Три часа спустя мы с сержантом О’Двайером наконец привели всех в гостиную. Собравшиеся были напряжены и начали огрызаться друг на друга еще прежде, чем Пуаро заговорил. Инспектор Конри злился, что упустил главную роль. Он даже забыл о своей идее-фикс – раздавить подбородком галстучный узел – и сидел, свесив голову набок под таким углом, что любому, кто не был знаком с его привычками, могло показаться, будто у него сломана шея.

Кроме Конри, О’Двайера, Пуаро и меня, в комнате присутствовали: леди Плейфорд, Гарри с Дорро, Рэндл Кимптон с Клаудией, Майкл Гатеркол и Орвилл Рольф, Софи Бурлет, Хаттон, Филлис и кухарка Бригида, которая и взяла слово, не дожидаясь приглашения.

– Что это еще за новости? – обратилась она ко всем, сердито оглядывая всех по очереди. – Я среди дня сложа руки не сижу! Еда сама не приготовится! Надеюсь, никто не собирается держать меня тут долго? Или вам поголодать захотелось? Если нет, то так и скажите, я пойду. – Ее мускулистые руки, сжимавшие подлокотники кресла, казалось, готовы были в любую секунду выбросить из него ее тело.

На что Клаудия возразила:

– Я станцую голой перед Букингемским дворцом, если вы докажете, что весь ланч с обедом в придачу не был готов у вас еще от пяти до восьми часов утра, а, Бригида? Ну же, признайтесь!

– О! Бригида, умоляю вас, скажите, что не был! – И Кимптон подмигнул кухарке, которая лишь неодобрительно хмыкнула в ответ. – Я уже бегу наниматься к Его Величеству в главные садовники!

– Леди и джентльмены. – Пуаро встал на середине комнаты и поклонился. – Я задержу вас ничуть не дольше, чем это необходимо. Доктор Кимптон, буду премного благодарен, если вы не станете меня перебивать. То, что я собираюсь сообщить вам сейчас, чрезвычайно важно.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, старина, – сказал Рэндл. – Скажу только одно слово в свою защиту, пока вы не начали: при всех мыслимых толкованиях слова «перебивать» вы должны согласиться, что перебил я не вас. Когда я заговорил, вы еще даже не открыли рта и не успели попросить всеобщего нераздельного внимания. Здесь у меня… – тут Кимптон устроил целое представление, пересчитывая собравшихся по головам, – …целых четырнадцать свидетелей, которые подтвердят мои слова в случае надобности. Однако я вас понял, Пуаро. Можете начинать, и я надеюсь, что вы раскроете нам тайну убийства Джозефа Скотчера.

– Таково мое намерение, для этого я и пригласил вас сюда.

Пока шел этот обмен репликами, я стоял рядом с Пуаро у холодного камина и гадал, что же он собирается нам сообщить.

– Это убийство – далеко не первое в моей практике, – начал он. – И, однако, именно оно оказалось наиболее прямолинейным. Я бился, ища ответы на столь многие вопросы, а решение оказалось потрясающе простым – настолько, что эта простота меня даже тревожит.

– Мы вашей тревоги пока не разделяем, – заявила Клаудия. – Может быть, когда вы сообщите нам о своих открытиях, мы и поделимся с вами своей точкой зрения, есть тут из-за чего тревожиться или нет.

– Не перебивай, дражайшая, – шикнул на нее Кимптон.

– Вы считаете это дело прямолинейным, Пуаро? – Голос леди Плейфорд донесся из конца комнаты, где она сидела подле французского окна. – Человека находят с разбитой головой, на дознании выясняется, что умер он от стрихнина, а вы называете преступление прямолинейным?

– Да, леди Плейфорд. Преступление замышлялось логичное и даже, я бы сказал, изысканное. Однако действительность, как всегда, внесла свои коррективы. Убийца вынужден был приноравливаться к меняющимся обстоятельствам и непредвиденным поворотам событий. Все пошло не так, как он рассчитал, но если б изначальный план удался… – Лицо Пуаро помрачнело. – Когда зло становится методичным, опасность, которую оно представляет для всех, возрастает. Причем возрастает многократно.

Я вздрогнул. И почему ни Хаттон, ни Филлис не догадались растопить камин? День выдался холодный, давно таких не было.

– Расследуя убийство, следует прежде всего обращать внимание на возможность и мотив, – продолжал Пуаро. – Начнем с возможности, это проще. Сначала может показаться, что убить Джозефа Скотчера мог любой из нас, кроме инспектора Конри, сержанта О’Двайера и Кэтчпула. Оставим в стороне тему раздробленного черепа; к ней мы вернемся позже, а пока займемся самим убийством. Мы знаем, что следы стрихнина были обнаружены в синем флаконе в комнате Скотчера; также нам известно, что каждый вечер, в пять, Джозеф Скотчер принимал из этого флакона лекарство – или предполагаемое лекарство – в присутствии Софи Бурлет. Не был исключением и тот вечер. Смерть была вызвана отравлением стрихнином, как все мы слышали на дознании.

Послышался согласный шепот.

– За исключением трех вышеназванных персон, любой из вас мог в течение дня войти в комнату Скотчера и влить яд в синий флакон, – сказал Пуаро. – Теперь перейдем к мотиву. Почти у каждого из присутствующих была причина желать Скотчеру смерти. Если позволите, я начну с вас, виконт Плейфорд.

– Что? – Гарри поднял голову и в явном замешательстве оглядел комнату, но тут же вспомнил про манеры. – Конечно, старина. Всегда рад помочь. Валяйте. С удовольствием.

– Как шестой виконт Клонакилти, вы, естественно, предполагали унаследовать какую-то часть состояния вашей матери. Любой сын на вашем месте ожидал бы того же. Однажды вы уже пережили разочарование несправедливыми условиями завещания отца – по крайней мере, ваша супруга явно была ими разочарована. И вот за обедом вы слышите, что вам не достанется совсем ничего, что вас обошел Джозеф Скотчер. Однако, если его вывести из числа наследников…

– Конечно, Гарри ждал своей справедливой доли! – воскликнула Дорро. – Разве нет, Гарри? Какой сын на его месте не ждал бы?

– И вы, мадам, как супруга виконта Плейфорда, тоже питали определенные надежды. – Пуаро улыбнулся. – Что принадлежит мужу, то принадлежит и жене. Следовательно, у вас также был мотив для убийства. Однако осмелюсь предположить, что ваш мотив и мотив вашего мужа сильно разнились. В вашем случае все начинается с завещания и кончается им же – страх перед бедностью, неуверенность в будущем диктуют вам необходимость позаботиться о том, чтобы деньги попали к вам. Но с вашим мужем все совсем не так.

– Не так? Скажите на милость! – перебил Гарри. Он и Дорро удивленно переглянулись. – Ну, давайте, выкладывайте! Что там еще у меня за мотив, чтобы отправить к праотцам старину Скотчера?

– Вы знали, что будет с вашей женой, если Скотчер поправится, – сказал ему Пуаро. – Знали, что это завещание сведет ее с ума, что она станет просто невыносимой. Вы боялись, что до конца дней будете обречены выслушивать от нее упреки и жалобы по поводу этого злосчастного завещания и ваших стесненных обстоятельств. Эта перспектива, а также недостаток средств даже на самые скромные удовольствия, которые могли бы скрасить ваш досуг, приводили вас в ужас.

Дорро вскочила.

– Да как вы смеете говорить обо мне такие вещи? Гарри, сделай же что-нибудь. Какая чушь! Если яд положили во флакон до пяти… но ведь мы с Гарри узнали о новом завещании только за обедом, а его подали в семь!

– Пожалуйста, сядьте, мадам. То, что вы говорите сейчас, абсолютно верно, но прошу вас, помните: пока речь идет только о мотиве.

– Спасибо, что хотя бы допускаете возможность моей правоты! – рыкнула Дорро, как тигрица, явно не испытывая ни малейшей благодарности.

Пуаро снова обернулся к Гарри – иметь дело с ним было проще во всех отношениях.

– Виконт Плейфорд, я продемонстрировал вам, что и у вас, и у вашей супруги мог быть мотив. Однако вы не убивали Джозефа Скотчера. Ни вы, ни ваша жена.

– Точно! – Гарри кивнул. Потом протянул руку и с сердечным: – Ха! Все хорошо – о-хо! – похлопал супругу по коленке.

– Мадемуазель Клаудия… – продолжал меж тем Пуаро.

– Неужели я следующая? Как интересно!

– Несмотря на помолвку с доктором Кимптоном, завещание матери и для вас могло стать существенным мотивом. Возможно, вам не нужны ни деньги, ни земля, но вы – человек, коллекционирующий несправедливости. К примеру, вам представляется несправедливым тот факт, что ваш младший брат унаследовал отцовский титул. А почему не вы, не старшая сестра? И после этого еще узнать, что Джозеф Скотчер претендует на то, что вы считаете своим по праву…

– Можете не продолжать, – скучающим голосом перебила его Клаудия. – Разумеется, мотив у меня был – это и так очевидно! Только я в таком случае убила бы не Джозефа, а мать. В самом деле, разве это его вина, что она переписала завещание? А виновных надо подбирать с особым тщанием, верно?

– Нет, тщательность в отборе необходима при любых обстоятельствах, – откликнулся вдруг Кимптон.

– Остается вопрос приведения в исполнение, – продолжила Клаудия. – Ой! – Она хихикнула. – Я не то имела в виду – не приговор. Я о планах. Если б я планировала преступление, в нем никогда не смешались бы воедино смерть от яда и разбитый череп. А тот, кто это затеял, свалил все в одну кучу. И испортил все представление, вот что я вам скажу.

– Ложь! – Софи Бурлет буквально выплюнула это слово. – Я сама видела тебя с дубинкой в руках!

– О боже… Неужели все начинается сначала? – Клаудия подняла глаза к потолку. – Я не убивала Джозефа – скажите ей это еще раз, Пуаро, ради всего святого. – Софи она сказала следующее: – Я всегда дорожила его компанией, ты ведь знаешь. К тому же во мне слишком силен инстинкт самосохранения, он никогда не даст мне убить, если я не буду совершенно уверена в том, что меня не поймают. Задумай я убить кого-нибудь – вообще-то пора уже перестать давать волю воображению, а то как бы и впрямь не соблазниться, столько подходящих кандидатур кругом, – так вот, задумай я кого-нибудь убить, то сделала бы это так, чтобы и на секунду не попасть под подозрение. А если б это оказалось невозможным – что ж, пришлось бы оставить мерзавцу жизнь, как бы ни претило мне мое милосердие.

– Твои речи разят наповал, дражайшая моя! – Кимптон одобрительно захлопал в ладоши. Майкл Гатеркол с выражением отвращения на лице отвернулся.

– Клаудия Плейфорд не убивала Джозефа Скотчера, – объявил Пуаро. – Переходим к Рэндлу Кимптону.

– Ага! Надо послушать, – сказал Кимптон.

– У вас, месье, было больше причин желать смерти Джозефу Скотчеру, чем у кого-либо другого, и все они весьма убедительны. Для начала Скотчер украл у вас первую любовь, Айрис Морфет; под конец едва не увел у всех из-под носа еще и состояние леди Плейфорд. Какая несправедливость! В то время, как ваша будущая жена, которой вы преданы и душой, и телом, оставлена вовсе без наследства! Уже одно это могло стать вполне достаточным мотивом для вас, не говоря уже о случае с Айрис Морфет.

– Совершенно достаточным, – легкомысленно согласился Кимптон.

– Однако поговорим пока об Айрис, – продолжал Пуаро. – По вашим словам, она покинула вас ради того, чтобы выйти замуж за Скотчера, но этого не произошло. Напротив, ее отношения со Скотчером полностью прекратились. Можно долго гадать, как и почему это получилось, но факт остается фактом: наверняка мы ничего не знаем. Твердо известно лишь одно: позже она раскаивалась в своем решении, но безрезультатно. Обратно вы ее не приняли.

– А вы, окажись вы на моем месте, приняли бы? Женщину, которая один раз уже покинула меня, причем ради человека куда более низкого положения? Человека, который подражал мне во всем, усваивал мои слова и жесты, чтобы добиться популярности у окружающих? Не знаю, чего вы добиваетесь, перетряхивая эту старую историю, Пуаро. Мне нечего больше сказать вам об Айрис. Я думал, разговор у нас пойдет о том, почему именно я, а никто другой, прикончил Скотчера.

– Именно это я и пытаюсь рассказать вам, mon ami. Прошу вас, наберитесь терпения. Когда вы отвергли Айрис, она вышла замуж за Персиваля Гиллоу, человека сомнительной репутации и без всяких видов на будущее. Не прошло и года, как она умерла. Упала под поезд, так вы мне сказали.

– Совершенно верно, – коротко подтвердил Кимптон.

Пуаро, стоявший до сих пор со мной бок о бок, начал прохаживаться по комнате.

– Умно – изобретательно – вы сообщили мне две вещи сразу: первое – мистер Гиллоу был неприятный тип и второе – полиции не удалось доказать, что это он толкнул свою жену под поезд. Вы хотели, чтобы я решил, будто гибель Айрис либо дело рук ее мужа, либо несчастный случай. Однако сами вы так не думали.

– Неужели? – Рэндл улыбнулся. Он пытался разыгрывать безразличие, но не убедил меня своим спектаклем.

– Доктор Кимптон, не забывайте, я был в Англии. И говорил там со многими людьми, включая офицера полиции, который расследовал смерть Айрис Гиллоу. Он и рассказал мне о ваших визитах к нему и о том, что вы настаивали: это Джозеф Скотчер убил ее, когда она узнала, что он вовсе не болен, как притворялся, и пригрозила раскрыть его тайну. Испугавшись возможного разоблачения, он от нее избавился – вот в чем вы подозревали его тогда и подозреваете по сей день, не так ли?

– Что ж, да – подозревал и подозреваю. Значит, вы встречались с инспектором Томасом Блейкмором? В таком случае он должен был вам сказать: никаких улик убийства найдено не было, отсюда и вердикт – смерть по неосторожности.

– У меня есть к вам один вопрос, доктор Кимптон, – сказал Пуаро. – Если вы считали, что Айрис убил Скотчер, то почему хотели, чтобы я подозревал Персиваля Гиллоу?

– Подумайте сами, Пуаро. Где же ваша знаменитая психология, почему она еще не подсказала вам ответ на столь несложную загадку?.. Не догадались? Ладно, я вам скажу. В Оксфорде, когда я был еще молод, полон нерастраченной энергии и оптимистически верил в людей и их природу, я потратил немало сил, желая убедить всех доверчивых глупцов в том, что Скотчер их дурачит. Я ни минуты не сомневался в том, что Скотчер лжец и симулянт, что он ничем не болен физически, – и, естественно, пытался доказать это другим людям. И что же? Меня самого едва не подвергли остракизму! Скотчер потрудился не меньше моего, убеждая всех в серьезности своего состояния. Он даже устроил двоим-троим влиятельным знакомым встречу со своим лечащим врачом – без сомнения, подставным, как и тот братец, которым он угостил меня. Обе роли – и врача, и брата – исполнил не кто иной, как сам Джозеф Скотчер, бородатый и смуглый, по крайней мере, до запястий.

– Рэндл, но почему я до сих пор ничего не слыхала об этой истории? – воскликнула леди Плейфорд.

– Слушайте теперь и узнаете, – ответил ей Кимптон. – Таким образом, Скотчер и этот его фиктивный врач позаботились о том, чтобы ваш покорный слуга сделался крайне непопулярен в Оксфорде. А я не люблю быть непопулярным и ненавижу, когда меня обводят вокруг пальца. Однако именно это тогда со мной и произошло, а все потому, что люди обычно терпеть не могут тех, кто подносит им горькую пилюлю правды, зато превозносят тех, кто пичкает их подслащенным обманом. Никто не хотел верить, что добрый, самоотверженный Джозеф Скотчер, которого все просто обожали – еще бы, он ведь так усердно льстил всем и каждому! – на самом деле провел их, как детей; не хотели верить и не верили. Все просто! «Кому придет в голову наговаривать на себя такое?» – недоуменно вопрошали они и успокаивались, убежденные сорвавшейся с их уст банальностью.

Вскоре я понял, что моя кампания за раскрытие и признание того, что я считал правдой, ни к чему не приведет, – продолжал Кимптон. – А я из тех, кто, раз приняв решение, исполняет его, Пуаро. И я решил никогда больше не пытаться убеждать кого бы то ни было в том, что Скотчер лжец. В конце концов, я сделал все возможное, чтобы открыть людям глаза на его истинную природу – и потерпел неудачу. Что ж, значит, так тому и быть. Пусть он живет или пусть пойдет и повесится, дело его, а я умываю руки, думал тогда я. Эти, вы спросили, почему я никогда вам об этом не рассказывал. Вот поэтому. До сегодняшнего об этой истории не слышал никто, даже Клаудия. Хотя она, конечно, о многом догадалась сама, особенно когда Скотчер, едва появившись в Лиллиоуке, начал угощать всех сначала сказкой о своей мнимой болезни, а потом и о скорой смерти от нее. Только глупец мог не видеть, что Скотчер вовсе не тот инвалид, каким хочет казаться, а моя драгоценная далеко не глупа.

Она поделилась со мной своими подозрениями. Я, разумеется, признался, что полностью разделяю их, но и тогда не рассказал ей все. Напротив, я позволил ей думать, что сам лишь недавно заподозрил Скотчера в обмане.

Вы, Эти, столь же умны и наблюдательны, как ваша дочь. Дни шли за днями, не принося никаких видимых признаков ухудшения здоровья Скотчера – вам приходилось верить ему на слово. «Я так ослабел… Мне необходимо отдохнуть…» Кто угодно может сказать такое! Но разве вы выгнали его после этого на улицу, где ему было самое место?

– Не выгнала, – гордо отвечала леди Плейфорд.

– Нет. И не только не выгнали, но даже наняли ему сиделку, – сказал Кимптон. – Вы изменили свое завещание в его пользу. Вот до чего сильны оказались чары, которыми он опутывал людей. Вы не только не пытались изобличить его, вы подыгрывали ему, сделавшись добровольной пособницей его обмана. О, вы играли с наслаждением! Впечатляющее было зрелище, но, должен вам заметить, и отвратительное.

Кимптон повернулся к Пуаро:

– Я позволил вам считать, будто возлагаю вину за смерть Айрис на Перси Гиллоу потому, что стоило мне хотя бы намекнуть на Скотчера, и я снова вернулся бы к тому же, с чего начинал когда-то в Оксфорде, – к попыткам убедить всех, что Скотчер негодяй, каких мало. Вы бы возразили мне: «Но, Кимптон, даже если он лгал всем насчет своей болезни, это еще не делает его убийцей». Сама перспектива подобного разговора представлялась мне настолько утомительной, что, сознаюсь, я выбрал легкий путь. Я знал, вы сразу поверите, что никчемный тип вроде Гиллоу мог убить свою жену. Кроме того, я надеялся, что вы возьмете на себя дальнейшее расследование смерти Айрис и докажете, что это сделал Скотчер или, наоборот, что он этого не делал. Ведь если кто-то и способен установить теперь истину, то только вы.

– Не уверен, что столько лет спустя это под силу даже мне, – ответил Пуаро. – Если вы надеялись на твердые доказательства…

– Иные мне не нужны, – возразил Кимптон решительно. – И знаете что еще? Прежде чем сдаться, я предпринял еще одну, последнюю попытку установить истину. Я нанял парня вроде вас, Пуаро, – детектива. Заплатил ему, чтобы он несколько недель ходил по пятам за Скотчером. Все это время тот и близко не подходил ни к одному врачу, не говоря уже о больнице, а между тем он старательно убеждал меня в том, что был у доктора тогда-то и тогда-то. Я мог поделиться этой информацией с нашими общими знакомыми – но знаете, что я услышал бы от них в ответ? Что негодяй – это я, раз установил слежку за своим другом, пусть даже бывшим. Они сказали бы, что нанятый мною шпик снабжает меня неверной информацией, и вообще, если Скотчер не встречался в означенный период с докторами, то это еще не значит, что он не болен. И были бы абсолютно правы! С такими аргументами не поспоришь! Человек действительно может стоять одной ногой в могиле и тем не менее пропускать визиты к врачу. Вот когда я понял, что могу потратить сотни фунтов на слежку и детективов и все равно никогда не получу прямых улик, способных убедить кого бы то ни было, включая и меня самого.

– Вернемся к вашим мотивам убийства Джозефа Скотчера, – сказал Пуаро. – Мне кажется, что к уже имеющемуся списку мы можем прибавить еще два: не только месть за похищение Айрис, но и месть за ее гибель, а также за то, что ваш соперник одержал над вами верх по всем статьям. Ложь Скотчера обманула всех. В то время как ваши попытки сделать известной правду встретили очень холодный прием.

– Подождите, – сказал Кимптон. – Прошу меня простить, но я запрещаю вам добавлять к вашему списку месть за смерть Айрис. Похоже, что вы меня совсем не знаете! Я бы никогда не позволил себе убить человека лишь на основании подозрения в том, что он мог совершить некий проступок, сколько бы сильным оно ни было. «Мог совершить» – еще не доказательство. По крайней мере, для меня. Точно так же я не знал наверняка, лжет Скотчер или нет, говоря о своей болезни. Я лишь подозревал обман, как я уже давно и безуспешно пытаюсь вам объяснить.

Пуаро кивнул:

– Очень хорошо. Но, помимо этого, в моем списке есть еще один пункт, и он не вызывает сомнений: Джозеф Скотчер, тот, кому вы не доверяли, кого подозревали и считали мошенником и шарлатаном, никак не желал оставить вас в покое. Я побывал, как я уже говорил, в Оксфорде. И обнаружил, что не только вы оставили в свое время литературу и занялись медициной: Скотчер, прежде чем занять пост секретаря леди Плейфорд, также занимался Шекспиром. Уж не это ли заставило вас бросить первое призвание и обратиться к медицине, доктор Кимптон? Скотчер избрал вас образцом для подражания, он стремился прибрать к рукам все, что было вашим, он хотел стать вами настолько, насколько это возможно, и тогда вы решили оставить ему Шекспира, а сами ринулись совсем в другую профессиональную область, куда, по вашему мнению, не мог последовать за вами Скотчер. Здоровый человек, который пытается убедить всех в том, что он умирает, к медицине и близко не подойдет. Вы ведь так думали?

– Ничего подобного никогда не было, – отвечал Кимптон. – Но, должен заметить, в вашем изложении все так подходит одно к другому, а главное, звучит так правдоподобно. И все же нет – навязчивое желание избавиться от Скотчера никак не повлияло на мое решение заняться медициной.

– И все же такое желание у вас было, – настаивал Пуаро. – После истории с Айрис вы встретили Клаудию, и это стало для вас новым началом. Вы познакомились с ее матерью и братом, с семьей, с которой надеялись вскоре породниться, и тут на сцене появился… Джозеф Скотчер собственной персоной! В роли личного секретаря леди Плейфорд! Тут вас, наверное, и посетила впервые мысль о том, что, куда бы вы ни направились и чем бы ни занялись, Скотчер будет преследовать вас всегда и всюду. Что вы обречены снова и снова наблюдать, как с ним все носятся и верят в его ложь! И оксфордская история повторится еще не один раз. Не знаю, как вам, доктор Кимптон, а мне кажется, что это превосходный мотив для убийства.

– Согласен, – отозвался Кимптон. – Очко в вашу пользу, Пуаро. Вы ведете счет? Сколько еще мотивов у вас в запасе?

– Количество не имеет значения. Мы ведь с вами не играем в настольную игру.

– Возможно… однако я уже начинаю испытывать чувство вины за то, что незаслуженно долго удерживаю ваше внимание – ведь это не я убил паразита.

Тут в дальнем конце комнаты поднялась со своего места леди Плейфорд.

– Мне грустно слышать, как Джозефа называют мошенником и шарлатаном, Пуаро, – заговорила она. – А теперь мы узнаём, что он изучал Шекспира только для того, чтобы быть похожим на Рэндла? Да разве вы не видите, вы все, что бедный юноша действительно был очень болен? Не физически, но психически! И его просто недопустимо судить по тем же критериям, что и обычного человека, не имеющего сходных проблем.

– Надо же, как удобно, – вставил Кимптон.

– Позвольте мне оставить пока тему доктора Кимптона, – сказал Пуаро. – У него много убедительных мотивов, больше, чем у кого-либо еще. Однако мы не должны забывать о том, что он, как человек строгого научного знания, которому посвятил свою жизнь, наверняка научился и выдержке, и самоконтролю. Другой на его месте мог поддаться мстительной страсти и совершить убийство; но Рэндл Кимптон не таков – он не стал убийцей, ни когда Айрис Морфет покинула его ради Джозефа Скотчера, ни позже. Гордость не позволяет ему наносить удары исподтишка. Это не его стиль!

Кимптон расхохотался:

– Пуаро, беру назад все свои пренебрежительные слова о вашем методе. Да здравствует психология – вот что я говорю теперь!

– Итак… – Маленький бельгиец обвел взглядом комнату. – Мы переходим…