Я с тобой

– Да чё ты ко мне прикопалась! – Вася опять кричал на нее, голос срывался. – Оставь меня в покое! Альфонса своего воспитывай, если делать нефига! – Ему было не лучше, чем ей. Но и она не могла сдерживаться.

– Почему это, интересно, он альфонс? Да Олег зарабатывает больше меня, между прочим! Как ты вообще смеешь…

– Ну вот и отлично, что зарабатывает! Иди целуйся с ним! От меня только отвянь! – Василий швырнул ложку, свекольник брызнул по виниловой скатерти малиновыми каплями.

Несмотря на раздражение, Юля все же испугалась, что сын сейчас вскочит и уйдет и снова не поест как следует, а потому примолкла. Васька и так худющий, вырос как жердь, да мяса не нарастил. Питается черт-те как. А она все-таки мать…

– Ну ладно, ладно, – попыталась она говорить примирительно. – Ешь. Ну что ты на меня кидаешься, я же просто переживаю за тебя.

– Переживала бы поменьше, мне бы легче жилось. – Лицо Васьки было злым и отстраненным. Он смотрел угрюмо, суп не доедал, но и не уходил. Юля взяла салфетку, стала вытирать свекольные брызги со стола. Положила ложку на край тарелки. Видно было, что и это все раздражает сына. Она перестала сдерживаться.

– А ты можешь нормально поговорить с матерью хоть раз?! – рявкнула по новой.

– А ты можешь нормально говорить?!

– А что я тебе сказала?!

– Да ты достала уже меня, достала! Я теперь даже девушек с именем Юля за километр обхожу! – с ненавистью глядя на мать, крикнул Вася.

– Что ты себе позволяешь?

– Что хочу – то и позволяю!

– Хватит хамить! – Юля заплакала, и сразу с надрывом, без разбега.

– О господи! Начинается! – Василий бросился вон из-за стола и, хлопнув дверью, скрылся в своей комнате.

Юля осталась одна. Рыдала, кривя и комкая лицо. Выла, жалея себя. Наконец всхлипнула, умолкая, вытерлась платком, высморкалась. Взяла телефон, набрала Олега – как в воду бросилась. Вообще-то она знала, что не нужно в таком состоянии звонить, но нестерпимо захотелось приклонить изболевшуюся голову к чьему-то теплому плечу.

– Юлька? – откликнулся Олег почти сразу. – А что с голосом?

Она вздохнула.

– С Васей опять поссорились, – сказала печально.

– Девочка моя бедная, – посочувствовал друг. Повисла пауза. Юля молчала, ждала новых целительных слов. – Ну ты что там затихла? – спросил Олег.

– Так грустно, – выдавила Юля.

– Бедняжка, – вздохнул он, и в его интонации она услышала нотки нетерпения.

– А сам что делаешь? – постаралась собраться Юля.

– В компе сижу. Проги качаю.

– А-а… Не до меня? – Юля надеялась, что голос звучит не раздраженно и достаточно доброжелательно.

– Ну почему не до тебя? – замялся Олег. – Просто… занят немножко.

Она опять вздохнула судорожно, жадно ловя его молчание – ведь ясно было, что на сегодня это уже последние секунды разговора, и потом ей снова придется остаться одной.

– А ты… – Олег, кажется, не знал, что сказать. Наконец смутился. – Господи, – заговорил более естественным тоном. – Юлечка, ну прости меня. Просто в самом деле занят. Но я тебе очень сочувствую. И очень тебя люблю.

Юля перевела дыхание, стало легче.

– Ну ты там держись, моя хорошая, да? – сказал еще Олег. – Держись. Не первый раз, не последний у тебя с Васькой проблемы. Ой… – вдруг отвлекся он, видимо уже думая о чем-то другом. – У меня тут, похоже, трабл какой-то… – Он явно смотрел в компьютер и про Юлю, видимо, уже почти забыл. – Ни фига себе! – воскликнул чуть в стороне от трубки. – Ну давай, Юлька, давай там, не грусти, моя хорошая, – проговорил речитативом. Она что-то пискнула в ответ, в очередной раз неожиданно покидаемая им. И услышала возле уха короткие гудки.

Сидела в безвольной позе, отрешенно уставившись в угол комнаты. Телефон вывалился из поникшей руки.

Подошла кошка Бася. Обнюхала гаджет. Потом обратилась к хозяйке. Глядела на нее преданно, сочувственно мявкнула, задирая серую голову. Стояла и просила, терпеливо, кротко – мя! И после долгой паузы опять, без раздражения, все с той же кротостью – мя!

– Только тебе я и нужна, Басенька, – сквозь плач проскулила Юля, привычно накручивая себя. – Если бы не ты – никому меня не надо. Зачем жить человеку, который никому не нужен? Зачем?

Кошка стояла рядом и ждала. В последнее время она не вспрыгивала ни на диван, ни на стул, ни на колени. Неизвестно почему, ей стало трудно двигаться, хотя была еще не старая. Десять лет всего, жить бы да жить в любящей семье… Васька и Юля души не чаяли в своей Басе. Но Басю явно что-то беспокоило, передвигаться она стала как-то бочком, чуть приседая на задние лапы. Юля закусила губу, с тревогой глядя на потерявшую прыть любимицу. «Нужно Васе сказать, – подумала. – К врачу нужно».

Она застучала в дверь сына:

– Вась, выйди, что-то с Басей не то. Ва-ся!

Сын выглянул из-за двери.

– Ну что с ней? – спросил нехотя.

– Ходит как-то странно. И не прыгает.

– Уж не девочка – прыгать, – хмуро процедил Василий. – Бась, эй! Басинда! Ну что там с тобой?

– Мя, – сказала Басинда и подошла к Васе, боднула в ногу, взглянула снизу вверх с ожиданием.

– Нормально все, что ты опять сочиняешь, – с привычным раздражением кинул Васька матери, нагибаясь за кошкой.

– Не нормально! Вот посмотри сзади, когда идет. Она как будто припадает на лапы. К Татьяне Ивановне нужно.

– Ладно, посмотрим, – буркнул Василий, скрываясь вместе с кошкой за дверью.

«Но почему он обозвал Олега альфонсом? – огорченно раздумывала Юля. – Никакой не альфонс. Даже денег у меня никогда не занимал. Правда, и мне не помогает. Но разве он обязан?.. А зато подарочки дарит… – вспомнила утешительное. – И вообще он хороший. Он меня любит. Просто сейчас время у него такое. И на работе аврал… И нужно еще заботиться о маме и сестре…»

Юле было тридцать шесть, а Олегу двадцать девять. Эти семь лет не давали покоя Васе. Да и Юлю, если честно, заставляли комплексовать. Тем более что Олежка был красив, весел и востребован.

Когда-то оба были ужасно влюблены. Однако на третьем году этих необязательных встреч его чувства приугасли. Юля и раньше стеснялась заговаривать о создании семьи, а теперь-то уж… Завести об этом речь было выше ее сил. Она часто плакала по ночам в ванной комнате от обиды и жалости к себе, остро переживала собственную неустроенность. Включив воду, чтобы Васька случайно не услышал, оплакивала нескладную свою любовь и очевидную, как ей казалось, несправедливость к ней судьбы. Правда, если шестнадцатилетнего Васи ночью не оказывалось дома, что случалось все чаще и чаще, тут уж ей было не до Олега. Тогда она не находила себе места, тревожась за сына, особенно если его телефон был выключен, – и тоже плакала, от страха за Василия. Когда же мобильник мальчика был включен, Юле оставалось одно утешение: ответит, нахамит – ну и слава богу, значит, по крайней мере жив.

А ведь еще недавно любовь и дружба процветали в их маленькой семье. Жизнь круто изменилась, когда Ваську накрыло пубертатом – парень стал отчаянно демонстрировать, что между ними больше не может быть ничего общего, что он сам по себе и не допустит ее вмешательства в свою жизнь. Юля страдала, но чувствовала себя бессильной изменить ситуацию.

Однако неприязнь к ней была не главной бедой Васьки. Главной стала несчастная любовь.

С Наташей Вася познакомился в дворовой компании. Это была типичная «плохая девчонка», в образе trash girl, с печальными, даже трагическими глазами, выражение которых только подчеркивал отчаянный «антигламурный» макияж. Наташа была самостоятельна и ершиста. Совершенно не ладила с родителями. Отец ее, дальнобойщик, мужчина решительный и к рассудительности не склонный, на всякую Наташину выходку реагировал выхватыванием ремня из брючных шлевок. Дочь убегала из дома.

Всякий раз, когда Юля смотрела в глаза этой девочке, у нее щемило сердце от какого-то безысходного сострадания, которого она не могла объяснить. Но вообще-то Васькину пассию, конечно, не любила. За что ей было любить Наташку, если именно с ее появлением начался их разрыв с сыном? Вряд ли девчонка настраивала Василия против матери. Но весь ее образ жизни, с ночными гуляньями, депрессивной музыкой, покуриванием травки (об этом Юля узнала по отрывочным сведениям, роняемым Василием еще вначале его любви, когда он с матерью не ругался так часто и так ожесточенно), – весь образ жизни Наташи утягивал Васю от Юли, заставлял резко и безжалостно отрываться от семьи, доказывая собственную безусловную взрослость и смехотворность попыток матери управлять им или навязывать свои дурацкие устаревшие правила жизни.

У Наташи тоже была какая-то любовь, и отнюдь не к Ваське. Любовь эта опять же была не взаимной, какой-то трудной, болезненной и безысходной. Васькой Наташа не то лечилась, пестуя его чувствами собственные раны; не то она на нем отыгрывалась за свои любовные неудачи. Как бы то ни было, девочка явно стала для парня бедствием, что было совершено ясно Юле. А безумствующий Васька все лез и лез на эту амбразуру, все пытался привязать Наташку, все стелился ей под ноги. Иногда они даже приходили вдвоем ночевать. Юля скрепя сердце это терпела. Только, судя по больным тоскующим глазам Васи после каждой такой ночи, вряд ли это приносило сыну много радости. Отдаваясь ему от тоски, Наташа за мужчину Василия не держала. Ей вообще нравились парни постарше. Но она страдала от пренебрежения своего жестокого возлюбленного и о влюбленного Ваську, словно в отместку, вытирала ноги. При этом по первому зову бежала опять туда, в ту жизнь, где ноги вытирали об нее, но куда ее неудержимо тянуло. А Вася страдал. Но всякий раз был счастлив, когда, в очередной раз поверженная, Наташка приползала к нему зализывать раны.

Юля с болезненным чувством наблюдала эту повторяющуюся цепную реакцию, понимая свое бессилие хоть чем-то помочь сыну. Беспокоило ее и то, что он учился в выпускном классе. Предстояло поступление в институт, и надо было готовиться к ЕГЭ. Но он, прежде устойчивый хорошист, учебу почти забросил. Единственное, что в нем еще напоминало прежнего Василька, – это его привязанность к кошке Басе, которую они когда-то подобрали на улице и принесли домой больным котенком. Басю он по-прежнему любил. А Юлю, казалось, ненавидел.

В принципе, и самому Василию так казалось. Мать его напрочь отказывалась замечать, что он окончательно и совершенно вырос. К тому же в последнее время она, по его наблюдениям, чудовищно поглупела. А главное – упрямо встречалась с этим уродским Олегом, что действительно выводило парня из себя, отбрасывая от нее на километры. Мало того, что в свои почтенные вроде бы тридцать шесть мать неизвестно зачем встречалась с мужиком, так был бы еще хоть нормальный мужик. Но нет, она выбрала молодого парня! И этого Василий принять уж никак не мог. Он считал, что глупая курица позорится сама и позорит его. Ему мерещилось, что наглый красавчик смеется над ней, а она, вместо того чтобы проявить гордость и выставить козлину вон пинками, липнет к нему, для него носит короткие юбки и дурацкие прически. И воображает как идиотка, что этот гад ее любит и вот-вот на ней женится. Женится он, как же! Вот все бросит – и начнет жениться…

А раньше Вася гордился своей мамой. Ему нравилось и то, что она выглядит почти девчонкой, и ее юбки, и веселые стрижки. Теперь Юля казалась Васе нелепой. Да просто безмозглой дурой. Он злился и говорил жестокие слова. А главное – не звонил ночами, когда подолгу задерживался с друзьями или с Наташкой. Даже выключал телефон – «чтоб не доставала».

Юля понимала: давить на мальчишку бессмысленно и вредно, иногда ей удавалось проявлять рассудительность. Но и в этих случаях сын держался, скорее, враждебно. Она старалась терпеть «несправедливость», но в конце концов нервы не выдерживали напряжения – Юля переходила на критику, срывалась на крик. Надежды на обретение хоть какого-то общего языка в очередной раз не оправдывались. Возвращаясь с работы или с переставших радовать свиданий с Олегом, она с трудом занималась домашними делами, душу тяготила тоска. И утешить ее было некому.

Хотя нет… Одно существо в мире было ей неизменно предано. Кошка Бася терлась у ног, смотрела в глаза, любила забраться на руки, чтобы помурлыкать, потоптаться передними лапами от избытка чувств… И вот теперь Юля с тревогой наблюдала странную беспомощность и пугающую кривоватость ее походки.

– Что же с тобой стряслось? – озабоченно бормотала она, поднимая кошку с пола. Благодарное животное урчало еще в полете. – Что с лапами? – Бася сидела, поджавшись, видно было, что на коленях хозяйки ей лучше, чем на полу, и что на свою долю кошка не жалуется. Юля развернула заднюю Басину ногу, пытаясь что-нибудь на ней рассмотреть.

– Мя, – сказала кошка, осторожно освобождая лапку из Юлиных рук и мостясь у нее на коленях в прежней позе.

– Больно? Девочка моя… – Она поцеловала кошку, склонившись и прижавшись лицом к нежной шерстке. – Только ты меня понимаешь, Басюша, – приговаривала, поглаживая животное по спинке, – только ты и любишь. Васька все время орет, и это еще хорошо! Орет – значит, дома. А Олег… Прямо не знаю, что у нас происходит, стал на меня раздражаться… И Васька злится, что с ним встречаюсь… Бась, но это же смешно! Можно подумать, было б лучше, если бы я встречалась с каким-нибудь дедушкой. Далась Ваське Олежкина молодость! Ну правда же? Он же не в папы напрашивается… – Юля вздохнула, мысленно обозревая свою невеселую жизнь, и опять поцеловала кошку.

С Олегом они ссорились все чаще. На самом деле Юля и сама не представляла, как бы можно было им жить втроем – Олег, она и ее сын. Но то, что Олежка не делал предложения и не предлагал селиться вместе – ее оскорбляло. Да и просто, по обычной «девичьей» запрограммированности, Юля хотела замуж. А Олег мечтал о собственном строительном бизнесе, о «Майбахе», о большом загородном доме – но никак не о женитьбе. С Юлькой Олега все устраивало как есть. Если бы еще подруга не донимала его так часто разными женскими заморочками, было бы вообще офигенно. Юльку он любил. Но любовь любовью – а семья семьей. Пока что его семьей были мать и сестра, вот за них он добровольно нес полную ответственность. А Юлька была его радостью. И почему ее это не устраивало, он не понимал. Ну разве не к радости должен стремиться человек?

В общем, Олегу было почти хорошо, а Юле довольно-таки плохо. Причем сама Юля могла придраться к чему угодно. Ее могло раздражить, что он опоздал на свидание, что в обеденный перерыв, когда, метнувшись к нему домой, они крутили свою торопливую любовь, из-за спешки Олег был не слишком внимателен. Или что, гуляя вдвоем по парку, они говорили только о том, что занимало его. Ее проблемы Олега не то чтобы не интересовали, но… Да что там говорить! Не интересовали они его совершенно. Просто пофиг были Олегу все ее проблемы.

– Юлька, ну отстань ты от Васьки, сразу всем полегчает! – умолял он как бы в шутку, хотя Юля отлично понимала, сколько там процентов шутки, а сколько действительного нежелания вникать в ее трудности. – Ну что нам, поговорить, что ли, не о чем, кроме как о твоем пока еще не перебесившемся сынуле! – скулил он.

– Вот так, да?! – надувалась она.

– Ну, прости, зай, прости, не обижайся, – умолял он, целуя ее. – Просто я и сам в его возрасте таким же был. А ты разве нет? Да все у парня нормально. Нельзя же постоянно только о нем и разговаривать.

– А о чем, например, нам можно разговаривать? – вскипала Юля. – О твоих проблемах на работе? Или о твоем будущем отпуске, твоем ремонте? Типа твои заботы – это наши заботы, а мои – уже только мои, да?..

Олежка, конечно, человек был неплохой, но уж больно легкомысленный. Уж больно эгоистичный в своей беззаботности. Молодой, небитый, непуганый, счастливый прямо до жестокости, до категорического нежелания вникать ни во что тяжелое, горькое в жизни… В общем – не ее поля ягода. Так считали и мать Юли, и Васька, и подружки ей намекали. И в целом получалось, что огорчений и боли в этих отношениях было больше, чем утешения и радости.

Печаль свою и неудовлетворенность, и раздражение от непонятости, от того, что ей так по жизни не везло, Юля несла домой. А Вася нес в их дом отчаяние нелюбимого и без памяти влюбленного подростка. И молодую злость кипящего гормонами, жаждущего самостоятельности шестнадцатилетнего мальчишки, которого по-прежнему, как будто он не вырос уже, пыталась опекать реально поглупевшая и ставшая невыносимой мама.

…Васька вернулся около двух. То есть не поздно. Юля только измученно взглянула, не в силах упрекать. Ее терзал страх за кошку.

– Вась, ну посмотри внимательно, неужели не видишь, Бася как-то бочком стала лапы ставить. Задние. Ну вот, вот! – Кошка как раз выходила из комнаты навстречу Василию. – Видишь, видишь? – тревожилась Юля.

– Ну… да. Вроде бы… А что это с ней?

– Откуда ж я знаю! Я тебе давно говорила. Ну, может, к врачу ее? Вдруг срочно нужно! – Юля, как обычно, заплакала.

– Ладно. Завтра позвоню Татьяне Ивановне, – обнадежил Василий. И, подхватив кошку, понес ее к себе. Бася привыкла ночевать в постелях хозяев. Не капризничала – кто возьмет, с тем и спит. А если и мать и сын, собираясь ложиться, про нее забывали, так кошка была не гордой – просилась сама. Хозяевам отвечала она полной взаимностью, обоих любила и обоим всегда все прощала, даже несправедливость, если случалось.

Утром Вася договорился с ветеринаршей. В свое время, разочаровавшись последовательно в нескольких ближайших клиниках, они обратились к женщине, имевшей в их районе репутацию доктора Айболита.

Принеся к ней Басю впервые и с трудом извлекая ее, упиравшуюся, из переноски, Василий, отчаянный любитель всякой живности, с удовлетворением наблюдал мелькавших повсюду в квартире кошек и собак. Татьяна Ивановна держала стационар да еще и принимала к себе брошенных животных, которых ей нередко подкидывали, – лучшей характеристики для Васи и быть не могло.

Вечером Юля с сыном сидели плечом к плечу. Перемены в кошке пугали обоих.

– Давно она такая? – уточнил Васька.

– По-моему, недели три… Я, наверное, тоже не сразу заметила…

– Это ведь может быть что-то нестрашное. – Сын с надеждой взглянул на мать. – Полечат – поправится.

Юля неуверенно кивнула.

– Ты никуда не собираешься? – осторожно спросила.

– Позже.

– Может, посмотрим что-нибудь? – робко предложила Юля.

Вася пожал плечами.

Поставили фильм, любимый обоими. Они не раз смотрели его вместе, когда еще были друзьями. «Из-за Наташки всё, – подумала Юля с тоской. – Хотя эту дуру нескладную тоже жалко. Что за взгляд у нее, матерь божия! Просто ужас. Как у побитой собаки… А глаза-то какие красивые…»

– У Наташки твоей глаза красивые, – неожиданно сообщила мать.

– И что? – мигом напрягся Вася.

– Ничего. Просто вспомнила… Как она?

– В смысле?

Васька подобрался, опасаясь нападения.

– Ну, вообще-то меня, если честно, интересует, как у тебя с ней?

– Никак, – выдавил Васька. Помолчал и зло добавил: – К своему опять потрусила…

Раньше он делился с матерью охотно – и радостями и неприятностями. Теперь это было редкостью. Юля погладила его по руке. Васька закусил губу и отвернулся.

– Вообще не понимаю, чего вам, женщинам, надо, – сказал все так же зло. – Чтобы вас все время унижали, бросали, да? Вам нормальные отношения не нужны? А чтобы поиздевались над вами, да? А любовь никому не нужна?

– Ну почему никому? Мне, например, очень нужна… Но в жизни всякое бывает. – Она смотрела на сына с нежным сочувствием. И удерживала себя от того, чтобы говорить о Наташе гадости.

– Ага, – сказал сын. – Оно и видно. Будто я не знаю, как ты плачешь после этого твоего… после ваших свиданок… дурацких…

Юля старалась не злиться, только вздохнула и погладила сына по волосам.

– Ну объясни, объясни, где тут любовь? – Сына явно мучила эта тема.

– Я не знаю. Я просто люблю. Хочу, чтобы меня любили. Но не всегда выходит как хочется.

– Ага. Вот и у Наташки ничего не выходит. А она все тащится к тому, а он просто над ней издевается… Мне говорит: ты хороший, но у нас ничего не получится.

– Ну говорит же, что хороший. Может, еще разочаруется в этом своем.

– Господи, – вздохнул Вася, – какие же вы, бабы, дуры!

Юля грустно гладила сына по голове – теперь ей редко выпадала удача приласкать его. А еще недавно они целовались и обнимались по любому поводу и без всякого повода.

– А помнишь, – сказала она, – когда ты был маленьким, мы с тобой договорились, что, как бы ни поссорились, – перед сном или выходом из дома обязательно помириться.

– Помню, конечно, – усмехнулся Вася.

– Ведь каждый может и не проснуться, и не вернуться… – Она помолчала. – Мы так часто стали ссориться… – сказала тихо. И отвернулась к телевизору, засмеялась какой-то экранной шутке, опасаясь пережать и спугнуть эту долгожданную, такую теперь редкую близость с сыном.

– Ну что, Басинда, – переключился и смутившийся Васька, беря кошку на руки. – Пойдем завтра к Татьяне Ивановне? Будет тебя лечить. Чтобы лапы топали как раньше. Будешь топать, как лошадь.

Бася заурчала, как всегда ему радуясь.

В узкой комнате пахло лекарствами, посередине тянулся великоватый для такого помещения смотровой стол с жестяной поверхностью. Поставленная на него Бася мелко тряслась. Ветеринарша долго прощупывала кошку и качала головой. По ее заключению, у той были серьезные проблемы с печенью.

– Вообще, – помявшись, заметила Татьяна Ивановна, – плохи ее дела, Васька. Видишь, и шерсть тусклая.

– Вижу. Да фиг с ней, с шерстью, лапы вон заплетаются! Что нам делать-то?

– Вась, тут что-то делать затруднительно, – явно с неохотой отвечала Татьяна. – Мы можем ее поколоть. Но ты ведь знаешь, как она любит переноску и частые визиты ко мне.

– Не любит, – признал Василий. – Но потерпит. Вы только помогите!

– В том-то и дело, что не жду я от этих уколов особой помощи. Не уверена, что нужно кошку мучить.

– Да что ж тогда делать-то? Вообще, отчего это у нее?

– Трудно пока сказать. – Татьяна Ивановна явно темнила. Впервые Василий видел ее неуверенность. Или что-то в этом роде. – Пока от печени полечим, конечно. Таблеточки будешь давать.

– Поможет?

– Васька, ты что пристал? Говорю же, пока не ясно. Звони, если что… там видно будет.

Когда Вася сажал кошку в переноску, она цеплялась за его руки.

– Ну что ты, что ты, Бась? Чего боишься?

Кошка слабо мяукнула. Васька взял переноску в охапку, прижал к груди. Так и пошел домой. Бася смотрела на него сквозь прутья короба.

Прошло еще три недели. Задние лапы у кошки окончательно парализовало. Она передвигалась на передних, подтягивая тельце и чуть перебирая бедрами, сохранившими остатки подвижности. Голени волочились за ней, но Бася все равно путешествовала по квартире, не оставляя своих прежних привычек.

Завидев кошку ползущей, Юля спешила подхватить ее на руки, чтобы доставить к лотку или миске. Но видимо, намерения животного не угадывала, потому что, стоило Басе оказаться на полу, как она, замерев на мгновение, начинала беспокойно озираться и, хлопотливо развернувшись, направлялась в другое место. Так и ползала по сложной, казавшейся бессмысленной траектории, пока совсем не утомлялась. Быть может, она упрямо искала по дому себя прежнюю.

Вскоре кошка перестала контролировать свои отправления, без подгузника уже нельзя было обходиться. Ночевала теперь всегда с Юлей, в углу дивана для нее были постелены пеленки. Прежде упитанная, за время болезни Бася потеряла около половины веса и сделалась совсем тощей и легкой. Зато все это неожиданно объединило Юлю и Васю. Забывая о собственных горестях, Василий чаще стал бывать дома, и мать с сыном общались теперь гораздо спокойнее.

Поначалу пытались скармливать Басе таблетки, но ее тошнило, и лечить перестали. То, что она не поправится, уже не вызывало сомнений, надеяться было не на что. Но усыпить безнадежно больную кошку все равно казалось невозможным. Паралич между тем прогрессировал, за ползущей Басей тащилась уже вся задняя часть туловища, почти от самого пояса; сбоку по полу ехал обездвиженный хвост. Она, как могла энергично, перебирала передними лапами. Физическая немощь почему-то не лишала ее желания ползать в разных направлениях. Кошка не хотела лежать, пыталась передвигаться, вызывая мучительную жалость у бессильных помочь ей хозяев и усугубляя их нерешительность.

Горемычный Василий, вместе с матерью потужив вечерами над Басей, по-прежнему каждую ночь отправлялся во двор, чтобы во что бы то ни стало увидеться с Наташкой и пожить своей новой, «взрослой», жизнью. Мать оставалась «дежурить» дома. Позаброшенный Олежка выражал недовольство Юлькиным невниманием – днем они встречались наспех, ему ее не хватало. Хотелось, как раньше, сходить с любимой девушкой в кабак, а потом завалиться к кому-нибудь из приятелей или в недорогой отель и там, не торопясь и со вкусом, предаться любви. Наконец Юля решилась-таки посвятить ему целый вечер, накануне отважившись на объяснение с сыном.

– Вась, – начала робко, – завтра с Басечкой посидишь?

– А ты куда?

– Ну… мне ведь нужно хоть иногда встретиться с… Так посидишь?

– Опять к своему намыливаешься? – посмурнел Василий.

– Но ты же выходишь каждый вечер… Я тоже скучаю по Олегу. И он скучает, – добавила поспешно.

– Ага, скучает он, как же! – привычно нахамил Вася.

– Ну конечно, скучает! Ты сам-то постоянно видишься с Наташей – неужели трудно меня понять?

Вася хмуро молчал. Юля заговорила уверенней:

– Мне тоже очень хочется любви, как и тебе.

– Да какой любви, мама! – не выдержал Василий. – В твоем возрасте…

– Такой! – перебила Юля. – Вась, ну послушай, я ведь от твоего выбора тоже не в восторге. Но что я могу сделать? Тебя тянет только к Наташе, и ты с моим мнением не считаешься. А мне в том же самом отказываешь. Разве это справедливо?

Вася помолчал.

– Все-таки это не одно и то же, – сказал неуверенно.

– Да? А почему? По-моему, одно. Я люблю человека – он тебе не нравится. Ты любишь девушку – она мне не нравится.

– Да, но… – Вася хотел напомнить опять про возраст, но почему-то удержался.

– Ну, пойми, Вась, я люблю его. Ну я ничего не могу с собой поделать. Он мне нужен. Пойми же меня! Мне просто плохо без него.

– Ладно, – отмахнулся сын. – Иди куда хочешь.

– А Бася?

– Сам останусь.

– Спасибо тебе, Васенька. – Юля поцеловала его. Помедлила немного и крепко обняла. Василий не сопротивлялся… Раньше вообще-то он тут же в ответ обнимал свою маму, но… то было раньше. А теперь она уже тому была рада, что не отпихнул.

В ресторане Юлька грустила. Оставшиеся дома сын и кошка не выходили из головы. Олег пытался ее смешить, и она старалась улыбаться. Но получалось не очень.

– Ну ты что такая? В кои-то веки встретились – и ты киснешь, – наконец мягко упрекнул он подружку.

– Да нет, я… Я правда рада. Устала просто… Проблем много.

Олег поскучнел.

– Так не здесь же, Юльк, – сказал он. – Вообще-то и у меня проблем хватает. Но сейчас я занят только тобой, любимая… Ну что – просим счет?

Он расплатился, и они, целуясь на ходу, отправились к нему домой – мать и сестра проводили вечер в театре.

– У нас часа три верных, – радостно сообщил Олег, быстро расстилая постель. – Наконец-то, Юлька, – прошептал возбужденно, привлекая ее к себе, – я так соскучился!..

Через полчаса они лежали рядом и ели помытые Олежкой яблоки.

– Ну вот, – сказал он, целуя Юлю в висок, – а ты хандрила. А жизнь – она такая прекрасная штука! Да?

Юля кивнула. Но потом сказала:

– Жизнь прекрасна, когда я с тобой. – И, помолчав, добавила: – Дома сейчас тяжело.

– Ну ладно тебе, Юляш, – сморщился Олег. – Забей. Все будет хорошо.

Ему легко давались эти слова. А она любила его и боялась потерять. Сдерживала, гасила в себе обиды… Только не думать сейчас о Басе и Васе не могла.

– Ну что опять? – уже сердился он.

– Да все нормально, я так… – пыталась улыбаться Юля.

– Брось унывать, малыш, – призывал Олег бодрым голосом. – Тебе это не идет.

– Я стараюсь, – кивала она прилежно.

– Вот и умничка. Расскажи лучше что-нибудь хорошенькое.

– Хорошенькое? Даже не знаю… Лучше ты расскажи.

– Нет, лучше ты, – упрямился Олег.

– Да у меня просто Бася из головы не выходит… С таким трудом нашла эти памперсы маленькие, такая, оказывается, редкость… подгузники для мелких животных… с весом в два-три килограмма…

– Угу, угу, – мычал Олег, откусывая яблоко.

– Она у нас уже до пояса неподвижная… Так жалко ее… – Юля прослезилась, взглянула на Олега жалобно. Тот поцеловал ее и пробубнил набитым ртом:

– Ну-ну, Юлечка, что поделаешь? Все болеют, все умирают…

– Да, да, – роняя слезы, кивала Юля. – Она вообще-то не плачет. Мы надеемся, что ей не больно.

– Что поделаешь! Как говорится, мертвых в землю – живых за стол, – рассеянно сыпал сытой мудростью Олег. – Мы-то пока с тобой живы, Юляшечка моя… – Он сладко потянулся.

– Да, но то ж Бася, понимаешь! Не кто-нибудь… Я вижу, что дела плохи, но не могу это принять. Все советуют усыпить. Но как? Она даже урчит еще, когда на руки берешь. Значит, по-прежнему нас любит, надеется, наверное, что поможем… – у Юльки опять дрогнул голос. – Ну невозможно убить…

– Угу, угу, – кивал Олег, отгрызая от яблока.

– Памперсы не купишь… А без памперсов уже никак… Маленький размер такая редкость… А из больших сразу выползает…

Олег вздохнул.

– Раньше почти шесть килограммов весила, теперь совсем усохла, – бормотала Юля, всхлипывая. – Легонькая такая… Но не плачет, не жалуется. Может, все-таки не страдает, а?

– Может, – вяло согласился Олег.

– Ничего уже не ест, – неудержимо делилась Юля. – Совсем… – Олег молчал. – Только пьет. К миске с водой часто ползает. А есть не хочет. Или не может… Уже неделю, наверное. Знаешь, так тяжело все время. – Юля судорожно вздохнула, взглянула на Олега. Он смотрел в потолок. На лице читались скука и досада. – Олеж, – позвала она. – Тебе, что ли, совсем до меня дела нет?

– Юль, – он приподнялся на локте, – а тебе есть до меня дело?

Юлька зарыдала.

– Юль, ну хватит, ну перестань, – уговаривал он. – Ну я понимаю, тяжело. Но что ж теперь? Жизнь-то не кончена!

– Да! Мне тяжело! – в голос плакала Юля. – А тебе наплевать!.. – Заливаясь слезами, она пыталась выкрикивать слова: – От… тебя… ни поддержки… ни…

– А от тебя? – тоже разозлился Олег. – Я работаю, устаю! Мне хочется, чтобы любимая женщина со мной вечером была, чтобы приласкала! Да, Юль, я тоже человек! И мне хочется, чтобы женщина моя была рядом! И хоть иногда обо мне тоже думала!

– Но ты же знаешь, какие у меня обстоятельства!

– А ты знаешь, какие у меня обстоятельства? Ты спросила, как мои дела? Как же! Все разговоры у нас про кошачьи памперсы! Как ты думаешь, мне это очень интересно?

Юля плакала и не могла остановиться. У нее не было сил выслушивать и произносить упреки.

Олег замолчал. Завздыхал. Стал опять извиняться. Но выглядел хмуро. И видно было, что все равно сердится на нее. И она не в состоянии уже была сдерживать свои обиды. И как-то совсем стало ясно, что разрыв неизбежен, что он уже фактически произошел…

Что могла она дать ему – этому такому еще по-детски эгоистичному парню? И раньше-то сомневалась. А теперь, когда все настолько усложнилось, когда дома ждали больная кошка и издерганный Васька – ее родные, ее любимые, ее несчастные…

Домой Юля притащилась поздно. Лицо было распухшим от слез. Вася взглянул и сказал:

– Ага. Любовь! Понятно.

Возмущенно потрясая головой, он удалился в свою комнату с Басей на руках. А Юля опустилась на стул и долго плакала безысходными слезами.

Лучше кошке не становилось. По полу за ней тащились уже две трети ее исхудавшего завалившегося набок тельца. Несмотря на это, она упорствовала в своем желании передвигаться, не прекращала угрюмого ползанья. Передние лапы отчаянно цеплялись за половицы, таща груз ставшего обузой туловища и наполняя сердце Юли болью беспомощного сострадания. Васька страдал не меньше. Но каждый вечер устремлялся во двор, чтобы получить там новую порцию горя от безнадежно влюбленной в другого Наташки.

Кошка совсем перестала себя вылизывать. Вокруг нее установился тяжелый запах. Частая смена подгузников помогала мало. По вечерам они с Васькой ее купали. Вася держал Басю на весу, Юля намыливала и поливала водой. Раньше во время редких купаний кошка вырывалась и царапалась, теперь она потеряла способность сопротивляться. Юля заворачивала ее в полотенце, они несли кулек в комнату, прижимая к себе, вдвоем надевали памперс, укладывали Басю на лежанку. Кошка едва заметно качала постаревшей серой мордочкой.

Очередным утром переодетая в чистый подгузник Бася заковыляла к своей миске. Но, не дотянувшись до воды, жалко заверещала.

Вася прибежал на Юлин крик.

– Посмотри… – выдавила она сквозь слезы.

– Похоже… уже и шея… – признал бесцветным голосом Вася. И принялся набирать номер Татьяны Ивановны.

Олег оказался первым, кто попался Юле на глаза. Она отшатнулась, почувствовав отчуждение.

– Неважно выглядишь, – заметил он участливо. – Не заболела?

– Нет, – реагировала сухо. – Кошка умирает. – И поспешила удалиться.

Олег не стал догонять, тоже помчался по своим делам.

У Юли все валилось из рук. К ней приставали с расспросами, с сочувствием. Она плакала и отворачивалась. В конце концов начальница отправила ее домой. Оставалось еще часа четыре времени. Четыре часа вместе с Басей – и вечность врозь… Придя домой, Юля легла рядом с кошкой, гладила ее серую в свалявшейся шерстке голову, истощенное, повернутое набок бездвижное тельце, обещая, что она несомненно попадет в кошачий рай за то, что прожила свою жизнь в любви и много страдала в конце.

В восемь пришла ветеринарша, попросила простыню и полотенце.

– Для первого укола, – пояснила скупо.

– А всего сколько? – робко уточнила Юля.

– Два. После первого расслабится, пропадет чувствительность. – Татьяна Ивановна поставила чемоданчик на маленький стол возле дивана. – После второго быстрый паралич сердца, – сухо завершила объяснения.

Юлю трясло.

– Ей не будет больно? – спросила, выстукивая зубами дробь.

– Нет…

Татьяна Ивановна взяла Басю на руки.

– Ай-ай-ай… – бормотала, ощупывая кошкин живот. – Вся в метастазах.

«Васька не говорил…» Юля растерянно посмотрела на сына. А он – на Юлю. Докторша тем временем положила кошку на простынку, сняла подгузник.

– Вы не хотите выйти? – уточнила угрюмо.

– Нет, – Вася мотнул головой.

– Мы ее не бросим, – добавила Юля и взяла Басю на колени, остро ощущая ее прощальное тепло.

– Положите на простыню, – приказала Татьяна Ивановна.

– Я хочу ей помочь, – засомневалась Юля.

– Вы помешаете. Возможно, ее будет тошнить…

– А гладить? – снова заплакала Юля.

– Можете, – буркнула докторша.

Она набрала препарат в шприц и склонилась над Басей. Кошка беспокойно заозиралась.

– Ничего, ничего, – бормотала ветеринарша, – сейчас расслабимся, уснем.

– Не бойся, Басенька, я с тобой, – всхлипывала Юля, гладя ее по голове.

Прошло минуты три – кошка не успокаивалась. Издала какое-то горловое бульканье, передние лапы беспорядочно задвигались. Хмурый взгляд словно сделался еще более хмурым и тревожным. Кошка перебирала и перебирала лапами, как будто ища устойчивого положения. Юле казалось – она из последних сил цепляется за жизнь. Бася, насколько могла, крутила головой. Юля беспомощно кусала костяшки пальцев, не сводя с нее глаз. Вася застыл в молчании. А кошка все возила лапами, простыня под ней сбилась.

Татьяна Ивановна смотрела на часы… Бася не успокаивалась, не задремывала, как было обещано. Доктор набрала в шприц следующий препарат и сделала новый укол. Через несколько мгновений кошка застыла. В последний раз судорожно сглотнула. Ее полуоткрытые глаза стали мутными. Она лежала на боку – исхудавшая, со свалявшейся шерстью. Юля плакала и как заведенная гладила Басю по боку.

– По-моему, она не хотела, – всхлипнула горько.

Докторица пожала плечами.

– Только не хороните во дворе, – посоветовала. – Если патруль проедет или соседи донесут – ничего хорошего не будет. Это противозаконно.

– А куда же ее? – обеспокоилась Юля.

– Выйдите вон на пустырь… Ну Васька знает… И не днем.

Сын кивнул.

– Только поглубже, Вась, чтобы собаки не раскопали.

Василий проводил Татьяну Ивановну до дверей, расплатился, вернулся в комнату.

– Я думала, все по-другому будет… – сказала Юля, робко взглянув на сына. Он кивнул. Губы у нее задрожали: – Мне показалось, она не хотела умирать. Она цеплялась… – Вася молчал. Юля постаралась справиться с собой и заговорила о другом: – Давай завернем ее и положим в обувную коробку.

Они постояли молча над коробкой, в которой теперь лежала их укутанная в пеленку кошка. Юля опять заплакала и обняла сына, прижавшись лицом к его груди, и он тоже обнял мать, припав щекой к ее макушке… Юлька подумала, что вот теперь у нее остался только Васенька.

Было почти одиннадцать вечера. Оба не имели сил, чтобы что-то решать дальше. Вася даже не пошел на улицу. Они попрощались, поцеловались и разошлись по своим комнатам, оставив коробку-гробик на холодном балконе.

Следующей ночью за домом на пустыре Вася кошку похоронил. Пока он долбил мерзлую землю, Юля сидела на кухне и смотрела в одну точку, грызя ноготь и прислушиваясь к шорохам на лестнице. Наконец в замке завозился ключ. Юля побежала к двери.

– Ну как? – спросила.

– Там теплотрасса, земля не такая мерзлая, в общем, ничего, нормально…

– А что долго?

– Все ж не лето… Ну и ментов боялся.

– Поешь?

– Нет. Спать пойду.

– А где ты ее?..

– Ну там, на пустыре. Покажу потом.

– Угу, – кивнула Юлька. Помолчали. – Ямка глубокая получилась?

– Не очень. Все-таки мороз. Ну так, ничего. Думаю, в общем, нормально.

– Хорошо. Пойдем спать?

– Пойдем. Спокойной ночи.

– Валерьянки выпью. Тебе накапать?

– Давай…

Олежка зашел после обеда.

– Как ты?

– Ничего, – отозвалась Юля.

– А кошка?

– Похоронили.

– М-м… Вечером домой?

Она кивнула. Ей не хотелось смотреть на него. Отчего-то казалось, что Олег предал ее в трудную минуту. Хотя… Вроде бы ничего такого он и не делал, но как-то неуютно стало общаться. «Нет, – думалось отчетливо, – просто это не мой человек. Люблю… А не мой».

Олег потоптался и ушел. Позвоню, сказал.

Но звонил он все реже. Да она уже и не скучала о нем. Вся эта история ее сильно встряхнула и в результате с Васькой сблизила, а с Олежкой развела. «Если бы так вышло и у Васи…» – мечтала Юля.

Сын, однако, продолжал любить свою неблагополучную и бессердечную Наташу. А Наташа – своего ненадежного безжалостного друга. И все было почти по-прежнему. Но не совсем.

Несмотря на смерть любимой кошки, а вернее именно в связи с ее потерей, Вася словно вернулся домой.

– Ну что там у тебя? – спрашивала Юля. – Наташа еще не образумилась?

– В смысле? – уточнял сын – и в этом уточнении теперь не было ни враждебности, ни настороженности.

– Ну ты ж у меня… Должна же она когда-то оценить, какой ты классный!

– Мам, твое мнение несчитово, – усмехался Василий.

– Почему?

– Потому что ты – мама.

– Я женщина. Как женщина говорю: ты – супер.

– А у тебя-то как дела? – переводил стрелку Вася.

– Да в общем ничего, догорает потихоньку, – делилась она.

– У него или у тебя?

– У обоих, наверное. Да я уж смирилась, – добавляла грустно.

– Ну и ладно. Получше найдешь. Ты у нас тоже супер.

– Конечно. У нас это семейное…

«Если за Васеньку нужно было расплатиться Олегом, – думала Юля, – грех мне жаловаться».

– А знаешь, Васька, они просто дураки.

– Кто?

– Да эти, наши – твоя и мой.

Васька усмехнулся. Юля задумалась.

– Стихи такие есть, – припоминала она, склонив голову набок: – «Пусть сдохнут те, кто нас не захотел. Пусть плачут те, кому мы не достались». Вот! Они еще локти себе кусать будут!

– Сильно сказано, – одобрил Вася.

– А ты у меня точно красавчик. И вообще – золото.

– А че тогда не нужен никому?

– Мне, мне нужен! И никто в мире так не нужен! Даже рядом не стояло.

Вася опять усмехнулся, качая головой.

– Да все я понимаю, – заспешила Юля. – Но все равно: что бы ни было – я с тобой, я на твоей стороне.

Они обнялись.

– Ну ничего, мам, – сказал Васька, – мы еще им покажем. Не раскисай. Я тоже с тобой.

«Мы вместе», – думала Юля, прижимаясь к сыну. На глаза привычно навернулись слезы.

– И чего? – удивился сын.

– Сама не знаю. Все время так… Где теперь наша Бася?

– Как где? В райских кусчах! – заверил сын.

– Правда? – просияла Юля.

– Ну а где ж ей быть! – воскликнул Вася. – Не горюй, – сказал. – Если что, я на связи…

И, поцеловав мать, ушел гулять. Как всегда в это ночное время.