Законник
Москва, сизо 48-1, март 1995 г.
Павла Захарова перевозить из следственного изолятора на Бутырке в «Матросскую тишину» стали в полночь, в обстановке строжайшей секретности. Даже сам Цируль не знал, что в этот день его перевезут. Его просто выдернули из карцера, быстро прошманали, погрузили в тюремный автозак и в сопровождении дюжины автоматчиков в камуфляжной форме из особого отряда тихими ночными улицами повезли в сторону Сокольников, где на улице Матросская Тишина находился одноименный следственный изолятор № 1.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА. В 1775 году императрица Екатерина II повелела переоборудовать бывший Карантинный дом за Сухаревой башней в «смирительный дом для предерзостных». Екатерина считала, что в Москве развелось множество «ленивцев великовозрастных, приобвыкших милостыню просить, нежели добывать пропитание работой».
В «смирительном доме» арестанты занимались распилкой камня для мостовых. Таким образом московские власти боролись с «развратом и праздностью». В 1807 году тюрьма переводится на Преображенку и переименовывается в Московскую исправительную, а в 1856 году в тюрьме происходит пожар, после чего власти воздвигли новые корпуса.
Комплекс тюремных сооружений неоднократно перестраивался. Последняя реконструкция производилась в 30-е годы нынешнего столетия.
Сизо № 1 имеет среди столичного криминалитета репутацию более правильной тюрьмы, нежели Бутырка. Камеры здесь также переполнены, однако не так, как в Бутырке.
Следственный изолятор № 1 представляет со стороны улицы длинное желтое здание, этажей пять или шесть. На самом же деле это настоящий тюремный островок, который отгорожен от города массивной стеной из красного кирпича. За ней находится несколько тюремных блоков.
Тюремная администрация не была извещена о прибытии Цируля заранее. Точнее, они знали, что привезут какого-то важного арестанта, но кого именно, им не сказали. Поэтому когда тюремный автозак медленно въехал через тюремные ворота во дворик, то практически все дежурные офицеры вышли посмотреть на загадочную личность, которую перевозили в таком секретном режиме.
Как только нога Цируля коснулась асфальта тюремного дворика, он сразу же поднял голову и оглядел присутствующих. Их было, помимо охраны, сопровождающей его, человек двенадцать. Все они, кроме одного, были в военной форме. Цируль опытным глазом тут же вычислил, кто тут главный, кто музыку заказывает.
Главным оказался полный мужчина в бушлате, с погонами майора. Вероятно, это был дежурный по следственному изолятору. Рядом с ним стоял капитан, мужчина лет тридцати. Судя по всему, это был корпусной. Затем – еще два лейтенанта, старший лейтенант и люди с погонами прапорщиков – конвоиры, «вертухаи».
Цируль обратил внимание, что недалеко от начальника стоял человек лет тридцати пяти – сорока, худощавый, высокий, в джинсах и коричневом свитере, на ногах кроссовки.
Когда Цируля вывели из машины, его сразу стали обыскивать. Обыскивали его несколько омоновцев, заставив поднять руки, широко расставить ноги и облокотиться на стенку тюремного дворика. Пока его обыскивали, Цируль обратил внимание, что один из собровцев передал дежурному по следственному изолятору тонкую папку. Вероятно, это было тюремное дело Цируля. Дежурный открыл ее, улыбнулся и, подозвав мужчину в джинсах, стал что-то ему показывать.
Цируль сделал вывод, что этот гражданский – тоже какая-то тюремная шишка. И не ошибся. Этот человек был начальником спецблока, так называемого 9-го корпуса «Матросской тишины». Он был в звании майора, должность – заместитель начальника следственного изолятора.
Несмотря на столь поздний час – тюрьма уже находилась в режиме отбоя, – человек в гражданском специально приехал из дома, он был вызван дежурным. Цируль сразу понял, что будет направлен на «спец», в этот 9-й корпус.
Однако он прекрасно знал, что по существующему распорядку он должен пройти так называемую карантинную сборку, а это никак не входило в его планы.
– Слышь, гражданин начальник, – обратился он к дежурному по следственному изолятору, – неужели меня, как молодого, на «сборку» погонят? Как-никак, все же законник, и в годах я…
Майор переглянулся с гражданским, они улыбнулись.
– Да нет, Павел Васильевич, в отделение пойдешь, – сказал дежурный, – прямо в камеру, отдыхать.
Майор протянул папку мужчине в гражданском и сказал:
– Ну что же, принимайте.
Цируль сразу понял, что эти двое находятся в сугубо официальных отношениях. «Наверное, этот гражданский – крутой, – подумал Цируль, – раз так поставил себя: на работу ходит в джинсах, свитере, подчиняется только начальнику следственного изолятора… Или у него какие-то большие связи в ведомстве МВД».
Вскоре его еще раз обыскали. Затем в сопровождении нескольких конвоиров и почему-то немецкой овчарки он стал подниматься по железной лестнице, минуя один отсек за другим.
Почти у каждой двери его останавливали, заставляли поворачиваться лицом к стене. Затем его привели в баню. Она представляла собой несколько душевых кабинок, выложенных белым кафелем. Рядом находилась специальная прожарочная – помещение, где дезинфицировали одежду.
Но поскольку Цируль прибыл из следственного изолятора, а не с воли, в прожарочную его не повели, но помыться заставили. Цируль помылся, отмыв себя от карцера, вытерся насухо дырявой серой простыней, надел на себя свою одежду.
– Куда теперь, начальник? – обратился он к лейтенанту, стоящему неподалеку.
– На «спец» пойдешь, – ответил тот.
Цируль нехотя двинулся вперед, заложив руки за спину.
Поднявшись то ли на четвертый, то ли на пятый этаж, Цируль увидел длинный коридор. Это и был «спец», разделенный металлическими дверями с двойными решетками на отсеки. В каждом находилась тумбочка с телефоном, рядом сидел дежурный.
Около тумбочки стоял еще стул, где, вероятно, сидел надзиратель, конвоир, или по-блатному – «вертухай».
Когда они вошли в этот отсек, Цирулю приказали остановиться.
– В чем заминка, начальник? – спросил он.
– Камеру тебе подбираем, – ответил дежурный офицер, сидящий у тумбочки.
Цируль напрягся и стал соображать, какую же ему камеру подберут.
Спецкорпус являлся тюрьмой в тюрьме и имел особый статус. В 1991 году здесь сидели члены ГКЧП, затем в этом спецкорпусе время от времени стали появляться уголовные авторитеты, воры в законе и особо опасные преступники.
Кроме того, в корпусе находились также и крупные чиновники, сотрудники правоохранительных органов, прокуроры, офицеры и даже офицеры ФСБ.
На «спецу» общих камер не было, а были несколько одиночек, камеры на четыре, шесть, восемь, десять, двенадцать, несколько камер на шестнадцать человек, не более. Часть из них были даже не полностью заполнены, хотя следственный изолятор «Матросская тишина» был переполнен.
Вскоре появился знакомый уже Цирулю мужчина в джинсах и свитере. Это и был начальник корпуса. Он открыл своим ключом-«вездеходом» последний отсек и, подойдя к дежурному, сидевшему у тумбочки, склонился над журналом, водя пальцем по строчкам. Цируль догадался, что он ищет ему камеру.
Цируль попробовал пошутить:
– Гражданин начальник, мне бы с видом на море…
Но начальник никак не отреагировал на шутку, а внимательно продолжал читать список заключенных камер спецкорпуса.
Наконец он ткнул пальцем в строчку.
– В триста восьмую, – сказал он негромко сидящему офицеру. Тот быстро записал фамилию Цируля в журнал.
Цируль вгляделся повнимательнее. Все фамилии в журнале были записаны карандашом, на тумбочке лежал ластик. Он понял, что время от времени обитателей камер меняют местами. Сколько человек в камере, он не разглядел. Ясно одно – это не одиночка.
Цируль опять попробовал начать разговор с начальником:
– Как-то не по-людски получается, гражданин начальник. Даже не познакомились.
Тогда мужчина в свитере и джинсах, подняв глаза, спокойно, серьезным тоном сказал:
– Время уже позднее, вам отдыхать надо. Познакомиться еще успеем. Впереди много времени.
Цируля повели по коридору. Он видел номера камер на дверях: 322, 320, 310… Вот и 308-я. Остановившись у массивной металлической двери с окошком, так называемой «кормушкой», конвоир снова сказал:
– Стоять. Лицом к стене!
Вставив ключ в скважину, он повернул его два раза, затем рукой отодвинул массивную задвижку и приоткрыл дверь. Цируль вошел в камеру. Тут же конвоир закрыл за ним дверь.
Войдя в камеру с комплектом чистого белья под мышкой, Цируль осмотрелся. Камера представляла собой небольшое помещение, метров восемнадцать-двадцать.
По количеству «шконок» – нар, расположенных в два ряда, Цируль понял, что камера была рассчитана на шестнадцать человек. Две «шконки» были свободны. Одна находилась у дальняка – тюремного туалета, другая возле дверей.
Но Цируль прекрасно понимал, что ему, вору в законе союзного значения, никак не подобает спать у дальняка или у дверей, поэтому медленно направился к окну. По всем воровским законам он должен занять лучшую «шконку». А лучшей всегда и везде считалась «шконка» у окна.
Хотя окно и было высоко, и до него добраться было практически невозможно, но это место считалось привилегированным.
Цируль осмотрелся. Все в камере спали. Лампочка над дверью, заключенная в специальную металлическую решетку, горела тускло. Телевизора в камере не было. Цируль медленно подошел к деревянной лавке, стоящей у стола, присел, достал из бокового кармана пачку сигарет, чиркнул спичкой, закурил. Кашлянул в надежде на то, что кто-то проснется.
Двое-трое заключенных повернулись на другой бок. Кто-то громко храпел. Один приподнял голову. Цируль поманил его пальцем. Заключенный нехотя спустил ноги с кровати, передернул плечами, показывая, что ему холодно, и медленно подошел к Цирулю.
– Тебе чего, дед? – спросил заключенный. Цируль посмотрел на него внимательно. У парня на руке синела наколка, которую Цируль так и не разглядел. Цируль представился:
– Здорово, бродяга. Я – Паша Цируль.
Парень заморгал глазами от неожиданного сообщения. Цируль кивнул головой в сторону лучшей койки, расположенной у окна, и сказал:
– Иди, разбуди этого бродягу или фраера… Пусть на другую «шконку» перейдет! – Цируль отвернулся и затянулся сигаретой.
Парень стоял молча. Цируль понял, что тот оценивает ситуацию, прикидывает, действительно ли перед ним сам Паша или кто-то другой… «А может, он и вообще меня не знает», – подумал Цируль.
Тогда он снова повернулся к парню и для большей убедительности и доказательства своей принадлежности к воровскому званию выдал ему пару предложений на самом крутом воровском языке.
Парень быстро направился к койке и стал расталкивать лежавшего на ней здоровяка. Тот проснулся, недовольно приподнял голову. Парень быстро наклонился к его уху и шепотом стал что-то говорить. Здоровяк несколько раз кивнул головой. Затем он собрал свои вещи, одеяло, простыню и медленно пошел в сторону другой «шконки», прогонять другого сокамерника.
Вероятно, тому, кого Цируль снял со «шконки», тоже было западло ложиться у туалета или у двери.
Цируль взял свои вещи, быстро застелил «шконку», не раздеваясь, лег на спину. Он не стал закрывать глаза, лежал и думал: «Ну вот я на новом месте, в новом следственном изоляторе с новыми законами…» Почему-то ему вспомнилась его первая отсидка, когда он молодым пацаном попал в следственный изолятор, где сидели матерые уголовники, воры в законе.
Тогда у него было много страха, как с ним поступят, как он себя сможет поставить. Но потом, когда пошли отсидки, когда он получил воровское звание, для него следственный изолятор, да и любая тюрьма были как дом родной.
Цируль долго ворочался с одного бока на другой. Время от времени он засыпал. Иногда ему снился улыбающийся Япончик.
Это было странным. Цируль будто бы сидел в тюрьме, смотрел в камере телевизор. Неожиданно на телеэкране появляется статуя Свободы, американские небоскребы и улыбающееся лицо Япончика.
– Привет тебе, Паша, – говорит с телеэкрана Япончик – Вячеслав Иваньков.
Цируль оглядывается по сторонам, пытается выяснить, что это такое, почему Япончик по телевизору обращается с нему, он что, его видит?
Цируль проснулся в холодном поту. Затем, еще немного поворочавшись, опять заснул.
Под утро Цируль пробудился от резкого крика. Он открыл глаза и увидел, как в углу камеры, у самого туалета, стоит, наклонив голову, какой-то толстый мужчина. Рядом с ним – парень лет тридцати двух, сухощавый, высокий, с короткими волосами, и держит этого толстяка за шиворот, наклонив его почти к самому унитазу, пытаясь опустить его лицо в воду.
Мужчина же упирался и кричал. Худощавый парень только улыбался, поддразнивая этого мужчину:
– Ну что, лох, нравится тебе? Попей, попей водички из дальняка! Будешь знать, падла! – говорил парень.
Цирулю не понравилась эта сцена. По всем воровским законам и понятиям, это был беспредел. И он должен был положить ему конец. Цируль поднялся со своей «шконки» и направился в сторону этих двоих.
С равнодушным видом Цируль подошел к ним, будто бы мыть руки, посмотрел по сторонам. Никто из присутствующих не обратил на него внимания, хотя все уже проснулись и с любопытством наблюдали за сценой у туалета. Цируль медленно подошел к парню. Тот тоже не обратил внимания на Пашу.
Затем Цируль неожиданно левой рукой схватил парня за короткую челку так крепко, что он сразу выпустил толстяка. Затем той же левой рукой быстро прижал голову парня к каменной стене камеры, а правую руку с растопыренными двумя пальцами поднес к его глазам.
Таким образом, только два этих пальца держали парня у стены. Тот никак не мог отойти, так как Цируль мог проткнуть ему глаза. Это был старый излюбленный прием, которым пользовались зеки в лагерях.
Сквозь зубы Цируль произнес:
– Ты что творишь, махновец? – И добавил: – Беспределу в «хате» не бывать! Шнифты выколю! – Цируль сделал резкое движение. Парень, испугавшись, ударился головой о стенку. Затем Цируль для убедительности добавил еще несколько слов из лагерного лексикона, которые знал достаточно узкий круг авторитетнейших воров в законе.
Парень тут же понял, с кем имеет дело. Он сразу поднял руку, показывая, что он сдается.
– А я что? Я ничего, – начал оправдываться парень. – Он западло сделал. Мы харчеваться сели, а он мочиться пошел! А это же западло!
Но Цируль его уже не слушал. Он оторвал руку от его лица и легонько похлопал его по щеке…
Цируль подошел к унитазу, отстранил от него толстяка и помочился. Потом сделал большую паузу.
Обитатели камеры все смотрели на Цируля. Он встал на середину камеры и спросил:
– Ну что, блатные есть?
Ему никто не ответил. Здоровяк, который лежал накануне на «шконке» у окна, как-то сжался. Чуть позже, когда Цируль уже познакомился со всеми обитателями камеры, он узнал, что в камере сидели половина коммерсантов, которые находились под следствием за экономические преступления, а также за мошенничество.
Другие находились под следствием за рэкет и разбой – так называемые «спортсмены», которые раньше никаких ходок не имели. Они отрицали свою приверженность к уголовным традициям. Однако, попав в неволю, они весь свой гонор сразу теряли и тут же подчинялись тем воровским законам и понятиям, по которым жила тюрьма.
Под утро вся тюрьма уже будет знать, что в 308-ю камеру заехал авторитетнейший вор в законе Паша Цируль, и Цируль будет получать послания от воров и авторитетов. Первым такое послание ему прислали Якутенок и Труба.
Уже к обеду Цируль ввел свой порядок. Он назначил старшего, «смотрящего», который должен был прежде всего следить за чистотой. Тот в свою очередь выделил дежурных. Цируль даже показал сам, как нужно мыть полы.
Все сокамерники были в шоке. Еще бы – они сидели с легендой воровского мира, с Пашей Цирулем! Паша это прекрасно понимал и чувствовал.
Уже к вечеру, когда в камере спало напряжение и шок от появления Цируля прошел, к нему неожиданно подсел тот самый толстяк, которого утром Паша спас от купания в унитазе. Толстяк подошел к его «шконке» и, заглядывая Паше в глаза, спросил:
– Можно мне к вам присесть, поговорить?
Цируль кивнул головой. Толстяк сел. Он прошептал:
– Я хочу поблагодарить вас за то, что вы избавили меня…
– Ты кто? – громко перебил его Цируль.
– Я? – вздрогнул от неожиданности толстяк. – Я коммерсант, – быстро ответил он, показывая, что к преступному миру отношения не имеет.
Цируль продолжил:
– Погоняло какое носишь?
Толстяк удивленно посмотрел на него, не понимая.
– Зовут тебя как? – уточнил Цируль.
– Дмитрий Марченко, – представился толстяк.
– Кто ты?
– Банкир, банк имею.
– А здесь за что?
– 147-я, третья часть…
– Мошенничество в особо крупном или в сговоре? – уточнил Цируль.
Парень кивнул головой – и то, и другое.
Через несколько минут Цируль уже знал его историю. Он был не кто иной, как пирамидчик, создавший по образу Сергея Мавроди пирамиду-однодневку, которая собирала деньги. Затем, по его словам, что-то произошло у него с банковским механизмом, и вся пирамида рухнула. Вначале он скрывался от своих вкладчиков, затем – от «крыши», которая его преследовала, а затем – от следственных органов, которые уже возбудили уголовное дело в отношении его.
Взяли же его за границей, по наводке Интерпола. Затем этапировали в Москву, и вот он сидит в следственном изоляторе.
В следственном изоляторе его ждала школа испытаний. Естественно, не зная никаких тюремных законов и правил, он сразу их нарушил, чем и воспользовались «спортсмены», сидящие в камере. Они стали играть на этом, иными словами, разводить его.
Ему тут же установили штраф в высоком размере, который он должен был платить с помощью «дачек», которые приходили ему с воли, а также денег. Кроме этого, его постоянно унижали и грозили даже опустить.
Цируль похлопал его по плечу и сказал:
– Ничего, Дима, все будет нормально, все будет правильно! Я беру тебя под свою защиту.
Первые два дня пребывания Цируля в «Матроске» пролетели быстро. Эти дни совпали с выходными.
Наступил понедельник, первый будничный день. И сразу же после утреннего подъема Цируль был вызван к начальнику корпуса.
Войдя в кабинет начальника 9-го корпуса, Цируль сразу оценил ситуацию. Кабинет был небольшой, чуть больше его камеры. Стол, кресло, еще один небольшой стол с несколькими стульями рядом, в углу – большой кожаный диван. Все это было типичным тюремным интерьером.
Майор сидел в кресле и читал тюремное дело Цируля. Паша взглянул на него. Начальник был по-прежнему в гражданской одежде. Тот же коричневый свитер, синие джинсы.
Однако мундир с майорскими погонами висел в углу кабинета на плечиках. Начальник, бросив на Пашу взгляд, молча показал ему на стул – садитесь. Цируль сел. Закончив читать его дело, начальник, уставившись в какую-то бумагу, неожиданно произнес:
– Павел Васильевич, я вас пригласил не на формальную беседу. Хотя, согласно инструкции, которую вы, наверное, знаете не хуже меня, я обязан с вами познакомиться и провести так называемую профилактическую беседу. Но я – человек реальных взглядов и понимаю, что вас, вора в законе, перевоспитывать уже бесполезно. Просто я хочу предупредить вас, где вы находитесь.
– А где я нахожусь? – переспросил Цируль. – На «Матросской тишине».
– Мне известно, что вы заезжали сюда неоднократно, – майор специально подчеркнул слово «заезжали», – но в 9-м корпусе вы еще не были.
– На «спецу», что ли? – сказал Цируль.
– Нет, это не «спец», это отдельный 9-й корпус. Вы, наверное, не знаете, что до 1991 года этот корпус принадлежал КГБ. Однако после известных вам событий, когда Комитет госбезопасности был расформирован, следственную часть передали МВД, соответственно и тюрьма перешла в ведение МВД. Но тем не менее все основные традиции этого спецкорпуса сохранены. Поэтому я и хочу вас предупредить, что он, спецкорпус, в значительной степени отличается от общих камер «Матросской тишины» и тем более – от Бутырки.
Цируль знал, что между «Матросской тишиной» и Бутыркой существует конкуренция. Сотрудники этих изоляторов – офицеры, «вертухаи» – говорят, что их тюрьма лучше, а в другой – беспредел. Цируль всегда с пренебрежением следил за этой конкуренцией.
Цируль спросил:
– К чему клонишь, начальник? Я тебя не пойму, говори конкретнее.
– К чему клоню? – повторил начальник. – К тому, что помимо «больнички» и карцера, у нас существуют еще глаза и уши. Мы в курсе всей вашей тюремной жизни.
Цируль понял, на что намекал начальник. Вероятно, в камере поставлены прослушивающие или видеозаписывающие устройства.
– А то, что вы боретесь с беспределом, – продолжил начальник, – это хорошо.
Понятное дело: начальник уже в курсе произошедшего в камере. Наверняка это стало известно ему благодаря этим техническим средствам, потому что из камеры – а Цируль прекрасно помнил это – никто не выходил. Следовательно, настучать никто не мог.
– Понял тебя, начальник, – кивнул головой Цируль. – О чем разговор-то будет?
– Да разговора, собственно, никакого и не будет, – неожиданно произнес начальник. – Я позвал вас для того, чтобы с вами побеседовали одни товарищи…
– Какие еще товарищи? – удивился Цируль.
– Товарищи с Лубянки, из ФСБ. Они сейчас должны подъехать. Вам придется немного их подождать. Или вы торопитесь?
Цируль внимательно взглянул на начальника. Тот даже не улыбался, хотя было ясно, что он шутил.
– Куда же мне торопиться? – сказал Цируль.
