Глава 27
История Айрис
Я встретил Айрис Морфет, когда учился в Оксфорде. Там же и тогда же я повстречал Джозефа Скотчера. Добавлю даже, хотя это не имеет никакого значения, что я повстречал их обоих в один день, с небольшим интервалом; правда, они познакомились друг с другом позже.
Жалею ли я о том, что они узнали друг друга? Непростой вопрос! Такой же непростой, как выбор между существующим настоящим и тем, что когда-то казалось возможным будущим. Очень трудный выбор.
В колледже моя комната и комната Скотчера располагались дверь в дверь. Мы с ним и познакомились, выйдя как-то одновременно на площадку и столкнувшись нос к носу, знаете, как движущиеся фигуры в старинных башенных часах! Скоро мы стали друзьями. Скотчер безбожно льстил мне, а я, испорченный, эгоистичный юнец, жадно поглощал эту лесть. И чувствовал, что стать его другом – это еще самое меньшее, что я могу для него сделать. Рискую показаться чрезмерно самодовольным… но все же скажу: я уже тогда понимал, что он жаждет обладать всем тем, что было дано мне: богатством, красотой, уверенностью.
Вы, конечно, скажете, что Джозеф тоже был хорош собой? Смазлив, не более того – слишком мелкие черты лица для мужчины. Уверенности ему тоже было не занимать, скажете вы? Возможно, но только не в те дни! Тогда он был робким, как мышонок! И слушал меня открыв рот. Со временем я заметил, что немало моих выражений перекочевало в его словарный запас. И не только выражений – однажды я услышал, как он пересказывает нашему общему другу один забавный инцидент, случившийся с ним в усадьбе Севен Оукс, графство Кент, – действительное происшествие, бывшее, правда, со мной, а не с ним. Я рассказал о нем Скотчеру, а тот, не зная, что я рядом, от первого лица пересказал все общему знакомому.
После того случая я стал подозревать, что не все, что он говорит о себе, – правда. Чья это бабушка уронила однажды сеточку для волос в рисовый пудинг – его или кого-то другого? Чей родной дом вместе со всеми памятными с детства вещицами погубило наводнение – Джозефа Скотчера или того вокзального носильщика, что подносил ему чемоданы на днях? Да и было ли оно вообще, наводнение? Как знать?
Что? Нет, я никогда не говорил ему об этом. Даже не знаю. Наверное, мне было его жаль. И еще я надеялся, что по большей части он все же говорит правду, а в тот раз, присвоив себе мою выходку в Севен Оукс, просто увлекся – случай и впрямь был уморительный!
Ну и, конечно, на меня действовала его лесть. Как-то раз я написал для своего тьютора одну работу, так Скотчер, прочитав ее, буквально пришел в восторг. Он даже попросил у меня позволения сделать с нее копии – за свой счет – с тем, чтобы отослать их своей матери и брату, которые, по его словам, будут рады ее прочесть. Мне самому тот фрагмент показался довольно путаным и бессвязным, но несколько недель спустя Скотчер сообщил мне о письме брата, в котором тот высказывал мнение, что никогда не читал столь прекрасной прозы, как этот отрывок, а что до логичности аргументации и интеллектуального блеска…
Джентльмены, прошу вас обратить внимание на этого брата, поскольку о нем еще зайдет речь в моем рассказе. Его зовут Блейк. Он и наш Скотчер выросли в Малмсбери, причем Джозеф был старшим из них двоих – вот, в сущности, и все, что мне довелось узнать о своем новом друге из Оксфорда, поскольку тот делался удивительно сдержанным и немногословным, как только речь заходила о нем или о его семье. Тогда у меня сложилось впечатление, что его родные почти лишены средств, и он стыдится их, хотя теперь, по прошествии времени, я не могу вспомнить, говорил он что-нибудь такое или нет. Вполне возможно, что этот пробел в моих сведениях о нем позднее на свой лад заполнило мое воображение.
Мы были знакомы со Скотчером уже месяца два, когда он вдруг завел разговор о своем здоровье. Он как раз только вернулся от своего врача – по крайней мере, так он утверждал, – и сообщил, что у него плохая новость: какие-то проблемы с почками, причем настолько серьезные, что могут оказаться смертельными. Разумеется, моя жалость к нему мгновенно усилилась! Да и кто на моем месте испытал бы иное чувство? Еще бы, пока я тут ухаживаю за очаровательной Айрис Морфет…
Однако я ведь собирался рассказывать вам о ней, а не о нем, верно? Не о Скотчере. Беда в том, что обычно чужие романтические истории быстро приедаются, а я был тогда совсем другим человеком. К тому же мне прямо-таки не терпится перейти к самому интересному. Но для этого надо сначала заложить основу.
Я был влюблен в Айрис, а она – в меня, вот и все, что тут можно сказать! Она не была красавицей, как Клаудия, не обладала той быстротой и гибкостью ума, которые я нахожу столь неотразимыми в моей нынешней возлюбленной, ни ее острым язычком. Моя дражайшая напоминает красивого хищного зверька, вроде норки, верно? Обожаю хищников! Айрис была, как это принято говорить, хорошей девочкой и очень доброй к тому же. У нее были полные алые губы, не нуждавшиеся ни в какой краске, цвет лица безупречной мраморной статуи и огненно-рыжие волосы. При этом в ней было нечто успокаивающее. От нее всегда исходили покой и умиротворение, однако в ней присутствовала и страсть: она словно бросила вызов огню и приручила его. Юному Рэндлу Кимптону она казалась воплощенной женственностью. Опять же в отличие от Клаудии.
Я убежден, что Клаудии лишь по чистой случайности досталось при рождении тело красивой женщины, в душе она – истинный император Нерон, жестокий, жаждущий лишь мести. Она бывает по-настоящему счастлива, только обнаружив, что мир допустил по отношению к ней очередную чудовищную несправедливость – а это случается регулярно, как восходы и закаты. Айрис была совсем иной: она радовалась улыбке, доброму слову, редко сердилась, почти никогда не раздражалась.
Вам может показаться странным, что в разное время жизни меня привлекали две столь не похожие друг на друга женщины. Ничего удивительного. Как всем известно, противоположности притягиваются – с другой стороны, приятно иногда встретить точную копию себя в женщине. Клаудия как раз и есть моя копия, причем в ней воплощено все то, что я сам в себе с наслаждением порицаю. В самом деле, разве может быть что-нибудь приятнее?
Кажется, я шокировал вас, джентльмены? Прошу прощения. Все дело в моем неустанном стремлении к правде. Если человек знает правду о себе, значит, он должен быть в силах высказать ее целиком в любое время. Заметьте, я говорю сейчас вовсе не о добродетели – кто знает, что это такое? – а именно о правде, без знания которой мы обречены влачить свои дни во тьме. И это возвращает меня к теме Скотчера.
Новость, которую он привез от своего врача, со временем только крепла. Вскоре в Оксфорде уже многие знали о неудовлетворительном состоянии его почек, но я, как самый близкий к нему в те дни человек, наблюдал его особенно пристально. Что? О да, он уже свел знакомство с Айрис, давно. И, кстати, несправедливо по отношению к ней утверждать, будто я был в те дни самым близким к Скотчеру человеком. Айрис куда больше моего интересовалась его больными, слабеющими почками. Она вечно охала над ним – наш бедный, больной друг, – приносила ему то одно, то другое, забрасывала его благоразумными советами: быть мужественным и надеяться на лучшее, однако не забывать о здравом смысле; развлекаться и наслаждаться жизнью, но не чересчур – и так далее, ad nauseam. Дело дошло до того, что я уже слышать не мог о Скотчере с его проклятыми почками.
Но, будучи человеком наблюдательным, я не мог не заметить, что и самые никчемные почки на этом прекрасном острове – точнее, на том прекрасном острове, ведь речь идет об Англии – никогда не мешали Скотчеру получать то, чего ему особенно хотелось. А вот выполнять скучные, повседневные обязанности мешали, да еще как! Однако не стану утомлять вас подробностями. Скажу лишь, что у меня возникли определенные подозрения. Я поделился ими кое с кем из друзей и университетских чиновников, но быстро понял, что неудобная правда никому не интересна – кроме того, что я мог доказать? Скотчер к тому времени уже завел обыкновение подкатываться со льстивыми речами ко всем, кто встречался ему на пути, а не только ко мне, и поэтому никто не хотел думать о нем плохо. Плохо думать – как же! Люди даже не догадывались, что Джозеф Скотчер здоров как бык и при этом лицемерно обводит всех вокруг пальца. Нет, они хотели видеть в нем сходящего в могилу святого.
Я ничего не сказал об этом Айрис, и напрасно, но она вечно твердила мне, что надо быть мягче, добрее – иными словами, больше походить на нее.
Как-то раз я проследил за Скотчером, когда он пошел якобы на встречу со своим лечащим врачом. И нисколько не удивился, обнаружив, что он и близко не подходил к больнице или консультации. Вместо этого он встречался с женой мастера… нет, не скажу, какого колледжа, не хочу доставлять этой леди неприятности. В общем, пока все думали, что Скотчер консультируется со специалистом по болезням почек – мужчиной, – он не без приятности проводил время, прогуливаясь с чужой женой по ботаническому саду и нашептывая ей разные любезности.
По наивности я решил, что раз он так занят этой женщиной, то Айрис ему безразлична, – и ошибся. Я долго не делал Айрис предложение. Как последний дурак, я все тянул да откладывал, дожидаясь какого-то знака, что это самая подходящая девушка для меня. Вообразите же мое потрясение, когда в один прекрасный день она заявила, что Джозеф Скотчер предложил ей стать его женой и она согласилась! Скотчеру она нужна больше, чем мне, объясняла она со слезами. Ведь я силен, а он так слаб.
Вы спросите меня, поделился ли я с ней тогда моими сомнениями. Нет, не поделился. Я молчал о них и раньше, так что заявить о них во всеуслышание теперь казалось мне недостойным поступком, который наверняка поставит под сомнение и мою честь, и мои намерения. Айрис решила бы, что я нарочно приготовился очернить Скотчера в ее глазах. Мне не хотелось унижаться, к тому же, как я уже говорил, никаких доказательств у меня не было. А что, если я все же ошибаюсь? Ну и дураком же я тогда буду выглядеть! Какой человек в здравом уме станет так лгать про свое здоровье, твердил я себе.
Честно говоря, я был так зол на Айрис, что мне даже нравилась мысль о том, что ей предстоит выйти за настоящего шарлатана. Они со Скотчером друг друга стоят, говорил я себе.
А Скотчер полностью сдался на мою милость. Одно мое слово, заявил он, и он скажет Айрис, что не может на ней жениться, хотя они отчаянно влюблены. Ха! И я поймал его на слове. «Да, мне очень хочется, чтобы ты разорвал вашу помолвку и вернул мою девушку мне», – сказал я ему. Видели бы вы его лицо. Он стал заикаться. Плести что-то о том, что я, дескать, плохо подумал, а подумав, пойму, что не смогу быть по-настоящему счастлив с женщиной, которая мне изменила, и с кем – с моим лучшим другом…
Он был прав. Я сказал ему, пусть он забирает себе Айрис и будет счастлив с ней, если сможет. Что до меня, то я больше не хочу иметь с ними ничего общего. И я сдержал слово. Больше я с ними не виделся никогда, ни вместе, ни по отдельности, не считая редких случайных встреч в городе.
Несколько месяцев спустя я получил письмо от Айрис. Она писала, что больше не помолвлена со Скотчером, хотя, конечно, не надеется, что я прощу ее и приму назад. Я не ответил. Но в глубине души мне было интересно, уж не стала ли она подозревать его так же, как подозревал я. В ее письме было что-то неясное о подорванном доверии… впрочем, подробностей я не помню. Я разорвал ее письмо в клочки и сжег их в огне камина.
Вскоре после этого я получил еще одно послание – от Блейка, младшего брата Скотчера, который просил меня о встрече. Разве я мог ему отказать? В конце концов, кому, как не родному брату, знать, болен Скотчер на самом деле или нет, подумал я.
Блейк Скотчер назначил мне встречу в таверне «Скачки». Я отверг его выбор – жуткое местечко! – и предложил кофейню на Куинс-лейн. Он согласился, мы сговорились о времени.
Не знаю, как и описать вам то, что тогда случилось. В конце концов, важна ведь не только сама история, которую рассказывает человек, но и то, как он ее рассказывает. Однако иногда приходится наугад выбирать свой путь и надеяться, что кривая куда-нибудь да вывезет.
В общем, когда я пришел в кофейню, он уже ждал меня там. Помню, я сразу подумал: «Надо же, какое сильное сходство, только у этого волосы темнее да акцент грубее. Сразу видно, что они оба из одной семьи, только почему же этот не стрижет бороду?» И в самом деле, вид у нее был устрашающий: рыжая посредине, к краям она сходила в седину. Пират, да и только!
Однако все мысли об излишках волосяного покрова на лице моего собеседника улетучились у меня из головы, едва я услышал от него, что его брат Джозеф умирает и единственное его желание перед смертью – получить мое прощение. Он очень сожалеет, что позволил своей дружбе с Айрис зайти так далеко, зная, что эта девушка – моя невеста, ну, или почти невеста.
Я спросил, от чего он умирает – от болезни почек? Брат ответил мне, что да. Я спросил его, сколько тому еще осталось, и он ответил: «Месяцы. В лучшем случае, год».
Скажу вам честно – в первый и последний раз в жизни я не знал, что делать. Я понял, что ошибся в Скотчере, что я заблуждался на его счет, так заблуждался, что сильнее нельзя. Конечно, братская верность – это одно, но ни один человек в мире, если только он человек чести, не согласится сказать о своем брате, что тот умирает, если на самом деле это не так.
«Хотя погоди-ка, – сказал я себе, – заступничество брата еще не подтверждение правды. В конце концов, если один Скотчер оказался мошенником, то почему бы его брату не быть вторым?» И я сразу понял, что моя предыдущая гипотеза была чистой химерой.
Пока я обдумывал все это, Блейк Скотчер вдруг заговорил быстрее. «С чего бы это?» – удивился я.
Поймите, я рассказываю вам эту историю именно так, как она происходила со мной, однако это трудно. Все равно я должен постараться.
Итак, впечатление было такое, будто братец Блейк занервничал, но почему? Неужели моя задумчивость показалась ему слишком долгой и глубокой? Или он шел на встречу со мной, полагая, что я брошусь за ним к смертному ложу Скотчера с криками «Все прощено!», и его смутило отсутствие подобной реакции?
– Если вы в силах переступить через себя и нанести Джозефу визит, то, может быть, согласитесь написать ему? – продолжал между тем братец Блейк, который с каждым новым словом тарахтел все быстрее. – Я не смею обращаться к вам с подобной просьбой, но для него это было бы такое облегчение. Если вы не можете сказать ему, что прощаете его, то, может быть, хотя бы пожелаете ему спокойного перехода в мир иной? Только если это не затруднит вас, конечно. Вот, возьмите мою визитку. Вы можете направить письмо на мой адрес, я сам передам его Джозефу.
И в эту минуту Блейк Скотчер исчез, словно его никогда и не было на свете. Что, в сущности, чистая правда!
Не смотрите на меня так, джентльмены. Если б я сразу все объяснил, то разрушил бы драматический эффект повествования. А мне хотелось, чтобы вы прожили это событие вместе со мной, так, как я проживал его впервые. Представьте теперь, что испытал я, когда Блейк Скотчер протянул мне свою визитку и манжет на его руке поехал чуть-чуть вверх, обнажив ту часть запястья, которая отличалась цветом от кисти руки, лица, шеи. Борода, смуглая кожа, грубый голос обманули меня, но чем дольше я сидел и думал о случившемся, тем крепче становилась моя уверенность в том, что человек, покинувший кофейню на Куинс-лейн, никакой не Блейк Скотчер, а его беспутный старший брат – ложный Блейк, как я не раз называл его с тех пор, причем с большой теплотой, поверьте. Глаза, очертания фигуры, шея… Ну, конечно, это был сам Скотчер! Джозеф Скотчер. Если я не распознал его раньше, то лишь потому, что на десять тысяч человек едва ли найдется один, кто додумается сыграть роль родного брата с целью подтвердить выдуманную им же самим сказку о собственной кончине.
Несколько месяцев спустя до меня дошел слух, что Айрис вышла за парня по фамилии Гиллоу, Персиваль Гиллоу – нездоровый выбор, что и говорить: все в один голос твердили, что ее муженек вечно пьян, во хмелю поднимает на нее руку и недалек тот день, когда все это плохо кончится. Вне всякого сомнения, Гиллоу просто разжалобил Айрис примерно так, как до него это сделал Скотчер.
Айрис еще раз написала мне, уже после свадьбы, и снова просила о встрече. По ее словам, ей нужно было что-то обсудить со мной. Я вновь не ответил. Через две недели после того письма я услышал о ее смерти. Она упала под колеса поезда, в Лондоне. Ее муженек был с нею на месте преступления – или несчастного случая, кому как больше нравится. Поговаривали, что это сам Гиллоу ее туда толкнул, однако полиция решила, что им нечего ему предъявить. В настоящее время мистер Гиллоу обитает в работном доме городка Абингдон, что под Оксфордом. Очаровательное местечко, я уверен!
Вот, собственно, и весь мой рассказ. От вашего внимания наверняка не укрылся тот факт – он стал очевиден с самого начала, – что единственный человек, у кого в этом доме могла быть причина убить Джозефа Скотчера, должен быть кем-то особенным.
Я этого негодяя не убивал. И Клаудия тоже – а значит, Софи Бурлет лжет. И по моей версии развития событий, это делает ее убийцей. Хотя все-таки странно – подожди она совсем немного, и вышла бы за Скотчера, а там осталась бы богатой вдовой. Но Скотчера больше нет, состояние снова уходит к Гарри и Клаудии, а Софи остается ни с чем. С другой стороны, если она невиновна, то зачем ей лгать и обвинять Клаудию?
Чертовски странно – иначе не скажешь.