Глава 12
Гришин безбожно проспал. Вроде и лег не поздно, слегка за полночь, а все равно проспал. Может, виной тому было прекрасное настроение, в котором он пребывал, когда провожал до соседних дверей Варю? Черт его знает! Может, и так. Он давно уже не был так беспечно весел.
Затащить в постель Варю не вышло, он и не старался, боясь ее спугнуть, но все равно все прошло замечательно. Он успел убрать квартиру, накрыть на стол, принять душ, побриться и надеть чистые домашние джинсы и новую тенниску. Долго думал, остаться ли в домашних тапках или надеть ботинки. Решил остаться в тапках, с ботинками явный перебор.
Варя пришла в милом трикотажном платьице нежного сливочного оттенка и тоже в тапочках. Они неловко поздоровались у дверей. Нелепо пожали друг другу руки. И он пригласил ее в комнату. Она сразу оценила его старания. И новенькая одноразовая скатерть ей понравилась. И нехитрая сервировка. Они уселись напротив друг друга, начали кушать. Гришин, подкладывая ей в тарелки и доливая вина, все время рассказывал о своей работе. Варя – по обстоятельствам – то восхищалась, то ужасалась. Потом коротко рассказала о себе. В ее судьбе, по мнению Гришина, не было ничего примечательного. Все обычно: детский сад, школа, институт, скучная работа. Родители в соседнем городе. Есть еще замужняя бездетная сестра. Квартира досталась от тетки в наследство. Все обыденно и скучно.
Могла бы и сразу дать, подумал он мимоходом, рассматривая милое симпатичное лицо девушки, сидевшей напротив. Нажми он сейчас, она бы не отказала. Но все равно решил не торопиться. Пусть все идет своим чередом, подумал он, выливая последние капли вина в свой бокал.
Потом он ее проводил, убрал со стола, остатки еды разложил в пластиковые контейнеры. Ему еще на пару дней хватит. Вымыл посуду. И отправился спать. Но перед тем как вырубиться, недолго анализировал.
Вроде и дружеским было их общение, но в воздухе незримо метался намек на дальнейшее развитие их отношений, сделал он вывод через пару минут. Ужин из недорогого ресторана превзошел все ожидания и его, и Вари. И вкусно, и не накладно, и много. Она без конца нахваливала, он млел от удовольствия, походя решив, что не так уж она и избалована, как показала себя в первую их встречу.
Потом он уснул, видел во сне что-то трогательное и красивое. И, как следствие, проспал! Благо Волков велел в архив областного отдела народного образования ему двигать с утра. А то бы вышел конфуз. И Волков лишний повод бы получил для взыскания.
Позавтракать он не успел, решил, что в школу не поедет. Делать там нечего. Никто там ничего не знает. Схватил на ходу сардельку с куском хлеба, жевал уже в машине. Потом пришлось покупать жевательную резинку, чтобы колбасно-чесночным духом на людей не дышать.
– Снова вы, – утвердительно и совсем не удивленно произнесла женщина из архива и вздохнула. – Дался вам этот Смородин, товарищ капитан.
И пошла узким проходом между высоких стеллажей. Гришин за ней.
Женщина была в годах. И хорошо в годах, подумал Гришин, рассматривая ее морщинистую шею и кисти рук в пигментных пятнах. Одета в темный костюм, немодный и старый, как она. На ногах стоптанные войлочные сапоги. Это для работы, понял Гришин, заметив под ее рабочим столом кожаные сапоги на невысоком каблучке.
– Присаживайтесь, раз пришли. – Она недовольно покосилась на Гришина, который без стеснения рассматривал ее войлочные обутки. И объяснила, снова с тяжелым вздохом: – Холодно тут. Для документов поддерживают определенную температуру. Старая печать выдерживает. А новые бумаги… Через пять лет чернила блекнут, ничего не видно. Вот и сижу тут без света почти, без тепла, чтобы документы хранились. Так что вас снова привело ко мне, товарищ капитан?
Он толком не знал, с чего начать разговор. И решил с самого начала. Со смерти Угаровой.
– Вера Степановна умерла? – ахнула женщина, хватаясь за рукав его куртки. – Надо же! Она же крепкая была, статная…
– Вот именно, что была. – Он помялся, осторожно отцепил ее пальцы, чтобы не выглядело грубо, а потом спросил все же: – Вы меня простите, ради бога! Я запамятовал, как вас по имени-отчеству?
– А вы не запамятовали! – фыркнула она, делаясь веселой и неожиданно по-молодому озорной. – Я вам не представлялась. А я тезка покойницы Угаровой.
– Тоже Вера Степановна? – изумился он.
– Да, тоже… Так бывает…
Она присела на стул за старенький письменный столик с исчезнувшей давно полировкой. Он сел напротив. Вера Степановна, не поворачиваясь, тут же заученным движением нашарила на подоконнике чайник, щелкнула тумблером. Глаз с Гришина она при этом не сводила.
– Почему вы давеча не спросили меня, с чего это я помню Ваню Смородина? – нарушила она тишину, когда уже чайник вскипел, чай был заварен и кипяток был разлит по чашкам.
Он не спросил! А Волков, зараза, на это сразу обратил внимание.
– И почему?
Гришин с удовольствием хлебнул ароматного чая. Холодная сарделька с куском хлеба до сих пор, кажется, торчала в горле. Привык он к плотному горячему завтраку, что поделаешь. А уж чая с утра выпивает кружки по три.
– А потому что Ваня Смородин был моим учеником, – промолвила Вера Степановна, странно поглядывая на Сергея. – И не плохим учеником, скажу я вам. Невзирая на то что семья числилась неблагополучной, мальчик рос активным, послушным и старательным. Так бывает…
– А чего тогда он из тридцать восьмой школы в девятнадцатую перевелся? Если с успеваемостью у него был полный порядок и с дисциплиной, то… непонятно как-то! Вы позволите? – Он вытянул руку к плетеной корзинке, доверху набитой сухариками и баранками с маком.
– Угощайтесь, угощайтесь. – Она скупо улыбнулась, взгляд ее прошелся вдоль стеллажей, плотно забитых папками с делами бывших учащихся средних школ. – Перевелся он из-за родителей скорее всего. Пили они сильно. Слух шел, что квартиру пропили. Поменяли свою на что-то убогое. Будто из центра переехали на окраину. Будто даже в коммуналку. Но точно не могу сказать. Адрес его новый есть в деле, но я там не была ни разу. Условий не знаю. И коммуналка то была или отдельная квартира, знать не могу. Извините…
– Стало быть, Ваня стал жертвой обстоятельств?
Гришин вдруг вспомнил о своем блокноте и остро отточенном карандаше. Полез было за ним в карман, но его не обнаружил. Блокнот остался в другой куртке. И карандаш там же. Накатила странная досада.
– Да, выходит, – нарушила затяжную паузу Вера Степановна. – Ваня стал жертвой… Во всех смыслах этого слова! Такая страшная смерть! Сгореть заживо! Ужас…
– А подробностей того пожара не знаете? – спросил он на всякий случай.
– Ну что вы, капитан! – Улыбка едва тронула ее тонкие бесцветные губы. – Меня же там не было!
– А кто был?
Так брякнул, просто так. Совершенно не надеясь на ответ. А она неожиданно ответила:
– Так тезка моя там была – Угарова Вера Степановна. Ездила, с ее слов, в дачный поселок, бродила по пожарищу.
– Что искала?
Он напрягся. Выходит, не зря Волкову что-то такое чудилось во всей этой истории. Не зря он вчера пальцы сплетал замком и водил ими у него почти перед носом, утверждая, что все это как-то между собой связано.
– Как она утверждала: искала улики, свидетельствующие о поджоге.
– Поджоге? – ахнул Гришин и даже баранку, раздувшую ему щеку, перестал жевать. – То есть Угарова считала, что дачный дом Смородиных подожгли?
– Да. Она так считала. Во всяком случае, много чего говорила по этому поводу.
– А ей-то, ей что была за печаль?! Зачем она туда поехала? Она что же, поддерживала с ними отношения? Почему? Что их связывало?
Женщина неожиданно нахмурилась и долго размышляла, уставившись на свои стоптанные войлочные сапоги. А потом спросила:
– Как она умерла?
– Утонула в собственной ванне. Захлебнулась. Уснула.
– Вера?! Уснула в ванне?! Она что… – Женщина замялась, потом все же вымолвила: – Была нетрезва?
– Нет. Она просто наглоталась снотворного и полезла в ванну. Видимо, думала, что успеет искупаться, прежде чем снотворное начнет действовать.
И Гришин потянулся за очередной баранкой. Но был остановлен властным окриком бывшего педагога.
– Хватит жрать, капитан! – крикнула она и даже по руке его шлепнула. – Вы не ходите вокруг да около! Говорите прямо: ее что, убили?
– Дело закрыто за отсутствием состава преступления. Несчастный случай, – скупо ответил он, обидевшись за шлепок.
– Тогда какого рожна вы здесь делаете, товарищ капитан?! Почему спрашиваете о Смородине? Что вы от меня скрываете, а? Говорите! У меня, между прочим, рабочий день в разгаре, – напомнила она и нахмурилась. – Я не могу без конца играть с вами в угадайку. Ну?!
– Дело закрыто, но кое-кто из нашего отдела считает, что ее того… Заставили выпить снотворное и влезть в ванну, полную воды.
Он был очень деликатен, не называл имен, причину смерти назвал предположительной. И бывшая училка тут же сделала вывод.
– То есть, другими словами, вы занимаетесь самодеятельностью? Вас что же, племянница Веры наняла?
– Племянница? Наняла? – Гришин сделал непонимающие глаза.
– Генриетта! Она с теткой хоть и собачилась, но любила ее. И принять такую нелепую ее смерть вряд ли могла. Она вас наняла, отвечайте! – повысила голос работница архива.
– И да, и нет, – замялся Гришин, почувствовав вдруг, что сильно вспотел, а в помещении было достаточно прохладно. – Просто потом случилась еще одна смерть, и тоже несчастный случай. И мое руководство считает, что этих двух женщин кто-то планомерно убрал.
– Кто еще?!
Ее тусклые глаза широко распахнулись, в них заблестело болезненное любопытство. Такое, когда и правду жутко знать хочется, и услышать ее страшно.
– Ваша бывшая директриса Николаева Нина Ивановна.
– Так я слышала! – недоверчиво фыркнула Вера Степановна. – У нас даже кто-то пытался деньги собирать. Я отказала.
– А что так?
– Так вот как-то! – с вызовом глянула она на Гришина. – Я не богаче ее. Похоронят. Кстати… Вы что же, считаете, что это был не несчастный случай? Что ее машина сбила намеренно?
Честно? Он так не считал. Вернее, считал не совсем так. Но не выкладывать же свои соображения прямо здесь вот, прямо запросто. Он коротко кивнул:
– Ага! Вот так вот, да.
Вера Степановна обвила свою чашку с остывшим давно чаем пальцами. Покрутила ее на блюдце. Перевела взгляд на плетеную корзинку с сухариками и сушками с маком. И спохватилась:
– Да вы кушайте, капитан, кушайте. И извините меня за грубость. Все неожиданно как-то. Сначала Вера. К слову, о ее кончине я не знала. Да и кто тут вспомнит об уборщице, которую давно уволили.
– Со скандалом, я слышал? – ввернул Гришин, нацепив на палец сразу три баранки.
– Да замяли тот скандал, замяли. Ходу никакого не дали, – досадливо поморщилась Вера Степановна, продолжая поигрывать чашкой с остывшим чаем.
– А вы в курсе, что вообще был за скандал? Не он ли стал причиной перевода Вани Смородина? – Гришин захрустел баранкой.
– Ой, вот про Ваню ничего не могу сказать. Честно, не знаю. – И она посмотрела на Гришина честным открытым взглядом. – А вот что Веру уволили из-за этого, это точно.
– Так что это был за скандал, Вера Степановна? Я был в школе, там никто ничего не знает.
– И правильно. Не знают, – кивком подтвердила она. – Был замешан кто-то из родителей. Это я краем уха услышала. И все. Больше никакой информации.
– А почему ее уволили-то?
– То ли она обвинила кого-то в чем-то грязном, то ли увидела что-то грязное и донесла директору, а та… Ой, вот честно хотите?
Она отняла пальцы от чашки с чаем и прижала их к худой груди. На Гришина посмотрела почти умоляя.
– Хочу, конечно, – кивнул он.
– Я не могу сейчас просто взять и насочинять что-то! Я не знала, правда, никаких подробностей. Ходили сплетни, но такие осторожные, что… – Она покачала головой, не сводя с него умоляющего взгляда. – Что это запросто могло быть просто сплетнями.
– А можно мне их пересказать, Вера Степановна?
Гришин вежливо улыбнулся. Он знал, что такая его улыбка действует безотказно. Ах, как бы еще блокнот да карандаш в помощь. Надо же было позабыть все! Он будто безоружен!
– Вас интересуют сплетни двадцатилетней давности?! – изумленно воззрилась на него работница архива.
– Точнее, уволили Угарову семнадцать лет назад, – поправил ее Гришин, все так же вежливо улыбаясь.
– Ну да, да, семнадцать лет назад. И вас это интересует?! Ну почему?!
– Кое-кто из наших сотрудников считает…
Он едва зубами не заскрипел, вспоминая Волкова, по чьей милости он теперь мерз в архиве и уговаривал тощую тетку поделиться с ним информацией. Он ведь так же, как и она, считал, что грош цена тем дурацким сплетням. Грош цена! Семнадцать лет прошло! Все участники того давнего скандала мертвы! Если, конечно, Ваня Смородин вообще имел к нему отношение.
– Ладно, я поняла, – махнула она рукой, потому что он застрял на середине предложения и не знал, что сказать дальше. – Так вот… Тезка моя – Угарова Вера Степановна – была при нашей директрисе кем-то вроде…
Она замялась ненадолго, и Гришин подсказал:
– Человека, отвечающего за дисциплину?
– Кто вам такое сказал? – изумленно полезли вверх ее неухоженные брови.
– Племянница Угаровой.
– А, ну да, да, а как же! – Ее бесцветные губы неприязненно сложились. – Как еще благородно обозвать подлые дела?!
– Подлые?
– А какие еще? Угарова была при Николаевой стукачом. Самым настоящим, подлым стукачом! Мы говорить вслух боялись, капитан. Шептаться приходилось! Такая… Такая это была, пардон, тварь! Все вывернет, перевернет, напридумывает! Что услышит, донесет. И чего не услышит, донесет тоже. В своей, так сказать, интерпретации. – Вера Степановна принялась вдруг отряхиваться, будто сами воспоминания ложились на нее толстым слоем невидимой грязи. – У меня неоднократно бывали с ней стычки. Не из-за меня. Из-за детей. Ну вы подумайте – врываться в туалет к мальчикам! Это разве нормально?! Да, покуривали они там. Но у нас, в конце концов, и трудовик был мужчина, и физкультурник. Могли туда войти и разогнать курильщиков. Нет же! Ей доставляло какое-то извращенное удовольствие смущать детей. Дрянная была тетка, уж поверьте. Генриетта, конечно, родная кровь, ее обелила. Но… Когда она уволилась, мы просто выдохнули, честно-честно!
– Но почему? Что случилось? Что говорили в школе по этому поводу?
– Говорили, что Угарова… – Вера Степановна смущенно потупила взгляд, нехотя договорила: – Будто она подловила за чем-то запретным кого-то из родителей.
– Тоже курили в туалете мальчиков? – пошутил Гришин.
И сразу по ее сведенным к переносице бровям понял, что пошутил неудачно.
– Туалет мальчиков тут ни при чем! – резко оборвала его веселье Вера Степановна. – Она что-то увидела в машине.
– В машине?!
– Да. Кто-то из родителей подъезжал в определенное время к баскетбольной площадке. Там у нас был очень уединенный заросший кустарником пятачок. Там, кстати, тоже покуривали хулиганы наши.
– Что с машиной? – поторопил Гришин.
Ему пора было сворачиваться. Волков может его взгреть за то, что он так долго тут чаи гоняет.
– Так вот, будто бы… Повторюсь! – Вера Степановна подняла вверх правую руку, будто собиралась клясться. – Это всего лишь домыслы и сплетни. Никто ничего не знал точно. Только Угарова и Николаева. Ну и… Участники скандального случая.
– Так что там произошло?
– Она подкарауливала там курильщиков.
– Угарова?
– Да, а кто же еще! – Женщина покосилась на Гришина, как на бестолкового школьника. – Она подкарауливала курильщиков в кустах, а подъехал кто-то из родителей. И через несколько минут к нему в машину якобы залез мальчик. И будто бы… Снова повторюсь, будто бы Угарова застала их за отвратительной пикантной сценой.
– Вы имеете в виду… – Гришина внезапно затошнило. – Совращение малолетнего мальчика?!
– Я ничего не имею в виду, капитан! – резко оборвала его Вера Степановна. – Я предупредила вас, что это всего лишь слухи, сплетни, понимаете?!
– Да, да, конечно. И что же произошло дальше?
– А дальше ее уволили! – Ее губы дернулись в торжествующей ухмылке. – Она помчалась к директрисе, та, разумеется, вызвала участников скандала к себе. Кто это – не знаю! Не видела никого. Не знаю… Так вот, видимо, Угарова ошиблась, приняла что-то за что-то и… Ее уволили за клевету, я так думаю. Директриса, по слухам, чудом усидела в своем кресле.
– Так влиятелен был участник того скандального случая? – предположил Гришин.
История, основанная на слухах и сплетнях, ему очень не понравилась. Очень! Как известно, дыма без огня не бывает. И что-то там все же произошло. Что-то грязное и отвратительное, раз выстрелило через столько-то лет.
– Я повторюсь, капитан, что мне ничего не известно о лицах, причастных к той истории. Ничего! Угарова сто процентов ошиблась. Ее попросили уволиться. Все остальные остались на своих местах.
– Кроме Вани Смородина, – подсказал Гришин, внимательно наблюдая за ее реакцией.
Та не заставила себя долго ждать. Лицо Веры Степановны сделалось пунцовым. Брови сошлись, губы вытянулись тонкой линией, крылья носа гневно завибрировали.
– А при чем тут Ваня? – коротко взвизгнула она и поднялась со своего места. – Вы что, совсем, капитан, совести не имеете? Пытаетесь подтасовать нелепые факты, чтобы очередную звезду получить? Как же вам… Как же вам не стыдно!
– Но он единственный, кто из учеников в то время ушел из школы. Следом за уволившейся Угаровой. И вы сами сказали, что Угарова проявила интерес к пожару, случившемуся в дачном поселке спустя пять лет после ее увольнения и перевода Вани в девятнадцатую школу, – напомнил Гришин. – Почему? Что ей с того пожара? Что за интерес?
Она рухнула на свой стул, будто ей срезало чем-то ноги. Гришин даже перепугался. И взгляд вниз опустил. Но нет, ноги на месте. Носы войлочных сапог широко расставлены.
– И как вы узнали, что она была на пожаре, Вера Степановна? Вы разве общались с ней?
– Нет, не общалась, – едва слышно ответила та. – Она… Угарова приходила в школу. И задавала вопросы.
– Вам?
– И мне в том числе.
– Что за вопросы?
– Странные, на мой взгляд. – Ее плечи вяло шевельнулись, будто у нее не осталось сил их приподнять. – С кем дружил Ваня, когда учился в моем классе? Навещал ли своих друзей, когда перевелся в девятнадцатую школу? Я, честно, ничего ей не сказала. Не было желания с ней общаться.
– А с кем Ваня дружил?
– Ой, да почти ни с кем. Он хотя и был хорошим отзывчивым мальчиком, открытым для общения, друзей почти не имел.
– Почти?
– Ну-у-у… Были два мальчика. Два детдомовских мальчика. Ребята были одаренными, их к нашей школе прикрепили. Отличные результаты по математике и иностранному языку. С ними Ваня дружил, это точно.
– А когда он перевелся, то они продолжили дружить?
– Ой, не знаю. Честно! – И она снова посмотрела на него предельно честным взглядом. – Мальчишки потом года через три ушли от нас. Попали под какую-то программу, и их в спецшколу, кажется, перевели в другом городе. В архиве ничего на этот счет нет, точно! Или опекуны у них появились? Не помню, не знаю. Вам же не нужно, чтобы я выдумывала, так, капитан Гришин?
– Не нужно.
Он встал, стряхнул крошки от баранок и сухариков на пол, себе под ноги. Смущенно крякнул. Но хозяйка архива, кажется, даже не заметила его свинства. Встала следом и пошла к выходу на шаг впереди него. У дверей коротко кивнула. Дождалась, когда он переступит порог, и потянула дверь на себя.
– Простите. – Гришин быстро выставил ногу, препятствуя движению двери. – Последний вопрос.
– О господи! – Она прикрыла глаза вялыми веками с редкими русыми ресницами. – Спрашивайте! И мне уже действительно пора работать!
– Что за машина подъезжала всякий раз к баскетбольной площадке?
– Вы снова об этом? – возмущенно воскликнула Вера Степановна, и носок ее войлочного сапога неуважительно пнул его ботинок. – Пустите!
– Что за машина, Вера Степановна?
Он стоял насмерть. Ее войлочный сапог не нанес никакого урона его ботинку.
– Я не видела!
– Но кто-то же видел. Что говорили? Что-то же говорили? Какими были сплетни на этот счет, а?
– Вы невозможны! – прошипела она. И сдалась. – Это была большая черная машина. Дорогая. Кажется, джип. Кому принадлежала, не знаю. Но это был кто-то из родителей. Влиятельных родителей. Все! Уходите…
