Глава 9
Роща
Утром Давид вышел на улицу, подальше от любознательных перламутровых ушек Сильвии. Воспользовался тем, что она сидела в старинной смешной ванне на золоченых львиных лапах, покрытая пеной, и ускользнул. Он напряженно вслушивался в гудки своего мобильника. Переадресация вызова… устанавливалась связь с Мадридом. Давид звонил шефу.
О ране на голове он не сказал жене ничего. Пусть думает, что в ту ночь он так и заснул до утра у нее под боком. Утомленный вид и круги под глазами пусть объясняет себе его плохой акклиматизацией в горах. Не ходил он искать никакого предполагаемого писателя, не лазал ни на какой дуб и не падал с него на грузовик, не видел отвратительной постельной сцены и не получал дубиной по башке. Не было этого ничего. Включая обработку раны на голове некоей милосердной женщиной. Не был он у нее, на софе не сидел, виски не пил, на пижаму в медвежатах не пялился.
Вот почему, вернувшись в пансион, Давид сначала аккуратно причесался, скрыв рану под волосами, ту самую, которой он никак не мог получить, потому что провел всю ночь в постели с женой. В общем, формально говоря, он не лгал. А говоря по совести, лгал. Очередной раз.
Эльза, секретарша Коана, попросила его минуту подождать – она спросит шефа, может ли он взять трубку. Почти сразу в трубке послышался голос Коана:
– Ну что, Давид, нашел ты моего отца?
Коан настоял, хотя Давид поморщился, чтобы они применяли условный код при разговорах по телефону на случай возможной прослушки врагами. По их легенде, человеком, которого искал Давид, был престарелый отец Коана, пропавший несколько дней назад.
– Пока нет. Возникли затруднения. Я уже думал, что нашел его, оказалось – не он.
– Правда? Будь внимателен. Помни, он непрост. Спрячется – не найдешь. Он ведь отнюдь не дурак, мой отец. – И закончил фразу, добавляя комических красок в их балаган: – Как, впрочем, и его сын.
– Я убедился, что это не он. Ошибка исключена. Придется продолжить поиск.
– А в чем затруднение? Обнаружились другие люди с теми же особенностями, что у отца?
– Да, я нашел еще одного.
– И что? Проверил его?
– В дальнейшей проверке нет нужды. Я убедился – и это не он.
– Точно? Мы ничем не должны пренебрегать.
– Это ребенок десяти лет. На следующей неделе день рождения.
– Ясно. Что намерен делать дальше?
– Искать того, кто подпадает под описание вашего отца.
– Правильно. Только вот что… я на этой неделе собираю семейный совет, понимаешь? И все мы жаждем видеть отца и его работу. Ты меня понял?
– Очень хорошо понял, сеньор Коан.
– Звони сразу же, как появится какой-нибудь результат, – распорядился шеф.
– Конечно.
Коан отключился, не попрощавшись. Давид положил телефон в карман и устало опустил голову. После сегодняшней ночи и беседы с шефом он чувствовал себя шпионом, едва выжившим на холоде.
Телефонный звонок и обильный завтрак, а дальше что? Давид не знал, чем заняться. Правильно им сказали: городок очень тихий. Хоть иди по улице, стучась во все дома подряд и спрашивая, не живет ли тут кто-нибудь шестипалый и не покажет ли он свою пишущую машинку. Давиду почему-то казалось, что если он и найдет Мауда, то случайно, почти без усилий. Судьба должна была сама все сделать – ему оставалось ждать в нужном месте и в нужный час. Размышляя об этом, Давид согласился прогуляться с женой в ближайшую рощу. Сегодня он наконец-то правильно обулся – в удобные прочные ботинки. Каменистые тропинки, столь красивые издалека, были настоящим мучением для человека в городских туфлях.
Роща оказалась диким, густым сплетением елей и буков. Иногда на пути возникал сосняк, освещая темную чащу золотистым светом своих стволов и яркой зеленью хвои. Вздымаясь на тридцать метров над головами, сосны заставляли людей чувствовать себя лилипутами, потерявшимися в мире гигантов. Словно домашнее растеньице на подоконнике вдруг выросло до небес и погребло их под своей кроной.
Исполинские корни елей покрывал изумрудно-зеленый мох. Стволы сосен с шершавой, сочащейся смолой корой напоминали слоновьи ноги. Особенно поражали ели: они причудливо сплетались с буками и мерцали в серебристо-зеленом сумраке своими почти белыми от смолы стволами, придавая лесной чаще вид древний, чуть ли не мифологический. Давид вспомнил, что комочки смолы на их стволах с античных времен ценились за исцеляющие и бальзамические свойства.
С каждым шагом в глубь этого огромного лесного мира они с Сильвией все больше терялись во времени и пространстве. Было ясно, что деревьям они безразличны, вместе с их волнениями и нуждами, с бессмысленной погоней неизвестно за чем. Они, люди, забредшие под ветви, значили для рощи меньше, чем дождь и холод, а дождь и холод деревья принимали совершенно спокойно.
Сильвия, сама предложившая прогулку, теперь жаловалась на все подряд, и особенно на тяжелую обувь, которая ей, привыкшей к легким городским туфлям, казалась ужасно неудобной.
– Присядем хоть на минутку. Чертов камень! Ой, я сейчас умру. Если не сниму обувь сию же минуту…
Они сели, Сильвия разулась и растерла усталые ноги.
– Ох… наконец-то… какое облегчение. Знала бы, взяла бы теннисные туфли. Слушай, вот эти крокодилы у меня на ногах, они называются горные ботинки, то есть специально, чтобы в них здесь ходить? И как люди это выдерживают?
– Наши ноги изнежены городом. Мы не привыкли ходить в тяжелой обуви на большие расстояния. Тем более по склонам, камням и буеракам.
– Но ведь по земле ходить должно быть легче, чем по асфальту, она же мягче?
– Мягче, но неровная. Мы больше напрягаем мускулы, чтобы сохранять каждую секунду равновесие, и от этой непривычной для мышц работы возникает усталость.
Сильвия запрокинула голову вверх, вглядываясь в сплетение ветвей. Давид же залюбовался красивой линией ее шеи и губами, изогнутыми в легкой улыбке.
– Как много есть разных мест, Давид!
– Если ты о том, почему именно сюда мы поехали в отпуск, то я уже говорил, что…
– Нет-нет. Разные места не только тут, – она обвела рукой окружавшие их камни и стволы деревьев, – но и здесь, – Сильвия поднесла ладонь ко лбу. Давид кивнул. – Сколько лет ты не чувствовал такого покоя?
– Не припомню даже.
– И я не помню. Знаешь, эти люди, камни в фундаментах их домов… не могу объяснить, но что-то я здесь чувствую такое…
– Что же?
– Не знаю, как объяснить. Я вспоминаю мессу в маленькой древней часовне, слушателей в таверне… Они живут не так, как мы. По-своему. Это другое место и другая жизнь.
– Естественно.
– А почему они так могут, а мы нет? А мы прогибаемся и ломаемся и живем по навязанным нам мучительным правилам…
– Да. На нас социум давит больше. Мы должны подчиняться сотням необходимых законов.
– Но ведь они в том же обществе, что и мы! С Интернетом, с телефоном, телевизором!
– Я думаю, что большой город – иная форма социума. Он сильнее давит на нормальную психику, больше уродует ее. Взять одно только метро или высотки, кишащие людьми.
– И только поэтому мы с тобой здесь чувствуем себя лучше?
– Не знаю, Сильвия, но мне хорошо только с тобой. Здесь, в городе – все равно. Лишь бы с тобой.
– И мне тоже. Лишь бы с тобой.
Давид сорвал с кустарника, росшего между камнями, ветку – та легонько хрустнула – и протянул жене. На верхушке побега, окруженные серо-зелеными пушистыми листиками, плотно сидели блестящие черные ягоды, среди которых белели маленькие цветочки.
– Это тебе. За то, что терпишь меня так долго.
– Спасибо. Какие милые!
– Даже в цветочную лавку не пришлось ходить. Если бы мы жили здесь, я сэкономил бы кучу денег на днях рождения и прочих праздниках.
– Ах, как ты романтичен!
– Я не имел в виду…
– Я знаю, что ты имел в виду. Но веточка не стала хуже от того, что досталась даром.
Сильвия наклонилась к Давиду и легонько поцеловала в губы. Провела ласковой ладонью по щеке.
– А ведь ты теми же руками только что растирала себе грязные ноги!
– Ах ты!..
На обратном пути они стали искать путь в село покороче, чтобы Сильвия не так устала, и заблудились. Ручеек, который они перешли вброд на пути сюда, куда-то исчез, спрятавшись в подлеске, а без него они полностью потеряли ориентацию в густом лесу и двинулись наугад. Обогнув несколько огромных скальных выступов, попали на обширную ровную площадку, ее пересекал ровный прямой ряд огромных старых буков. Буки походили на остатки лесонасаждений, так что далеко от жилья они зайти не могли. Зашагали вдоль буков, как по странной прямой аллее. Тут-то и заметили странность: каждый бук был подписан именем и фамилией. Словно его наименовали, врезав слова в кору еще молодого дерева. Вдруг от одного дерева впереди отделилась фигура человека – он встал, и они узнали Эстебана. В одной руке он держал нечто вроде небольшой садовой лопаты, а в другой – мешок с удобрением.
– Привет! – радостно воскликнул Давид.
– Здравствуйте, – ответил Эстебан, – гуляете?
– Уже нет, – ответила Сильвия, – нагулялись вдоволь. Теперь ищем дорогу в село. Мы заблудились: по пути сюда шли вдоль ручья, а теперь не можем его найти.
– Да, ручей петляет и прячется в чаще. Его легко потерять, если плохо знаешь эти места.
Эстебан взглянул на веточку, которую Сильвия держала в руке.
– Да это же лантана!
Они оба уставились на веточку, не до конца веря, что Эстебан говорит именно о ней. Сильвия подняла ее повыше, показывая.
– Да, мне подарил ее Давид.
– Господи, я надеюсь, вы не пробовали ягоды на вкус?
– Эти черненькие? Нет, зачем?
– Очень хорошо. Они довольно ядовиты. Не смертельно, как, например, ягоды букса, но рвоту и мучительный понос обязательно вызовут.
Сильвия слегка отшатнулась от ветки, держа ее на отлете.
– К счастью, нам не пришло в голову есть их, – произнесла она.
– Да… только для красоты, – добавил Давид.
– Значит, все хорошо. Я ведь только предупредил. Вы здесь недавно, не знаете местных растений, недолго и до беды.
– Спасибо за предупреждение, – пробормотал Давид. – И еще за историю, которую ты рассказывал в таверне.
– Я вас не видел.
– Мы сидели с краю. Народу-то было! У тебя множество поклонников.
– Да, им нравится. Развлекаются. А мне приятно рассказывать. Не говоря уже о бесплатной выпивке.
– Да, кто бы отказался! – рассмеялась Сильвия. – А здесь ты почему? Ты лесник?
– Нет, – улыбнулся Эстебан. – Ухаживаю за своим деревом. У нас тут у каждого свой бук.
– Да, мы заметили имена на них, – произнес Давид. – В жизни не видел. Слушай, а нельзя и мне свой бук? Ну, если есть свободный. Можно мне вырезать на нем свое имя?
Эстебан надолго замолчал. Наконец сказал:
– Если хочешь, давай. Неподписанный, вроде и ничей.
Давид вынул перочинный нож и вырезал свое имя на ближайшем буке, стараясь изо всех сил. Потом вырезал «и» и принялся за имя Сильвии, но Эстебан остановил его:
– Прости, но второе имя писать не надо.
Давид растерянно переглянулся с Сильвией. Было неловко, словно их уличили в неприличии.
– Почему? – спросила Сильвия. – У вас здесь так не принято?
– Просто дерево молодое и на второго человека его уже не хватит.
– То есть?
– Ну, древесины не хватит. Даже через сорок лет не хватит, поверьте мне.
– А зачем нам древесина? – удивился Давид.
– На гроб, я имею в виду, – объяснил Эстебан то, что для него было само собой разумеющимся.
– На… гроб?
– Да. У нас, когда ребенок рождается, родители ищут хорошее дерево, подписывают его, оно растет вместе с человеком, а когда приходит срок, дерево срубают и делают из него для этого человека домовину.
– Господи, жуть какая, – прошептала Сильвия.
– Значит, каждое из этих деревьев – будущий гроб?
– Да. У нас в селе каждый растит собственное дерево на домовину. Бук – лучше всего. Красивый и легко обрабатывается.
Супруги переглянулись. От идиллического пейзажа повеяло могильным холодом, в каждом дереве почудился человек с его неизбежной судьбой. Буки выстроились, как тени жителей села, тоскливо ждущих смерти.
– Да ладно вам, чего пригорюнились. Все это не так уж страшно. От века человек связан с природой, с лесом, с деревом. Как в жизни мы от них зависим, так и в смерти.
– Почему же ты мне разрешил написать на буке свое имя, Эстебан?
– Имени на нем не было, значит, может стать твоим. Теперь у тебя есть свое дерево.
Давид смотрел на ствол, читал на нем свое имя и думал: «У меня теперь есть гроб».
– Я считал, вы знаете. Когда я вас тут увидел, решил: пришли посмотреть собственными глазами и убедиться.
– Нет, что вы, – возразила Сильвия, – мы ничего не знали. Удивительно.
– Простите, мне пора. Проводить вас до поселка? Со мной не заблудитесь.
– Да, хорошо бы, спасибо большое, – ответил Давид.
– Дело в том, что сегодня я устраиваю небольшое барбекю у нас дома – у жены день рождения. Не захотите присоединиться?
– Конечно, спасибо! – воскликнула Сильвия.
– Ну, посмотрим, – вмешался Давид. – Надо учесть, что у тебя в доме тяжелобольная. И потом, мы и так уже тебе надоели.
– Чем больше гостей, тем лучше, у нас будет половина поселка! И никто никому не надоел, что за разговоры?
– Кто больной? – спросила Сильвия, переводя взгляд с одного на другого.
Давид хмуро попытался уклончиво объяснять что-то, но в присутствии Эстебана ничего не смог сказать внятно.
– У моей жены амиотрофический склероз, она не встает с постели, – произнес Эстебан. – Но прекрасно чувствует людей вокруг себя, и я точно знаю, как ей будет приятно, если вы придете.
– Ну, если ты так считаешь. А почему вы решили праздновать день рождения, удобно ли это, если человек тяжело болен?
Сильвия старалась говорить мягко, участливо. Лицо Эстебана на секунду помрачнело, затем на нем снова появилась широкая улыбка.
– Если наступает очередной день рождения, значит, человек жив, правда? И если есть опасность, что он не доживет до следующего дня рождения, тем больше смысла хорошо отпраздновать тот, что уже наступил.
Давид с Сильвией остановились. Сердце похолодело. Оба не знали, что сказать.
– Если ты действительно считаешь, что мы придемся ко двору… нас ведь не знают… – наконец промолвила Сильвия, – мы с удовольствием поучаствуем в празднике.
– Ну и хорошо, это по-нашему. Надеюсь, вы как следует проголодаетесь, потому что еды всегда бывает очень много. Да вы уж поняли, наверное, как мы тут живем.
Все трое отправились в путь. Эстебан вел их по дороге на Бредагос. В одной руке он нес удобрение, в другой – лопату. Сильвия держала в руке цветок лантаны, подаренный Давидом.
Супруги поели в каком-то крохотном кафе в переулке. Зальчик, вытянутый в длину, вмещал четыре стола, стоявших вдоль стены, а вдоль другой ходил официант, разнося еду – без изысков, все местные традиционные блюда. Им рекомендовали местный паштет, состоявший, как выяснилось, из зобных желез и печени молодого ягненка, приготовленных на пару и крепко поперченных. Тушеная капуста с помидорами тоже была объеденьем. «Отпуск под знаком обжорства», – объявила Сильвия.
Давид, жуя, все думал об Эстебане и об их разговоре о гробах. Поначалу, как и Сильвия, он неприятно поразился мрачному обычаю местных жителей. Любопытство и внимание к деталям умирания и агонии, ритуалу погребения всегда казались ему нездоровыми. Мысль, что человек должен вырастить себе дерево на собственный гроб, вызывала почти отвращение. Конечно, лес для Бредагоса всегда являлся кормильцем, давая людям все необходимое – от грибов и топлива до строительного материала и древесины. Но иметь конкретное дерево, которое умрет вместе с тобой, последний раз одев тебя собою… вот это-то Давид и считал нездоровым вниманием к тому, от чего предпочел бы отвернуться.
В мире Давида смерть считалась скандалом и поражением. Люди доживали до восьмидесяти и девяноста, продолжительность жизни достигла невиданных в истории цифр. В этом мире смерть казалась либо несчастным случаем, либо отвратительным бескультурьем. Если человек погибал от сердечного приступа, все удивлялись, как же это получилось, что врачи его не спасли – ведь современная медицина творит чудеса. И никто никогда не спрашивал себя, не пришел ли тому человеку просто час умирать.
Врачи уже давно ведут страшноватую игру с Богом за продление человеческой жизни. Знают, что игра их проиграна с самого начала, но понимают, что проигрывают они со все меньшим счетом. И всерьез надеются однажды, сев с Богом в шахматы, сыграть с ним вничью.
А вот в Бредагосе к смерти, оказывается, относились как к естественному процессу. Личная смерть человека может быть еще далеко, но он принимает ее и бестрепетно обсуждает все атрибуты. День, когда придет конец, в сущности, уже назначен и не зависит от таких пустяков, как выращивание дерева на гроб. Когда бредагосец смотрит на буковую аллею, то видит не ряд будущих гробов, а мощное, полное жизни доказательство своего существования на земле. Пока шумит дерево – я жив. Они видят в дереве не смерть в будущем, а жизнь в настоящем.
– А откуда ты знал про жену Эстебана?
Давид с трудом оторвался от своих мыслей:
– Прости, что ты сказала?
– Когда Эстебан приглашал нас на день рождения жены, ты сказал, что не хочешь злоупотреблять приглашением, ведь в доме тяжелобольной.
– Да, я знал о его жене.
– Откуда?
Давид быстро прокрутил в уме события последних дней. Откуда ему известно о больной жене Эстебана? Раз Сильвия не знала, значит, он был без нее. А без нее он находился в доме Анхелы. Да, Анхела рассказала о несчастье Эстебана тогда ночью, делая ему перевязку после падения с дуба, после неудачного преследования повара. В ту самую ночь, которую Давид, по его версии, мирно спал рядом с женой.
– Кажется, какая-то женщина говорила об этом в овощной лавке, – быстро произнес он первое, что пришло в голову.
– Вот так, ни с того ни с сего, взяла и рассказала? Или ты ее расспрашивал?
– Перед входом я встретил Эстебана и помог ему перетащить в лавку ящики с овощами. Он ушел, а женщина сообщила о болезни его жены. Восхищалась, как он держится. – Давид украдкой посмотрел на жену, стараясь догадаться, поверила ли она ему. Звучало правдоподобно и частично совпадало с действительностью.
– А мне не захотел рассказать об этом?
– Зачем? Ты не спрашивала, я не придал значения. Пока он не стал нас приглашать, я и не вспомнил. А что?
– Ничего. Обычно ты последним узнаешь подобное об окружающих.
Давид промолчал. Он и так едва преодолел затруднение, отделавшись лишь легкой испариной на лбу и спине. Ложь продолжала громоздиться на другую ложь, и он уже не был уверен, что сможет удерживать эту опасную пирамиду в равновесии.
На десерт Сильвия заказала вафли с анисово-медовой начинкой. Смакуя незнакомое лакомство, Давид исподтишка разглядывал посетителей. Лица казались частью знакомыми, он должен был видеть их в таверне. За столиком в углу в одиночестве сидел мужчина в клетчатой фланелевой рубахе и брюках с защипами у пояса. Он лениво клал в рот что-то с тарелки, листая журнал. Давид не знал, что привлекло его в этом человеке – наверное, то, что он мало походил на местного жителя. Он казался не таким грубым, не таким сельским. Рука, державшая вилку, была белой и чистой, пальцы длинными, кожа гладкой. Такая рука скорее держит карандаш, чем лопату. Рассеянно уставившись на руку соседа, Давид вдруг понял, что привлекло его внимание.
У человека за угловым столиком на руке, которой он листал журнал, было шесть пальцев. Он держал вилку левой рукой, как это делают левши. Мауд был левшой. Человек читал журнал, а Давид не сводил глаз с его лица. Лет сорок, следит за собой. Ухоженная бородка, черные волнистые волосы причесаны на пробор волосок к волоску. Брови тоже черные, как борода, живые глаза, скользящие по страницам журнала. Рубаха в черно-серо-зеленую клетку заправлена в хорошо выглаженные брюки – безупречная их складка была видна Давиду, потому что мужчина сидел нога на ногу и чуть боком. Простой кожаный пояс на брюках скреплен серебряной пряжкой. Шестой палец у этого элегантного человека казался украшением, вроде кольца. Декоративный элемент без практического применения.
Давид понял, что нужно непременно заговорить с ним. Вот она, та самая счастливая случайность, в которую он сразу поверил. Ладони вспотели. Это же он! Томас Мауд! Что же ему сказать? В голову не приходило ничего, кроме банальностей.
– Сильвия, а в котором часу нас ждут?
– Не знаю. Нет, правда, а когда идти? Он сказал, вечером. Может, как только стемнеет?
– Подожди, попробую выяснить.
Давид поднялся и подошел к угловому столику, ближайшему к ним. Вежливо встал рядом, чуть касаясь спинки соседнего стула.
– Простите, позвольте вопрос?
Мужчина за столиком растерянно огляделся по сторонам, прежде чем ответить:
– Пожалуйста. Прошу. – Он указал на стул.
– Спасибо. – Давид сел. Резко пересохло во рту. – Вы ведь знаете Эстебана?
– Конечно, как и все.
– Понимаете, сегодня на прогулке мы неожиданно встретились, и он пригласил нас вечером к себе в дом на день рождения. А мы не знаем, где его дом. Может, вы объясните, как туда идти?
Давид подумал, что этот контакт с возможным Маудом в чем-то еще более сюрреалистичен, чем утреннее нападение на повара у таверны. Однако пока все шло хорошо. Они сидят за столиком и разговаривают.
– Так вы собираетесь на вечеринку? – с улыбкой спросил мужчина.
– Да, мы с женой приглашены, но не спросили, куда идти.
– Ничего страшного. Путь простой: по главной улице до конца, потом по тропке, она приведет вас через десять минут к его дому. Не потеряетесь. А вы у нас впервые? Знакомые Эстебана?
– Нет, мы из Вальядолида, в отпуске. Поехать в Бредагос нам посоветовал один знакомый – он был в полном восхищении от своего отпуска. А вы здесь постоянно живете?
– Да, всю жизнь. А если считать моих предков, то мы здесь уже триста лет. Я Алекс Паррос, а Парросы – одна из самых наших древних семей.
– Так вы местная достопримечательность?
– Да уж, тут мне крыть нечем! – оглушительно расхохотался собеседник. – Ничего не поделаешь, достопримечательность.
Давид, довольный, смеялся вместе с ним.
– И никогда не тянуло в город?
– Почему же, бывало, тянуло… но я не могу себе этого позволить. У меня тут дела.
– Надеюсь, не утомительные?
– Ни в малейшей степени. Я сдаю в округе несколько ферм и маленьких поместий, ну и надо приглядывать. Нет, я не надрываюсь, но уехать не получается. Жизнь как жизнь. Моя протекает здесь.
– В общем, вам можно не искать работу? Я имею в виду, юридически оформлять ее.
– Нет, ренты мне вполне хватает. В роскоши я не утону, но и жаловаться не собираюсь.
Поболтав еще немного, Давид ловко пригласил Сильвию пересесть за их столик. Алекс Паррос оказался образованным, речистым и приятным в обращении, рассказал им много о жизни и жителях поселка и совершенно покорил Сильвию своим обаянием. Прощались они как лучшие друзья, крепко пожав друг другу руки.
Сильвию заинтересовало, почему Давиду пришло в голову спрашивать дорогу к дому Эстебана именно у Алекса.
– Ну ты же слышала, как Эстебан сказал: он пригласил половину села!
– А почему ты решил, что Алекс из приглашенной половины?
– Я видел их вместе в тот вечер, когда Эстебан рассказывал в таверне свои моряцкие истории. И потом, что бы мы потеряли, если бы он не знал, где живет Эстебан?
– Понятно. Давид, с тех пор, как мы здесь, тебя не узнать. Ты делаешь такие вещи, которых прежде не делал никогда. Непривычно говоришь. Необычно себя ведешь.
– Не замечал за собой, – пробормотал он. Еще одна ложь.
– Да, поверь мне. И знаешь, что я еще тебе скажу? Мне эти перемены нравятся.
Давид улыбнулся. А у Алекса шесть пальцев, подходящий возраст и правдоподобный общий тип личности. Признался, что живет на ренту. Давид уже почти видел его фотографию на суперобложке «Шага винта». Какой кандидат! Просто идеальный. Сегодня же вечером он с ним поговорит и заставит признаться.
Не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Видимо, это и есть тот счастливый поворот в его судьбе, которого он ждет, как майского дождичка. Прошлой ночью судьба отказала, а нынешней не откажет. Надо только внимательно следить за ее указаниями. Суметь прочитать их вовремя.
И еще не все потеряно. Он все сможет уладить.
