Глава 51
На своей «Переперделке» Эйхгорн не поднимался над уровнем моря выше километра. От силы полутора. Теперь же он собирался подняться выше — и гораздо выше! Алатус, если верить Игхри Марадосу, парит в девяти, если не десяти километрах над землей. Если придется лететь над Джомолунгмой — он о нее даже не оцарапается.
Эйхгорна это несколько беспокоило. На Земле жить на такой высоте нельзя. Девяносто девять процентов людей живет ниже двух километров над уровнем моря. Уже на трех километрах начинает проявляться горная болезнь. На пяти желателен дополнительный кислород. На восьми без него уже невозможно обойтись.
А девять или даже десять километров…
Однако именно на этой высоте парит Алатус. И он обитаем. Причем люди тоже могут там жить — все тот же Игхри Марадос провел там, по его утверждению, более семи лун. И в своей книге он ни словом не упоминает о какой-либо магии или иных дыхательных средствах — значит, скорее всего, ничего подобного не применял.
А следовательно, можно предположить, что тропосфера Парифата действительно в несколько раз толще земной, и девять-десять километров здесь — это как два-три километра на Земле. Эйхгорн уже получил косвенные свидетельства тому с помощью самолета, пусть и на куда меньшей высоте.
И сейчас он продолжал получать подтверждения. У него не было высотомера, но судя по визуальным наблюдениям, он преодолел уже больше половины пути. Пять, а то и все шесть километров. Однако на самочувствии это никак не сказывается, личные ощущения не изменились. Давление, плотность атмосферы — Эйхгорн практически не чувствовал разницы.
Хотя давление эту теорию несколько портило. На Парифате оно явно почти такое же, как и на Земле, — отличия если и есть, то незначительны. Экспериментов Эйхгорн не проводил, но здесь достаточно и личных ощущений.
Значит, должен присутствовать еще какой-то неучтенный фактор… может, все тот же флогистон? В парифатском воздухе он присутствует, это уже известно. Сложно судить, как должен сказываться на атмосферном давлении газ с отрицательным весом, но как-то он сказываться обязан…
Эйхгорн решил при случае непременно исследовать этот вопрос глубже.
С такой высоты был отлично виден весь город с окрестностями. Эйхгорн попытался найти рощицу, в которой притаился поселок пигмеев, но не смог отличить одни зеленые насаждения от других. Отсюда все выглядело одинаковым. Крошечные, едва различимые домишки, похожие на блошек повозки, совершенно уже невидимые пешеходы…
Шар стремился все выше и выше. Эйхгорн на всякий случай проверил клапан, через который собирался стравливать лишний флогистон. И парашют, лежащий в углу гондолы. В его планы таки не входило проверять толщину парифатской атмосферы на практике.
По мере того, как Эйхгорн поднимался, Алатус тоже подплывал все ближе. Стало уже возможно рассмотреть его более детально — и зрелище было до невозможного прекрасным.
Алатус на поверку оказался не летающим островом, а скорее летающим лесом. Бескрайними небесными джунглями. Эйхгорн раскрыл «Заоблачный бестиарий» и принялся рассматривать иллюстрации, сверяя их с тем, что открывалось взору.
Вот эти бледно-зеленые штуковины — так называемые небесные баньяны. Вместо листьев у них сотни тысяч пузырей с флогистоном, распределенные по всему стволу. Именно с их помощью баньяны удерживаются в воздухе. А влагу они тянут корнями из облаков — те в огромном количестве плавают аккурат под Алатусом. Словно этакая снежная шапка… или скорее воротник. Корни небесных баньянов тоненькие, легкие, но их огромное количество, так что воды хватает.
Другой представитель местной флоры — пузырь-древо. Толстый, но очень легкий мясистый стебель, а сверху — гигантский баллон, наполненный флогистоном. Как и небесный баньян, пузырь-древо выделяет флогистон из атмосферы, химическими реакциями. Своего рода одуванчик размером с высотное здание.
А еще это прямо готовый воздушный шар — надо только прицепить гондолу. Даже странно, что никто здесь до этого не додумался.
Аэростат влекло прямиком к зеленым зарослям. Это гигантское летающее образование несло с собой еще и чудовищную воздушную толщу. А поскольку сам Алатус являлся непреодолимой преградой для любых ветров, дуть они могли только в одном направлении — к нему. Соответственно, все, плавающее вблизи небесного континента, рано или поздно выбрасывало на его берег.
Как вот аэростат Эйхгорна. Его тащило отнюдь не ураганным ветром, скорость — по личным наблюдениям — составляла не более двадцати пяти метров в секунду, но и этого вполне хватало.
Вверх и на запад — вот куда все быстрее плыл аэростат. Эйхгорн приложил к глазу миниму с битыми кирпичами — похоже, килограмм десять. Ему еще не доводилось вскрывать эти волшебные «архиваторы», и он немного опасался делать это на воздушном шаре.
Стоило, конечно, провести испытания на земле, но это означало истратить одну миниму, а Эйхгорну не очень этого хотелось. Обратно ведь потом уже не запакуешь.
Судя по визуальным наблюдениям, аэростат достиг уже восьмикилометровой высоты. До Алатуса еще около полутора километров по вертикали и пять-шесть — по горизонтали.
И это уже настоящее его преддверие. Близ аэростата все чаще проплывают отдельные пузырь-древа, во множестве витающие вокруг Алатуса живыми спутниками. Стали появляться и животные — удивительные, ни на что не похожие небесные животные. Эйхгорн только успевал листать книгу, определяя образчики фауны.
Вот эти гиганты, видные издали — несомненно, гелиевые киты. Огромные рыбоподобные создания, парящие высоко в воздухе безо всяких крыльев. В отличие от большинства местных животных, внутри у них не флогистон, а гелий — настоящие живые дирижабли. Подобно рыбе-шару, они могут сдуваться или раздуваться — и в зависимости от этого менять высоту. Плавниками и хвостом же они меняют направление, выискивая попутный ветер или даже идя против него.
А вот эти существа помельче — небесные спруты. Затылочная часть их голов — пузырь с флогистоном, что позволяет держаться в воздухе. А движутся они по принципу реактивного двигателя — втягивают воздух с одной стороны и выталкивают с другой. Вокруг головы-пузыря венец тонких щупалец, а в мантийной полости воронка, через которую спрут выбрасывает воздушную струю.
У спрутов есть собратья помельче — раковины-поплавки. Тоже моллюски, но уже без надувной головы, зато с кожаной раковиной-бочонком, наполненной все тем же флогистоном. Щупальца обращены вниз, там же дырки для глаз. Эти передвигаться направленно не могут — просто планируют по ветру, процеживая сквозь себя воздух и вытягивая из него планктон.
Да, именно планктон. В воздушной толще Алатуса парили целые сонмы крохотных созданий, всю жизнь проводящих в небе. Они делились на растительных, получающих питательные вещества от солнца и водяного пара, и животных, питающихся растительными. Гелиевые киты же и раковины-поплавки поглощали их всех, без разбору.
Но были в этой экосистеме и хищники. Небесные спруты опасности не представляли — они охотились в основном на все тех же раковин-поплавков. Однако в вышине парили и совсем другие создание — крупнее и куда опаснее. То были рассу — воздушные хищники, похожие на мант.
В отличие от прочих местных животных, рассу не воздухоплаватели. У них нет внутренних полостей с гелием или флогистоном. Летают они по принципу планеров — держатся на восходящих потоках. Их плоские словно раскатанное тесто тела улавливают каждый ветерок, каждую воздушную струйку, идущую снизу — а над Алатусом их предостаточно.
На этой высоте воздух был уже весьма прохладен, но Алатус со своим изобилием растительности согревал его, создавая постоянную разность температур. В итоге рассу словно кувыркались на ветряных волнах, «ныряя» глубже, выхватывая животное помельче или целой стаей разрывая гелиевого кита.
— День Бумажного Горностая тысяча пятьсот четырнадцатого года, — сделал аудиозаметку Эйхгорн. — Местное время — четвертый полуденный час. Нахожусь в королевстве Кардегарт, ближайший крупный населенный пункт — Кюл. Веду наблюдение из гондолы воздушного шара. Ясно, температура воздуха — плюс четырнадцать по Цельсию, ветер свежий, местами до сильного. В большом количестве наблюдаю местные формы жизни.
Описывая все увиденное в диктофон, Эйхгорн занимался зряшным трудом. Последняя батарейка приказала долго жить еще три дня назад. Но Эйхгорн все равно по привычке делал аудиозаметки… точнее, имитацию аудиозаметок.
Смысла в этом не было никакого, но Эйхгорн в общем-то и так никогда не прослушивал записанное. Это просто помогало сосредоточиться, привести в порядок мысли.
А забывать он и так практически ничего не забывал.
По мере того, как аэростат приближался к небесным джунглям, он все чаще встречался с летучей живностью. Но если гелиевые киты были существами совершенно безобидными, а небесные спруты и раковины-поплавки не отличались размерами, то вот рассу Эйхгорна серьезно беспокоили. Кроме гигантских крыльев-плавников эти небесные манты обладали и страшными когтистыми лапами, которыми на лету хватали добычу. Сама природа снабдила их инструментами для разрывания живых аэростатов… или не живых.
Вот наконец воздушный шар поднялся выше уровня небесной тверди. Толщина Алатуса составляла не менее километра, но это было ничто в сравнении с его площадью. Эйхгорн зачарованно воззрился на открывшуюся ему картину — бесконечный ярко-зеленый «блин», плывущий в небе континент. Бескрайние летающие джунгли, состоящие из миллиардов сплетшихся меж собой баньянов, пузырь-древ и других удивительных образчиков флоры.
Оказавшись на десятикилометровой высоте, Эйхгорн накинул плащ. Температура упала далеко не так значительно, как было бы на Земле, но все же упала. Да и воздух явно стал разреженнее, хотя не настолько, чтобы нуждаться в кислородном аппарате. Эйхгорн ощущал себя как просто в горной местности.
Приземляться он пока не собирался. Войдя в воздушное пространство Алатуса, аэростат оказался увлечен общим потоком, и теперь двигался на восток с той же скоростью, что и весь этот лесной массив. Эйхгорн вооружился подзорной трубой и принялся рассматривать проплывающие внизу пейзажи.
Его раздражала невозможность управлять средством передвижения. Эйхгорн подумывал сделать аналог дирижабля — вот хоть с тем же термодвигателем, — но на это банально не хватало времени и средств. А ему, в конце концов, требовалось только подняться.
Кстати, аэростат продолжал потихоньку подниматься. Все медленнее, но он явно стремился еще выше. А поскольку уходить в стратосферу Эйхгорн не собирался, он таки взялся за миниму с грузом.
Кажется, вот в этой вещества меньше всего. Очень сложно определить извне, но вроде бы там только горка щебня — на вид килограммов семь-восемь. Как раз будет достаточно.
Эйхгорн взвесил миниму на ладони… внимательно осмотрел… подумал… положил на дно гондолы… занес над ней ногу… еще подумал…
— Начинаем эксперимент, — произнес он в неработающий диктофон и с силой опустил ногу.
Эффект получился впечатляющим. Минима лопнула легко, как виноградина — и на ее месте выросла груда мелких и крупных камней… скорее крупных, чем мелких! И их оказалось больше, чем Эйхгорну казалось — намного, намного больше! Не меньше сорока килограммов!
И когда эти килограммы прибавились к весу гондолы, та стремительно пошла вниз.
Морщась от боли, Эйхгорн принялся выкидывать щебень горстями. «Высыпавшись» из минимы, несколько камней ощутимо ударили его по щиколоткам.
Ему положительно следовало вначале поэкспериментировать с этой новой техно… магией.
И он не успевал. Просто не успевал достаточно облегчить шар. Тот шел вниз все быстрее… потом вроде бы немного замедлился… Эйхгорну уже стало казаться, что он все-таки успеет… и тут сверху раздался по-настоящему жуткий хлопок.
Беда не приходит одна. Один из парящих в вышине рассу все это время с интересом наблюдал за странной формы существом, за его нелепыми движениями вверх-вниз — и вот наконец решил попробовать на вкус. Страшная когтистая лапа цапнула оболочку… и без труда ее прорвала.
Но результат испугал рассу даже сильнее, чем Эйхгорна. Те же гелиевые киты никогда так не реагировали. Из прорехи брызнула плотная струя флогистона, рассу торопливо отвернул в сторону и поднялся повыше, а воздушный шар стал снижаться еще быстрее.
Эйхгорн надел рюкзак и покрепче ухватился за стропы. Он уже не пытался выкидывать щебень — просто держался, ожидая удара. Благо аэростат снижался все же не настолько быстро, чтобы угрожать жизни.
И вот он наконец приземлился. Гондола плюхнулась и тут же вновь подскочила, качаясь под флогистоновым баллоном. Еще трижды она подпрыгивала, как резиновый мячик, а Эйхгорн трясся и стучал зубами. Он уже сделал предварительные выводы — переломы и даже серьезные травмы ему не угрожают, но вот ушибов будет вдосталь…
И менее чем через минуту Эйхгорн получил практическое подтверждение своих умозаключений. Аэростат совершил последний прыжок, гондола накренилась, и ее пассажир вывалился на землю… точнее, на ковер сплетенных корней и лиан. Не сумев удержаться, он отпустил стропы и покатился кубарем…
…И почти сразу же аэростат снова пошел кверху. Лишившись изрядной части груза, он стал заметно легче, а баллон, несмотря на прореху, потерял еще не так много флогистона.
Лежа в совершенно неестественной позе, Эйхгорну оставалось только провожать воздушный шар взглядом. Он поднес к губам диктофон и пробормотал:
— День Бумажного Горностая тысяча пятьсот четырнадцатого года. Местное время… черт его знает. Нахожусь в аномальном образовании «Алатус», ближайший крупный населенный пункт… черт его знает. Ситуация… хреновая.
