Олигарх
В середине июня 2000 года вся страна «стояла на ушах» по поводу задержания медиамагната Владимира Гусинского. Каждый день зритель в напряжении наблюдал остросюжетный триллер – репортажи от стен Бутырской тюрьмы, где сидел олигарх. Владимиру Гусинскому повезло – его выпустили. Он провел в знаменитой Бутырке только четыре дня, но можно предположить, что эти дни в неволе главе «Медиа-Моста» запомнятся надолго.
Моему клиенту – банкиру, хотя и не олигарху, Анатолию Смирнову (имя и фамилия изменены), тоже повезло: он просидел в бутырском аду 2 месяца. Все, что с ним произошло за это время, я записал с его слов.
Анатолий Смирнов выехал из загородного гольф-клуба сразу после игры. В его планы входило заехать к себе в банк, а вечером поужинать с другим банкиром в ресторане и обсудить деловой вопрос.
Но неожиданно в машине Анатолия зазвонил телефон.
– Анатолий Владимирович, вам в кабинет звонит следователь Михайлов, – сказала в трубку его секретарша Катя.
– Переключи его звонок на мой мобильный, – ответил Анатолий.
– Анатолий Владимирович, это следователь Михайлов. Вы не могли бы ко мне подъехать сегодня?
– А что случилось? Что-то срочное? Мы же с вами на завтра договорились. Уже поздно.
– Ничего страшного, я вас подожду, мне формально нужна ваша подпись на одном процессуальном документе.
– Хорошо, я приеду минут через сорок, – сказал Анатолий.
Анатолий сидел на краю стула в кабинете следователя и слушал, как тот зачитывал последние строки прокурорского постановления – взять под стражу и направить в сизо.
– Возьмите ручку и распишитесь вот тут, – следователь протянул Анатолию постановление, – что ознакомлены с документом.
– Вы же говорили, что меня не арестуют! – сказал Анатолий.
Следователь, внимательно взглянув на него, ответил:
– Да, говорил, но обстоятельства изменились, я просил за вас, но прокурор не поддержал и… – И полушепотом добавил: – Ему кто-то сверху насчет вас позвонил…
– Позвоните хотя бы моему адвокату и вызовите его.
– Уже поздно, восемь часов, рабочий день закончился. Завтра, нет завтра выходной, в понедельник мы ему обязательно сообщим, – сказал следователь.
Тюремные коридоры Бутырки низкие и мрачные. С двух сторон располагаются железные двери с массивными засовами. На каждой двери написаны номера камер. В каждой большой двери прорезана маленькая дверка, так называемая «кормушка», через которую в камеру подается пища, над дверью – лампочка вызова конвоира или дежурного. Трудно было представить, что за каждой стеной – камера, в которой сидят по 90–100 человек.
Когда Анатолия подвели к железной двери, у него даже перехватило дыхание, пульс участился. Он очень волновался, невольно зажмурил глаза.
Конвоир повернул ключ в замке, отодвинул засов и открыл дверь. Анатолий увидел темное помещение с тусклыми лампами. Воздух здесь был необыкновенно спертый, насыщенный никотином и влажностью.
На «шконках» лежали люди. Многие спали, но несколько человек смотрели телевизор, который стоял в углу. Еще несколько человек сидели в стороне и разговаривали, а четверо – за столом, играли в нарды.
Конвоир слегка подтолкнул Анатолия, тот вошел в камеру и остановился у порога, оглядывая помещение. Это была комната около 50 квадратных метров. В ней находилось примерно 80 человек, причем, как выяснилось позже, представители многих национальностей, осужденные по всем статьям Уголовного кодекса – от убийства до мелкой кражи из магазина.
Два небольших окна, расположенных наверху, были закрыты решеткой. С правой стороны была параша, недалеко от нее – умывальник. «Шконки» были трехъярусными. Везде были протянуты веревки, на которых сушились рубашки, майки, тельняшки, белье. Некоторые стены были украшены вырезками из журналов, какими-то плакатами, старыми календарями с изображениями японских девушек в купальниках.
Анатолий просидел на краю какой-то «шконки» почти всю ночь. Небольшая тусклая лампочка горела постоянно, и было трудно определить, что сейчас – день или ночь.
Утром, часов в шесть, жизнь в камере возобновилась. Кто-то пошел умываться, кто-то – в туалет.
Некоторые продолжали лежать на «шконках», некоторые люди будили других и менялись с ними местами – подошла их очередь на сон. Некоторых же заключенных, спавших на своих местах, никто не беспокоил. Это были авторитеты, которые имели привилегии, среди них – возможность спать всю ночь.
Из-под некоторых «шконок» утром вылезли люди и тут же начали «шустрить» – кто мыл посуду, кто убирался. Позже он узнал, что это «шныри», а места их жительства назывались «вокзалом». Они попались на «подлянку», на камерную провокацию, за что и были переведены в низший разряд – разряд «шнырей», их постоянно унижали, помыкали ими. Все они, как один, были тихими, испуганными, забитыми.
Завтрак не заставил себя долго ждать. Открылось окошко, и через него стали подавать пищу. Двое заключенных, ответственные за питание, получили хлеб, чайники со слабой заваркой. По мискам была разложена какая-то каша – то ли перловая, то ли пшенная. Многие не обратили на еду никакого внимания.
За стол стали садиться группами. Это были семьи. Каждая камера делилась на несколько семей, в которые входили от четырех до восьми человек, объединенных какими-то общими интересами. Каждая семья имела свой общий стол, состоящий в основном из посылок – по-тюремному «дачек», доставляемых с воли.
Вскоре всю камеру вызвали на прогулку. Заключенных сопровождали несколько конвоиров. Сначала все вышли из камеры, построились лицом к стене. Затем дверь заперли, и заключенных повели по тюремному коридору. Все повторилось – постукивание ключом по решеткам, резкие повороты лицом к стене, когда появлялась другая группа заключенных…
Наконец вышли в тюремный дворик, который находился на крыше корпуса и представлял собой большое пространство, разделенное на небольшие квадраты. Сверху над каждым квадратом находилась решетка, закрывающая небо. Квадраты были 10–12 квадратных метров. Сверху, над решеткой, ходили солдаты с автоматами и конвоиры с дубинками, посматривая на каждую площадку.
Заключенные на прогулке занимались своими делами – кто-то курил, кто-то просто ходил, кто-то занимался на свежем воздухе физическими упражнениями – отжимался, подтягивался… Камера сразу же была разбита на несколько отсеков, и каждый должен был находиться в своем.
Прогулка длилась около 60 минут. Потом раздалась команда конвоира: «Камера, прогулка окончена!» Всех снова сгруппировали и повели обратно.
Когда пришли в камеру, Анатолий заметил, что здесь был шмон. Все вещи были разбросаны, матрасы перевернуты. Каждый поднимал только свои вещи, ворча и проклиная всех конвоиров и ментов.
Анатолия кто-то тронул за плечо.
– Слышь, землячок, тебе нужно представиться «смотрящему», – сказал паренек, наклонившись над ним.
«Смотрящим» был мужчина лет тридцати – тридцати пяти, в дорогом спортивном костюме, с развитыми мускулами, толстой шеей, коротко стриженный. «Смотрящий» был заключенным, у которого была вторая ходка, он сразу завоевал тюремный авторитет, кроме того, он знал сидящих в сизо воров в законе, с которыми поддерживал связь через «малявы».
– Законы хаты знаешь? – спросил Анатолия «смотрящий».
Анатолий знал, что существуют неписаные законы тюрьмы.
– Значит, дальше, мужик, все зависит только от тебя, – закончил «смотрящий». – Каждый выбирает свою дорогу. А через некоторое время мы проверим тебя и увидим, кто ты такой. А пока тебе покажут «шконку». Наши законы и понятия нарушать запрещено. Помни, за каждое слово конкретно придется отвечать. Понял меня?
Анатолий кивнул и отошел от «смотрящего». Тут же к нему подошел все тот же паренек, показал «шконку» и сказал:
– Значит, так. Спать будешь в три смены. Твое время – с двенадцати до трех ночи, затем утром, с десяти до двенадцати, и вечером.
Конечно, время было неудачным. Попробуй засни утром или днем, когда практически все в камере бодрствуют! Но то, что он получил и ночные часы, было для него большой радостью.
…Прошло три дня. Анатолий немного обжился, успокоился.
Жизнь протекала монотонно – подъем, завтрак, прогулка, обед, ужин. На обед обычно давали щи, какую-то мясную подливу с гарниром и чай, на ужин рыба не лучших сортов, пюре и чай.
Досуг в камере не баловал разнообразием – главным развлечением был телевизор, он работал почти целые сутки, выключался только ночью, на три-четыре часа, когда не работала ни одна программа. От него уже просто болела голова. Любимыми у зеков были все передачи, связанные с криминалом, музканал, американские боевики, которые постоянно демонстрировались по НТВ.
Другим развлечением были занятия физкультурой: кто-то из сокамерников качался, отжимался, занимался гимнастикой, кто-то играл, кто-то лепил фигурки из хлеба и раскрашивал, они получались очень красивые, и невозможно было догадаться, что сделано это из обыкновенного хлеба.
Кто-то экспериментировал со своим членом: добиваясь его увеличения, загоняли под кожу вазелин. И хотя после этого член начинал гнить, это никого не останавливало. Местный камерный «лепила» (врач) сказал таким, что необходима операция. Впоследствии двоим ребятам сделали операции, которые помогли мало.
Иногда в камеру заглядывали «прикормленные» конвоиры из других корпусов. Они выполняли роль почтальонов, которые за деньги могли принести не только записку, но и письмо с воли, и даже мобильный телефон.
Расценки были следующие: бутылка водки или сигареты стоили в десятикратном размере, внеплановая передача – 50 долларов, сотовый на ночь – 150 долларов; говорили, что за 300 долларов могут обеспечить на ночь свидание с женщиной.
Однажды ночью в камеру неожиданно ворвались люди в камуфляжной форме и масках и стали избивать заключенных, многие уже валялись, побитые, на каменном полу, часть забралась на верхние «шконки». Потом объяснят, что это было учение спецназа.
Наступил июнь, становилось все жарче. В камере было очень душно, температура достигала 50 градусов. Хотя заключенным и разрешалось пользоваться вентиляторами, которые им передавали с воли, но электрических розеток было только четыре, и иногда они не выдерживали большого напряжения и отключались. Так что работали только два вентилятора, и толку от них не было почти никакого.
Спертый воздух, влажность не позволяли даже высушить выстиранное белье. Стены стали «плакать» – по ним текла вода.
Единственное спасение – так называемый душ. Но во всей тюрьме не было горячей воды – это в новом тысячелетии!
Человек подходил к крану, наполнял водой ведро или любую другую емкость, потом над унитазом выливал воду на себя. Это освежало, но не более чем на десять минут. Иногда казалось, что температура в камере поднимается до сорока градусов даже ночью.
Невыносимая жара сказывалась на самочувствии и на настроении заключенных. Многие из них стали агрессивными, придирались друг к другу, возникали мелкие драки. Но беспредела никто не допускал.
Иногда за конфликты выдергивали на разбор к «смотрящему». Конфликтующие стороны пытались что-то объяснить, размахивали руками. Но «смотрящий» почти ничего не слушал. Почти неуловимыми жестами он показывал, кого как наказать. Моментально два амбала скручивали наказуемого и начинали бить по голове железными кружками. Другие не вмешивались – никто не хотел идти против воровских законов.
Как-то после отбоя дверь камеры неожиданно открылась, вошла группа незнакомых заключенных. Старшими из них, как потом выяснилось, были два вора в законе.
Воры носили крупные православные кресты. Сделанные из какого-то черного материала, они висели на черной веревочке. Веревочка могла послужить удушкой, которая была запрещена режимом следственного изолятора, но ворам в законе их носить не запрещали.
Один из воров был с обнаженной грудью, и Анатолий увидел на его теле татуировку: колокола, эполеты – признак воровской масти – и так далее.
Воры опустились на «шконку» у окна, где сидел «смотрящий», и долго о чем-то говорили вполголоса.
Анатолий примостился около своей «шконки», когда к нему подошли два здоровых бугая из ближнего круга «смотрящего» и, бесцеремонно схватив его за шкирку, толкнули к «смотрящему» и ворам. Один из них, взглянув на Анатолия, спросил:
– Как тебя зовут?
– Анатолий.
– По какой статье сидишь?
– Мошенничество.
– Ты кто, банкир?
– Да, работаю в банке.
– Значит, ты олигарх. С кем на воле из серьезных людей работал? Кому лавэ за «крышу» отсылал?
– У меня не было «крыши», меня сотрудники милиции охраняли по договору.
Воры и «смотрящий» дружно засмеялись.
– Значит, так, Толян, тебе нужно бабки в «общак» прислать на подогрев братвы. Когда сможешь забашлить?
– У меня нет такой возможности, я здесь в сизо, а счета в банке следствием арестованы. Я бы рад, но не имею возможности.
– Братва, да он в тему не врубился, – сказал вдруг один из воров.
– Да он с ментами работал и стучал. Да он крыса, – вдруг вскрикнул один из приближенных воров.
– Тебе, Толя, нужно ответить на такую предъяву, – сказал один из воров, улыбаясь.
Анатолий встал, но неожиданно получил мощный удар от здорового амбала. Анатолий упал на пол, здоровяк нагнулся и нанес еще удар – кулаком по зубам. Его начали бить ногами – по груди, по лицу, по голове.
– Хорош, братва! – сказал «смотрящий».
Анатолий остался лежать на полу, вниз лицом. Никто не подошел к нему и не помог подняться. Кое-как он дополз до своей «шконки» и сел на нее.
Утром в камеру вошел конвоир сделать какое-то объявление. Он увидел окровавленное лицо Анатолия, который стоял возле умывальника и сплевывал кровь из разбитых зубов. Конвоир тут же отвернулся, сделав вид, что ничего не заметил.
Прошло около двух месяцев. Анатолий стал плохо видеть, в ногах от постоянного стояния опухли вены. По телу пошли жуткие язвы. Терпеть больше не было сил, но он терпел. Порой, когда было невыносимо душно, нечем было дышать и ужасно болели ноги, Анатолию даже жить не хотелось…
Наконец Анатолия повезли на суд. Народу в зале не было, кроме родственников и адвоката. Раздалось: «Встать! Суд идет!»
Вошел судья. Перед ним на столе лежали материалы дела. Адвокат начал читать свое ходатайство по изменению меры пресечения.
Суд удалился на совещание.
Судья встал, держа в руках листок бумаги с напечатанным на нем текстом, стал зачитывать решение, суть которого можно было выразить одной фразой – «освободить из-под стражи в зале суда». Лязгнули двери клетки, конвой отомкнул наручники. Наконец свободен!
Впрочем, Анатолию лишь изменили меру пресечения.
