые слёзы в мои ладони. Увидев, что я не удивлён, Лаакеа продолжил: – Я поздно понял, что она слишком задержалась в проклятом королевстве, той больной земле с гнилостными ветрами и башнями, что царапают небо железными когтями…

Сказка Звезды

Должен признаться, я был слишком поглощён охотой, ибо преследовал великую редкость – Жар-Птицу, которая должна была стать свадебным подарком для моей бедной, несчастной сестры… Так вот, я выслеживал птицу в холмах и долинах, изрезанных реками. Ты знаешь, как мы любим то, что искрится и сияет. Нам кажется, что оно может вернуть что-то другое, давно утраченное.
Жар-Птицы любят красные фрукты, и я надеялся приманить её багровыми семенами, собранными с иксоры, пустынного факельного древа, – их нелегко добыть, но это любимое лакомство Жар-Птиц, яркое и мягкое, как вишня, с косточкой из кремня и кресала; из-за них и вспыхивает новое дерево. Говорят, некоторые Жар-Птицы даже гнездятся в ветвях этих деревьев и возвращаются к ним, чтобы отложить яйца в пепел, как лососи, плывущие вверх по реке.
Я поджидал добычу в солончаках, что граничат с пустыней, которая называется Пороховая бочка, и иксоры горели в ночи, согревая небо, пока солнце пряталось под землёй. В сумерках их оранжевые ветви мерцали, пощёлкивали и искрились, как походные костры, разведённые тысячами солдат. Жар-Птиц не было видно, однако меня это не тревожило: они скрытные, а факельный лес велик. Я несколько недель выискивал деревья, которые угасали и умирали, чтобы собрать переполненные соком ягоды, остававшиеся после них; просеял мёртвый пепел, но не нашел ни одного пламенеющего яйца.
Наконец, я засеял соль вишнёвыми семенами, яркими, точно капли крови. Определённо, Жар-Птица должна была ринуться вниз, чтобы схватить их своим бронзовым клювом.
Я ждал три ночи, но она не появилась. На третью ночь я и сам о ней забыл: на равнине появилось жуткое видение, которое вытеснило из моего разума мысли о добыче.
Три горничные нашей сестры – ты, разумеется, знаешь их, они были милыми девочками с нефритовыми травяными змейками и изумрудными гадючками в волосах – шли по песку, спотыкаясь и держась друг за друга, чтобы не упасть. Их жреческие одеяния свисали с худых тел, точно разорванные в клочья гигантскими когтями. Я отвернулся, чтобы не смущать молодых женщин – их нагота была едва прикрыта, а кожа цвета молодой листвы сделалась алой, обгорев на солнце пустыни. Они стонали и жалобно кричали, мучительное эхо отзывалось из всех окрестных каньонов. Поначалу я решил, что они кричат от боли, но то была похоронная, поминальная песнь. Они схватили меня и заставили повернуть лицо, взглянуть на их позор.
Брат, они выглядели ужасно – вряд ли я смогу тебе описать, на что были похожи их лица, покрытые ранами, которые переходили друг в друга, точно узоры на гобелене. Но даже этого показалось мало мужчинам, осмелившимся тронуть их священные тела: языки жриц были вырезаны грубыми ножами, остались только воспалённые обрубки, коих недостаточно, чтобы произносить слова. Одна из сестёр взяла у другой некий странный предмет и засунула в свой опалённый солнцем рот.
– Брат-копьеносссец, – прошипела она, – нашшшу госсспожу убили, она мертва, её больше нет. Люди, которые отняли у неё жизнь, сссделали ссс нами это. Они сссвинодемоны, их раздвоенные копыта изувечили наши тела. Мы шли пешком от сссамой её могилы, чтобы отыскать кого-то из её сссемьи. Умоляем, подари нам сссмерть, чтобы мы не ссстрадали дольше, чем необходимо для передачи поссслания.
Я с ужасом глядел, как вторая дева-жрица вытащила предмет изо рта своей сестры и засунула в собственный.
– Мы прошли долгий путь, чтобы найти соплеменника, который ссснимет бремя знания с наших плеч. Мы не можем совершить сссамоубийссство, тебе придётся нам помочь. Но взамен мы поможем тебе. Мы ясссновидящие, знаем, что будет, и видим течение времени – оно точно вода, которую переливают из одной чашки в другую. Ты должен отправиться на север и предотвратить свершение мести руками того, кто помешает воплощению замысла нашей госсспожи, кто сотрёт её священный труд лишь для того, чтобы написать сссверху своё имя. Она умерла и воссстала – в своей неуклюжести он лишит её этого, отнимет у тени последнее.
Она вынула кусок розовой плоти изо рта и передала последней сестре.
– Священные провидицы, что за бесформенную вещь вы передаёте изо рта в рот? – спросил я с содроганием. Работала такая ужасная магия, что я едва осмелился заговорить. Звёзды дают предвидение тем, кто привязан к земле, мы же не вмешиваемся в будущее. С чего вдруг моей сестре понадобилось нарушать традицию?
– Мы украли его у Васссилиссска, – жалобно прошептала третья провидица, – это язык, так что мы можем говорить и передать тебе предупреждение. Следовало ли нам справиться с тремя монссстрами? Мы сссёстры, мы делимссся друг с другом.
Третья сестра, определённо, была старшей и самой лучшей провидицей. Она закрыла свой единственный глаз и, не меняя интонации, произнесла пророчество, ради которого им пришлось пройти такой долгий путь.
– Ты должен отправитьссся к Болотному королю. Существо из ссснега и когтей придёт к нему, умоляя отомстить за нашу госсспожу, чтобы заслужить право на твою услугу. Ему нельзя позволять ссследовать этим путём. Змеи сссами ссспособны за себя постоять: ей не нужна помощь животного. Если он встанет на её место, её смерть будет напрасссной – его дорога должна уйти в сссторону от её дороги, так мы видим. Он лишь сделает её смерть напрасссной. Изгибы её тела ещё шевелятся, и Подвиг этой твари разрушит всссе планы. Ты понимаешь, Брат-Копьеносссец?
Я выразил своё согласие традиционно, прижавшись лбом к её лбу и принимая их груз. После этого все три одновременно рухнули на песок, и их падение было не громче падения змеиной шкуры на дюны. Они сильно потускнели: голод, солнце и горящие леса высосали из них почти весь свет. Язык Василиска выкатился изо рта третьей сестры и упал на горячее золото земли. Их глаза закатились, рты беззвучно воззвали ко мне, и я хорошо понимал их просьбу.
Но я не мог сделать того, что они просили, – это и птице понятно. Смерть – стена, за которую мы не смеем заглядывать, и никогда раньше одна Звезда не убивала другую. Я не стал бы первым, кто лишил жизни соплеменника.
Взамен я собрал с песка вишенки, похожие на капли крови. К чему они были мне теперь? Моя сестра не смогла бы полюбоваться на полыхающее разноцветье Жар-Птицы. Я перенёс женщин и плоды в лес факельных деревьев и уложил под сенью иксор. Отсветы их пламени ложились на лица жриц – наверное, так они сами светились, когда моя сестра взяла их к себе.
Я поочерёдно вонзил своё копьё в ствол каждого факельного дерева. Кора у них была почти чёрная и жесткая, отвердевшая из-за постоянного горения. Но внутри они пустые, там ничего нет, кроме пепла и тонкой жилы с кипящим соком, потому что деревья пожирают самих себя. И, только спалив всё без остатка, дают плод, ценное семя, и умный садовник поймает его в полёте ещё до того, как дерево рассыплется белым пеплом, чтобы оно не взорвалось и не сгорело впустую, упав на жесткую почву пустыни.
У меня был целый мешок этих своенравных маленьких штуковин, незачем ждать, пока умрёт иксора. Я осторожно вытащил из влажной мякоти фруктов косточки-огнива, словно извиняясь перед высоким деревом, – пусть на его месте вырастут целые джунгли. С той же аккуратностью я разрубил пролегавшую под толстым слоем пепла жилу с соком и полил жидкостью, похожей на расплавленный воск, раздавленные красные вишни.
Эту смесь я вложил в рот каждой из трёх провидиц, а потом – прости моё высокомерие, брат Цапля! – рассёк собственную руку и добавил в обжигающее лекарство свет моего тела. Для нас нет более святой жидкости, и я не знал, что ещё могу для них сделать.
Прошло много часов, прежде чем они смогли сесть, а моя рана почти исцелилась. Они не поблагодарили меня, их лица были черны от отчаяния, но змейки в волосах потянулись ко мне и зашипели мелодично и умиротворяюще. Сполна испив чашу скорби, провидицы двинулись прочь в пустыню, мимо деревьев, шатаясь и поддерживая друг друга. Проходя мимо кучки семян, самая молодая пнула её, и семена превратились в череду вспышек и облако густого дыма.

Сказка Остроги-Звезды и Цапли (продолжение)

Он закончил свою историю.
– Ох! – воскликнул я. – Бедный Василиск! Он что же, лишился языка? Какая горестная участь! На прошлое равноденствие я посетил его пещеру, и он так красиво пел.
Лаакеа бросил на меня суровый взгляд, ясно давая понять, что неожиданный поворот в судьбе моего друга Василиска его совершенно не волнует.
– Ты понял, брат Птица. Когда существо явится сюда, останови его.
– Как же я могу остановить того, кто вознамерился совершить Подвиг? Чего ты от меня ждёшь? Нарушения правил гостеприимства?
Лаакеа фыркнул:
– Мне всё равно. Убей его. Запри в стволе дерева. Я верю, тебе хватит мудрости. Нам пора прощаться. Я многим пренебрёг, отправившись на твоё болото, – мне следует посетить погребальную церемонию нашей сестры.
– Негоже кому-то из нас вмешиваться в то, как люди вершат свои Подвиги. Они любят этим заниматься – Подвиги для них столь же ценны, как и собственные сердца.
– А кто сказал, что речь о человеке? – отозвался Лаакеа с видом заскучавшего ребёнка.
На этом облачённый в белое брат покинул мой дом и, вновь опалив траву, отправился на юг – пар стелился за ним как вуаль, но вскоре рассеялся, будто воспоминание, и Звезда исчезла из вида, а отзвуки её шагов затихли.

Сказка Трактирщика (продолжение)

– Юный друг, ты видишь, в чём моя дилемма, – Болотный король забавным образом скрестил ноги-тростинки. – Я ни в коем случае не могу позволить тебе довершить задуманное. Ничего личного, разумеется. Пусть женщины сами вершат своё возмездие. Тех, кто вмешивается, редко благодарят – взять хотя бы историю моего дорогого Остроги в качестве примера! Так вот… Я полагаю, не стоит и надеяться, что тебя можно убедить поскорее отправиться домой и сделаться отныне и вовек хорошим медведем?
Я поёрзал, еле сдерживая рыдания.
– Не могу же я просто сдаться! Я пойду дальше, будь твой рассказ правдой или нет. Если Звезда замыслила возмездие из могилы, быть может, она подарит мне мелочь, о которой я прошу. Неужто боги всё это устроили, чтобы лишить меня подруги? Разве супружество – ужасная вещь?
– В общем-то весьма незначительная вещь, – мягко проговорил Болотный король. – Боги, если ты желаешь их так называть, ничего не устраивают. Просто мир – ворох карт, которые тасует судьба, и мы с тобой мало что можем сделать, когда она разбивает колоду. Нужно научиться принимать поражение с достоинством. Ведь существует и благородное слово «долг».
Я топнул в гневе, и ветви холла взволнованно заколыхались.
– Должен быть выход! Я намерен совершить Подвиг! Его нельзя просто так прекратить! Надо победить или проиграть, он не обрывается внезапно!
– Я верю, что ты, скажем так, начинаешь понимать. Я вижу, что тебе трудно признать свой проигрыш. Дело в том, что Подвиг – не свойственная твоему племени вещь. Моему тоже, если на то пошло. Подвиги для людей, это их изобретение, чудовищное баловство, пристрастие. Они навсегда сделали его своим. Каждый твой шаг, дорогой Эйвинд, обкрадывает людей, лишая их сокровища, доставшегося весьма дорогой ценой. Очень печально, что лишь Подвиги придают их жизни какой-то смысл. Они вообще – печальная раса. Нам стоит поплакать о них, но не сильно. И мы уж точно не должны перенимать их смехотворное пристрастие к самоубийственному поведению. Я придумал способ, позволяющий не дать тебе достичь краёв, где погибла моя сестра, и одновременно дающий маленький шанс на получение желаемого. Я превращу тебя в того, кем должен быть отправившийся на Подвиги, – в человека.
Я разинул рот. От ужаса моя шерсть встала дыбом и пот увлажнил мои большие белые обвислые щёки.
– В человека? За что мне такое наказание?
– Это не наказание, несчастное чудище, – усмехнулся Болотный король. – Ты отправился совершать Подвиги, взялся за вещь, которую делают только люди, – как правило, неимоверно глупые. И потому ты должен стать человеком, если хочешь и дальше следовать по этому проклятому пути. Если вдуматься, всё просто и прелесть как гармонично. И человек – не самая кошмарная форма, в которую можно перевоплотиться.
– Но если я стану человеком, Змея-Звезда не будет меня слушать: Звёзды сторонятся людей, прячутся от их пота и вони. Я больше никогда не увижу свою возлюбленную! Она сама убежит от меня, приняв за охотника. Я не смогу этого вынести…
– Ох, успокойся. Я не говорил, что это навсегда. Знаешь, тебе стоило бы подумать о том, что подруга не так уж обязательна для выживания. Погляди на нас с Чудищем! Мы беззаботные холостяки и вполне счастливы, нас ничуть не беспокоит отсутствие в этом доме больших и важных медведиц.
Тут Чудище отвлеклось от тихой игры с самим собой в триктрак из кусочков коры.
– Ммм? О, да, мы вполне счастливы. Только мухи, знаете ли… Его высочество временами переходит к весьма беспорядочной диете – нужен крепкий желудок, чтобы смотреть на такое.
Он вернулся к партии, которую вёл с азартом, но определённо проигрывал.
– Что ж, – Болотный Король вежливо щёлкнул клювом, – как бы там ни было, ты пробудешь человеком относительно короткий период. Я уже обсудил этот вопрос в деталях с некоторыми малыми Звёздами – белыми карликами и прочими. Я упакую тебя в человечью кожу туго, как в перчатку, пока, – тут он театрально прочистил длинное голубое горло, – девственницу не проглотят целиком, море не станет золотым, а святые не отправятся на запад на крыльях яиц, не знавших наседки.
– Во имя Звёзд, это ещё что такое? – ахнул я.
– Не имею ни малейшего понятия! Великолепно, не так ли? У оракулов всегда получаются лучшие стихи! Я лишь повторил то, что мне сказали, – довольно невежливо с твоей стороны ожидать помимо магии и пророчества ещё и разъяснений. Ты просишь слишком много, пусть даже у Короля. – Он разволновался, от возмущения его перья переливались фиолетовым. – Просто смотри в оба, только и всего. Море превратится в золото. По мне, такое не пропустишь. Скорее всего. Хорошо, что знаки столь очевидные. По-моему, ты должен быть благодарен. Теперь стой смирно, и давай-ка займёмся делом.
– Постой! Я ещё ни на что не согла…
Я хотел протестовать, но обнаружил, что мой язык больше мне не подчиняется: он сделался коротким пеньком и прилип к нёбу. В ужасе я взглянул на свои могучие и красивые лапы и увидел эти несчастные ступни цвета теста, покрытые неопрятным пухом, смехотворным образом торчащие из нижней части худых ног. Одним прикосновением крыла Болотный король превратил меня в урода – и, без сомнения, в человека.

 

Однако монарх и сам переменился. Он теперь был не высокой царственной птицей с внушающим уважение и трепет размахом крыльев, а согбенным стариком с длинной бородой, которая переливалась всеми цветами трясины – зелёным, коричневым и серым солончаковым. Чем-то он походил на рыбу, с землистой влажной кожей и широким тонкогубым ртом.
– Что это? – пробубнил я, изо всех сил ворочая никчёмным языком.
– О чём ты? Прости, конечно, мне следовало объяснить. Когда ты был животным, я принял сообразный облик благородного животного. Теперь ты человек, и я кажусь тебе лицом преклонного возраста: к подобным мне твои соплеменники испытывают уважение. Я оказываю тебе любезность. Можешь не благодарить.
– А как же Чудище? – беспомощно спросил я. Тварь с алыми копытами была совершенно такой же, как раньше.
– Чудище – оно всегда Чудище, – ответил монарх скучающим голосом, в котором чувствовалась нежность.
Услышав своё имя, придворный задиристо мотнул головой.
– Просто Чудище, – заверил он.
Болотный Король встал и выпроводил меня за дверь с видом хозяина, который внезапно понял, что лишь один гость отделяет его от уютной постели.
– В путь, Эйвинд, мой мальчик, – ха-ха! Ты ведь теперь и вправду мальчик! Восхитительно. Мы ещё увидимся, я не сомневаюсь. Спеши! Счастливого пути и прочей чепухи!

Сказка о Принце и Гусыне (продолжение)

Тело Эйвинда расслабилось. Он тяжело опустился на стул и вздохнул.
– С той поры я человек. Я старел и толстел, пока опять не стал похож на медведя, с этим брюхом и волосами. От этого никакой пользы. Я не медведь. Пытаюсь им быть, но это не так. Я всё ещё жду, что море превратится, а оно не превращается. Я держусь поближе к Болотам, надеясь, что короли и вправду не лгут. Хотя надежды у меня почти не осталось: ведь твой отец тоже король. Болота отсюда менее чем в неделе пути к северу. Жизнь меня сломала. Наверное, я умру в этой грязной таверне, подавая пиво всяким паршивцам.
Принц глядел на столешницу, покрытую завитками и спиралями древесных узоров, похожими на отпечатки пальцев.
– Мне жаль, что так вышло, – пробормотал он.
Лицо Эйвинда побагровело.
– Мне не нужна твоя жалость, мальчишка, это бестолковый груз. Я дам тебе пару сапог – не обещаю, что они подойдут, – если ты передашь послание и спросишь негодную птицу, когда я верну назад то, что мне принадлежало. Я устал ждать.
– Ты… ты про Болотного Короля, да?
– Парень, ты глуп, как медвежонок, который ещё мамку сосёт. Да, про Болотного Короля. Неделя пути на север – и ты утонешь по колено в грязи и угрях. Теперь бери это и мотай отсюда, пока я не предъявил счёт за стул, который ты портишь.
Он бросил на стойку пару грязных, смазанных ваксой чёрных сапог на несколько размеров больше, чем требовалось молодому Принцу, и исчез в задней комнате, что-то проворчав себе под нос.
Леандр робко взял сапоги и, вспыхнув от взглядов потрёпанных завсегдатаев, выскользнул из таверны.
Он отправился на север, как сказал Эйвинд, и действительно попал на Зловещие болота, чья граница была чёткой линией, за которой начиналось царство влажной зелени, насыщенной запахами гниющей травы и костей. Принц легко учуял запах самого Левкроты, медный и острый, впрямь напоминавший запах крови. Болота были обширны и окутаны дымкой, точно нефритовый узор на полированной древесине, сквозь трясину вели цепи луж, а вокруг шумел камыш, и цапли замирали, стоя на одной ноге. Вода блестела, точно драгоценное ожерелье, а под водой сновали жирные угри и виднелась мерцающая рыбья чешуя.
Вообще-то болота показались Принцу очень красивыми, но с каждым шагом его чрезмерно большие сапоги погружались всё глубже, пока он не замедлился до такой степени, что встревожился – не застрять бы совсем, ведь следовало вернуться к Ведьме до новолуния, чтобы выполнить обещание. Поэтому он тащился через болота, грязь хлюпала вокруг его сапог, доставая до ножен меча в промокшем мешке. С каждым новым шагом гигантские сапоги грозили окончательно увязнуть в трясине, но в последний момент шлёпали о щиколотки.
В центре болот была роща тамариндовых деревьев, их красноватая кора поблескивала, словно под ней прятались тлеющие угли. Привлечённый цветом, Леандр на миг застыл, созерцая их. Но он уже насытился магией и всерьёз опасался, что некто ужасный, обитающий внутри, задержит его. Принц обошел рощу по широкой дуге, хоть из-за этого и пришлось промокнуть по пояс.
Далеко уйти не удалось – у него на пути возникла фигура, словно созданная целиком из воды и травы.
– Как ты смеешь меня оскорблять, проходя через мои земли, не нанеся визит?
Дымчатый силуэт сгустился, обратившись в старика, чьи усы свисали, как у сома, а волосы казались водопадом мха. Глаза у него были в точности того же оттенка, что и болотная вода, – зелёно-коричневые, мерцающие. Рукава мантии сделаны из речного тростника, а плащ – из опавшей листвы, украшенной желудями.
Он преспокойно завис в трёх футах над ближайшей травянистой кочкой, упираясь перепончатыми ступнями в воздух и задумчиво покуривая трубку из ивовой ветки.
– Ну? – многозначительно спросил он.
Принц мог захлебнуться словами или мучительно их подыскивать, как умирающая форель ищет воду, которой нет и не будет. Вместо этого он медленно моргнул – раз, другой – и тяжело опустился на поросший мхом валун.
Болотный дух добросердечно рассмеялся.
– Бедный птенчик. Должен признать, в какой-то момент от такого немудрено и голову потерять. Я Болотный король, – он отвесил короткий вежливый поклон, – а ты явился от Ведьмы из долины, чтобы убить моего друга Чудище. Я, разумеется, не позволю тебе сделать подобное, но с удовольствием побеседую на эту тему – если пожелаешь, можем устроить дискуссию.
– Дискуссию? О том, убью я Левкроту или нет? – спросил Леандр, смущенный.
Болотный король радостно кивнул лохматой головой.
– Он предпочитает обходиться без формальностей – просто Чудище.
– Хорошо – убью я Чудовище или нет?
– Боюсь, мой мальчик, ты не понял. Просто Чудище. Он считает, что Чудовище звучит слишком помпезно. Он славный парень, Чудище.
– Хорошо, Чудище.
– Чудище.
– Убью ли я его?
– Дискуссия – штука тонкая. – Болотный король мечтательно вздохнул. – Припоминаю одну удачную, лет пятьдесят назад. Был другой длинноногий убеждённый птенчик, преследовавший Чудище… Они иной раз как нагрянут. Ну что, устроим и мы такую же, давай?
Глаза Болотного короля сверкнули, точно угорь проплыл на мелководье, весёлый и шаловливый.

Дискуссия Болотного короля

Последний юноша, явившийся к нам, вёл себя довольно нагло, будто алый плащ, украшенный золотыми кистями, давал ему на это право. Он тоже не почтил меня визитом, но, когда я появился перед ним, проявил любезность. А потом расстелил свой плащ на той скале и уселся, скрестив ноги, в равной степени желая подискутировать со мною и отрубить голову бедному Чудищу.
Я начал с самого простого, как ты сам убедишься:
– Итак, почему ты хочешь убить Чудище? Оно не одалживало у тебя меч и не забывало вернуть, не портило твой любимый портшез, вообще тебя не трогало!
– Я Принц, – ответил юноша с глуповатой уверенностью. – Функция Принца (А) – убивать монстров (В), восстанавливать порядок (С) и поддерживать стабильное количество дев (D). Если подставить производное от величины А (Принц) в уравнение y = BC + CD2 и приравнять всё к нулю, учитывая вершину параболы, а именно точку пересечения А (Принц) и B (Монстр), можно определить значение величины E, которая представляет собой стабильность в королевстве. Это сложно, если у вас есть карта под рукой, я лучше всё нарисую.
– Ох, мой мальчик, – сказал я после того, как он почти испортил одну из моих топографических карт, исписав её уравнениями. – Чудище не монстр. Он не глотает девушек, будто сэндвичи с огурцом, а ведёт себя как положено воспитанному Чудищу.
– Но ведь он весьма уродлив? – настаивал Принц.
– По мне, он славный парень, но некоторые могут счесть его невзрачным. Это да.
– И от него исходит смрад?
– Тут спорить с тобой не буду – с подветренной стороны лучше не становиться!
– И у него в самом деле жуткая челюсть из кости и большие высокие рога?
– Да-да, ты верно описал Чудище!
– Так он монстр! – радостно воскликнул Принц. – И я должен немедленно его прикончить. Формула действует!
– Результатом твоей формулы окажется нешуточная битва, – задумчиво проговорил я.
– О да, если применить её верно, случается великая и благородная битва! Разумеется, я всегда побеждаю, ведь значение Принца Икс – константа. Оно не может быть меньше значения Монстра Игрек. Такова гипотеза морального превосходства, получившая широкую известность пятьсот лет назад благодаря моему предку Этельреду, королю-математику. Равный ему так и не родился за все века.
– О да, ничуть не сомневаюсь.
– Если мы закончили, думаю, мне пора заняться доказательством, – сказал Принц, для тренировки размахивая мечом. – Это мы называем смертоубийством, – пояснил он, занеся меч высоко над головой. – Потому что всякий раз, когда погибает монстр, происходит доказывание гипотезы.
– Как мило с твоей стороны дать этому действу столь… благозвучное наименование. Но я не могу допустить подобное.
– Но… но… – Он был так уязвлён, что поперхнулся словами. – Формула!
– Невзирая на формулу. Это моё королевство, и никакого насилия в его пределах не будет до тех пор, пока я здесь правлю. По крайней мере это ты должен понять. Здесь моё слово – закон.
– О да. – Принц кивнул. – Универсальный монархический алгоритм находится в основе теоремы.
– Теоремы?
– Надлежащего поведения.
– А-а.
– Я защитил диссертацию по монархическому алгоритму, – заносчиво предупредил молодой человек. – Если вы не позволите свершиться насилию на вашей земле – один момент, я произведу подсчёты, – он снова принялся калякать что-то на моих красивых картах, – я брошу вызов, и, если Чудище в курсе, как подобает вести себя монстрам, оно не ответит отказом на вызов благородного вельможи.
Я вздохнул, признавая своё бессилие:
– Да, тут ты прав.
– Ну тогда вперёд! – ответил Принц и удалился быстрым шагом, напевая себе под нос мнемоническую мелодию.

Сказка о Принце и Гусыне (продолжение)

– Мой милый мальчик, ты только послушай! Тот юноша попытался броситься на Чудище со скалы, нависавшей над местом битвы – как неспортивно! – и его руки-ноги запутались в рогах бедолаги Чудища. Ушла не одна неделя, чтобы их убрать. До чего же неприятная была работёнка! Возможно, ты будешь действовать разумнее. Итак, – Болотный Король уставился на Леандра поверх перламутровых очков, – ты знаешь какие-нибудь формулы или теоремы?
Принц покачал головой.
– Благодарю за это широкополую небесную шляпу! Вероятно, такой стиль правления вышел из моды. Но боюсь, ты всё равно упорствуешь в своём желании побеспокоить Чудище в неподобающий час.
– Мне придётся.
– Но почему? Мы уже установили путем повторения весьма приемлемой вторичной дискуссии, что Чудище не монстр. – Болотный Король озадаченно сморщил свой зеленоватый нос.
– Я знаю. – Леандр вздохнул. – Но это неизбежно. И я должен задать вам вопрос, прежде чем объясню свою цель.
– Мне? – Болотный Король заметно просиял, от удовольствия у него встопорщились усы. – Почти все молодые люди приходят ради Чудища! У меня давным-давно не было посетителей. В чём же дело, мой милый, симпатичный, великолепный юноша?
– Эйвинд хочет знать, как долго ему ещё ждать, пока море превратится в золото.
Болотный Король сморщил высокий лоб и уставился в небо.
– Не уверен, что малый с таким именем мне знаком, – с грустью признался он.
– Он… он был медведем, а вы превратили его в человека. – Принц вдруг расстроился. История казалась достоверной, словно каменная плита, когда трактирщик её рассказывал. Но престарелый монарх фыркал и хмыкал себе под нос. Наконец, его лицо вспыхнуло, точно фестивальный фонарь.
– Ох! – воскликнул он. – Медведь-звездочёт, конечно! Знаешь ли, не так и долго. Вероятно, быстрее, чем ты доберешься домой к своей Ведьме. А возможно, и нет. Я не веду учёт таким вещам. И с чего бы? Я помню всё, что мне требуется. И поскольку я ответил на твой вопрос, скажи, чего тебе вздумалось требовать от моего дорогого друга Чудища?
– Мне… мне нужна его шкура. Чтобы вернуть девушку к жизни. Я убил её и должен всё исправить.
– Ох, – сказал Король с отвращением, – как это гнусно с твоей стороны. До чего омерзительное действо ты предлагаешь. Даже не обсуждается!
– Так-так, – над Болотами разнёсся гулкий голос, похожий на звук, с которым воздух покидает кузнечные мехи, сжатые гигантскими руками. – Друзья мои, не стоит обсуждать меня в моё отсутствие, это невежливо.
Через обширное болото к ним приближалась тёмно-алая туша Левкроты, чьи рога кроваво сверкали на фоне неба. Воздух тотчас наполнился его запахом, как седельный вьюк, – то был запах недвижных озёр крови, мерцающих в лучах солнца, колодезных вёдер и винных фляг, фарфоровых ваз и тростниковых корзин, наполненных ею: горячий, медный, влажный и неумолимый.
Однако шкура Чудища была до странности красива – цвета тьмы, тайных рубинов и гранатов, рассыпанных на снегу. Его рога возвышались как башни, занятые лучниками с сильными руками, и разветвлялись, точно лес, охваченный огнём. Массивная челюсть слегка свисала, открывая потрясающую белую кость. На мощных лапах он двинулся к Принцу; в бесконечной тьме его глаз, лишенных белков, посверкивали искры, словно от удара кремнем по кресалу.
– Мой дорогой монарх, я могу сам разобраться со своими делами? – нараспев произнёс он.
– Разумеется, Чудище, я не хотел тебя обидеть. Прикончи его в своё удовольствие.
– О, я не обиделся, старина. И я бы ни за что не рискнул посягнуть на то, что в твоей юрисдикции. Только после тебя, – спасовало Чудище.
– Ох, нет, после тебя. – Болотный король отвесил ему поясной поклон.
– Я настаиваю.
– Слышать ничего не желаю.
Левкрота одарил Леандра долгим оценивающим взглядом:
– Ты сказал, моя шкура? Не слыхал, чтобы для неё нашлось применение в целительстве, но, если Ведьме она нужна, я, как джентльмен и монстр, должен уважить её просьбу.
Принц и Король застыли, шокированные.
– Но мы должны сразиться! – заупрямился Принц.
– Не смеши меня, мальчик. Я распотрошу тебя за минуту. Просто бери шкуру и бегом назад.
Болотный король, потрясённый, возопил:
– Дорогой мой мальчик, я вынужден возразить! Вы устроите в моём болоте бардак. И шкура – не карманные часы, её нельзя просто взять и отдать. – Он топнул ногой, поросшей мхом, но никакого звука, разумеется, не получилось, так как он парил над водой.
Левкрота пожал плечами:
– Полагаю, новая вырастет в течение месяца.
Он опустил мощную багровую голову к груди и принялся снимать с себя шкуру, как ребёнок кожуру со спелого яблока, одной длинной спиралью.
– Знаете, – задумчиво проговорило Чудище, пока перед ним росла груда его собственной кожи, – во времена Ведьминой молодости мы были почти приятелями. Как я могу отказать такому милому созданию? В своё время она была красавицей: шрамы и татуировки, её лицо божественно изуродовано. Уродливость её черт для меня являлась столь же приятной, как первый летний фрукт, красный и безупречный, свисающий с ветки, покрытой каплями росы. – Чудище мечтательно вздохнуло. – Такая, как бы вы её назвали, «безобразная внешность», собранная в одном человеке, встречается редко. – Он многозначительно взглянул на Болотного короля, который несмотря на старость был наделён величественной красотой. – То, как её татуировки отражали шрамы, великолепная симметрия чёрных чернил и белых рубцов на коже… Будь я трубадуром, какие песни я бы сочинил ради её красоты! А как сверкали её волосы! Словно моя собственная шкура, полыхающая в лучах солнца!
Чудище счищало остатки шкуры с копыт, груда перед ним стала гигантской и тёмно-алой, как кожа в мастерской дубильщика. Само Чудище, судя по виду, не испытывало неудобств, лишь стало ещё краснее, чем прежде; его мышцы блестели от выступивших капель и ручейков крови, что сочилась из него и капала на болотную траву, точно краска. Ветер обдувал обнаженную плоть, но монстр будто наслаждался прикосновениями его призрачных пальцев к своим массивным ляжкам.
– Не бойся, мой оленёночек, – ободрило Чудище Принца, – это совсем не больно. Я даже взбодрился. Посоветовал бы вам обоим попробовать сделать то же самое в качестве укрепляющего средства. Только у вас анатомия… неподходящая, скажем так.
Принц не мог отвести изумлённых глаз от Левкроты, сидевшего перед ним с беззаботным видом, истекая кровью. Он начал собирать шкуру в мешок.
– Ты не задержишься, чтобы послушать, как я познакомился с Ведьмой? – воскликнуло Чудище, и его голос был наполнен болью, как мех вином. – После того как я в точности выполнил твою просьбу? Мама не учила тебя вести себя вежливо с монстрами, которые не соизволили тебя сожрать?
Лицо Леандра залилось краской, и пала тишина, как шерстяное одеяло.
– Похоже, нет, – заключило Чудище. – Сядь-ка рядом со мной и послушай мою историю. Я тебя не трону, вот увидишь.
Солнце пряталось за лохмотьями облаков где-то высоко в небе. Оставалось ещё много времени до того момента, когда бег часовых стрелок обратился бы во вред Леандру. Опасаясь, как бы Болотный король не превратил его во что-нибудь непотребное, Принц тихонько вздохнул и приготовился слушать.

Сказка Левкроты

Она меня спасла, эта маленькая шалунья. Меня угораздило сразиться, как оно нередко бывает, с сыном Герцога Восточных герцогств – типом в узорных доспехах из серебра и слоновой кости. До жути непрактично, разумеется, но сыновья Герцога всегда были щёголями. Я уже продырявил ему левый бок своим рогом, но, увы, не задел ни одного жизненно важного органа, зато в его ударах появилась ярость, которой не постыдились бы двенадцать волков, рождённых от одной матери. Он отчаялся, бедолага. Но в отчаянии сумел воткнуть меч мне под рёбра, почти по самую рукоять.
Высокородный прохвост хорошо подготовился. Моё сердце располагается не возле рёбер, как у людей – оно бы с трудом поместилось! – а глубоко в животе, и жадный клинок к нему даже не приблизился. Тем не менее я оказался в весьма затруднительном положении, так как пародия на меч застряла во мне, а сам сын Герцога собирался отрубить мне голову.
Однако в миг его триумфа, который, должно быть, породил сладость в его молодом рту, стрела вылетела из деревьев со скоростью цапли, заметившей рыбу, и вошла глубоко в плечо моему противнику – удар был такой силы, что парня сбросило с моего корчившегося тела. Из дубовой рощи выскочило блистательное создание, одетое в восхитительные паршивые и завшивленные шкуры, с гривой наподобие яростного терновника. По всей видимости, у неё были сильные и гладкие бёдра, а лицо какой-то неизвестный мне мастер – настоящий художник! – прекраснейшим образом уничтожил, разбил на части, закрасил жирными чёрными мазками. Её запах прикончил бы стаю антилоп, случись им оказаться поблизости… Прогорклый пот, волокнистое мясо – запах голода, металлический и острый. Я вдохнул этот сладкий аромат, как пар от остывающих пирогов.
Чудесное видение вскочило на противного герцогского сынка, прижав его к мшистой земле. Женщина сидела на нем, тяжело дыша и обнюхивая его доспехи, как животное. Я с тоской вообразил себе вонь её дыхания – был уверен, что в ней окажется та особенная комбинация гнилого шпината и варёных яиц с глубокими нотами червивой древесины, о которой я так часто мечтал.
– Что ты творишь? – прохрипела она, оскалив зубы. – Ни одно животное не будет убито в моём лесу. Это мой закон, все люди в королевстве его знают.
Столь правильная речь меня удивила. Вероятно, я размечтался, вообразив себе желтые зубы и то, как она будет изъясняться при помощи фырканья и шипения. Тем не менее получил огромное удовольствие от того, как Принц начал корчиться от страха, будто новорожденный поросёнок.
– Я… я прощу прощения! Извините меня! Я не знал… я… я не из этой страны!
Его протесты не приносили пользы, она лишь сильнее наваливалась, так что симпатичные доспехи стали врезаться в его кожу. Он взвыл, весьма меня порадовав.
– Невежда, – прошептала она, и боль стиснула её горло, точно корсет, – у животного есть душа! Внутри оно вполне может оказаться чем-то иным, нежели чудовищем. Да кто ты такой, чтобы убивать прежде, чем познавать сущность?
– Никто! Я никто! – Тут он принялся нешуточно рыдать, огромные слёзы лились по невыразительному лицу. Странное дело, меня парень совсем не боялся, но под этой женщиной был слаб и лишь верещал так громко, что застыдился бы и обычный свинёнок.
Она закатила глаза.
– Даже ничтожество вроде тебя здесь не убьют. Но поклянись мне, что бросишь Подвиги и посвятишь свою жизнь Принцессе, которую ты, вне всяких сомнений, оставил бездельничать дома.
– Я клянусь! Я клянусь! – После этого признания женщина встала, предоставив сыну Герцога, чья туника начала промокать от травы, возможность безутешно рыдать.
– Не могла бы ты его убить? Ну хотя бы чуточку… – предложил я своим лучшим и самым обходительным голосом. Её глаза повернулись ко мне – две ямы, чью глубину не измерить, бросив камень.
– Таков мой закон, – невыразительно проговорила она. – Я тебя не знаю. Откуда ты взялся в моём лесу?
– Что именно делает этот лес твоим? У тебя есть на него купчая?
– Нет, я просто взяла его себе. Люди не осмеливаются подвергать это сомнению.
Я возбуждённо задёргался от скрипучей шероховатости её голоса.
– Я не человек, как видишь, а Чудище, вид Leucrotta Furialis. Так меня назвал этот щенок. Благодарю тебя за помощь, это было весьма любезно.
– Любой зверь, попавший в беду, получил бы то же самое. – Она закинула за спину лук, явно изготовленный собственноручно из подвернувшегося под руку молодого ясеня. – Я Ведьма из Долины. Всё, что дышит в этом лесу, находится под моей защитой. Не считай, что я оказала услугу лично тебе. Если вы оба меня поняли, я вас покину.
– Стой! – Я подбежал к ней, демонстрируя свой цвет, себя в полный рост и во всей красе. – Я должен отплатить за твой смелый поступок и выполню любую твою просьбу, прекрасная госпожа.
Не обращая внимания на завывания герцогского сына, который не поднялся, а сидел и с жалким видом ощупывал стрелу в плече, она оценивающе взглянула на меня, приподняв одну лохматую бровь.
– Ты убьешь Короля, если я попрошу? – спросила она негромко.
– Разумеется, ягнёночек мой. – Я чуть поклонился, вытянув передние ноги. – Но меня трудно назвать малоприметным, поэтому я не смогу войти в Замок незамеченным. И оружия у меня нет, чтобы причинить ему вред, а не просто, хм, сожрать, что тебя, как я предполагаю, совершенно не устроило бы, поскольку в этом случае не осталось бы совершенно никакого тела. Думаю, для такого задания нужен другой монстр. – Я многозначительно посмотрел на несчастного Принца, успевшего увидеть собственную кровь и, судя по всему, готового потерять сознание.
Улыбка прорезала её лицо, как рапира, вспоровшая бок противника. Это было прекрасное уродство.
– Мальчишка, что ты об этом думаешь? Тебе хотелось бы убить Короля в обмен на собственную жизнь?
– О да, – сказал он тоненьким голосом и всхлипнул. – Если это вас порадует… Только больше не стреляйте в меня! Я до ужаса боюсь острых предметов и отправился на Подвиги лишь потому, что отец назвал меня трусом, послал за знаменитым Левкротой! Он хочет шкуру, понимаете? Для убийств.
Я душевно согласился.
– Мой сладкий персик, с моей шкурой и из неё можно сделать множество гнусных вещей. Я слыхал, на лучших чёрных рынках за неё дают кругленькую сумму.
– Но ты сделаешь это для меня? – Её ничто не могло сбить с курса. – Ты отправишься во Дворец и вонзишь в Короля нож?
– Да-да! – Сын Герцога упал на одно колено перед Ведьмой, как принято делать принося присягу. – Только в какого именно?
– Того самого, мальчик. Кого же ещё? Того, что во Дворце.
Она была нетерпелива, конечно. Для ведьм есть лишь один Король – тот, который их обманул, и один Дворец – дом, в котором он живёт.
Справедливости ради, Короли иной раз такие же тупые, когда называют себя священными сосудами и владыками всего, что над землей и под ней, хотя на самом деле владеют лишь несколькими лоскутками одинокой грязи, на коих расположены ещё более одинокие домишки.
– Ты узнаешь этот Дворец, – прибавил я, решив помочь. – Его окружают две реки: одна белая, другая чёрная.
– Да-да, госпожа, я пойду и выполню ваше задание. Но… меня послали не только убить Левкроту. Ещё есть дева, заточённая в башне…
Тут Ведьма сплюнула и опять закатила свои прекрасные глаза.
– Этих безобразниц вечно кто-то где-то запирает. Если бы они там и оставались, – проворчала она. Сын Герцога густо покраснел, как девушка, застигнутая нагишом.
– Тем не менее её держит в плену ужасный Волшебник, обитающий в этих краях, и мне поручили её спасти. Если я завершу ваш Подвиг, кто завершит мой?
Сердито фыркнув, Ведьма наклонилась, выдернула древко и перевязала рану, так ничего и не сказав. Убедившись, что работа выполнена хорошо, она наконец заговорила, и в её голосе слышалось колючее, сладостное раздражение:
– Привычка менять подвиг на подвиг мне отвратительна. Она бесполезная и убогая, как поношенная корона. Но я готова делать много вещей, которые мне отвратительны, если так добьюсь смерти Короля. Возможно, к упомянутому тобой Волшебнику это относится в большей степени. Я выполню твой Подвиг сама и освобожу паршивку из заточения.
Она что-то пробормотала на ухо лошади и скормила ей кусок яблока, которое прятала в своём мешке.
– Ступай, – приказала она юноше, – и убей только Короля. Вернись в Долину, когда совершишь убийство.
Сын Герцога галопом умчался прочь. Много позже я узнал, что он учинил великий скандал, убив какого-то безобидного монарха совсем в другой части света.
Я же остался с невыплаченным долгом, как нищий перед блистающей украшениями королевой.
– Что касается меня, – мягко проговорил я, – я по-прежнему твоё верное Чудище, с котором можно делать что захочешь.
Она на миг задумалась:
– Твоя шкура и впрямь пригодна для убийства?
– Несомненно, мой лимонный пирожок. Это довольно уникальная часть моего тела: я отращиваю новую каждый месяц, словно фруктовое дерево. Если её порезать на полоски и смазать определённым составом из белладонны и иссопа, она вызовет паралич у мужчин, рождённых под знаком козла. Вымоченная в настойке из тысячелистника и фенхеля с капелькой крови мантикоры, она сделает так, что у женщины, которая понесла в новолуние, случится выкидыш, или же ребёнок, которого она родит, умрёт во сне в возрасте семи лет от остановки сердца. Но тот же ребёнок оживёт, если его завернуть в шкуру, как в одеяло, и будет жить долго, если станет носить её так, чтобы она касалась его собственной кожи. Это особенно интересный трюк, потому что, если ребёнок потеряет шкуру, он тут же упадёт замертво, хотя благодаря ей мог бы прожить сто семь лет. Измельчённая в порошок с добавлением горсти муравьёв из обычного муравейника и меры маринованной печени саламандры, моя шкура вынудит человека, слишком увлечённого публичными речами, проглотить язык на банкете в свою честь… Есть много применений, каждое особым образом связано с мужчиной или женщиной, коим надо навредить. Насколько мне известно, не существует ни одного благородного способа её использования. Но я не изучил этот вопрос как следует, поэтому утверждать не берусь. Все хотят её заполучить именно из-за вредных свойств, а не для того, чтобы согреться или прикрыться.
Я испытывал гордость, рассказывая о своей шкуре, ибо она и превращала меня в уникального зверя. Ведьма сморщила великолепный лоб, цветом напоминавший скисшие сливки.
– Тогда ты заплатишь мне двойную цену. Однажды мне понадобится твоя шкура. Ты должен будешь предоставить её без вопросов и промедления. Согласен?
– Это честь, моя пышечка, моя изюминка! Я буду ждать, когда ты призовёшь меня. А пока воспою твою красоту во всех уголках мира, чтобы все знали то, что знаю я: в Долине обитает сокровище, которое превосходит все рубины, что рождаются в недрах земли.
Ведьма рассмеялась с таким звуком, будто напильник впился в ржавое железо.
– Во-вторых, помоги мне освободить девчонку. Дурацкое задание но, чем быстрее начнём, тем быстрее закончим. Ты пойдёшь со мной?
Я подавил внезапное желание пуститься в пляс от радости.
– С превеликим удовольствием, медовая моя. Вообще-то мы могли бы с этим справиться ещё быстрее, если ты, – я едва сдерживал своё нетерпение, – соблаговолишь меня оседлать.
– Монстры всегда такие дружелюбные? – задумчиво проговорила Ведьма.
– Мы должны беречь друг друга, – ответил я негромко, – потому что нас мало и становится всё меньше. Ты не знала?
– Я не всегда была монстром, – прошептала она.
Она забралась ко мне на спину с лёгкостью ветерка, будто ездила на мне верхом лет десять. На мгновение я услышал, как у неё странным образом перехватило дыхание, словно она увидела свою потерянную любовь или давно умершего ребёнка. Ведьма с великой нежностью погрузила руки в мою гриву и, если не ошибаюсь, прижалась к ней лицом, вдохнула мой запах.
– Прошло много лет с той поры, как я сидела верхом на лошади, – восхитилась она. Я возразил, что не являюсь лошадью, но она будто не услышала. – То место, где девы чаще всего оказываются в заточении, расположено к северо-западу отсюда, в центре безымянного леса, в безымянной башне.
И дня не прошло, как мы прибыли туда, и я сам не ожидал наслаждения, которое испытал от ощущения седока, хоть весила она не больше ветки остролиста и была неприветлива. Приятно быть ручным и слушаться приказов, отданных грубым голосом… Не исключено, я захочу повторить этот опыт!
Башня оказалась монолитом из чёрного камня, вырубленным из одного большущего куска обсидиана; в её стенах отражалась тёмная рябая пародия на зелёную красоту окрестных лесов. Небо над нами было равномерно серым, словно металлическое тело пушки, угрюмые облака тащились на запад. Башня стояла посреди того, что некогда являлось лугом, а теперь превратилось в круг иссохшей травы, мёртвой и белой: душистые сосны и берёзы не росли на этой земле. Верх строения был заострённый, как водится у башен, и напоминал огромный наконечник стрелы, высунувшийся из земли. Её архитектура была противоестественной, она превосходила даже то, что можно построить при помощи магии, и я чуял запах детской крови в нежном колыхании травы у её подножия. От жути этого места мороз шел по коже, но Ведьму будто ничто не волновало. Она спешилась и прямиком направилась к башне. Затем, обратив лицо к её злобной вершине, прокричала:
– Женщина! Выходи оттуда! Я пришла, чтобы… – Ведьма в сердитой растерянности бросила взгляд на безжизненную траву. – Я пришла, чтобы спасти тебя, – наконец проговорила она таким тоном, словно взглянула со стороны на своё лицо, покрытое волдырями. Я на миг отвлёкся, созерцая её прелестный облик и волдыри, но мои грёзы прервали самым грубым образом – из окна на вершине башни выглянула голова.
Она была увенчана отвратительными золотыми локонами, которые длинными косами ниспадали за парапет, и на её гладком болезненно-розовом лице сияли глаза, цветом напоминавшие голубоватую шкуру утонувшего угря. Грудь девицы была приподнята сообразно дурацкой моде, затянута в слишком тугое белое платье, которое не демонстрировало ничего, что могло бы меня заинтересовать. Девица являла собой то ещё зрелище. Истинная мерзость! Возможно, она сама заточила себя в башне, чтобы мир не видел её уродства. Безусловно, по сравнению с моей восхитительной Ведьмой, то была жаба, бородавка, гнойный прыщ.
Существо с любопытством поджало губы и проговорило голосом, сладким как испорченное молоко:
– Разумеется. Подымайтесь.
В теле башни бесшумно появилась чёрная арка, лишенный света занавес, который раздался, чтобы открыть новую, ещё более глубокую тьму. Бросив на меня многозначительный взгляд, Ведьма вошла в эту дыру, и я потрусил за ней.
– Я хорошо знаю темноту, мы с ней быстро сдружились. Если старик пытается так меня напугать, он большой дурак, – прошептала она.
Мы быстро поднимались, жидкий камень мрачной лестницы скользил под нами. Я шел за Ведьмой во мраке по запаху, след её тела освещал мне путь. Долгое время не было других звуков, кроме нашего дыхания и стука наших ног по камню, подобных лесному дождю. В этом было что-то приятное.

 

Мы покинули утробу теней столь же внезапно, как вошли в неё – ступили в круглую комнату на вершине башни, в центре которой стояла дева, точно драгоценный камень в железном кольце.
– Добро пожаловать, – мелодично произнесла она. – Меня зовут Магадин.
Её голос эхом отразился от сводов комнаты, будто стрела, отскочившая от мишени. Поначалу мы не могли сказать ни слова – так нас поразил облик девушки. Её голова, которую мы видели снизу, была воплощением перламутрового величия, позолоченного и гладкокожего, отвратительного для меня, но красивого, по меркам смертных. Остальное её тело было ужасным и великолепным. Руки покрывала густая красновато-коричневая шерсть, а венчали их лапы с когтями, достойными зависти. Бёдра изгибались на манер нежных оленьих ног. Из-под лопаток прорезались бирюзовые крылья, рассекшие кожу и оставившие широкие кровавые полосы. Ступни переливались зеленью, точно подводные опалы, перепончатые и покрытые слизистой плёнкой, как у жабы; ноги под полупрозрачным платьем были серебристыми, покрытыми гладкой полупрозрачной рыбьей чешуёй, а из щиколоток выглядывали тонкие, словно пёрышки, плавники. Груди девы, снизу казавшиеся молочно-белыми и без единого пятнышка, на самом деле были покрыты белой шерстью с тигриными полосами, и над её нежными ключицами уже начали проступать тёмные хищные полосы. Волчий хвост уныло покачивался за спиной, разорвав украшенную бисером ткань. Кончики её кос слегка трепетали, сквозь кудри поблескивала покрытая жилками поверхность стрекозиных крыльев.
Что ещё хуже – вокруг неё на стенах висели отрубленные головы, некогда принадлежавшие другим девам, и все они находились на разных стадиях преображения: одна была наполовину покрыта змеиной шкурой, её волосы яростно шипели; другая утратила рот, вместо которого красовался клюв; ещё у одной глаза жутким образом усохли, и из-под завесы тёмных волос виднелось лицо, напоминавшее морду летучей мыши. Нас окружал зверинец из бестий-принцесс, и их глаза, наблюдавшие за нами, выглядели не такими уж мёртвыми.
– Теперь вы понимаете, – тихим виноватым голосом произнесла дева, – почему меня до сих пор не спасли. И почему никто не сторожит дверь. Они приходят десятками – симпатичные рыцари, все как на подбор, – и убегают, точно испуганные белки, когда видят, какая я на самом деле.
Я увидел, что на лице Ведьмы появилась жалость. Она заключила деву в нежные объятия, и та заплакала большими красными слезами, капавшими на её платье, как неведомое вино.
– Расскажи мне, что он с тобой сделал, – мягко попросила Ведьма, гладя принцессу по узорчатым волосам.
– Он пытается меня изменить, – пискнула Магадин голосом раненого ястреба, – как пытался изменить их. Он забрал меня из отцовского дома…

Сказка Девы-Бестии

Я родилась далеко отсюда, в ночь зимнего солнцестояния, во время шторма, который срывал черепицу с крыш и заполнил небо тучами, что были чернее сажи из дымоходов. Я сделала первый вдох в высокой башне, оплетенной плющом и лилиями, похожими на нарастающие луны, сделанные из серого камня с прожилками кварца. Ветер бился в окна, небо кипело от грома. Повитуха отдала меня в руки матери; мои глаза были широко распахнуты, а во взгляде читалось удивление. Мать улыбнулась мне – её лицо было уставшим и белым, полным печали, – и умерла, а моя маленькая ручка продолжала сжимать её палец.
Когда дикие альстонии и каштаны зацвели и опали двенадцать раз, мой отец женился снова, на женщине со светящимся лицом и волосами, похожими на реку огня; она была точно живое солнце, которое вошло в наш дом. Звали её Иоланта. Молодая вдова с обширными владениями и двумя собственными дочерьми, Изаурой и Имогеной – немного старше меня, одна красивее и горделивее другой.
Я вижу твою улыбку, Ведьма. Ты думаешь, что знаешь финал моей истории.
Но они были не такими, как их необычная мать, а неимоверно скучными и глупыми. Вся их ценность заключалась в золотых переливах тщательно причёсанных кудрей. Золотые птички, пустоголовые щебетуньи, девушки не отходили друг от друга, всегда держась за розовые ручки. Я же, смышлёная и умная, быстро стала любимицей мачехи. Она была властной женщиной, мой отец подчинялся любому её шепоту, как жеребёнок хозяину.
Я её обожала. И, понятное дело, новые сёстры меня возненавидели.
Всё, что я знала о собственной матери, – истории, рассказанные отцом, о последней улыбке, мягкой и грустной. Всё это растаяло, как парок над чашкой чая при виде Иоланты, что ярко сияла, чей смех зажигал люстры, чьи великолепные тёмные платья величественно подметали наши залы, заполняя дом. Призрак моей матери не мог этого сделать.
Через некоторое время стало ясно, что она предпочитала меня собственным детям, багровевшим от ярости и зависти. Мне же дела не было до жеманных глупышек. Мачеха стала моим миром: совсем меня очаровала. Я переняла её манеры, стала высокомерной и резкой, но притягательной для всех; была чудом Дворца, отцовской гордостью. Я взрослела, становилась красивее и мудрее, с наслаждением поглощая содержимое домашних библиотек. Я была тьмой там, где мачеха – светом; я была бледна, словно зимний ветер, в то время как она розовела, словно летний закат.
На мой шестнадцатый день рождения, когда такие вещи обычно и происходят, герольд объявил у каждой двери в королевстве, что королевский Волшебник ищет юную девушку, достойную стать его ученицей, и что все родовитые семьи обязаны представить своих дочерей в назначенный день и час. Конечно, все мы были возбуждены как ягнята, набившие рты люцерной, – каждая из нас не сомневалась в том, что будет избрана для жизни, преисполненной богатства и власти.
Иоланта услышала эти призывы, и её лицо потемнело. Она тогда была на последних месяцах беременности и в тёмном платье с длинным шлейфом выглядела очень величаво. Баронесса закрыла двери за благонамеренным герольдом и запретила нам, всем троим, проситься в ученицы. Взамен она провела меня по каменной лестнице на вершину высокой башни, укутанной в плющ и лилии, точно растущие луны. Она навалилась на тяжелую дверь, и та со скрежетом открылась, впустив нас в комнату, теперь заполненную ветхими книгами и древними свитками. Тем не менее ложе моего рождения и смерти моей матери стояло на прежнем месте, обращённое к высокому, заострённому кверху окну, гладкое и чисто-белое, будто оно никогда не пробовало нашей крови.
– Дочь моя, – начала Иоланта голосом, напоминавшим журчание воды над речными камнями, – ибо я надеюсь, что могу называть тебя своей родной девочкой, будто я дала тебе жизнь в этой комнате, где умерла твоя настоящая мать. Я бы хотела быть твоей матерью, чтобы спасти тебя от долгих лет одиночества. Моя родная кровь, как ты знаешь, вышла не столь удачной. – Она пожала плечами и раздраженно подняла глаза к потолку. – Они милые девочки, и я растила их, как могла. Возможно, избаловала. Их надо хорошо выдать замуж, чтобы обогатить наши земли. Но, хотя они будут наследницами твоего отца, моими им никогда не стать. Конечно, это не значит, что я позволю отправить их к грязному Волшебнику в железных ошейниках.
Её глаза полыхнули яростью, точно костры на привале зимней ночью. Без напряжения, не вставая с кресла, она коротко взмахнула рукой в направлении одной из полок, и тяжелый том в алом переплёте послушно прилетел в её белую кисть с длинными пальцами. Я ахнула, вытаращила глаза, и её низкий, мелодичный смех заполнил всё вокруг.
– Ты не знала? Все мачехи – ведьмы. Такова награда за то, что мы обречены быть чужачками там, где властвовали другие женщины. Это, дочь моя, столь одинокая участь, что и словами не описать. Даже он, – она с нежностью коснулась своего округлившегося живота, – не подарит мне покой. Сын будет возделывать землю и сражаться с врагами, но твоя мать, как и прежде, останется Хозяйкой Дома, а я буду лишь жиличкой. Тень твоей матери повсюду меня опережает. Я зову тебя своей дочерью, и она замирает от невыносимой ярости. Но что бедняжка может сделать? Она давно мертва, а я живая. Доченька, доченька, доченька, – гортанно пропела она, точно бросая вызов пыльному сквозняку. – В этом по крайней мере ты можешь быть моим настоящим и преданным ребёнком. Если хочешь познать магию, я научу тебя, и учить буду без ошейника. Тебе откроются тайны, что хранятся в этих томах и в моём собственном сердце. Когда ты пленница в доме мужа, это помогает бороться со скукой.
– Но почему ты противишься Волшебнику? Разве магия, которой он учит, хуже твоей?
Иоланта стиснула зубы:
– Я думала, ты умнее, малышка Магадин. Тебе не показалось странным, что ему нужна девочка, в то время как в большинстве случаев в ученики берут детей того же пола, женщины – девочек, мужчины – мальчиков? Или то, что ему вообще нужен ученик. Ведь он раб, серв, и ошейник означает, что сила его продана, как и сила его сына, отца, отца его отца – до самого источника магии, что в его крови. Он ничего не может делать без позволения Короля, они прикованы друг к другу. И я не отправлю ни одну из моих девочек в такое место.
– А ты не рабыня? Не серв?
– Нет, моя девочка, я не такая.
И вот на протяжении недель, остававшихся до назначенного дня, пока яблоки из рощ с неохотой превращались в мускусный сидр, я училась у неё – понемногу, урывками. Большей частью я читала её книги. Редко видела отца и сводных сестёр, уединившись в башне своего рождения. Мои пальцы покрылись чернильными пятнами, точно у клерка, а наряды стали проще и более тусклыми, потому что мне быстро наскучили парча и ленты, очаровывавшие сестёр. Когда родился мой брат, я пребывала в башне, мои нечёсаные волосы покрывала пыль. Его назвали Измаилом, но у меня это не вызвало интереса. Придя в себя, мачеха присоединилась ко мне, и мы проводили часы, стряпая отвары и мастеря приятные, пустячные чары. Я была счастлива и уверена, что вскоре придёт черёд настоящего знания.
Глубокой синеязыкой зимой настал день Волшебника, и мне пришлось расплатиться за это счастье.
Я спряталась под лестницей, как велела Иоланта, а Имогена и Изаура втиснулись в высокий гардероб. Мои сёстры в ужасе вцепились друг в друга и дрожали как два нежных оленёнка, брошенных в зарослях мамой-оленихой. Они не протянули мне руки, но резко захлопнули двери. Я сжалась в комочек под лестницей. У нас не было права пищать и чихать, а мачеха собиралась сказать посланцу, что лихорадка сгубила её дочерей, когда пришли холода. Я наблюдала сквозь трещины в досках, как она собирается лгать ради нас.
Но явился не гонец, а сам Волшебник в струящемся сине-коричневом одеянии, с длинными седыми космами и тяжелым железным кольцом на шее, где знатному человеку полагается носить драгоценности. Ошейник как будто не доставлял ему неудобств, и второе «украшение» того же веса и цвета он держал в своей жилистой руке.
– В этом доме три девочки, верно? – величаво проговорил он, нацелив орлиный нос на мою мачеху.
Она опустила сияющую голову, изображая скорбь.
– Все мои дочери погибли, когда выпал первый снег. Лихорадка пришла в наш дом; хорошо, что я спасла своего сына, очень многие погибли…
– О, хватит. – Он не дал ей договорить: его голос рассёк её голос, как нос корабля рассекает волну. – У меня нет на это времени. В доме трое детей, и, если ты их не предоставишь, я это сделаю сам. Я слышу, как две из них скребутся в большом чулане, точно голодные мышки. Не хотите выйти? Я не причиню вам вреда, а если вы будете хорошими девочками, могу даже угостить вкусным сыром.
Дверца гардероба приоткрылась. Мои золотоволосые сёстры были любопытными и глупыми. Они неуверенно выбрались из своего укрытия и прижались друг к другу, робко уставившись в пол.
На лице Иоланты не дрогнул ни один мускул. Она опустила голову ещё ниже, почти согнулась в поклоне перед высоким мужчиной.
– Я не хотела вас оскорбить, поверьте, – она заплакала, и настоящие слёзы закапали на плиты пола. – То, что я рассказала, правда – мороз забрал мою старшую дочь, которую обожали все в этом доме. Я не рискнула бы позволить двум другим дочерям, при всем их уме, бороться за предложенный вами почёт – я не смогла бы потерять и их тоже! – Моя мать рухнула на пол, жалобно рыдая и хватая его за сапоги, умоляя о милосердии. Я могла бы рассмеяться, будь я такой же глупой, как мои сёстры.
Волшебник будто поверил и, заставив её подняться, вытер слёзы на её лице:
– Ну-ну. Ты очень некрасивая, когда плачешь, лучше так не делай. Давай-ка поглядим на твоих двух ярочек, да? – Он поднял железный ошейник, и Иоланта слегка вздрогнула. – Это простая проверка. Каждая из них примерит мой ошейник, и, если одной повезёт, и он придётся ей впору, девочка пойдёт со мной и выучится разным прекрасным вещам. Жизнь у неё будет такая, что и королевы позавидуют. Это звучит прекрасно, не так ли, девочки?
Мои сёстры кивнули, дрожа от страха, точно листья, влекомые ветром по пустой улице. Он подошел к ним, как мужчина подходит к лошади, которую хочет приручить, и его длинные бледные пальцы сперва коснулись Имогены.
– Пожалуйста, сэр, – прошептала она. – Я не хочу.
– Что ж, маленьким девочкам приходится учиться делать вещи, которые им не нравятся. Так устроен мир, – утешительно проговорил Волшебник и, открыв замок на сером ошейнике, надел его ей на шею.
Ошейник лёг на ключицы, точно увядший венок.
– Видишь? Не так уж страшно. Ты слишком слабая, чтобы от тебя была хоть какая-то польза. Следующая!
Изауру чуть не вырвало на ноги Волшебнику.
– Прошу вас, сэр, – взмолилась она. – Я не хочу.
Он хохотнул и не стал тратить силы на ответ: защёлкнул ошейник на её тонкой шейке, мягкой, точно у лебёдушки. Он был столь тугим, что Изаура едва могла дышать. Тогда я увидела, что ошейник особенный, и выбор делал он, а не Волшебник, потому что железное кольцо сжимало шею моей сестры, как кулак, пока она не закричала и не начала отчаянно его сдирать.
Гость разочарованно вздохнул и быстрым движением снял ошейник.
– Пусть это послужит тебе уроком, женщина. В сеть из лжи ничего не поймаешь, как не выудишь рыбу ложкой.
Он повернулся на каблуках, чтобы уйти, и я увидела, как тело Иоланты облегчённо расслабилось. Но моя сестра – о, Имогена, маленькая гадюка! – крикнула ему вслед:
– Погодите!
Она посмотрела на Изауру, ища поддержки, и запоздало спохватилась.
– Да? Ты что-то хотела сказать, душечка?
Имогена пискнула и не смогла выдавить ни слова. Изаура отпустила руку сестры и сделала шаг вперёд, словно примерная ученица.
– Мать солгала. Магадин не умерла… никто не умер. Она под лестницей, прячется, как крыса.
Я верю, что в этот момент Иоланта могла бы задушить собственное дитя. Но она не протестовала. Да и как она могла протестовать?
Изаура метнулась через всю комнату и радостно распахнула деревянный люк, закрывавший пространство между лестничными пролётами.
– Привет! – ликующе воскликнула она.
– Как ты посмела? – прошипела я.
– Мы устали от твоего гонора, твоих дурацких чёрных пальцев и твоих секретов. Ты маленькое чудовище. Никто не желает тебя здесь видеть.
– Да! – закричала Имогена своим тоненьким голосом. – Мы надеемся, что этот жуткий ошейник тебе и впрямь подойдёт, и ты уйдёшь отсюда, чтобы никогда не возвращаться! Ты это заслужила!
– Почему? – спросила я, всё ещё скорчившись в своём убежище.
– Ты украла её у нас! – отчаянно завопила Имогена, точно птенчик, выпавший из гнезда. – Она наша мать, не твоя, а ты забрала её! Мы были счастливы, пока не переехали в этот ужасный дом! И теперь у неё другой ребёнок – она совсем забудет про нас!
Имогена горько заплакала, Изаура же не пролила ни слезинки. Она схватила моё запястье и вытянула меня из темноты, так что я полетела, спотыкаясь, к ногам Волшебника. Лишь тогда девочки увидели взгляд матери, в котором сквозил холод виселицы. Имогена разрыдалась ещё сильнее и умоляюще тронула мой рукав.
– Прости, попытайся понять… – прошептала она.
Изаура тянула её прочь.
– Примерь его и сдохни, Магадин, – зашипела она.
Я заставила себя встать перед Волшебником, который скалился будто кот из джунглей, только что сожравший очень жирную мышь. Он протянул ошейник, но я чувствовала, как мачеха взглядом сверлит мою спину, и отказалась опускать голову. Волшебник поджал сухие губы, шагнул вперёд и с неимоверной скоростью защёлкнул эту штуковину на моём горле.
Ошейник лёг так хорошо, что я едва почувствовала его вес. В зале не раздавалось ни звука, но я видела, что Изаура прячет улыбку за рукавом. Волшебник проверил петли ошейника и передал меня своим людям, бросив в руку Иоланты три серебряные монеты – в обмен за меня.
Когда меня выталкивали из дома, я услышала за спиной глухой удар: моя мачеха потеряла сознание и рухнула на каменный пол.

Сказка Левкроты (продолжение)

– Теперь вы понимаете, что случилось, – сказала дева-бестия. – Не было никакого ученичества. Мы не ходили во Дворец, Волшебник сразу запер меня здесь, и я сижу в этой башне уже пятьдесят с лишним лет. Каждые две недели он приходит и заставляет меня пить ужасные снадобья, втирает в моё тело мази, от которых по моим венам бегут жгучие молнии. Он сохраняет меня молодой и сильной, потому что я продержалась дольше остальных, у него никогда не было такой подопытной крысы. Он не может допустить, чтобы я превратилась в старуху. Но ничего не получается, и скоро я буду висеть на стене вместе с ними, а он начнёт всё заново с другой девушкой. Мне же придется смотреть, как она умирает, точь-в-точь как сейчас другие девушки смотрят на меня.
Ведьма подняла лицо девушки и вытерла ей слёзы, будто краски с холста. Она подбодрила бедняжку улыбкой, и её лицо вспыхнуло, как костёр в ночь летнего солнцестояния.
– Когда-то Волшебник держал меня в плену, чтобы найти тот же секрет – старик им одержим. Но я сбежала. Сбежишь и ты. Никогда не доверяй Принцам! Если тебе нужно чудо, доверься Ведьме.
– Ты ничего не сможешь сделать, – возразил я. – Всё зашло слишком далеко, даже я это чувствую. Сбрось её с башни, избавь от мучений.
Но Ведьма лишь низко гортанно засмеялась, издав звук, похожий на клокотание сотни горных ручьёв:
– Чудище, я посвятила свою жизнь тому, чтобы срывать магические планы этого человека. Я стала сильнее после нашей последней встречи, а он барахтается в лужах своих немногих грязных умений. – Она замолчала, её взгляд погрустнел. – Но, боюсь, я не смогу стереть то чудовищное, что в тебе уже есть. Я не могу сделать тебя той девушкой, которой ты была когда-то. Подобное нельзя исправить, если всё зашло слишком далеко. В минувшие времена с этим управилась бы – причём легко – любая из матерей, что были до меня. Но с тех пор многое произошло. Я не могу воссоединить тебя с племенем дев. Но я могу помочь тебе стать частью племени монстров. Ты будешь жить, спасёшься.
Глаза девы-бестии расширились от прилива горьких слёз.
– Но кто я без своей красоты? Я не выйду замуж, а мой отец и мачеха точно умерли. Я столь же глупа, как и в тот день, когда рассталась с нею; за пятьдесят лет я не узнала ничего, что позволило бы ей мною гордиться. Я девица в башне, у подобных мне печальная участь, для нас нет иного спасения, кроме Принца, и его портрет носят на шее, как якорь на эполетах. Разве меня ждет нечто иное?
– Ничего, – проворчал кто-то в темноте. Одна из голов ощерилась от ненависти, так что её рот превратился в О. – Ты теперь уродина и никому не нужна!
– Ты останешься с нами, и тебе понравится, сукина дочь! – Клювастая голова разразилась каркающим смехом, чмокая беззубыми дёснами.
– Только для цирка и годишься!
– Станешь женой козла на ферме, будешь лопать капусту в загоне!
– Королева навозных мух!
– Императрица обезьян!
Головы гоготали, плевались и рычали. Некоторые беззвучно плакали. Ведьма нахмурилась.
– Не слушай. Они уже мертвы. Волшебник наделил их голосами, чтобы мучить тебя, – сами они давно спаслись из этого места.
– Мы не мёртвые, Ведьмочка! Свои дешёвые фокусы будешь показывать в другом месте! Она наша! – Головы опять начали хохотать.
– Куда же я пойду? – жалостливо спросила Магадин. – Как я буду жить?
– Чудище у меня в долгу, – ответила Ведьма. – Он отвезёт тебя к морю, где ты сможешь найти работу на одном из кораблей, что стоят на якоре в гавани. Или уплыть в другую страну, где тебя никто не будет искать. Если я не ошибаюсь, сейчас ты кажешься ему очень миленькой. – Она одарила меня широкой понимающей улыбкой.
– Безусловно, голубка моя, – ответил я с достоинством, – шерсть значительно улучшает то, что я видел, стоя у подножия башни. У меня есть друзья в порту Мурин. Если я буду рядом, тебе не откажут. Теперь ты одна из нас. Уверяю тебя, мы обращаемся друг с другом добрее, чем представительницы гнусной расы дев. Я буду беречь тебя.
Женщина будто уступила. Её глаза светились как желтые свечи.
– Итак, – сказала Ведьма, – ты никуда не можешь отправиться, истекающая кровью и сломанная, как птица, упавшая с ветки.
Она взяла голову девушки в свои руки, запустила пальцы в сумеречно-медовые волосы Магадин и нежно прижалась губами ко рту девы-бестии.
Все мышцы в измученном теле Магадин будто расслабились. Раны, причинённые прорезавшимися крыльями, исцелились в мгновение ока, изувеченная плоть покрылась перьями. Её хвост стал здоровым и пышным, а свирепые когти уменьшились до приемлемой длины. Трепещущие крылышки в косах слились с остальной массой волос, и те потемнели до цвета полированной бронзы, превратились в густую львиную гриву. Ноги девушки немного выпрямились, и она вновь обрела способность ходить, хотя форма ног осталась оленьей и рыбья чешуя не исчезла с лодыжек. Её кожа приобрела ровный сияющий тон, а полосы на плоти сделались темнее и ярче, выглядели естественными, а не пятнами на коже. Вся Магадин стала блистательным чудовищем, её трансформация была завершена, хотя навсегда осталась незаконченной. Я всё принял с восторгом.
Головы завыли от отвращения и ужаса, их горькие упрёки превратились в невнятицу, которую они извергали, брызгая слюной. Отстранившись друг от друга, две женщины обменялись торжествующими взглядами и пошли ко мне, рука в руке, не обращая внимания на истерившие головы. Оленья походка девы навсегда должна была остаться странной, как иноземный танец, но она улыбалась. Мы втроём покинули башню, как шустрые лисы, и, когда ступили на снежно-мёртвую траву, башня начала содрогаться от криков, раздававшихся внутри.
Ведьма так и не оглянулась, но небрежно взмахнула левой рукой в сторону чёрного монолита, взбираясь вместе с Магадин мне на спину. Башня тут же затряслась, как зашедшаяся от кашля старуха, и рассыпалась на части.
Назад: За пределами Сада
Дальше: В Башне