Глава 37
На следующий день Эйхгорн проснулся чуть позже обычного. Он спал бы и еще дольше, но разметавшаяся во сне Фисташка спихнула его с циновки.
Хорошо, что кровати в Нбойлехе не в моде.
Произошедшее этой ночью Эйхгорн решил не обдумывать. Было и было. Обычный физиологический акт, со всяким случается время от времени.
Гораздо сильнее Эйхгорна интересовала предстоящая встреча. Он все-таки собрался посетить Ках-Ура Местермегази, пресловутого астронома-астролога. Даже если тот в первую очередь астролог, какие-то астрономические познания у него все же быть обязаны. А Эйхгорн очень хотел прояснить для себя некоторые моменты.
Карту звездного неба, например. У него до сих пор не было возможности на нее взглянуть. А она может рассказать немало интересного о том, куда Эйхгорна занесло.
Прославленный астроном жил за городом, на небольшом мысу, в башне, похожей на маяк. Однако в отличие от настоящих маяков, эта башня даже не думала светиться. Зато в ее куполе имелась очень характерная прорезь, сразу настроившая Эйхгорна на положительный лад.
Перед ним несомненно обсерватория.
А еще море. Впервые со дня прибытия на Парифат Эйхгорн стоял на берегу океана. И чувствовал он себя… наверное, вот так себя чувствовал Васко Нуньес де Бальбоа, первым из европейцев увидевший Тихий океан.
Хотя нет, все-таки не так. Бальбоа, если верить слухам, при виде бескрайней водной глади упал на колени. Эйхгорн же просто стоял и смотрел взглядом снулой рыбы.
Да и внешне это море ничем не отличалось от земных. Эйхгорн уже знал, что называется оно Бархатным, поскольку шторма в нем крайне редки, зато штиль может длиться неделями. Суда в такие периоды безвылазно стоят в гавани, а их капитаны сидят в тавернах, костеря Марекса — местного бога океанов.
Подходя ближе к обсерватории, Эйхгорн уважительно кивал, описывая увиденное в диктофон. Кто бы ни возводил эту постройку, он знал свое дело. Цилиндрическое здание высотой не менее пятидесяти метров возвышалось над окружающим, словно гора. Поблескивающий на солнце купол явно мог вращаться. И оставалось только гадать, что за инструменты скрываются под каменной оболочкой.
Ажиотажа вокруг не наблюдалось. Солнце сегодня палило вовсю, и народ попрятался под крыши. На мысу сидели двое подростков с удочками, да по дороге тащилась запряженная волами арба. Больше никого.
И астроном тоже ответил далеко не сразу. Битых полчаса Эйхгорн дергал цепочку, прежде чем дверь растворилась… и в первый момент показалось, что за ней никого нет. Но потом Эйхгорн опустил взгляд и увидел хозяина обсерватории — карлика восьмидесяти сантиметров ростом. Был он густо покрыт морщинами, седобород и облачен в традиционный наряд звездочета — черную мантию и колпак со звездами.
На Эйхгорна карлик таращился безо всякого интереса. Широко зевнул, почесал под мышкой и поинтересовался необычно густым голосом:
— Чем обязан визиту, сударь?
— Эйхгорн, — представился Эйхгорн. — Я ученый из далекой страны, здесь проездом. Мне рекомендовали вас как незаурядного астронома, и я был обязан засвидетельствовать…
— Астронома?.. — перебил карлик. — Не астролога?..
— Астролога тоже, — неохотно признался Эйхгорн. — Но астрология меня мало интересует. Я считаю, что небесная механика сама по себе гораздо интереснее, чем…
— Проходи, — снова перебил карлик. — Если тебя интересуют светила, а не гороскопы, я уделю тебя время.
Такая реакция Эйхгорна порадовала. Похоже, Ках-Ур Местермегази считает себя в первую очередь астрономом. Видимо, астрология для него — вынужденное занятие. Глупая дочка, кормящая высокомудрую мать.
— Вы, люди, редко смотрите на звезды, — проворчал Ках-Ур, карабкаясь по винтовой лестнице. — Вас интересует лишь то, как они связаны с вашей судьбой… можно подумать, небесным светилам есть дело до кого-то из нас…
— Вы, люди?.. — недопонял Эйхгорн. — А ты сам-то кто, гном?
— Нет, я эльф, — саркастично ответил астроном. — Просто очень маленький и бородатый.
— А разве эльфы и не должны быть маленькими? Маленькими, с крылышками…
— Это ты где таких эльфов видел? — удивился Ках-Ур.
— У Андерсена.
— Не знаю, не слышал. Может, ты с феями перепутал?
— Может. Так ты эльф, получается?..
— Нет, я гном! — рассвирепел астроном. — У тебя с этим проблемы?! Тебе не нравятся гномы?!
Эйхгорн замолк, осмысливая новую информацию. Гном. Ну ничего удивительного, в общем-то. Тролли тут есть, гоблины есть, великаны есть — отчего бы и гномам не водиться? Просто в отличие от вышеупомянутых, мэтр Ках-Ур может сойти за человека — аномально низкого роста, но такое встречается и на Земле.
И имя у него нбойлехское. Эйхгорн пока не очень разбирался в местной антропонимике, но не мог не заметить, что парибульские и нбойлехские имена разительно отличаются. А имена иных разумных видов вроде троллей и фелинов совсем не похожи на человеческие. И это логично, поскольку все они либо эмигранты, либо потомки эмигрантов.
Но раз Ках-Ур Местермегази носит нбойлехское имя, он должен быть местным. Возможно, где-то здесь есть гномская диаспора. Или его предки приехали в страну очень давно и полностью вросли в социум. Или он усыновленный, воспитывался среди людей. Много можно придумать объяснений.
Подниматься пришлось долго. Очень долго. Эйхгорн вспомнил свою башню даже ностальгически — тут ступеней оказалось еще больше. Поскольку обсерваторию явно строили обычным путем, никаких волшебных лифтов не было. Хозяин ковылял медленно, не переставая недовольно ворчать — его коротеньким ножкам приходилось труднее, чем человеческим.
— А почему гном вдруг стал астрономом? — поинтересовался Эйхгорн. — Я слышал, что гномы… м-м… живут под землей? Или меня неверно информировали?
— Верно тебя информировали, — буркнул Ках-Ур. — Живем. Но не все же. И я открою тебе секрет… все лучшие звездочеты — гномы.
— Почему?
— Потому что у нас, гномов, уникальное зрение. Мы отлично видим даже в абсолютнейшей темноте. А благодаря этому мы видим на небе не только звезды, но и те объекты, что не освещены их светом. Вы, люди, даже не представляете, сколько там наверху интересного помимо звезд…
— Я представляю, сколько там интересного, — кивнул Эйхгорн. — Но как это возможно — видеть в полной темноте? Зрение — это способность воспринимать видимое изучение спектра. Многие существа видят при очень плохом освещении, но полностью без света зрение невозможно в принципе.
— А вот возможно, — хмыкнул Ках-Ур. — Гномам твой свет даром не нужен. Мы, чтоб тебе известно было, даже сквозь стены видим. Или не веришь?
— Верю, — не стал спорить Эйхгорн. — Только по-прежнему не понимаю, как это возможно.
— Не знаю, — пожал плечами гном. — Я звездочет, а не естествовед.
Лестница наконец закончилась. Старик-астроном провел Эйхгорна в купол башни и выжидающе на него уставился. Эйхгорн с любопытством огляделся по сторонам.
Ну что ж, здесь оказалось лучше, чем он мог надеяться. Конечно, никаких астрографов, спектрографов или радиотелескопов, но вообще оборудования достаточно.
Большую часть помещения занимал огромный телескоп-рефрактор. Он был крепко привинчен в самом центре, смотрел на прорезь в крыше, а судя по огромным шестерням — вращался вместе со всем куполом.
Кроме того повсюду стояли средневековые инструменты — квадранты, секстанты. Вдоль двух стен высились полки с книгами. На третьей во всю ширь развернулась звездная карта — ее Эйхгорн разглядывал с особенным интересом.
Да, это точно не рукав Ориона. Ничего даже отдаленно похожего. Эйхгорн надеялся, что узнает какие-то созвездия и сможет хотя бы примерно определить, на какую планету его занесло, но рисунок звездного неба выглядел абсолютно незнакомо. Если это и Млечный Путь, то какой-то совершенно другой участок.
К тому же карта отличалась средневековой… живописностью. Каждое созвездие рука художника превратила в красочный детальный рисунок, так что угадать под ними оригинальную фигуру порой было непросто.
По кругу шли четырнадцать зодиакальных созвездий. Четырнадцать зверей, птиц, моллюсков и членистоногих. В центральной же части бушевала не то битва, не то оргия десятков людей, животных, монстров и неодушевленных предметов. Эйхгорну даже показалось, что он видит в верхней правой части карты коровью кучу, но это почти наверняка было что-то другое.
— Так чем я могу тебе помочь, странник? — поинтересовался Ках-Ур. — Выпьешь что-нибудь, может? Чай, кофе?
— Чаю, — попросил Эйхгорн.
— Чая у меня нет, извини.
— Тогда кофе.
— Кофе у меня тоже нет. Я не ждал гостей.
Эйхгорн сделал вид, что не понимает намека. Он без приглашения уселся на кургузый топчан и спросил:
— Ты здесь один живешь?
— А что? — подозрительно прищурился гном. — Допустим, один, и что? У меня тут охранные чары. И мне не нужна компания. У меня есть мои звезды.
— Звезды — это прекрасная компания, — согласился Эйхгорн.
— Именно, — все еще настороженно кивнул Ках-Ур. — Только если тебе все-таки нужен гороскоп — я ими больше не занимаюсь. Я вышел в отставку три луны назад.
— Мне не нужен гороскоп, — повторил Эйхгорн. — Я хочу узнать о звездах. Не о том, что они предсказывают, а о них самих.
— Это правильно, это очень правильно, — затряс длиннющей бородой гном. — Вот, посмотри сюда, если хочешь… я как раз наблюдаю одну интересную звезду…
— Сейчас же день, — возразил Эйхгорн.
— Эту звезду и днем видно. Сам посмотри — телескоп наведен прямо на нее.
Эйхгорн прильнул к окулярам, придерживая сломанные очки. И действительно увидел звезду — у самого горизонта, с ясно выраженным хвостом. Короткий, слегка искривленный, он указывал в противоположную от солнца сторону.
— Комета, — коротко прокомментировал Эйхгорн.
— Именно, — довольно кивнул Ках-Ур. — Хвостатая звезда. Конечно, это не астрономическое явление, но все равно очень интересное.
— Почему не астрономическое? — не понял Эйхгорн.
— Потому что комета — это сгусток плотного газа, поднявшийся к границам атмосферы и воспламенившийся от небесного огня, — наставительно объяснил Ках-Ур. — Когда она догорит, то просто исчезнет. А астрономия не занимается столь эфемерными объектами.
Взгляд Эйхгорна стал снулым. Несмотря на отдельные успехи, состояние местной науки просто чудовищное.
— Нет, конечно, если верить мэтру Стаурпелдакору, комета — это такая ледяная глыба, которая прилетает откуда-то из-за края неба, слегка подтаивает в жаре солнца, образуя тем паровой хвост, а потом улетает обратно, — пренебрежительно произнес Ках-Ур. — Но кто же поверит в такую чушь?
Взгляд Эйхгорна прояснился, в нем снова сверкнул интерес. Выходит, в местной науке все не так однозначно? Есть разные школы и течения? Кто такой этот мэтр Стаурпелдакор?
Дальше беседа пошла живее. Эйхгорн поделился со звездочетом своими достижениями — рассказал, что измерил объем и массу планеты. Внутренне он ожидал, что его снова высмеют, поведав, что мир овальный и стоит на восьми бегемотах.
Однако на сей раз ничего подобного не произошло. Ках-Ур выслушал рассказ Эйхгорна с любопытством, но огорчил, сообщив, что ничего нового тот не совершил. Все эти измерения и вычисления уже давно проделаны местными учеными — причем с большей точностью.
— Так ты, значит, путешественник, — покивал Ках-Ур. — В юности я тоже много путешествовал. Где только не побывал! У меня тогда был летающий ковер…
— А что с ним стало? — заинтересовался Эйхгорн.
— Обветшал. Времени-то немало прошло.
Эйхгорн взял это на заметку. Выходит, срок годности ковров-самолетов не так уж велик. Неудивительно, если учесть, как их используют.
Хотя, конечно, неизвестно, сколько оный ковер прослужил до того, как попал к Ках-Уру. Да и «в юности» в данном случае — очень расплывчатое понятие. Неизвестно, сколько именно этому гному лет… и сколько вообще живут гномы. На вид этому старику лет восемьдесят, но он не человек, так что внешность может обманывать.
Слово за слово, Эйхгорн рассказал Ках-Уру обо всем своем путешествии. Рассказ получился не очень-то длинный. О том, что было до червоточины, он умолчал, сообщив лишь, что жил в одной очень далекой стране.
Так что большая часть истории выпала на пересечение пустыни. Ках-Ур с большим вниманием выслушал про грозу, аварию, вынужденное приземление, странствие по барханам, оазис и живущего в нем отшельника…
Когда Эйхгорн изложил поведанное тем отшельником учение о треугольной земле, астроном желчно рассмеялся.
— Знакомая побасенка, — сказал он. — Можно с уверенностью сказать, что этот твой Ак-Джо — началист-обыкновенец. Они единственные, кто считает мир треугольным.
— А остальные каким его считают?
— Таким, каков он есть, разумеется. Шарообразным.
Эйхгорн хмыкнул. Ну хоть что-то.
— А вот дальше, конечно, начинаются расхождения, — задумчиво молвил Ках-Ур. — Великий Ксимос, например, утверждал, что вселенная бесконечна, и миров в ней — неисчислимое множество…
— И я с ним полностью согласен, — кивнул Эйхгорн.
— …Но он же считал Парифат цилиндром, хотя незадолго до смерти вроде бы изменил свое мнение, — закончил Ках-Ур. — Великий Ксимос полагал, что изначально было только Вечное Первоначало, из которого выделился небесный огонь, а в центре него образовался сгусток мокрого и холодного — Парифат. Другие такие сгустки — это планеты, солнце и звезды.
— Солнце и звезды?.. — приподнял бровь Эйхгорн.
— Великий Ксимос не до конца продумал свою картину мира, — согласился Ках-Ур. — Впрочем, Марикес, его ученик, вообще считал Парифат плоским, а все его окружающее — воздухом. Просто есть холодный воздух, а есть горячий и очень горячий — и из очень горячего состоит солнце. Вода — это очень густой воздух, молния — очень быстрый…
— А земля?.. — саркастично осведомился Эйхгорн.
— А земля — это земля.
— Это ведь были ученые? — уточнил Эйхгорн. — Не просто какие-то… эзотерики?
— О, это были великие ученые! Просто их гипотезы… не прошли проверку временем.
— Но я надеюсь, потом появились другие гипотезы?
— О да, куда же без них, — усмехнулся Ках-Ур. — Насколько мне известно, на данный момент их около десятка — и это только научные.
— А какая наиболее… авторитетная?
— Если говорить о происхождении вселенной, то большинство ученых сейчас сходится на теории Некоего Толчка.
— И в чем она заключается, вкратце?
— Вкратце — до начала вселенной было… нечто. Возможно, то самое описанное Ксимосом Вечное Первоначало. Или то, что церковники именуют Хаосом. Холодный, безликий и равномерный. Потом произошло… некое событие, которое мы условно называем Неким Толчком. Оно образовало вихрь, круговорот, который поначалу был совсем мал, но постепенно разросся, породив из первичной смеси отдельные вещества. Самые плотные образовали комки, которые стали звездами и планетами, в том числе и Парифатом. Постепенно движение уходило от центра вихря к его краям, и туда же перемещалась жизнь. Таким образом, вселенная постоянно расширяется, как надуваемый пузырь, и все в ней постоянно вращается.
Эйхгорн задумчиво кивнул. Вот это уже вполне можно назвать научной теорией. Разумеется, реликтовое излучение здесь еще не обнаружили, так что отдельные ошибки простительны.
— Что же до вселенной в настоящее время, то она устроена следующим образом, — продолжил Ках-Ур. — В центре всего находится солнце, а вокруг нее вращается Парифат и еще десять планет. Возможно, одиннадцать.
— Так десять или одиннадцать?
— На данный момент известно десять. Ассабон, Элия, Бартаэлон, Грода, Могор, Рабена — это шесть древнейших, только их можно увидеть невооруженным глазом… правда, для Рабены зрение должно быть невероятно острым. Дальше идут Панкатылык, Прехиболик и Псероклиник — их открыли уже после изобретения телескопа. Ты случайно не говоришь на подгорном?
— Не говорю.
— Еще бы ты говорил, — фыркнул Ках-Ур. — Так вот, на подгорном эти три названия означают попросту «Одиннадцатая», «Двенадцатая» и «Тринадцатая»…
— Не понял, — перебил Эйхгорн. — Почему одиннадцатая, двенадцатая и тринадцатая, если они седьмая, восьмая и девятая?
— На самом деле восьмая, девятая и десятая, — поправил Ках-Ур. — Ты забыл сам Парифат. Он четвертый по счету, кстати. Но в древности его планетой не считали, но зато причисляли к планетам солнце и луны. Вот и получилось то, что получилось.
— Ясно. Так что там с десятой и одиннадцатой?
— Десятая, если не считать Парифат — Альстордеранг. Самая большая планета из всех, но она же и дальше всех, поэтому даже в телескопы видна очень плохо. Ее открыли всего сто семьдесят лет назад. Однако в отличие от всех прочих планет, Альстордеранг движется как-то неправильно, время от времени отклоняясь…
— Скорее всего, на нее воздействует притяжение другой планеты, еще более далекой, — сразу же предположил Эйхгорн.
— А, ты про это уже слышал… — проворчал Ках-Ур. — Что же тогда прикидываешься невеждой, раз тебе уже все известно? Да, многие верят в существование двенадцатой планеты — Болентекайро. «Потенциальной». Я много лет пытался ее обнаружить, но так и не преуспел…
— Она должна быть, — заверил Эйхгорн. — Если в орбите есть неточности — это почти всегда объясняется внешним гравитационным воздействием.
— Грави… каким?..
— Гравитация — это сила притяжения между всеми материальными телами, — объяснил Эйхгорн.
— Никогда не слышал такого слова.
Ках-Ур Местермегази больше не намекал Эйхгорну, что тот здесь нежданный гость. Он даже проявил некоторое гостеприимство, приготовив горячий напиток. Не чай, правда, и не кофе, а какую-то странную серую бурду под название «фнухх». Сказал, что это любимый напиток гномов.
Эйхгорну эта бурда не понравилась. Она отчетливо пахла грибами, да и вкус был, как у толченых поганок. Закуски, что выставил на стол хлебосольный гном, тоже оказались на любителя — огромные красочные леденцы. Выглядели они совсем как драгоценные камни и были такими же твердыми.
— Я не спрашиваю, откуда ты родом, чужестранец, — задумчиво молвил Ках-Ур. — Я даже твоего имени все еще не знаю…
— Знаешь, — сухо возразил Эйхгорн. — Я представился, как только ты открыл дверь. Меня зовут Эйхгорн.
— О, в самом деле?.. Прошу прощения. Старость сказывается, память начинает слабеть… А откуда ты родом, ты сказал?
— Не говорил.
— Хорошо, значит, я все-таки не настолько еще ополоумел. Так вот, я не спрашиваю, откуда ты родом… но я догадываюсь. Издалека, верно ведь?.. Очень, очень, очень издалека… Из такого далека, что туда не дойти, не доехать, не доплыть, не долететь…
— Полагаю, можно так сказать, — осторожно кивнул Эйхгорн.
Что этот гном имеет в виду? Он в самом деле знает о червоточинах или подразумевает нечто иное? Если нечто иное, то что именно?
— Я поведал тебе современную версию происхождения вселенной, — отхлебнул фиохха Ках-Ур. — Но это не единственная версия — всего лишь самая авторитетная. Многие ученые придерживаются иного мнения на этот счет. Свои версии есть и у волшебников — притом тоже разные. С версией жрецов ты должен быть знаком — именно ее преподают в храмовых школах. Эльфы и титаны тоже рассказывают о устройстве вселенной по-своему. Но окончательная истина, думаю, известна только богам.
— Если они существуют.
— Тоже нелишнее дополнение, — хмыкнул Ках-Ур. — Но поскольку до богов — если они существуют! — тебе всяко не добраться, советую поискать знаний где поближе. В библиотеке, например. Ты знаешь, что такое «библиотека», чужеземец?
Эйхгорн не счел нужным отвечать на этот явно издевательский вопрос. Но сама идея его заинтересовала. Библиотека Парибула была откровенно скромной, но Парибул и сам был скромным. На Парифате должны быть более богатые книгохранилища.
Даже странно, что Эйхгорну самому не пришло это в голову.
— Я новичок в этом городе… — произнес Эйхгорн. — Здесь есть библиотеки?
— В Ибудуне-то?.. О да, здесь есть очень неплохие. И мудрецов здесь живет немало… хотя будет ли нескромным сказать, что с первейшим из них ты разговариваешь уже сейчас?
— Понятия не имею, — честно ответил Эйхгорн.
— Но ты же пришел именно ко мне! — рассердился Ках-Ур.
— Только потому, что больше я ни о ком не слышал.
— Вот видишь. Больше ты ни о ком не слышал, — улыбнулся в бороду гном. — А обо мне слышал. Это означает что?.. Это означает, что я самый известный. По крайней мере, в этом городе. А насчет библиотек… здесь они отвратительные, если честно.
— Но ты же только что сказал…
— Я им польстил. На самом деле они тут ужасные. Если не считать библиотеки халифа, конечно, но в нее кого попало не пускают. Если хочешь действительно припасть к источнику знаний, отправляйся в одну из крупнейших мировых библиотек.
— Диктуй адрес, — включил диктофон Эйхгорн. — Записываю.
— Дай-ка подумать… Если тебя интересует волшебство — тебе в Мистерию, в библиотеку Клеверного Ансамбля. Если интересуешься богословием — в Астучию, в священную библиотеку Пандениса. Самые полные исторические летописи хранятся в монастыре Ши, у монахов-летописцев. Они ведут свои хроники уже десять тысяч лет. Лично мне особо симпатичен Обсерваторный остров — мировая столица астрономии и астрологии. Императорская библиотека Грандтауна также весьма незаурядна. Немало древней мудрости накопили и эльфы Тирнаглиаля. Но если примешь мой совет — рекомендую отправиться в Озирию, страну ученых и философов. Говорят, в великом Библиограде есть все книги, какие только существуют.
— Все до единой?.. — недоверчиво переспросил Эйхгорн. — Даже волшебные?
— Кроме волшебных, понятно, — поправился астроном. — Их же нельзя копировать.
— Но кроме них — все-все?.. Это правда?
— Скорее всего, нет. Слишком уж маловероятно. Но слухи на пустом месте не рождаются — библиотека Озирии и в самом деле крупнейшая в мире. Если не найдешь какую-то информацию там — скорее всего, не найдешь нигде.
Эйхгорн вспомнил о так и не купленной Озирской энциклопедии. Да, эта страна действительно заслуживает посещения. Он и без того держал ее в планах, но теперь она выдвинулась на первое место.
Еще несколько часов Эйхгорн беседовал о всяком со звездочетом. Тот понемногу становился разговорчивее — возможно, из-за фнухха, который поглощал в огромных количествах. Грибами от гнома пахло все сильнее.
Сам Эйхгорн на угощение не налегал. На ужин у Ках-Ура оказались все те же неразгрызаемые леденцы, а также вязкая и очень густая тюря. Эйхгорн съел несколько ложек и отодвинул тарелку. Желудком он с детства обладал луженым, и вкус еды редко его заботил, но эта похлебка мало отличалась от жидкой грязи.
По мере того, как смеркалось и на небе появлялись звезды, Ках-Ур все меньше внимания уделял гостю и все больше — телескопу. Правда время от времени он спохватывался и приглашал Эйхгорна тоже посмотреть. Тому приходилось скрючиваться в три погибели — стул и окуляр были настроены на гномский рост.
— Видишь вон ту яркую звезду? — спрашивал Ках-Ур. — Это Яадох, вторая луна. Она так мала и так далека, что многие обыватели даже не подозревают о ее существовании.
— Так у этой планеты два спутника?..
— Три. Есть еще и Пагеттиана, но ее сейчас не видно, она взойдет только через два часа.
Эйхгорн присмотрелся к Яадоху. В телескоп тот был отлично различим, имел светло-коричневый цвет и щеголял множеством кратеров. На основной луне (которая на парифатском языке, конечно, называлась как-то иначе, но подсознание Эйхгорна слышало родное слово «Луна») кратеры отсутствовали. Матовая серебристо-белая поверхность. И судя по дымчатому контуру — с атмосферой.
Уже только это ярко свидетельствовало, что вокруг никакая не Земля. Но Эйхгорн провалился в червоточину аккурат к новолунию, а когда луна наконец объявилась во всем блеске, он и без нее понимал, что это совершенно другая планета.
Вечер выдался ненастный. С моря плыли тучи, все сильнее становился ветер. Начиналась гроза. Очень похожая на ту, что две недели назад погубила самолет Эйхгорна.
Ках-Ура это ужасно обрадовало — он достал пачку пожелтевших бумаг и принялся скрупулезно зарисовывать молнии. Под каждой делал пометки, указывая, с какой стороны та пришла и куда ударила.
— С северо-запада бьют — это хорошо, — потер морщинистые ладошки гном. — Северо-западные — самые неблагоприятные. Много бед сулят.
— Каких бед? — не понял Эйхгорн.
— Разных. Зависит от места попадания. Вот если в землю ударит — это к неурожаю. А если, скажем, в крепостную стену — это враг нападет.
Взгляд Эйхгорна стал снулым. Он всегда становился таковым, когда кто-то демонстрировал глупость или просто порол чушь.
— Наверное, ты сейчас считаешь меня дураком, — хитро посмотрел на него Ках-Ур. — Думаешь, я не знаю, что молнии — это просто воздушные электроразряды, которые бьют случайным образом и ровным счетом ничего не предсказывают? Ну кроме того, что если молния ударит тебе в башку — то это почти наверняка к смерти.
— Тогда зачем? — осведомился Эйхгорн.
— Затем, что мне за это платят! — фыркнул Ках-Ур. — Мне нужно на что-то жить! Нужно что-то есть! Думаешь, вот эта обсерватория свалилась мне с неба? Никого не интересуют орбиты планет и форма молний, зато всех очень интересует, что они пророчат!
Эйхгорн кивнул. В точности так он и предполагал.
— Я уже три луны, как перестал принимать частные заказы, — проворчал Ках-Ур. — Но великий халиф по-прежнему требует толкования небесных явлений — а ему так просто не откажешь. Жду уже не дождусь, когда сбудется мое последнее предсказание.
— Твое последнее предсказание… твоя смерть, верно? — вспомнил Эйхгорн. — Ты предсказал, что умрешь в день Бирюзового Крокодила?
— Ага, — легкомысленно ответил Ках-Ур. — Этого года. Уже совсем скоро. Хороший такой гороскоп получился, подробный…
— Не понимаю.
Ках-Ур повертел головой, словно опасаясь, что его могут подслушать. Потом он поманил Эйхгорна пальцем и вполголоса спросил:
— Хочешь секрет, чужестранец? Я на самом деле вообще ничего не смыслю в астрологии. Полный профан. Некоторые вроде бы действительно в этом разбираются и кое-какие их предсказания я даже не могу объяснить… но не я. Я всю жизнь делал просто общие предсказания, которые можно истолковать как угодно. Пророчил беду или радость… всегда же бывают какие-то беды или радости?..
— Зачем? — снова спросил Эйхгорн.
— Да все затем же. Чтобы было, чем пропитаться. Чтобы получить хлебную должность при халифе. Чтобы купить себе вот этот телескоп… ты знаешь, сколько он стоит? И для всего этого мне нужно было звание в Астрологической гильдии и известность. Так что еще юнцом я составил собственный гороскоп — преподробный!.. — и в точности назвал дату собственной смерти. Ткнул пальцем наугад, в общем-то… хотя запас времени оставил себе порядочный. Признаться, я даже не думал, что действительно проживу так долго.
— Но предсказание не сбудется, — задумчиво молвил Эйхгорн.
— Почему это? — обиделся Ках-Ур. — Сбудется, разумеется. В день Бирюзового Крокодила я запнусь ногой о скамейку, вывалюсь из окна башни и разобьюсь насмерть.
— Откуда ты так точно зна… о, — догадался Эйхгорн.
— Правильно, — ухмыльнулся Ках-Ур. — Наша судьба в наших руках. И мой гороскоп благополучно сойдется, уверяю тебя.
— Но… но зачем?! — поразился Эйхгорн.
— Чтобы не прослыть пустословом, — строго произнес Ках-Ур. — Ты представляешь, что скажут обо мне коллеги, если окажется, что я ошибся? Представляешь, какой грязью будет замарано мое имя?
— И что, смерть предпочтительнее?
— А разве есть ученый, что сделал бы иной выбор? — удивился Ках-Ур.
Эйхгорн не стал спорить.
